Разбитый калейдоскоп. Современная версия «На дне»

скачать книгу бесплатно


– Паха, на тебя посмотришь, можно подумать, что тебя не мать с отцом делали, а Вера Игнатьевна Мухина лепила. Что ты, какой наивный? Он детишками прикрывает все свои грязные делишки. На десять тысяч купит им игрушек, а миллион себе в карман положит. Я бы тебе плакаться об этом не стал, если бы ускорение шло по истреблению таких нуворишей, а ускорение идёт сейчас в другую сторону. Молоканы жиреют, а твой лучший друг Орех у церкви сидит с протянутой рукой. Денег на операцию говорит, всё равно не насобираю, вот и приговорил себя к медленной смерти. Я ему толкую, давай пройдёмся по всем близким, может, что насобираем. Рукой только машет. Он играл в переходе в Нижнем Новгороде на саксофоне, а деньги складывал на операцию у себя в доме. Отморозки выследили это дело, и когда дома была одна слепая жена, выпотрошили всю его квартиру вместе с деньгами и саксофон – сопрано немецкий прихватили с собой. После этого он совсем, духом упал.

– Надо будет зайти к нему, – сказал Павел.

– Обязательно зайди и к Липовской загляни, она через улицу от него живёт, – затем он опомнился. – Чего я перед тобой, как адресный стол распинаюсь. Ты без меня знаешь, как её найти.

Кстати, она работает на вокзале в железнодорожной кассе у Леры Шиловой, Пуха жены.

Рогожин перехватил свою сумку с вином, сославшись на синдром бригады, заспешил на работу.

– Приходи завтра ко мне, – Родион зарплатой богатой обрадует. Посидим втроём за хорошим коньячком, вспомним былые времена.

– Хорошо забегу, – пообещал Павел и пошёл к матери.

глава 11

Дома брат уже привёл себя в порядок. Чисто выбрившись и облив себя туалетной водой с дорогим терпким запахом, он в светлых брюках и белой сорочке помогал матери сервировать стол на кухне.

– Сейчас Валерка звонил по телефону, – сказала мать, – я его пригласила. Он придёт вместе со своей Лидой.

Валерка это был двоюродный брат Николая и Павла, которого они чаще называли Федей. Он был значительно младше их обоих, но имел уже дочь восемнадцати лет, против тринадцатилетнего Марка, – позднего сына Николая. И этой разницей возраста их детей он при совместной пьянке постоянно допекал Николая. Говоря ему: чем старше, дети, – тем отцы мудрее, а кто дочек воспитывает, тот вдвойне мудрее, так как мальчишек на половину улица воспитывает, а дочкиным воспитанием полностью занимаются отцы. Николай негодовал на Валерку, за такие высказывания по поводу мудрости и после этого прекращал ему наливать спиртное, которое покупал Валерка на свои деньги.

– А что Валерка не работает сегодня? – спросил Павел.

– Их предприятие выкупили какие, то дельцы из Москвы и сделали большое сокращение, – сказала мать, – вот подрабатывает, где придётся. Он не пропадёт у него руки золотые. У его подъезда всегда машины стоят. Он автоэлектрик от бога. Голодными не сидят.

– И вина халявного никогда не пропустит. Постоянно мне на хвост пушистый падает, – вставил Николай.

– Как тебе Колька не стыдно, сам постоянно у него на прикормке сидишь, – пресекла брата мать. – Как увидишь около подъезда Валерку около машин, так и бежишь к нему советы дурацкие давать. А после выуживаешь у него деньги на вино. Нет бы, хотя раз большую бутылку коньяку взял, да и угостил брата. Специально маленькие шкалики покупаешь, чтобы его не угощать. Бессовестный ты. Не знаю, в кого только уродился? У нас в роду никого таких не было.

– Ты его не защищай, – нахмурился брат, – вчера ему привезли за шабашку деньги и мешок кабачков. Вон видишь, на полу лежат, – показал он Павлу два перезрелых кабачка. – Переспели уже. Я у него просил вина купить. А он мне твердит, что у него долгов много. Толкует мне, возвращать время пришло. Всучил два кабачка, и говорит, продашь, – купишь себе вина. Я, как дурак с этими кабанами под мышками таскался по всему двору. Никому они ни к чёрту не нужны, у всех эти торпеды в огородах растут. Жмот он, – сам же вчера пьяный ходил по двору.

– Хватит ныть и причитать, пропойца золотая рота, – насмешливо сказала мать Николаю, – ты не знаешь, сколько у них долгов. У них девчонка взрослая растёт, её одевать надо.

– Может я и золотая рота, но я всегда всех угощаю, когда бываю в куражах. – Николай быстро налил себе в стакан вина и залпом выпил его.

– Не терпится ему, пьёт один. Убила бы гада, – она замахнулась на него поварёшкой, которой накладывала пельмени, но не ударила.

В коридоре раздались шаги. Пришёл Валерка с женой. Пока Павел с матерью их встречали, брат на кухне уже закусывал после второго выпитого стакана.

Мать это заметила и сказала:

– Павлик, больше не наливай этому Матрасу, он совсем обнаглел. С утра смотреть на его пьяную рожу сил моих дамских не хватает.

– Сегодня пускай пьёт, – сказал Павел.

– Ему вечером жену с ребёнком надо встречать. Они на теплоходе из Астрахани приедут. Куда он пьяный потащится. А мне сегодня в рейс идти в шестнадцать часов. Устроилась на летний период в бар посуду мыть на теплоход Тарас Шевченко. Пенсии никак не хватает.

– Конечно, не хватит, – шутливо заметил Валерка, – Николай Алексеевич обладает хорошим аппетитом, когда компот не пьёт.

– Ты давай Валерий Викторович не подковыривай, сам не меньше меня кушаешь, – ответил Николай и потянулся вновь к бутылке.

У матери терпение иссякло, она с невероятной проворностью подняла с пола перезревший кабачок и опустила его на голову Николаю.

Он сидел ошарашенный огородным плодом, который раскололся на его голове и облепил Николая всего слизистыми кабачковыми внутренностями вперемешку с продолговатыми семенами. По его лицу и ушам ползла бело – жёлтая масса, похожая на тыквенную кашу. На бровях и переносице у него висели гроздья семечек. Не поняв в чём дело, он сидел, замерев, и хлопал своими пшеничными ресницами. Без смеха на это представление смотреть было невозможно. Читавшая до этого нотацию мать, посмотрев на старшего сына начала безудержно смеяться. Так же и все сидевшие за столом смеялись до слёз.

Николай закатил глаза к верху, опустив при этом челюсть к низу. Стряхнув пальцем с переносицы жёлтую кашицу, он потряс головой, обдав всю кухню семечками с кабачка. И тут же получил от матери вдогонку увесистый подзатыльник.

– Ах, так, я сейчас уйду и больше не приду, – пригрозил он, выходя из кухни.

– Проваливай к своим дружкам на Новую стройку, никто горевать не будет, – сказала мать.

После этого она повернулась к Павлу:

– Ты знаешь Павлик, кто у него там друзья, отставное офицерьё и уголовники. Вот он с ними и пьёт. Бывшие офицеры у кого голова на плечах есть, создают разные коммерческие объединения, а эти только цирроз себе создают и нервотрёпку семьям. Почему я всех и называю пьяная золотая рота. А в городе, когда – то самый спортивный двор называют сейчас пьяный дворик. Туда стекается вся шваль, мне Марья Васильевна Конакова все рассказывает, чем они там занимаются.

– Вот ты только сплетни и можешь собирать по городу, – услышав из ванной слова матери, крикнул брат.

– Никакие это не сплетни. Играете там, в карты у сараев и самогонку на курином помёте хлещете. Скоро, наверное, все нестись будете, да кукарекать.

– Не смей так говорить, – выбежал брат из ванной с помытой головой.

– Там все люди интеллигентные и глупостями не занимаются.

– У вас интеллигенция начинается на заре. Утром собираетесь, друг на друга хищными потребительскими глазами смотрите. Когда доберётесь до среднего уровня опьянения, только тогда себя по имени отчеству называете. А потом становитесь все похожи на свиней, – хрюк да хрюк. Вас как некондиционный товар в вытрезвитель уже не забирают. Знает милиция, что взять с вас нечего, только постели обмочите в вытрезвителе.

Мать намеренно допекала брата, чтобы он не ушёл из дому никуда, а вступил с ней в дискуссию. Николай знал, что она поворчит и успокоится. А если он сильно захочет, она сжалится над ним и может ему денег на бутылку вина выделить.

– Я хоть раз в вытрезвитель попадал? – крикнул брат уже из комнаты.

– Вот по этой причине и не попадаешь, потому что не работаешь нигде. А я платить за тебя не буду, если попадёшь. Пускай лучше пятнадцать суток тебе дадут. Посидишь на одной воде и хлебе, вспомнишь слова матери.

– Ты, что казематы мне пророчишь? – раздражённо спросил он.

– Не мешало бы тебе там немного погостить. Во вред бы не пошло. У бабок все погреба в сараях почистили. Им и так тяжко живётся.

Николай возвратился на кухню переодетый в полосатых брюках и полосатой зелёной рубашке.

– Вот посмотрите на него, Матрас явился, – засмеялась мать.

– Ты знаешь, что я к воровству отрицательно отношусь, – сказал Николай.

– Так отрицательно, что тебя, как неблагонадёжного с обувного склада турнули, – зацепила его мать.

– Ты давай не путай кражу государственного имущества, с частным. Государство меня несколько раз обманывало, я же должен как – то компенсировать свои материальные и моральные утраты. Моя сберегательная книжка за один день обесценилась. Николай опять потянулся к бутылке.

– Не нервируй меня Матрас бесстыжий? У тебя на книжке всего семь рублей было, когда наши вклады обесценились, и поставь бутылку на место.

Николай бутылку не отставил, а второй кабачок на всякий случай от материных глаз закатил ногой под стол.

– Что меры безопасности Николай Алексеевич принимаешь? – спросил Валерка.

– У неё ума хватит она и вторым может звездануть, – сказал Николай.

– А ты чего не пьёшь? – спросил он у Павла.

– Вино я вообще не пью, а водку рано пить, – сказал Павел, – вечером ещё посидим, закуски мать наготовила на целую неделю. Вы сидите, отдыхайте, а мне на время нужно отлучиться.

Он, вставая, взглянул на мать:

– Мы мама тебя все сегодня проводим на теплоход, а заодно и семью Николая встретим на причале.

– Пускай он, сам встречает, чего вы будете целых три часа на речном вокзале околачиваться, – сказала мать.

– Погуляем по Набережной, – ответил Павел и вышел из квартиры.

глава 12

Он сел в машину и поехал на железнодорожный вокзал. Остановив машину на привокзальной площади, зашёл в старое небольшое здание, которое вокзалом не считалось с тех пор, как отменили электрички до областного центра, а их отменили, когда Павел жил ещё здесь. Автотранспорт был быстрее и дешевле. За пятнадцать, двадцать минут можно было доехать до центра, а электропоезд кланялся каждому столбу.

Павел подошёл к междугородной кассе. Единственное окошко было задёрнуто шторкой. Он пальцем постучал по стеклу.

– Что нужно? – услышал он знакомый голос Анюты.

– Билеты в Дели есть? – спросил Павел, повернувшись спиной к стеклу.

– Есть только в Кологрив, – грубо ответила кассир.

– Мне, пожалуйста, дайте один билет на сегодня в мягком вагоне до Кологрива? – вежливо попросил он.

Анюта отдёрнул занавеску от застеклённого окна, чтобы посмотреть, что за умник пришёл поиздеваться над ней, но лица видно не было. Увидав, знакомый силуэт, она, не веря своим глазам, чуть приоткрыла дверь. Потом резко отпрянула назад и, скрестив на груди руки, коротко произнесла;

– Мамонька! – это ты?

Павел стоял перед ней, улыбаясь обворожительной улыбкой и уверенный в себе, почти не изменившийся с момента их последней встречи. Анюта, как и прежде, была миловидная, но былой красоты уже не было. Болезненный желтоватый цвет лица и ярко нанесённая косметика придавали ей вульгарный вид.

– Тарасов, неужели это ты? Наконец – то ты сподобился появиться в отчем краю, – сказала она с восхищением. – Ты весь такой стерильный, к тебе и прикасаться страшно, но я всё равно тебя поцелую. Она подошла к Павлу и поцеловала его в щёку.

Павел почувствовал, резкий запах цветочных дешёвых духов, который он терпеть не мог.

«Что – то с ней произошло, – мысленно определил по её виду Павел, – она раньше не выносила дешёвые духи. Жизнь видимо после смерти сына и прощание с капитаном пошла у неё наперекосяк. А смерть сына – это утрата невосполнимая.»

– Я сейчас закрою эту чёртову кассу и пойдём ко мне в гости, – сказала она.

– Разве так можно? – спросил он.

– Можно мы все здесь сокращены. Уже неделю билетами не торгуем, теперь за ними будем ездить на Московский вокзал в Нижний Новгород.

Она закрыла двери кассы, и он проводил её к машине. Проезжая мимо двухэтажного дома Ореха, Павел нажал на педаль тормоза.

– Подожди минутку, – сказал он Анюте, – я хоть поздороваюсь с Санькой.

– Хочешь настроение себе испортить, тогда сходи, поздоровайся, – сказала Анюта.

Павел открыл массивные двери в глухом заборе и вошёл во двор. Квартира Сани находилась в цокольном этаже. Первое, что бросилось ему в глаза, это отсутствие стёкол в небольших окнах, где жил Орех. Он спустился по тёмной лестнице вниз. На ощупь нашёл дверь и открыл её. Было, похоже, что это нежилое помещение. На кухне, на полу валялись грязные банки от консервов и разбитая посуда. Газовая плита стояла без конфорок. На ободранной стене, криво на одном крепление свисал посудный ящик.

– Орех ты дома? – крикнул он.

– Кто здесь? – раздался женский голос из комнаты.

Павел прошёл в комнату. Старый шифоньер жёлтого цвета с разбитым зеркалом перекрывал дверной проём, оставляя место для прохода. За шифоньером стояла раскладушка, на которой лежала растрепанная неухоженная слепая женщина. Она, чуть приподнявшись со своей постели, двумя руками держалась за край старого домотканого одеяла.

– Кто здесь? – переспросила она.