скачать книгу бесплатно
– Да ну его, – поморщился он.
– Все-таки запомни. Знать-то надо… Ой, Гай, иди сюда, смотри.
Сверху в пустой, без рыб, аквариум тихо вплыла исполинская ластоногая черепаха. Больше метра в поперечнике.
– Средиземноморская, – прошептала Ася.
Черепаха глянула на Гая печальными, совершенно человеческими глазами. Ему даже неловко сделалось: он на воле, а она здесь. Наверно, грустит по Средиземному морю.
– Я читал, что такие черепахи очень умные.
– Конечно, умные… Этой больше ста лет… Знаешь, как такую породу зовут? Каретта.
– Карета?
– Да, только с двумя «т»… На ней и правда можно кататься, как на карете, на облучке. Я видела в кино, как ребята катаются. Эти черепахи добрые, они даже моряков спасают, если корабль потонет…
Гай сказал со вздохом:
– Ты меня сегодня тоже спасла, как каретта…
Ася рассмеялась так звонко, что на нее оглянулись, а черепаха обиженно отвернулась.
– Каретта «Скорой помощи», – сказала Ася.
– Ага, – засмеялся и Гай.
В половине восьмого Толика на пристани не оказалось. Это не встревожило Гая. Утром Толик сказал: «Если меня не будет, значит, я уехал раньше. Добирайся один, а я за это время ужин приготовлю… В четверть девятого дома будь как штык».
Что же, Гай так и будет, успеет. Вот и катер подошел…
При прощании с Асей возникла грустная заминка.
– До свиданья, – сказала Ася.
– Пока… – вздохнул Гай. Что еще сказать? Он набрался смелости и спросил: – А завтра дедушке обед понесешь?
– Не знаю… Мне завтра с утра на рынок надо…
– Мы утром с Толиком тоже на рынок заходим иногда, – неловко сказал Гай.
– Вы каким катером приезжаете?
Гай повеселел:
– Обычно в восемь сорок пять.
Ася укладывала в сумку дедушкину куртку. Не разгибаясь, быстро глянула на Гая. Сказала серьезно:
– Я запомню.
Последний из «Летающих “П”»
Катера ходили на Инкерман по-разному. Одни резво бежали сразу до мыса Голландия, где стоит большущее здание морского училища. Другие не спеша чертили бухту зигзагами – на Северную сторону, потом на Аполлоновку, затем опять на Северную…
«Румб» оказался таким вот неторопливым. Гай сидел на корме, на стопке твердых спасательных нагрудников, и нетерпеливо поколачивал по ним ногой. Правой, конечно. Левая все еще ныла.
Солнце уже потускнело и сваливалось к горизонту. Загорались перистые облака. Небо стало желтовато-серым, вода – перламутровой, по ней бежали золотистые зигзаги. От этих зигзагов на черных корпусах и белых рубках теплоходов, что всюду стояли на якорях, змеились длинные отсветы. На палубе синего крейсера выстраивалась команда.
Все это было интересно и красиво, но Гая уже всерьез грызла тревога, что он опоздает. И тогда…
Хотя что будет тогда? Толик его сроду не ругал. Они оба уважали равноправие. Конечно, Толик мог что-нибудь не разрешить (например, лезть в старую минную галерею у Четвертого бастиона или нырять с камней в незнакомом месте за Хрустальным мысом), но это было не обидно. Толик всегда объяснял, почему нельзя. Слегка насмешливо, но терпеливо. Лишь один раз рассердился. Выдал Гаю напрямик:
– Ты говоришь «хочется». Мало ли кому что хочется! Мне сегодня, например, хотелось засесть с приятелями на весь вечер в «Волне». Там знаешь какие чебуреки! А я с вашим сиятельством гуляю, достопримечательности показываю.
Да, это было один раз, в самом начале. С той поры Гай вел себя умнее. Понял, какой груз взвалил на себя молодой дядюшка, согласившись взять с собой беспокойного племянника.
Было даже удивительно, что так легко согласился.
Конечно, они с Толиком и раньше неплохо знали друг друга. Толик приезжал в Среднекамск часто. А в прошлом году Гай с мамой жил у него целый месяц в Москве. Но именно поэтому Толик не мог не знать, что племянничек его (или брат, если хотите) не из породы тихих мальчиков.
Гай вспомнил разговор Толика и мамы незадолго до отъезда. Он слышал его сквозь приоткрытую дверь. Толик смеялся:
– Да ладно, Варь, управлюсь. Надо привыкать. Глядишь, когда-нибудь своих заведу.
Мама, кажется, сказала, что пора бы. А Толик вздохнул:
– Все на свете повторяется. Опять старшая сестра, которой некогда, опять мама, которой надо ехать, а мальчишку некуда девать… Помнишь, это было в сорок восьмом году, в Новотуринске? Меня тогда в лагерь сплавили…
– Сейчас путевку не достать, – сказала мама. – Да и попробуй уговорить этого паршивца поехать в лагерь. Для него режим и дисциплина страшней всех казней… Ты тоже был обормот, но как-то рассудительнее.
– Всякое бывало, – усмехнулся Толик. – А Мишка-то чем плох? Он же добрый, только поскакать любит… Знаешь, есть такое слово, не очень современное, но для Мишки подходящее: «постреленок».
Мама, помолчав, сказала:
– Вполне современное. И подходящее, конечно. Хотя, видишь ли, Толик, он постреленок, но… не так все это просто. Вот идем мы, например, по улице, он пустую консервную банку гонит по асфальту, гремит. «Перестань сейчас же», – говорю. «Ага, мама…» И еще пуще. И вдруг – тихо. Смотрю – стоит. «Что с тобой?» А он банку ногой чуть-чуть пошевеливает, и от нее – зайчик на заборе. От золотистого донышка. «Смотри, – говорит, – будто невидимка мне желтой ладошкой машет…» И потом целых полчаса ходил тихий…
Гай не помнил случая с банкой. Но, с другой стороны, что особенного? Сказки и в самом деле иногда придумываются на ходу. Так придумался однажды и остров.
…На острове, у самых стен старой крепости, – желтые широкие пляжи. На песке лениво и безбоязненно греются каретты. Смотрят карими понимающими глазами на загорелых пацанов, когда те прибегают на пляж из соседней школы. На острове круглый год – лето. Мальчишки не в серой суконной форме, а в разноцветных рубашках, сшитых из шелковых сигнальных флагов, которые подарили им отцы – капитаны и смотрители маяков.
Ребята бросают на песок сумки и прыгают на добрых послушных черепах. Те возят их по песку и мелководью. Брызги и смех…
Но бывает, что мальчишки не тревожат каретт. Это если у тех вылупляются из зарытых в песок яиц детеныши – юркие твердые черепашата. «Пострелята». Они роют в песке норы, забираются на камни, с веселым стуком падают друг на друга, а потом вереницей бегут к морю…
Веселая черепашья ребятня… Только… что-то немного не так. Словно тень пробежала по золотистым пескам. Может, оттого, что панцири черепашьих пацанят напомнили Гаю половинки гранат-лимонок? Но при чем здесь это?
Гай сердито встал. Игла опять ощутимо кольнула ступню, но он не сел, подошел к борту. Грудью лег на планшир…
Если сравнивать совесть с фаянсовой чашкой, то она никогда не была у Гая как после бабушкиного мытья. Случались на ней пятнышки и крошки, похожие на прилипшие чаинки. Были и трещинки – их не смоешь, сколько ни оттирай. Например, тот случай с Дуняевым или история с дедушкиными книгами. Или с сигаретами в четвертом классе… Ну да ладно. Трещинки эти иногда щипало, или почесывались они, как зарастающие царапины, вот и все. А теперь на дне белой чашки каталась черная дробина. И у дробины, если приглядеться, была форма рубчатой гранаты.
«Но я же не взял! Я ее до последнего дня, до самого отъезда трогать не буду, вот!.. Ну… может быть, я ее совсем не возьму! Пускай так и лежит, наплевать…»
Дробина перестала кататься. То ли исчезла совсем, то ли притаилась. Гай прислушался к себе, словно качнул чашку: не покатится ли железное зернышко снова?
Вроде бы не катается, но…
Но сразу забылось все. Гай поднял глаза и то, что он увидел, было чудесно и неправдоподобно. Почти как его остров.
Катер отошел от причала Голландии и развернулся левым бортом к Инкерману. И на фоне оранжевых, освещенных последними лучами обрывов перед Гаем возник парусник.
Парусов не было, но тем не менее любой мог понять, что это именно парусник. Корабль из книг о кругосветных путешествиях. Мачты его, пересеченные строгими горизонталями реев, и паутина тросов создавали волнующий рисунок, знакомый по картинкам из Станюковича и Жюля Верна. До сих пор Гай смутно чувствовал, что в здешней чудесной морской жизни чего-то все-таки не хватает, и теперь понял: не хватало вот такого корабля. И сейчас он возник – вздымал свои мачты над притихшими от зависти сухогрузами, танкерами и лесовозами.
Корабль стоял носом к морю. К плавучей бочке тянулись из клюзов провисшие швартовы. Белый корпус делался все ближе, Гай прочитал на борту черное название:
КРУЗЕНШТЕРН
Про такой парусник Гай и не слыхал. Знал, что есть «Седов», «Товарищ», немагнитная шхуна «Заря». Слышал, что в фильме «Алые паруса» недавно снималась трехмачтовая «Альфа». А оказывается, еще и вон какой есть на свете!
Гай ехидно сказал себе: «А воображал, будто в морских делах разбираешься…»
Катер шел недалеко от борта с крупным пунктиром иллюминаторов. Корпус «Крузенштерна» был громаден – не меньше, чем у лайнера «Россия», который Гай недавно видел у пассажирского причала рядом с Графской пристанью. А мачты вообще уходили в поднебесье.
Катер прошел. «Крузенштерн» стал удаляться, словно тихо скользил в сторону открытого моря. Теперь он четко чернел на красно-лимонном закате во всей красе своих мачт и снастей.
Гай вздохнул – со смесью радости, зависти и тоски.
– Что? Хорош? – услышал он мужской голос.
Рядом оказался пожилой моряк в мятой торгфлотовской фуражке и кофейной куртке с черными погончиками штурмана.
– Откуда такой? – выдохнул Гай.
– С Балтики. Рейс делает с курсантами.
– Счастливые, – сказал Гай.
– Это правильно, – согласился штурман. – Не каждому повезет, чтоб на паруснике. Да еще на четырехмачтовом барке… Знаешь, что такое барк?
– Ага. Я в судомодельном занимался…
Моряк искоса глянул на Гая:
– А сейчас? Значит, уже не занимаешься?
– Руководитель уволился.
– Бывает… – Штурман придвинулся к Гаю. – А я курсантом на «Товарище» ходил. Не на нынешнем, а на довоенном. Очень он похож был на «Крузенштерна»… Ну, правда, этот из другого семейства. Слыхал про «Летающих «П»?
– Не…
– Были такие… В Германии, у судовладельца Фридриха Лаеша. Все они назывались на букву П. В начале века много их было. Возили через океаны шерсть, руду, уголь…
– А «летающие», потому что быстрые?
– Именно.
– Клиперы?
– Нет. Большинство их построили уже после клиперов. Это были последние океанские парусники, стальные винджаммеры – выжиматели ветра. Этот вот назывался «Падуя». Спустили его на воду сорок лет назад, даже раньше. В двадцать шестом, на верфи в Бремерхафене. А в сорок шестом году, когда мы с союзниками делили трофейный флот, «Падуя» перешла к нам. И стала «Крузенштерном»… Про такого капитана слышал?
Гай не то чтобы обиделся, но счел нужным сказать:
– Что я, совсем дремучий, что ли?
Моряк посмеялся. Гай объяснил:
– Я книжку «Водители фрегатов» читал. Там про Крузенштерна и Лисянского целая повесть… А этот «Крузенштерн» быстрее клиперов ходит?
– Рекорды клиперов никакие большие парусники перекрыть не могли. Но винджаммеры ходили почти так же, а груза брали гораздо больше. И обходили мыс Горн при любых ветрах. Их иногда так и звали – «капгорнеры».
«Летающие «П», «винджаммеры», «капгорнеры» – это как из какой-то морской баллады. И рассказывает о них настоящий моряк, такой, что сам под парусами ходил! Это уже само по себе как приключение. Гай млел от ощущения небывалого подарка судьбы. Чтобы не угас разговор, он торопливо спросил:
– А много еще на свете «Летающих «П»?
– Да нет, дружок. Это последний.
– Жалко…
– Да… Десять лет назад погиб его собрат «Памир», учебное судно Западной Германии. Опрокинулся во время урагана…
Гай вопросительно вскинул глаза.
– Говорят, капитан распорядился взять в трюмы сыпучий груз, – сказал моряк. – А переборки убрали, чтобы выгадать объем. Ну а при крене груз вроде бы сместился к борту… Но надо сказать, что в эту версию не все верят. Трудно представить, чтобы опытные моряки сделали такой просчет…
– А тогда… почему?
– Возможно, необычная, непредвиденно большая волна. Такие иногда возникают в океане, явление это еще не изучено…
– А люди спаслись?
– Всего семь человек.
Гай оглянулся на «Крузенштерн». Барк был уже далеко, но виделся четко. Стройный, гордый, он казался в то же время и печальным. Черный на закате… Может, в этот вечерний час он грустил о погибших братьях? Невесело быть последним…
Но вдруг на корме «Крузенштерна» белой звездочкой мигнул огонь. Яркий, неунывающий. Живем, мол…
«Месяц звонкий и рогатый…»
