banner banner banner
Капуцины
Капуцины
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Капуцины

скачать книгу бесплатно


– Значит, испорченные талисманы! Протухшие. Спроси у Хаддада – много они ему помогли, когда я втыкал в его глаз ножку бокала? И эти люди находятся сейчас на «Шторме», когда от них определенно нужно держаться подальше!

– Владетель, ты не прав! – Илуш заговорил с горячностью, которой не позволял себе никогда, даже в те дни, когда его отношения с юным князем были самыми теплыми. – Если капуцины не помогли Хаддаду, значит, просто не имели возможности сделать это!

– Да? – Даган даже не пытался скрыть сарказм. – И кто же им помешал? Мы с Бахалом их не связывали, за руки и за ноги не держали. Они оставались вполне свободными.

– Значит, была причина! – упорствовал советник. – Ни один капуцин не останется безучастным, когда при нем убивают невиновного. Он скорее пожертвует собой, чем даст этому произойти.

Даган нахмурился. Ему не очень понравилось слово «убивают» – ведь, как ни крути, а Хаддад был только ранен. Еще меньше князю пришлось по душе определение «невиновный» – уж кого-кого, а капитана он невиновным не считал. Даган даже открыл рот, чтобы дать Илушу отповедь, но тот, словно не замечая намерений князя, продолжал свою горячую речь:

– Я ведь тебе рассказывал, владетель, о том, что произошло на Гардарике. И таких примеров масса. Если бы не капуцины, среди нас, космических бродяг, было бы куда больше жертв. Я уж не говорю о других заслугах этих людей. Бывало, владетель, что они останавливали битвы и даже спасали целые планеты! Вот почему их так почитают во всей Сфере. А ты говоришь – протухшие талисманы. Нельзя так говорить! Это равносильно посягательству на что-то святое и неприкосновенное.

– Ах-ах-ах! – издевательски проговорил Даган. – Святое и неприкосновенное. В ободранных грязных балахонах. Святое и неприкосновенное, которое прячет физиономию под капюшоном. Думаю, не без причины. Спорим, под капюшонами скрываются такие мерзкие образины, что и в страшном сне не привидятся?

– Я не знаю, владетель, – Илуш, вопреки ожиданиям, не стал обижаться на сарказм. – Я ни разу не видел их лиц. И не знаю никого, кто видел бы.

– Ну вот, – удовлетворенно отметил князь. – Ты практически ничего о них не знаешь, а защищаешь с таким пылом, словно они тебе мешок золота пообещали. Между прочим, Илуш, – Даган понизил голос до глухого шепота, будто рассказывал ночную страшилку, – ты даже не знаешь, люди они или нет. А может, это незваные гости из далекой галактики, которые втираются к вам в доверие, чтобы потом – у-у-у!!! раз! – и поработить всю Сферу. И один только я разгадал их недобрую сущность.

– Я, быть может, не знаю, как они выглядят, – с достоинством ответил советник, – но мне известны их дела. А что касается до того, люди они или нет, то я могу ответить, что среди них встречаются даже негуманоиды. Правда, очень редко. Наверное, такая жертвенность свойственна только человеческой природе.

– Тебе виднее, – Даган почти безразлично пожал плечами. – Ты ведь знаток человеческой природы. В отличие от меня, – колко закончил он. Но Илуш ничуть не смутился. В настоящий момент его вполне устраивало, что князь оказался способен мирно говорить о капуцинах, одно упоминание о которых так раздражало его прежде. Однако уже следующая фраза Дагана лишила его спокойствия, ибо тот сказал: – А пойдем-ка, дорогой советник, в каюту Ч. Что-то во мне любопытство разыгралось. Ты так расхваливал этих проходимцев, что мне захотелось познакомиться с ними поближе.

– Стоит ли, владетель? – Илуш слегка побледнел.

– Почему нет?

– Но ведь ты, владетель, не любишь их, и этот визит заставит тебя волноваться.

– Ты меня с беременной женщиной не перепутал? Мне, слава богу, волнение ничем не грозит.

«Зато всем остальным грозит, и очень сильно», – подумал Илуш, но вслух произнес:

– А может, оставить их в покое? Доберемся до Хлойи, ты их выпроводишь, и на этом все забудется. Исчезнет раздражающий фактор, возможно, даже удастся возобновить контакт с командой.

– Не заговаривай мне зубы, Илуш. Пойдем, раз я сказал. Мне плевать на раздражение команды – у меня для нее есть хорошее успокоительное. Это Бахал и его гвардейцы. Так что, если ты не хочешь рассориться со мной окончательно, перестань мне перечить и ступай следом.

Илуш понял, что проиграл. Целиком и полностью. Ни одна из целей его визита не была достигнута. Больше того – у князя внезапно возникла идея нанести капуцинам визит, и советник не смог остановить его.

В коридоре Даган подозвал охранника:

– Ты здесь один?

– Мой напарник стоит за углом, владетель.

– Скажи ему, чтобы нашел Бахала и передал, что мы с Илушем отправились в чрезвычайную каюту. Никаких особых мер принимать не нужно, просто пусть будет в курсе. А ты следуй за нами.

И князь пошел по указанному маршруту не оборачиваясь, потому что был уверен, что его приказ будет выполнен. Что вполне подтвердилось – Илуш, на каждом шагу переступая через собственное нежелание, топал следом, а охранник, передав напарнику указания владетеля, следовал за Илушем.

Оказавшись в каюте Ч, Даган недоверчиво повел носом. На мгновение ему показалось, что он отброшен на сутки – словно какие-то высшие силы дали ему возможность заново прожить произошедшее накануне и, возможно, исправить то, что натворил. От такого предположения сердце у князя екнуло. Да и что еще он мог подумать, если картина один в один напоминала вчерашнюю? Двое капуцинов так же сидели на кровати, один – в кресле. Сидели в тех же позах, в каких он застал их накануне. Даже воздух в каюте, казалось, был тем же самым.

Потом пришло понимание, что одно из кресел, занятых вчера, пустует – там не было капитана Хаддада. И уже никогда не будет, потому что Хаддад был выброшен в скрытый поток, и что с ним сталось, неизвестно никому из ныне живущих. Значит, никакой мистики, никаких фокусов со смещением во времени, на которые, по уверениям учителя физики, был способен поток скрытой материи. Сегодняшний день не сменился вчерашним, и все шло своим чередом. На всякий случай Даган все же обернулся, чтобы убедиться, что за спиной у него не Бахал, а Илуш. После чего, вполне успокоившись, обратился к закутанным в балахоны фигурам:

– А вот и я, гости дорогие, вот и я. Надеюсь, вы не очень соскучились, раз позволяете себе сидеть при моем появлении?

Это был упрек, но несколько запоздавший, потому что капуцины уже поднимались. И, хотя ответного приветствия он так и не дождался, но три капюшона почтительно склонились перед ним.

Даган нахмурился. Было очевидно, что он здесь гость нежеланный, и эти поклоны не более чем дань вежливости – к нему, как к личности, отношения не имеющие. Но, коль скоро формальности были соблюдены, придираться было глупо, и князь, скрипнув зубами, продолжил – правда, далеко не таким игривым тоном:

– Мой советник, бродяги, расхвалил вас так, как никогда даже меня не хвалил. Мол, вы и смелые, и благородные, и в любой момент готовы жизнью пожертвовать за людей, которые вам даже не знакомы. Вот я и пришел сюда, чтобы познакомиться с такими чудесными людьми поближе.

К вящему раздражению, ответом ему снова были три безмолвных поклона.

– Не слишком любезно для благородных людей, – нервно хохотнул князь. – Ладно, не будем заострять на этом внимание. Давайте-ка лучше присядем и начнем беседу.

И, подавая пример, он первым уселся в кресло, которое накануне занимал Хаддад. Капуцины тоже опустились на свои места. Илуш пристроился на стуле, что стоял возле универсального стола – по необходимости тот мог быть и письменным, и обеденным, и даже, при известной сноровке, столярным.

– Ну что, бродяги? Рассказывайте, – предложил Даган.

– Мы не совсем понимаем, что ты хочешь от нас услышать, князь, – возразил один из капуцинов.

– А я вообще не понимаю, что я хочу от вас услышать. Илуш, наверное, понимает – ведь это он возвел вас в святые. Допустим, поведайте мне о ваших подвигах и добродетелях. Например, расскажите, как вы вчера пожертвовали собой, защищая Хаддада?

– Князь находит, что это удачный повод для шуток?

– А ты хочешь поучить меня правилам хорошего тона?!

– Не мое дело давать нравственную оценку кому-нибудь, – капюшон отрицательно качнулся, – но никто не запретит мне чтить собственный этический кодекс.

– Вот и чти, – мрачно обронил Даган, который и сам понял, что сказал бестактность и попытался за грубостью скрыть досаду на самого себя. – А мне не нужно нотации читать. Лучше объясни, почему вы, такие хорошие и благородные – если верить Илушу – не остановили меня вчера?

– Разве мы могли это сделать? Разве что-то указывало, что ты собираешься убить капитана? Мы не умеем читать мысли и не могли предвидеть, что ты ударишь его.

– Да вы вообще не шелохнулись, когда это произошло, – Даган презрительно усмехнулся. – Жалкие создания!

– Мы должны были наброситься на тебя после того, как ты сразил Хаддада? – уточнил капуцин, и в голосе его послышалась насмешка. Даган прикусил губу. Перевес в словесной дуэли был не на его стороне. – Но зачем, князь? Капитану это едва бы помогло; скорее навредило. Мы не успели вовремя отреагировать на твою агрессию, а после любые действия потеряли смысл.

– А как же ваше пресловутое благородство?

– О каком благородстве ты говоришь?

– Я говорю о том, что вы приносите себя в жертву, спасая чью-то шкуру.

– То, о чем ты говоришь – всего лишь наша работа. Да, мы готовы отдать свою жизнь вместо тех, кто достоин жить дальше. Но если насилие уже свершилось, то какой смысл в такой жертве? Так что ни о каком благородстве речь вести не стоит.

– Это ваша работа? – Даган, не удержавшись, фыркнул.

– Точно так. И нам за нее хорошо платят. Уважением, гостеприимством, безвозмездной помощью. Например, при перелете с планеты на планету.

– А вы в благодарность подыхаете, за кого придется?

– Точно так.

– Бред!

– Торговцы гибнут в стычках с пиратами, пираты гибнут в стычках с военными патрулями, военные гибнут в стычках друг с другом. Любая профессия так или иначе может быть опасна.

Даган шумно выдохнул, чувствуя, что никогда не сможет переговорить спрятанного под балахоном оппонента. Вместе с тем он с немалым удивлением понял, что забыл то огромное множество вопросов, которое прежде будоражило его при одном упоминании о капуцинах. В пылу спора они попросту вылетели из головы, потому что князь, во что бы то ни стало стремясь одолеть противника, погряз в мелких деталях единственного вопроса из множества, забыв обо всех остальных.

Мысленно обругав себя, Даган вернулся к самому началу.

– Ладно, оставим. Скажи мне, бродяга, зачем Хаддад приходил к вам?

– Он пришел извиниться за тебя, князь.

– Извиниться?!

– Да. Сказал, что ты, по молодости лет, еще не знаешь всех традиций и обычаев космолетчиков, поэтому и принял нас так дурно.

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! – Даган резко поднялся. – Хаддад в самом деле слишком много на себя брал. Кто он такой, чтобы приносить извинения за своего князя?! Когда я сочту нужным – сам извинюсь. Пошли, Илуш! Нам здесь больше нечего делать.

Советник в течение всего разговора просидел на своем стуле, то краснея, то бледнея – он все время боялся, что юный князь опять сорвется по какому-нибудь незначительному поводу, и с тревогой ожидал этого, готовый, по своему обыкновению выступить миротворцем. Но, поскольку вспышки гнева не последовало, он так ни слова и не произнес. И, когда князь собрался уходить, Илуш поднялся не без облегчения и почтительно поклонился капуцинам.

Даган кланяться не стал – просто вышел вон, храня на лице самое презрительное выражение из всех возможных. Когда Илуш догнал его в коридоре, князь обернулся и негодующе спросил:

– Ты слышал?! Этот наглец посмел просить за меня прощения у каких-то оборванцев! Все-таки не зря я его наказал! Ох, не зря!

– А мне все-таки думается, что зря, – Илуш слегка пожал плечами. – Хаддад ни в чем не провинился перед тобой. Он сделал то, что должен был сделать. Я ведь тебе говорил, что любой, кто связан с космосом, почитает капуцинов.

Даган, которому в голову пришла неожиданная идея, резко остановился и уставился Илушу в глаза.

– Сильно почитает?

– Очень.

– И наша команда тоже?

– Конечно.

– Тогда я точно не буду сворачивать экспедицию. Иди и передай всем этим бунтовщикам и смутьянам, что я беру капуцинов в заложники. Если кто-нибудь еще раз попробует пойти против моей воли, я начну убивать бродяг.

– Князь!.. – Илуш недоверчиво вытаращился на своего спутника.

– Это не шутка, советник! Я сейчас же дам указания Бахалу. А ты иди, расскажи им, что капуцины у меня в руках. Если уж эти бродяги – талисманы, то пусть талисманы помогут мне против бунтующего быдла!

5

То ли угроза учинить расправу над капуцинами возымела действие, то ли постоянное навязчивое присутствие охранников в любом уголке корабля сыграло свою роль, только следующие пять дней прошли в абсолютном спокойствии. Большую часть времени Бахал лично нес дежурство у каюты князя. Не то, чтобы он не доверял своим людям – просто считал, что лишний раз попасться на глаза владетелю в такой напряженной ситуации не помешает.

Да только, вот беда, напряжение с каждым днем спадало, и Бахал почувствовал, что в атмосфере относительного покоя его усердие может пропасть в туне, а чего доброго, и навредить. Взбалмошному и непостоянному князю однажды могла надоесть огромная фигура, непрестанно слоняющаяся перед дверью его каюты. Так и до опалы недалеко.

Бахал, конечно, преувеличивал. Даган прекрасно отдавал себе отчет, что спокойствие на «Шторме» кажущееся и может быть в любой момент нарушено. К тому же о возможности бунта его предупреждал Илуш. Поэтому, как бы сильно охранник не намозолил глаза князю, а избавлять себя от его общества Даган не собирался.

Но Бахал провел при княжеском дворе больше десятка лет. Он видел стремительные взлеты и еще более стремительные падения. Он наблюдал их со стороны и вовсе не горел желанием поучаствовать в этих качелях лично. Неплохо изучивший искусство интриги, он решил посильнее привязать к себе князя. Сделать это казалось тем более просто, что возмущение в умах людей было только притушено, но не погасло окончательно. Нужна была самая малость – какая-нибудь бестактность, которая снова возбудит недовольство команды. Не насилие, не явный террор – ни в коем случае! После такого очень сложно будет оправдаться перед князем. Чего доброго, он догадается об истинных намерениях телохранителя и отправит вслед за Хаддадом поплавать в открытом космосе. А бестактность – это не злонамеренность, это лишь оплошность. Совершив ее, Бахал всегда сможет оправдаться тем, что он солдат, а не придворный, а в солдатской среде грубость – норма, а этикет – исключение. Стоит ли винить солдата, который без злого умысла, но исключительно по привычке, нанес кому-то оскорбление?

Так рассуждал Бахал, и ему самому эти рассуждения нравились. Изъяна он в них не видел, а потому решил как можно скорее привести свой план в исполнение.

Повод долго искать не пришлось. После того, как Даган выразил желание, чтобы члены экспедиции пореже покидали каюты, те как-то сильно вдруг полюбили совместные трапезы. Все остальное время они, выполняя волю князя, пребывали у себя, а вот на обед сходились в общую столовую, где, взамен разрушенного пистолетным выстрелом, был установлен новый стол. С одной стороны, это было вполне естественно, и во время еды они могли обсуждать любые темы, с другой – столовая напоминала им о недавнем бунте и наполняла сердца гордостью и сознанием того, что, объединившись, они могут многое. Не беда, что первый опыт прошел неудачно. В конце концов, они с самого начала хотели избежать насилия. А если протест примет активный характер, то еще неизвестно, чья возьмет. И пусть охрана вооружена, а мятежники безоружны (на время экспедиции все личное оружие, во избежание эксцессов, сдавалось в общую судовую оружейную), но численный перевес был не на стороне подчиненных Бахала. Что до оружия, то в тесном пространстве жилого отсека оружием мог стать любой твердый тяжелый предмет.

Даган не запрещал эти совместные трапезы, потому что не видел в них опасности. Если кому-то нравится тешить себя воспоминаниями и иллюзиями, считал он, пусть тешит. Главное – чтобы их мечты не переросли в реальность. А в общем, это даже полезно – выпустив пар в разговорах, недовольные будут меньше склонны к действию.

Четыре дня продержалось согласие между князем и командой. На пятый день, стараниями Бахала, оно было нарушено.

Предусмотрительно дождавшись, когда обед подойдет к концу (чтобы недавние смутьяны успели выговориться, излить друг другу горести и тоску, а значит, возбудить в душе недовольство), он вошел в столовую в сопровождении четырех гвардейцев и с упреком вопросил:

– Что ж вы, быдло – совсем своего князя ни во что не ставите?

В столовой воцарилась гнетущая тишина. И в этой тишине почти физически ощущалось, как наэлектрилизовывается атмосфера, как возмущение захватывает присутствующих. Когда быдлом их величал князь, это было еще в какой-то мере приемлемо, хоть и обидно. Но услышать подобное от Бахала, который, собственно, и сам являлся быдлом, оказалось куда обиднее. Тем не менее, проявив чудеса выдержки и хладнокровия, обедающие попытались не реагировать на провокацию. Только старпом, с недавнего времени исполнявший обязанности капитана, а, следовательно, главный из присутствовавших, уточнил:

– Что ты имеешь в виду, быдло?

Бахал стал пунцовым от гнева, но решил не размениваться на мелочи – перед ним стояла задача куда более серьезная, чем простой обмен оскорблениями.

– Владетель предупреждал вас, чтобы вы не собирались толпой? Или слова владетеля для вас – пустой звук?

– Вообще-то, здесь не толпа, а коллектив, – возразил старпом, – который собрался, чтобы пообедать. Ты что-то имеешь против обеда, Бахал?

– Имею! – заявил тот. – Если этот обед противоречит воле князя!

Это прозвучало настолько по-дурацки, что люди за столом стали обмениваться красноречивыми взглядами. Словно говорили друг другу – из желания выслужиться бедняга телохранитель совсем разума лишился.

Но Бахал не лишился разума. В душе он ликовал – ведь именно такой реакции и добивался. Теперь даже сами мятежники не смогут сказать, что он действовал по злому умыслу, а не руководствовался излишним рвением.

– Прошу прощения, – едко попросил старпом. – Может, объяснишь нам, как обед может противоречить воле князя? Или, во славу владетеля нам нужно уморить себя голодом?

– Вы прежде жрали в своих каютах, – грубо отозвался Бахал. – И ни один из вас с голоду не издох. Так что я настоятельно рекомендую вам возобновить эту практику.

И снова грубость не возымела действия. Слишком уж настороженно, к досаде Бахала, вели себя протестанты после казни Хаддада. И тогда он прибег к последнему, решительному и решающему, средству. Повернулся к гвардейцам и небрежно приказал:

– Разгоните это стадо по их стойлам.

Охранников было четверо против почти четырех десятков обедающих. И они не торопились выполнять приказ, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Что ни говори, а когда впереди маячит перспектива схватиться одному с десятком противников, боевой задор куда-то улетучивается. И даже оружие уже не кажется надежным подспорьем.

Приказ, конечно, был неразумным. Но он тоже являлся частью плана. Поэтому Бахал повысил голос и грозно насупился:

– Ну?! Или вы оглохли?

Отвертеться было невозможно. И гвардейцы, взяв дубинки наизготовку, начали осторожно наступать.

Это было уже слишком. Оскорбление, нанесенное не словом, но намерением, почти делом. Бахал ясно давал понять, что и в самом деле видит в собравшихся лишь стадо, неспособное противиться двум парам загонщиков. Терпение команды иссякло. Гремя стульями, все повскакивали с мест, тут же хватая эти самые стулья за ножки и спинки. Особого выбора не было, а стулья в такой ситуации – не самый плохой способ отбиться от вооруженных дубинками людей.