скачать книгу бесплатно
5
– Я к конторе, в принципе, никакого отношения не имею, – говорил шофер, увозивший нас из аэропорта. Говорил, словно оправдывался, хотя никто ни в чем его обвинять не собирался. Но такова уж человеческая природа – загодя постараться оградить себя от подозрений в принадлежности к чему-то нечистому. В понимании нашего водилы – а если честно, то не его одного – таким нечистым были органы. Внутренних дел или госбезопасности – неважно, и то и другое одинаково бросало тень на человека.
– А к чему ты имеешь отношение? – лениво поинтересовался Ружин. – Тебя же нам навстречу кто-то направил?
– Шуряк мой направил, – кивнул водила. Он смотрел строго прямо перед собой – туда, куда ехал его старый, громыхающий УАЗ-469. На нас не оборачивался. То ли в целях конспирации, то ли стыдясь своего шурина – поди, угадай. – Он какая-то шишка в ФСБ, вот и попросил – мол, выручи, своих послать не можем, все под наблюдением, а за тобой, говорит, никто следить не будет. Да и правда – кому я нужен со своей развалюхой?
«Уазик» остановился перед гостиницей и дядька-водитель, обернувшись, передал нам толстый конверт и пару паспортов.
– На вас там номера забронированы: Иванов Иван Иванович и Николаев Николай Николаевич. А в конверте – деньги на первое время и какие-то сведения. Так мне шуряк сказал. Ну, покедова.
– Бывай, – кивнул Ружин. Мы с ним уже выгрузились из машины и стояли на площадке перед гостиницей. Рядом лежали пожитки – его объемистая, но наполовину пустая сумка, и мой дипломат. Ружин принял пакет, но вскрывать его до поры, до времени не собирался. Стоял и вертел по сторонам башкой, как эскимос, заснувший в родной Гренландии, а проснувшийся в неведомой Сахаре.
Впрочем, осмотреться и мне не мешало. Хотя бы для того, чтобы получить первое представление о городе, в который меня забросили судьба и собственная глупость (или все-таки не глупость?). Потому что, глядя из окна машины, впечатлениями не особо разживешься – ночь (а значит, тьма), плюс скорость и тряска, мешали этому.
А город был, собственно, как город. Не лучше и не хуже множества других городов России. Гостиница, к которой привез нас встречающий, располагалась, очевидно, рядом с деловым центром, потому что ночь здесь была изрядно искусана светом фонарей и реклам. И над самой гостиницей, по кромке крыши, сменяющимися желто-красно-зелеными огнями бежала надпись: «Сибирь». Сообразить, куда именно нас занесло, по этой надписи было невозможно. Такое название отелю могли дать даже на Кубани. Хотя бы ради экзотики.
– А они здесь оригиналы, – отметил Ружин. – Иванов Иван Иванович и Николаев Николай Николаевич. Такого, наверное, больше нигде не придумают. Дешево и сердито. И поди придерись. Имена не выбирают, также как папу с мамой. Если у родителей в голове одна сплошная вавка, тут уж ничего не попишешь. А предки этим пользуются, называя детей, как попало.
– Судя по именам, у наших предков с фантазией вообще напряг, – подтвердил я. – Судя по именам, они слово «что» произносят так же, как пишут.
– Ну, ты местных строго не суди, – попросил Ружин и, не глядя, поровну разделил между нами ксивы. – Может, им каждый день приходится столько имен выдумывать, что кроме этих у них ни хрена не осталось.
– Если у них ни хрена не осталось, – возразил я, – то чем они будут пользоваться завтра? По второму кругу пойдут?
– Все может быть. Ну что, айда устраиваться? Ночной город – штука прекрасная, за душу берет и дышать мешает, но что-то сыровато. Как бы дело радикулитом не закончилось. Тогда работники из нас будут никакие. Не находишь?
– Нахожу, – кивнул я. – Скрип в костях и отсутствие сгибаемости – неприятная вещь.
Подобрав багаж, мы вошли в холл и остановились, осматриваясь.
Здание было крупное и, по идее, сервис предполагался соответствующего уровня. Однако, кажется, звездочками «Сибирь» даже не пахла. Кажется, ее владельцам чувство тщеславия было незнакомо, как, впрочем, и многие другие чувства – опрятности, например, или тяги к совершенству.
Если судить по внутреннему виду фойе, ремонта здесь не делали с золотых брежневских времен. Оно так и стояло – облицованный деревом кусок ностальгии для тех, кто до сих пор носил в кармане партбилет советского образца. Под потолком висела огромная люстра, в полном соответствии с заветами Ильича II (экономика должна быть экономной), имевшая только с десяток рабочих ламп вместо запланированных полусотни. От этого проявления бережливости в помещении царил полумрак, который слегка скрадывал убогость и потертость обстановки, но до конца их все равно не скрывал.
– Да-а… – протянул Ружин. – Седая старина. Отстаете от веяний времени, дружище! – он склонился к окошку администратора. – Месяц ремонта – и вашу ночлежку можно превратить в «Англетер». Если, конечно, вам знакомо это название.
Администратор за стеклом – крупный и до ужаса сонный мужик – потянулся и, усмехнувшись, лениво заметил:
– Да знакомо, как же. Не пальцем деланы. А ночлежка у нас и без ремонта неплохо смотрится. Даже отдельные номера для особо умных имеются. Под вывеской два нуля.
– Издеваться над бедными путешественниками – грех, – убежденно заметил Ружин. – Их сначала нужно накормить, напоить, баню истопить и спать уложить. А иначе никак. Господь тебе этого не простит.
– Еще один двинутый? – здоровяк подозрительно нахмурил брови.
– Чего? – не понял Ружин.
– А вот чего, – администратор вынул из-под столика славной памяти табличку с надписью «Мест нет» и сунул ее Ружину под нос. – Все, свободен.
Ружин оторопел. Он уставился на табличку с видом полного непонимания, словно враз разучился читать. Я решил, что пришло мое время вмешаться, а потому наклонился к окошку и прошипел:
– Ты не барагозь. Мы с дороги, устали, спать хотим. А с этой писулькой ты, когда приспичит, в тот самый номер с двумя нулями сходи. Оно, конечно пластик, жопу оцарапаешь, но можно на дверь повесить, чтоб никто не беспокоил. А места для нас забронированы, так что твои намеки на счет «идите нах» здесь не прокатывают. Нах мы не пойдем. Мы здесь останемся.
– Как ваши фамилии? – недовольно спросил он.
– Иванов, – сказал Ружин. – Иван Иванович. К вашим услугам.
– Николаев, – сказал я. – Николай Николаевич. То же самое.
Будь у нас шляпы, мы бы их приподняли, как подобает. Но шляп не было, поэтому мы просто сунули ему паспорта.
Администратор удивленно посмотрел на нас, – не разыгрываем ли? – но, увидев, что мы серьезны, как наседки на яйцах, открыл журнал и принялся листать его. Найдя указанные фамилии, снова оценил визитеров. На сей раз к удивлению в его взгляде примешалось сочувствие – мол, надо же, как людям не повезло, с таким убогим фио-сочетанием жить приходится. Но вслух ничего по этому поводу не сказал. А по другому – сказал:
– Точно, заказаны, – и рассыпался в извинениях: – Вы на меня не обижайтесь. Просто в последнее время в городе этих сектантов развелось – плюнуть некуда. До дома добраться невозможно – обязательно остановят и обращать начнут. А тут вы со своим «Господь этого не простит». Вот я и подумал… – и он вернул нам документы, дополнив их пронумерованными ключами.
– А сейчас уже не думаешь? – поинтересовался напарник, принимая все это добро.
– Да нет, – здоровяк широко усмехнулся.
– А что ты сейчас думаешь? – не отставал Ружин.
– То ли гастролеры, то ли бизнесмены, – администратор пожал плечами. – Точнее не скажу: сейчас и те, и другие на одно лицо. Ваши номера на пятом этаже. Не люкс, но сойдут – одноместные. Думаю, не разочаруетесь. Глядишь, и мнение о нашей ночлежке переменится.
– Глядишь, и переменится, – согласился Ружин и, разделив ключи, протянул один из них мне.
– Надолго к нам? – на всякий случай уточнил администратор.
– Пока не выгоните, – вмешался я. – На недельку, а там видно будет. Ну ладно, счастливого тебе дежурства, а мы пойдем – спать охота, как из пистолета.
И мы, оставив здоровяка зевать за своим окошком, отправились по номерам. Начало шестого – самое время для сна.
6
Сон отпускал меня неохотно, потому что еще не успел взять свое. Оно, собственно, понятно – на часах было всего десять. Надо полагать, утра. В дверь настойчиво барабанили.
Я поднялся, шлепнул по животу резинкой от трусов, чтобы проверить, достаточно ли проснулся хотя бы для этого, и направился открывать. Что с того, что в семейниках? Я к себе гостей не звал, сами пришли. Нечего было поднимать человека из постели. Домашнего халата, извините, с собой не захватил.
Впрочем, в краску никого вгонять не пришлось. Стоявший на пороге Ружин, думаю, и не такие виды видывал. Хотя бы рассматривая свой автопортрет в ванной. В данный момент, однако, на него было приятно взглянуть. Не то, что на меня, чей внешний вид сильно пострадал в результате беспокойной ночи. Даже в зеркало смотреть не стоило – знаю по прежнему опыту, приходилось. Каждый раз собственное отражение вгоняло меня в жестокую тоску одутловатостью, синюшностью мешков и поросячьими глазками. Все это при том, что нижняя челюсть за ночь покрывалась темной щетиной – в беспокойные ночи та, кажется, растет на порядок быстрее и вид при этом имеет клочковато-запыленный. В общем, картина хуже «Герники» Пикассо.
Может быть, я и не вырос бы таким обормотом, если бы пример мне подавал такой благовоспитанный мальчик, как Олег Ружин. Глядя на него сейчас, я испытывал большие сомнения по поводу того, что он в детстве – в глубоком – хоть раз пописал, куда не следует. В пеленки или, к примеру, папе на живот. Такой он сейчас стоял оптимальный, как принц из сказки. Черные джинсы, неброская оранжевая рубашка, физиономия чисто выбрита, волосы на голове уложены один к одному. В общем, гроза женского общежития, любовник, ни разу не изведавший горечи отказа, рыцарь всей слабой половины человечества, обладающий горячим сердцем, умелыми руками и сладкими губами. Меня чуть не стошнило. Не люблю таких типов. Вчера Ружин мне понравился, ночью разонравился, сегодня, как мужчина на мужчину, я уже готов был коситься на него с определенным подозрением. Не знал, что он может бывать и таким. Я о нем вообще слишком мало успел узнать за недолгое время знакомства. И, с поправкой на это обстоятельство, не стал делать скоропалительных выводов, а просто спросил:
– Ты чего в такую рань?
– Какая рань? – удивился он. – Десять часов. Добрые люди в своих конторах по полкилограмма бумаги на брата извели, а ты все дрыхнешь.
– Какой бумаги? – не понял я.
– Неважно, – Ружин легко отбросил в сторону мой вопрос, и я догадался, что фраза о бумагах ему была нужна только для связки слов. – Давай-ка, Чубчик, приводи себя в порядок, принимай душ, если имеешь такую привычку, да подтягивайся ко мне в номер. Будем дальнейшие действия обмозговывать. Нам спать недосуг, у нас всего три дня на все, про все, помнишь?
Я сморщил лоб и действительно вспомнил. Где я, кто я и, главное, зачем сюда забрался. И понял, что Ружин прав – терять время действительно не стоило, если мы хотели что-то успеть. Три дня – это очень, до жути, мало, когда речь шла о таком деле, в которое впутались мы.
– Договорились, – кивнул я. – Через десять минут – у тебя. Как штык. Жди.
– О`кей, – он сложил пальцы правой руки на американский манер – большой и указательный образовали букву «о». Развернулся и пошел в свой номер, кривя ноги и подергивая задницей. «Он еще и ковбой!» – с тоской подумал я.
Фиг с ним. Ковбой он, журналист или вообще замаскированный балерун – неважно. Может, он просто ужасная чувырла, чудак на букву «м», каких сейчас развелось множество. Я не собирался производить анализ его психологического портрета хотя бы потому, что он еще не полностью прорисовался в моем мозгу. Ружин был разный. С одной стороны это не внушало оптимизма, потому что подсознательно я постоянно ожидал неадекватных поступков от подобных типов, но с другой… Чем черт не шутит – может, он действительно покажет себя стоящим партнером и работа с ним в паре окажется в удовольствие. И даже если он просто умудрится удержать пушку в руках, доведись нам попасть в передрягу – это уже плюс. С остальным я, возможно, управлюсь сам. Не впервой. Главное – чтобы смог подстраховать в случае чего. Главное – подстраховать. Большего от него не требовалось.
Я задумчиво закрыл дверь и прошел в ванную комнату. Привычку принимать по утрам душ я, как ни странно, имел. Наемные убийцы в некоторых вопросах – ну, прямо вылитые люди. Кое-кто из них даже зубы чистит. Но я не стал. Вместо этого, достаточно размякнув под струями теплой воды, решил побриться.
Зеркало меня не разочаровало, показав вполне ожидаемую картину. Морда опухла, будто я неделю не выходил из запоя по случаю безвременной кончины горячо любимой тещи, глаза заплыли, как у медвежонка Винни-Пуха, когда тот застрял в норе своего друга Кролика, немилосердно обожравшись меду. И под ними была такая синь, что в голову сразу лезли строки поэта Есенина. Синь воспевать он, помнится, любил.
Самое обидное, что я тут был совершенно не при чем. Не пил, мед не жрал, Есенина изучал только в школе. За что ты меня так, Боже? Обнажив станок, я принялся яростно намыливать помазком свежий – только что из упаковки – кусок мыла, ибо пену для бритья не признавал. Вообще, надо отдать хозяевам ночлежки должное. С виду она смотрелась – фигня фигней, но в номерах было не просто чисто и уютно, а даже по высшему классу. Так бывает, когда впервые смотришь на грецкий орех: ну, что хорошего может скрываться под этой волнистой, похожей на мозговые полушария, поверхностью? И лишь добравшись до сердцевины, начинаешь понимать – что.
Обретя неожиданный комфорт, я наслаждался им. Чувствовал себя если не нефтяным магнатом, то человеком однозначно состоятельным, который может позволить себе остановиться в хорошем номере хорошего отеля.
Только не надо презрительно кривить губы. Я не бедняк. Мое ремесло позволяет жить достаточно безбедно, и даже на широкую ногу, но все равно такого кайфа я никогда не испытывал. В моей четырехкомнатной квартире царил постоянный бардак, какой бывает у всех холостяков. Так что в новинку была не роскошь – чистота и уют.
Я старательно выскребал щетину из неглубоких еще морщин на щеках, кривлялся, строил самому себе рожи, стараясь потуже натянуть кожу. Бритвенный набор – единственное, что я захватил с собой. Зубную щетку можно купить и здесь, мыло будет ежедневно обновлять горничная. А вот другим станком я бриться не могу – не физически, а морально. Свой купил пятнадцать лет назад, с третьей получки, а работал тогда, извините, говночерпием, помощником мастера-ассенизатора. Что ж, все работы хороши и имеют право на существование. В этом я убедился на собственной шкуре, пройдя путь от простого помохи до специалиста экстра-класса. Правда, в несколько иной сфере.
Станок еще ни разу меня не подводил. С десяток раз за минувшие пятнадцать лет я пытался бриться чужим инструментом, но непременно резал кожу. С моим этого никогда не случалось. Поэтому я без опаски давил на него, стараясь снять даже мельчайшие пеньки волос. Что ж я, хуже Ружина, в самом деле?
И все-таки… Если он окажется совсем не таким человеком, каким показался при первой встрече? Если его выкрутасы в баре – лишь вспышка пофигизма или игра с самим собой? Мол, я еще и так могу! я и в самом деле смелый! Что, если у него не хватит пороху нажать на курок, когда запахнет жареным? Он хвастался, что в свое время трудился в какой-то особой структуре, но в чем заключалась его работа? Может, только и делал, что целыми днями пялился в экран монитора? Ружин был слишком разным, чтобы я мог ответить на мучавший меня вопрос однозначно. С одинаковым успехом представлялась как его виктория, так и конфузия. И определить, какая из появлявшихся в мозгу картин выглядела более реалистично, было невозможно.
Станок все-таки подвел. Впервые за полтора десятка лет. Он почему-то, почти сам собой, пошел в сторону, и на шее у меня заалела кровь. Порез оказался довольно длинным – сантиметров пять. Но, как и все его собратья, неглубоким. Угрозы для жизни не представлял, но я грязно выругался.
Черт с ним, с Ружиным. Если он в какой-то момент операции пойдет на попятный или решит как-то подставить меня, я просто пристрелю его, как делали заградотряды в Великую Отечественную. За трусость и бегство с поля боя. А сам продолжу действовать в одиночку. Обязательно продолжу – я вдруг понял, что в какой-то момент решил для себя этот вопрос окончательно и бесповоротно. Слишком безумной выглядела затея «Вестников Судного дня». Даже для меня. Я не мог оставить ей шанс на существование. И готов был идти по этому пути до той отметки, где либо будет красоваться надпись «финиш», либо – могильный камень с моим именем. А Ружин… Что ж, если в случае ликвидации его судьбой поинтересуются, скажу – издержки производства. В таком деле без них никак.
Но, однако, не есть хорошо, что станок впервые пустил мне кровь. То есть, как хищник, попробовал ее на вкус. Хреновая примета. Я агностик, но в приметы верю. Человек должен во что-то верить. Пусть даже в абсолютную чушь. А первый порез чушью не был. Я пользовался бритвой пятнадцать лет, превратив процесс бритья в настоящий ритуал. И вот – повод насторожиться: кровь. Первая кровь в этом деле. И – моя. Неприятно.
Настроение, и без того колыхавшееся в районе плинтуса, скатилось до уровня канализации. Я добрился наскоро, уже не выскабливая кожу, вытерся полотенцем, сполоснул лицо и снова вытерся – на сей раз досуха.
Из ванной вышел угрюмый, как Дед Мороз, у которого кто-то спер мешок с подарками. У меня не было пропавшего мешка, но у меня было такое ощущение, что кто-то спер мою удачу, что было гораздо хуже. Какое-то нехорошее предчувствие копошилось в душе, сбивая с толку и заставляя хмуриться.
Но – хмурься, не хмурься, а дело нужно делать. Я оделся, прихватил с собой дипломат и вышел из номера, приспособив на дверь табличку для уборщицы, извещавшую о том, что та может при желании выполнить свои профессиональные обязанности относительно комнаты.
Ружин открыл дверь сразу, стоило постучать. В том же наряде – хотя, конечно, глупо было ожидать, что он сменит его за четверть часа нашей, гм, разлуки. В руках дымилась чашка с чем-то горячим.
– Кофе будешь? – спросил он, развернувшись и направляясь вглубь номера.
– Буду, да, – сказал я, следуя за ним.
– И завтракать будешь, – скорее утвердительно, чем вопросительно заметил он. В желудке у меня сразу заурчало, и я кивнул:
– Буду.
– Я так и думал, что ты не успеешь заказать себе завтрак. Поэтому сделал заказ на двоих, – Ружин усмехнулся и отхлебнул из чашки. Впрочем, не такой уж он был пророк, каким хотел показаться. Ничего сверхъестественного не совершил, просто-напросто сделав логичное предположение. Любому, даже по пояс деревянному, понятно, что человек, проснувшийся пятнадцать минут назад и все время бодрствования посвятивший приведению физиономии в относительный порядок, ничего, кроме этого не успел бы – чисто физически. Хотя Ружину все равно спасибо. За заботу о моем желудке. Я так и сказал ему.
– Да не за что, – отмахнулся он. – По себе знаю: хуже нет, чем пустой желудок. Мысли в голову не идут, делать ничего не хочется. Так что прошу к столу, – и указал на сервировочный столик, стоявший посреди комнаты.
– Кто-то говорил, что дальнейшие действия обмозговывать будем, – усмехнулся я, усаживаясь, тем не менее, в кресло перед столиком.
– Какая мозготня может быть на голодный желудок, я же говорю! – хохотнул Ружин. – Ты меня как будто не слышал. Я так разлагался, такие мысли высказывал, а от тебя – как от стенки горох.
– Сам дурак, – беззлобно проворчал я. – Я тоже кушать хочу.
Честно говоря, любой человек, у которого в голове есть хоть кусочек мозга, а желудок не совсем ампутирован при невыясненных обстоятельствах, захотел бы кушать при виде того, что стояло на столике. Плов, окрошка, салаты, несколько творений, чьих названий я попросту не знал, но выглядевших жутко аппетитно. Пища, собственно, не жлобская – без лишних выкрутасов, – но весьма сытная и, главное, вкусная. Мне только показалось, что на двоих ее многовато.
– Еще кого-то ждем? – поинтересовался я.
Ружин уже уселся во второе кресло, легким автоматическим жестом подтянув джинсы, чтобы не оттягивались колени, и собрался было приступить к делу, но, услышав вопрос, уронил вилку и оторопело уставился на меня:
– С чего ты взял? Мы в этом городе новички, помнишь? Только сегодня ночью прилетели. Лично я еще не успел ни с кем познакомиться.
– Мало ли, – я пожал плечами. – Может, местный полковник к нам на завтрак пожалует, чтобы инструктаж провести.
– Нет, – он покачал головой. – Все необходимое они вчера в конверте передали. Им резону нет нас светить.
– А для чего тогда столько еды? – озадаченно спросил я.
– Как для чего? – Ружин был озадачен куда сильнее меня. – Кушать. А для чего еще может понадобиться еда?
– Не многовато на двоих-то?
– А-а! – он откинулся в кресле и расхохотался. – Ты об этом! Просто я люблю с утра плотно покушать. С обеда тоже. Да и вечером не против. Есть, говорят, такая болезнь – яма желудка называется. Не знаю, то самое у меня или нет, но проглот я знатный. Давай поспорим на тысячу долларов, что я слопаю все, что тут стоит?
– Включая тарелки и столики?
– Нет, кроме шуток, – Ружин прищурился, словно биатлонист на огневом рубеже, подцепил из своей порции плова кусок мяса и отправил его в рот. – Спорим?
– Да иди ты, – я решил, что связываться не стоит. – Сожрешь все, удовольствие получишь, штуку баксов поимеешь – кругом останешься в выигрыше. А я останусь голодный и без денег. Не пойдет.
– Как хочешь, – легко согласился он. – Тогда давай кушать.
Я кивнул и подвинул к себе тарелку с салатом – начать предпочел с чего-то легкого.
7
Ружин взял командование на себя. Я пока решил не возражать. Как-никак, все нити дела сходились к нему. Но в перспективе было все то же – убрать его, если придется, и сыграть в «сам себе велосипед». Однако, судя по тому, как мой напарник лопал – много и с аппетитом, – не придется. Исходя из старинной рабовладельческой приметы, вкалывать он должен был еще лучше.
Когда гарсон забрал сервировочный столик, загруженный выскобленными дочиста тарелками, Ружин разложил на диване какие-то бумаги, схемы и фотографии и поманил меня:
– Иди сюда. Будем мозговать.
Я пересел на диван. Мозговать – так мозговать. Все равно когда-нибудь придется этим заняться, раз уж мы притащились сюда. И я даже придерживался мнения, что чем раньше – тем лучше.
– Вот, – сказал Ружин, собрав фотографии и сунув мне в руку.
Я внимательно просмотрел их. Восемнадцать штук. Шесть человек. В разной обстановке и, надо думать, в разные годы. На каждого, получается, приходилось по три фото. Распределив персонажей по степени яркости произведенного на меня впечатления, я постарался проанализировать каждого.
