скачать книгу бесплатно
Тающий след
Татьяна Александровна Краснова
Женские истории (Центрполиграф)
Всю свою сознательную жизнь Вера отступает и прячется от серьезных решений. Требовательная, эгоистичная мать подавляет ее волю, попытка бегства оборачивается неудачным замужеством и разводом, возвращение домой влечет за собой отказ от мечты. Но в жизни Веры появляется Иван – любящий, умный, надежный. Однако возникшие в их отношениях сложности заставляют женщину понять, что пора становиться сильной и брать на себя ответственность за свое счастье («Тающий след»).
Целое лето Никита был счастлив в семье родственников, с двоюродными сестрой и братом. Но спустя полгода им уже как будто не до него. У Кати виртуальный роман с незнакомцем из Интернета; Алеша влюблен в женщину старше его и занят собой. Никита обуреваем сомнениями – что сулят новогодние праздники: разочарование или исполнение желаний? («Зимние каникулы»)
Татьяна Краснова
Тающий след
© Краснова Т. А., 2023
© «Центрполиграф», 2023
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2023
* * *
Тающий след
– Мороз и солнце, день чудесный! – хором протараторили школьницы с яркими рюкзачками, захихикали и, поскальзываясь, полезли дальше в гору. На них были такие же шапки с большими помпонами, как у Веры.
Вера выключила диктофон. Получается!
Показался безобидный старичок, к которому она не постеснялась бы подойти, как и к девчонкам, но он остановился у трубы с краном и начал набирать воду в ведро. Надо же, а здесь водопровод на улице – как-то ведь это называется…
Следующим был нарядный лыжник. Может, пусть его катится мимо? Сейчас, на склоне, как раз начнется ускорение. Но Вера одернула себя: непрофессионально! Настоящая журналистка как ни в чем не бывало подойдет к любому выпендрежнику. И подошла. А щеки красные – так это от мороза.
– Здравствуйте, сегодня день памяти Пушкина, можете сказать несколько пушкинских строчек – первое, что вспомнится?
Лыжник притормозил и, не приподняв зеркальные очки, начал не торопясь декламировать:
Блажен, кто в отдаленной сени,
Вдали взыскательных невежд,
Дни делит меж трудов и лени,
Воспоминаний и надежд.
Кому судьба друзей послала,
Кто скрыт, по милости творца,
От усыпителя глупца,
От пробудителя нахала.
Вера и не знала, что у Пушкина есть такие стихи. Надо будет проверить, что этот знаток наговорил. Он, что ли, заранее готовился? Даже раскланялся, как артист.
А с вершины горы махала рукой Катя. Ей попалась пара старичков, которые во что бы то ни стало захотели, чтобы девочка зашла к ним погреться – такой мороз, хоть и солнце… и вторая девочка тоже. И уже в своем домике радостно проговорили хором в диктофон: «У Лукоморья дуб зеленый»! А потом пришлось пить чай. Пожилые супруги рассказывали о своей жизни, показывали семейный альбом и уже хотели кормить обедом.
Но на обед подружки отправились к Кате, потому что там ждала Катина мама – и, возможно, тоже тары-бары и еще один альбом, – но Катя по-командирски это пресекла и увела одногруппницу в свою комнату. Там они отслушали материал, посмеялись над тем, что «мороза и солнца» у них набралось три, а Лукоморья – четыре. Зато каждый из опрошенных открыл рот, это круто. Никто не отнекивался, не пробегал мимо. Буквально каждый прохожий что-то знал из Пушкина наизусть.
– А твой-то эстет, – восхитилась Катя, – он у нас будет гвоздь программы.
– А с дублями что делать? Кого выкидывать?
– Может, как-нибудь обыграем?
– Классная идея насчет улицы Пушкина!
На журфак Вера перевелась из другого вуза, близко ни с кем не знакомилась и общалась только по учебе. И скоро заметила еще одну такую же девицу – они обе синхронно не ходили на студенческие сборища. Когда все бурно обсуждали предстоящий Новый год, прямолинейная Катя пояснила, перехватив Верин взгляд:
– Я здесь, чтобы учиться. Меня не интересуют ни тусовки, ни устройство личной жизни. Я уже была замужем[1 - История Кати рассказывается в романе «Территория юности».].
Вера ответила коротко:
– Я тоже.
А потом они решили вместе делать задание, интервью-опрос. Тема подобралась сама собой. Катя вспомнила, что в подмосковном городке, где она живет, есть улица Пушкина. А что, если поспрашивать прохожих, не вспомнят ли они какие-нибудь пушкинские строчки?
– Поехали?
– Поехали.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
Все вышло так складно, так рифмовались между собой и этот день, и мороз и солнце, и милые провинциалы, и заснеженный дачный городок, и старинный Катин дом-«зефир». Вера пригрелась у батареи, рядом в кресле дремал рыжий пёсель, а в глазах еще сверкали снега, рассыпались золотыми искрами и снова собирались в зимнюю картинку, знакомо-школьную: «великолепными коврами»… Вместе с теплой батареей и посапыванием пса все соединялось в полноту жизни, а обратный путь с холодной электричкой был где-то за скобками.
В Катиной комнате стояло пианино, заваленное кучами книг. Вера все поглядывала на него и наконец не выдержала:
– Можно?
– Конечно, – Катя еще возилась с их записями на компьютере, – вот только там, наверное, пылища, я его не открывала с пятого класса. Оно у меня книжной полкой служит.
– А ноты? – Вера приподняла крышку пианино. – Я в детстве думала, что в пианино Снежной королевы только белые клавиши. А весь инструмент – прозрачный, и, когда играешь, видно движение молоточков, и получается хрустальная музыка…
– Нет, это – не от Снежной королевы, и точно не волшебное. Это был тренажер для укрепления силы воли! И я его отсюда не выношу, чтобы он мне напоминал, что жизнь полна испытаний. Ноты, конечно, теперь не найти. Должен где-то быть джентльменский набор – «Времена года» Чайковского и «Картинки с выставки». Но я и так что-то помню!
И она одним пальцем заиграла «Собачий вальс». Рыжий лохматка – он оказался по-зимнему обросшим пуделем, почти утратившим львиность, – встрепенулся и тоненько заскулил. Катя заиграла громче, он спрыгнул с кресла, подбежал к ней и запел во весь голос. Подруги давились от смеха, пудель завывал, Катина семья собралась за дверью и наблюдала в щелочку.
Катя и Вера – одна высокая, с волосами до пояса, вторая маленькая, хрупкая и с такой короткой стрижкой, что головка просвечивала насквозь, – играли в четыре руки, бурно проносясь по всем октавам и извлекая из изумленного пианино неслыханные звуки.
– Вот видишь, правильно, что мы ее водили в музыкалку, – шептала мама папе, – не напрасно все было.
Несколько нежных птичьих ноток – мелодия Вериного мобильника – прорвались в короткую паузу. Вера только слушала и ничего не говорила, но Катя наблюдала, как меняется ее лицо, и тихо спросила:
– Что-то случилось?
Вера растерянно моргала:
– Мама сказала – бабушка умерла. Я, наверно, что-то не так расслышала. Мне надо скорее домой.
Катя быстро поднялась. Она выходила из комнаты и возвращалась, куда-то звонила, что-то искала в Интернете, снова звонила – Вера беспомощно глядела на нее снизу вверх, опустившись на пол и сжавшись в комок у батареи.
– Электричка только через час, таксисты заламывают дикие цены. Но я нашла, как отправить тебя домой.
Натягивая шапочку с помпоном, Вера видела вокруг себя сочувственные лица и машинально угадывала: это Катин папа, а это старший брат. Пудель тоже вышел провожать.
Все они остались по ту сторону, в мире, где есть Пушкин и сверкающее счастье… и колонка – вот как называется труба с водой. А Веру выбросило в ночь и холод, ту самую февральскую ночь, которая начинается еще днем и проваливается в безнадежность.
В машине тоже было темно. Водитель приглушил музыку, спросил, достаточно ли тепло, потом – родственники ли ей Перехватовы, Катина семья, потом – не плохо ли ей от движения.
– Наоборот, лучше. Я так люблю ездить. Куда угодно на чем угодно. Сегодня вот в ваш Белогорск заехала.
– А он не мой. Я сюда – на лыжах покататься. Ты меня не узнала.
И Вера тут же узнала голос лыжника.
Машина неслась мимо зубчатой, до самых звезд, стены елей. Дорога на Москву была свободна. Прощаясь, лыжник обронил, что бабушка, наверное, была уже старенькая. Вера, раскрывшая рот, чтобы поблагодарить, вместо дежурной благодарности выпалила:
– Я вдруг подумала, что люди умирают не от старости, а оттого, что все согласны с тем, что им пора! А моя бабушка такая, что… что я хочу, чтобы она всегда была со мной!
– А у меня мама старая, – пояснил лыжник вместо дежурного извинения. – Я сильно поздний ребенок. И всегда обращаю внимание на то, сколько люди прожили… особенно если долго. Как будто какую-то надежду дает.
Из подъезда выходил человек с тяжелой картонной коробкой в руках. И еще один такой же из лифта. Вера посторонилась, взгляд скользнул по приоткрытой коробке: оттуда высовывалась обложка «Есть, молиться, любить» Элизабет Гилберт – такая же, как у нее, с буквами из веревочек.
Дверь в бабушкину квартиру была распахнута. Вера ожидала увидеть страшную картину: врачей из «скорой», каких-нибудь людей в черном из похоронного бюро, маму в конвульсиях, а на пороге громоздились коробки с книгами. Просматривались пустые полки – комната сразу сжалась, и жизнь из нее ушла.
– Нечего истерики закатывать, – отрезала мама, встретив потрясенный взгляд Веры, хотя та не проронила ни звука. – Надо же ее на что-то хоронить! Ты должна понимать! Конечно, это копейки, но хоть что-то. Без денег на тот свет не возьмут, и платить надо сразу.
– Но, может, мы бы как-то иначе… – лепетала Вера. – Бабушкина библиотека – это ее душа… И там много моих книг, а они их уносят!
– Какая разница! Нашла время думать о себе! – взорвалась мама. – Сказала бы спасибо, что я так быстро все организовала! Нашла букиниста! Ты хоть представляешь, как сложно найти покупателя на целую библиотеку! От тебя не дождешься помощи! Где ты была, когда она умирала? Ты представляешь, что я пережила, когда увидела труп?
Вера, закрыв лицо руками, опустилась на пол среди книг. Покупатель отодвинул ее и ухватился за очередную коробку. Мелькнули шелковые ленточки.
– Альбом, – ахнула Вера и выхватила из коробки старый альбом для рисования с картонной обложкой, обклеенной открытками.
Книготорговец запротестовал:
– Положи обратно, девушка. Договорились же, что вы всё отдаете! Разберитесь между собой. Если хотите по частям, то это не ко мне.
Мама кинулась к нему на подмогу, Вера пятилась к выходу, готовая бежать – расстаться с бабушкиным альбомом нельзя было ни за что, – как за спиной раздался чей-то голос:
– Да это же не книга. Вы книги купили? А это не книга. Это семейный альбом.
Книготорговец присмотрелся, убедился, что это и правда какая-то самодельная реликвия, и потерял к ней интерес. Вера затравленно оглянулась – в дверях стоял человек, которого здесь не должно было быть. Лыжник.
– Так вот чем ты все это время занималась, – воскликнула мама, – когда она умирала на моих руках!
Но лыжник не обратил на нее внимания.
– Я решил убедиться, что все в порядке. На всякий случай, – пояснил он, глядя на Веру.
Без защитной маски-очков, под яркой лампой он выглядел ее ровесником, ну, может, чуть постарше. С круглыми блестящими глазами, как у плюшевого мишки. Задним числом подумалось, что к такому безопасно сесть в машину. Конечно, Катя не отправила бы ее на ночь глядя не пойми с кем… «Никогда не разговаривайте с незнакомцами…»
– Может, тебя еще куда-нибудь отвезти?
– Все в порядке, – прошептала Вера, крепко прижимая к себе альбом. – Мне некуда ехать.
Кого напомнил этот лыжник? Женечку из садика?
Часть первая
– Не уезжай! Давай поиграем?
У Жени с соседней кроватки были невероятно красивые глаза – как у большого плюшевого мишки, выпуклые и прозрачные. Он протягивал какие-то пластмассовые штучки и шептал:
– Смотри, что у меня есть! Это такое магазинное лего, мне бабушка дала. Они из этих штучек раньше цены делали.
Девочка повертела маленькие прямоугольники с цифрами, составила из них цепочку от одного до десяти, бросила на одеяло и ответила снисходительно:
– Сейчас придет такси, и я поеду на уроки. У меня хор и сольфеджио. Это у вас тихий час, а мне надо заниматься делом, а не всякой ерундой. Я стану артисткой, как мама, понимаешь? Мы будем с ней вместе ездить по всему миру!
И рассказывала Жене, который слушал ее с открытым ртом, что ее мама – фея, летающая по сцене, и весь зал ей хлопает, и Веронике тоже будет.
– Вероника, карета подана! – окликнула воспитательница. Добавила вслед убежавшей девочке: – Артистка! С такими-то ушами.
– Главное – голос, – отозвалась нянечка, но та была неумолима:
– Разве что на радио выступать. Смесь мышонка с лягушонком.
* * *
– Ах, Ида, я два года в нее вкладывалась, во все эти занятия, костюмы! Себя совсем забросила. Я понимаю, есть смысл, когда есть перспективы! А теперь никто не обещает, что она восстановится, – два месяца прошло, а она до сих пор шипит, как змея. Проклятые гланды – какие-то глубинные оказались! Ну кто же знал, что заденут связки! Ну, и смысл мне теперь здесь сидеть, когда надо делом заниматься! Ах, Ида, – голос стал проникновенным и певучим, – как я тебе благодарна! Вероника, – голос возвысился, – слушайся бабушку Иду! Ходи по одной половице!
Мама всегда ее так называла, с ударением на «о». Вероника преданно смотрела на нее и кивала. Может, мама еще передумает? Ее настроение менялось мгновенно: например, кто-то по звонит – и она начинает смеяться, тормошить Веронику, кружиться с ней по комнате, вместо скучного обеда – кафе с пирожными. Или, наоборот, ни с того ни с сего отменяется поход в театр, и мама рыдает…
Хлопнула дверь.
Вероника старалась изо всех сил, но никак не получалось. Половицы были совсем короткими: дощечки, сложенные елочкой, в каждой умещалось только два шажка – и все. Дальше надо переступать на другую, ходить по одной невозможно. Мама дала слишком сложное задание.
Мало того, все эти дощечки пели, каждая своим голосом. Оставшись одна, Вероника убедилась, что в комнате бабушки Иды нельзя не только ходить по одной половице, но и перемещаться беззвучно. Она быстро определила, где какая нота, пропрыгала гамму, а потом начала подбирать песенку. Другого инструмента здесь не было, но этот ей понравился.
Заметив, что Ида появилась в дверях, Вероника шмыгнула под стол и затихла, прижавшись к теплой батарее. Бабушка не стала ее оттуда доставать, а занялась своими делами и время от времени спрашивала, не холодно ли, не захотелось ли поесть. Она была такая высокая, голос доносился почти с потолка, и смысл успевал разбежаться по дальним углам, где громоздились шкафы с книгами. Девочка молчала. Наконец Ида подошла ближе.
– Вероничка, ты всегда можешь сказать, что ты чувствуешь и чего хочешь. Я так лучше тебя пойму.
Вероника улыбнулась – ей понравилось, как ее назвали: Вероничка было похоже на птичка, и земляничка, и рукавичка…
