скачать книгу бесплатно
Куда уносятся они?
Как стебель вялой незабудки
Печаль иссушивает дни.
Кто клятву даст мне сил нарушить,
Что я во гневе буйном дал?
Как чести бастион порушить,
Что в путы душу мне связал?
Колодезь слез моих уж полон,
Но утоленья горю нет!
И наводнением соленым
Грозит мне скорбный мой обет.
Измотанный, уставший, но немножко довольный, он отправился спать. Хоть что-то пусть останется мне, думал Зигфрид, ведь этот новый стишок – он не из книжки!
А завтра будет новый день, завтра будут новые решения. И пусть драконьи сердца остынут к бедному Зигфриду, пусть драконьи глаза увидят в нем предателя, пусть драконьи лапы откажутся пожимать его, Зигфридову лапу. Пусть! Все это не так важно, когда ты знаешь, что ты Дракончик, Который Поступил Правильно.
Тьма
Настал новый день. Зигфрид почувствовал, как солнышко пробивается сквозь занавески и тихонько греет мордочку и одеяло – он потянулся, довольно вытянул хвост стрункой и от радости собрался уж было вздремнуть еще.
Так уж повелось, что Зигфрид очень ответственно относился к распорядку своего дня. Несмотря на то, что порою по велению музы ему приходилось засиживаться глубоко за полночь, рассвет очень редко находил его спящим. Дракончик вставал рано и принимался хлопотать по хозяйству. И надо же было такому случиться, что накануне ночью муза посетила Зигфрида заметно позже, нежели он к тому привык, а посему даже бдительная совесть и чуткий организм не уберегли его от страшного.
Осознание беды пришло к нему в самый сладкий момент, когда он был готов забыться в блаженстве возобновленного сна. Слишком яркий свет и необычная бодрость воздуха запоздало ворвались в его сонную голову, и Зигфрид как ошпаренный подскочил на кровати и остался сидеть. Его ночной колпак съехал набок, а глаза открылись шире обычного.
Проспал!
Дракончик, не тратя время на завтрак, схватил дражайшую тетрадку и что было мочи припустил в направлении города. Солнце плыло высоко над горизонтом – полдень близился. Зигфрид чуть не плакал от обиды и был очень зол на себя. Ах, кабы ему удалось добраться до площади раньше всех –никто не посмел бы потом указать на Зигфрида лапой и сказать: Зигфрид тайком прошмыгнул на площадь и подружился с Тенью! Глупая, глупая надежда! Но насколько же легче живется в драконьем мире, когда у вас есть надежда и цель…
Вот и стены близко, вот городские ворота выплыли из-за холмика! Чу! Что это впереди, будто черный дым поднимается вдали навстречу голубому небу! Скорее, скорее к площади.
Чем ближе к площади, тем пасмурнее вокруг становится, тем тяжелее бежать. Это не дым – это густые тучи, которые ни с того ни с сего заполонили все небо над городом. То и дело зловещая молния пронзает черноту фиолетовой вспышкой, и тогда становится видно, что тучи клубятся и дышат, словно живые.
Вокруг тишина, Плаксингтон будто опустел – все ставни закрыты, двери заперты, на улицах ни души. Жуткое зрелище! Скорее, на площадь!
Но нет – опоздал! Издалека доносится бой часов – двенадцать! Полдень настал. Удар за ударом возвещает о непоправимом!
Предательская слезка щекочет драконий глаз и стекает вниз, падает на мостовую – дракончику обидно, он сжимает кулачки. Он отгоняет от себя грустные мысли и бежит вперед, не разбирая дороги. В прошлый раз Тень опоздала на встречу – авось, не ушла еще, думает Зигфрид, пытаясь подбодрить себя. И это ему удается, пока он не вспоминает о страшных, тягостных тучах – откуда они, что же произошло?
Зигфрид ускоряет темп, он даже машет немного своими маленькими бесполезными крылышками – сегодня все средства хороши. Ни один дракончик в истории Плаксингтона еще не бежал так быстро! Никогда, даже в дни распродаж, дистанция от ворот до рынка не была покрыта столь стремительно!
Отчаянный бросок закончен – запыхавшись, дракончик стоит на площади.
***
А что же горожане, что же остальные дракончики? Где были они в этот судьбоносный час?
Бравые дракончики, плотно накануне отужинав и осознав весь ужас своего незавидного положения, не на шутку перепугались и закупорили свои домики еще с вечера. Кто-то, тот, кто похрабрее, крепко накрепко затворил ставни, занавесил для верности окна и запер входные двери на все имевшиеся в хозяйстве замки. Кто-то (чтобы никого не обидеть, будем называть их более рассудительными дракончиками) на всякий случай забаррикадировал двери при помощи комодов и заколотил ставни гвоздиками. Рассудительнее всех оказался господин градоначальник. Бедняга Патриций принял все возможные и невообразимые меры, дабы исключить проникновение в дом подлой захватчицы. Будучи лидером общины и натурой чрезвычайно изобретательною, он счел нужным спрятаться в подвале. Вход в указанный подвал караулили четверо дракончиков-прислужников, вооруженных метлами; их храбрые головы за неимением более подходящего доспеха украшали ведра, которые наши почтенные стражи натянули себе на глаза, чтобы ничего не видеть. Ноги всех четверых дракончиков ощутимо тряслись, а кончики хвостов нервно торчали кверху. Сам же Патриций в это время отыскал в подвале старый пустой шкаф и, прихватив с собою кусок пирога и флягу водицы, схоронился там на сутки.
Ночью дракончики спали плохо, просыпаясь от малейшего шороха, а с утра пораньше продолжили усердствовать в укреплении своих самодельных фортификаций, то и дело посматривая при этом на часы. Когда стукнуло одиннадцать, рассудительная половина города не сговариваясь припала к полу, закрыла глаза и заткнула уши лапками, чтобы ничего не видеть и не слышать. В половину двенадцатого, сама того не подозревая, храбрая половина последовала примеру рассудительных дракончиков, избрав, однако, более достойный метод для своего временного отрешения: храбрые дракончики предпочли спрятать головы под подушки. Особо стойкие даже сочли нужным немного подремать.
Из-за столь отчаянных мер никто из жителей города так и не узнал, что произошло на площади в тот судьбоносный день.
А произошло вот что.
Зигфрид, отдышавшись и удостоверившись, что ни одна страничка не выпала, пока он бежал, из драгоценной тетрадки, посмотрел на небо. Здесь, над площадью, тучи были самыми густыми. Они не пропускали сквозь себя ни одного лучика и, если бы не синеющее вдалеке полуденное небо, наш герой решил бы, что ни с того ни с сего настала ночь. Впрочем, даже маленького кусочка ночи над головой было вполне достаточно для того, чтобы напугать бедного Зигфрида. Дракончику было очень неуютно. Он надеялся, что разговор с Тенью получится коротким, тихим и вежливым. Однако же темнота вокруг, то и дело сверкающие фиолетовые молнии и пронизывающий ветер, поднявшийся с последним ударом часов, не давали дракончику поводов для оптимизма.
Тени нигде не было видно. Неужели ушла? – подумал Зигфрид.
Он обошел площадь по периметру, потом два раза прошелся вдоль и поперек – туда и обратно. Ветер усиливался, он неистово свистел в ушах и трепал крылышки. Книжка со стихами то и дело раскрывалась в драконьих лапках, самые непоседливые листики угрожающе норовили вырваться на свободу, и тогда Зигфрид вынужден был крепко прижимать тетрадку к груди и ходить медленнее, так как у него больше не получалось размахивать лапками и сопротивляться ветру. Иногда он забывался, и схватку с тетрадкою приходилось повторять.
Утомившись, наш герой вернулся к ратуше и опустошенно уселся на крыльце. Ветер завывал, тучи потемнели до невероятной, ночной черноты. Часы… часы показывали двенадцать!
Зигфрид неистово потер свои изумленные глаза кулачками. Нет, он не обознался – часы и вправду показывали полдень. Но это было решительно невероятно – дракончику показалось, что он пробыл на площади целую вечность. Неужели не прошло ни минутки?
Осознав, что обронил тетрадку, Зигфрид на мгновение позабыл о всех заботах и приступил к немедленным поискам. Вот она, на ступеньках – нашлась. Ветер уже вовсю теребил беззащитный томик, однако ни один мятежный листочек так и не успел осуществить дерзкий план побега: Зигфрид тщательно перелистал книжицу и удостоверился, что все двадцать страничек были на месте. Подняв взор со вздохом облегчения, он увидел перед собою Тень.
Внезапно ветер стих. Тучи над головою перестали клубиться и замерли.
Они смотрели друг другу в глаза, Тень и дракончик, дракончик и Тень.
Зигфрид ждал, когда тень что-нибудь скажет; Тень безмолвствовала.
Дракончику было немного не по себе, но тишина вокруг была настолько волшебной, что он будто разом позабыл все слова. Было очень неохота разговаривать, он молчал. Зигфриду даже показалось, что темнота стала слегка нежной и бархатной, немного фиолетовой – как молнии, которые пугали его по пути на площадь, только гораздо приятнее глазу и уютнее. Страх понемногу отступил, сделалось очень благостно и тепло. Добрые темно-пурпурные сумерки заключили дракончика в свои объятия, и веки стали слипаться. Где-то в уголке сознания мелькнула и пропала непонятная мысль, но Зигфриду было не жалко с нею расставаться – он совершенно не хотел ни о чем думать.
И все это время на него смотрели две голубые щелочки – такие мудрые и неземные. Казалось даже, что свет этих чудных глаз полутонами очертил плавные контуры незнакомого лица – такого странного и такого непонятного, но оттого еще более прекрасного.
Тень сделала едва заметное движение рукой. Зигфрид знал, как нужно было поступить. Он мягким и уверенным движением протянул ей свою тетрадку.
Стихи! Его собственные стихи. К чему они? Зачем вообще поэты пишут стихи? Разве могут слова и рифмы передать музыку тишины, блаженство великого таинства, магию непостижимого свечения? Мало кому дано испытать такое счастье, но стоит ли даже покушаться на совершенство, стараясь заключить небесную песнь в оковы неуклюжих сказаний? Ах, каждый потаенный уголок Зигфридовой души знал, что его перо бессильно перед открывшейся ему красотой. Всю жизнь он мечтал запечатлеть ее в своих произведениях, но вот теперь, увидав наконец свою высокую цель, он понял, что взял на себя непосильную ношу. Он может лишь признать свое поражение, выбросить белый флаг – и поклониться прекрасному. Тень приняла дар.
Прогремел гром. Все переменилось.
Тень взмыла вверх, расправив свои черные крылья.
Дивное видение испарилось, уступая жестокой буре.
Тишина разлетелась на мелкие осколки: ветер взвыл, тучи взорвались беспорядочным вихрем. От теплого бархата не осталось ни следа, и хищные молнии пронзали небо беспощадным заревом. Тень поднималась все выше и выше, стремительно, словно коршун, который бросился на беззащитную жертву. Ее крылья обратились в бесконечный шлейф и стали хвостом черной кометы. Небо над ее головой вспыхнуло и разломилось, тучи завертелись зловещею воронкой и расступились прочь, обнажая далекий свет. Тень пролетела в образовавшуюся дыру и одним взмахом обняла показавшееся было солнце. Настала темнота.
Зигфрид бросился бежать. Он выбирал дорогу наугад. Фиолетовые молнии, мерцавшие иногда где-то вдалеке неясным всполохом, на мгновение озаряли его путь, и тогда он бросался в ту улочку, которая казалась ему немного знакомой. Каким-то чудом он добрался до городских ворот и ринулся по холмам навстречу своей хижине. Мрак стал абсолютным, и теперь даже молнии перестали мелькать над головой, а черные тучи слились с черным небом и стали одной черной беспросветной завесой.
Зигфрид споткнулся о камень, кубарем полетел с холмика и спустя несколько кувырков обнаружил себя посреди неглубокой речки. Горе мне, подумал дракончик, речка так далеко от моего домика! Он забрел не туда!
С трудом поднявшись, дракончик заковылял прочь от воды. Он едва различал очертания холмов впереди, а темнота не собиралась рассеиваться. Поняв, что окончательно заблудился, Зигфрид обреченно сел на траву и уставился в пустоту. По телу разлилась усталость – тяжелая, как железо, и глубокая, как сон без сновидений. Сон… как же хотелось спать. Дракончик закрыл глаза, и мрак стал еще более густым.
Над ним склонилась Тень.
Завтра
На следующее утро Зигфрид проснулся перед самым рассветом, когда мир снаружи был сумеречным, а все остальные дракончики еще мерно похрапывали. Час был ранний, поэтому Зигфрид решил немножко понежиться в постельке и помечтать. Когда солнце наконец появилось из-за далеких восточных гор, оно по своему обыкновению заглянуло к нему в хижину и, просочившись сквозь массивную оконную раму, нарисовало на его одеяле четыре расплывчатых квадрата, маленькие лужицы света.
Тогда Зигфрид, сам не понимая почему, в первый раз заподозрил неладное.
Странно, решил Зигфрид – может быть, вчера стряслось что-то необычное? Не припоминаю, что такого странного могло вчера произойти…
Он встал с постели, заварил чай и уселся за стол, помешивая душистый напиток в желтой глиняной кружке.
Ощущение чего-то неправильного не покидало дракончика.
Зигфрид размышлял над этой неприятностью и мерно похлебывал чаек, когда в дверь постучали. Он спрыгнул со стула и, продолжая думать на ходу (что отнюдь не было среди дракончиков общепринятой практикой, так как думать на ходу очень сложно), направился на зов неведомого гостя. За порогом, к его удивлению, стоял сосед Карло, никогда ранее не встававший в такую рань, и более того, имевший необыкновенно хмурую для себя физиономию. Зигфрид был настолько сбит с толку, что поначалу даже забыл поздороваться.
– Привет, – буркнул Карло и уставился в пол.
– Привет, – медленно произнес Зигфрид, тщетно пытаясь выйти из ступора. Карло, как будто не желая помочь своему товарищу справиться с неудобной ситуацией, продолжал смотреть в пол.
– Я могу тебе чем-то помочь, Карло? – спросил наконец Зигфрид.
– Можешь, – ответил Карло, предварительно немного подумав. – Дай в долг пять монеток.
Сам необычный характер просьбы и безразличный, обыденный тон, которым она была озвучена, не на шутку встревожили нашего героя. Здесь мы вынуждены отвлечься и заметить, что дракончики очень редко просили в долг деньги, ибо, во-первых, они были гордыми, а во-вторых, сами неохотно расставались с монетками и потому боялись услышать отказ от других.
Но Зигфрид был необычным дракончиком, и он, не задавая неудобных вопросов, молча проследовал к сундуку, переложил книжку, лежавшую на его крышке, на кровать, открыл крышку, достал из сундука пять золотых монет и так же молча вернулся к другу Карло и протянул ему деньги. Карло что-то буркнул в ответ (получилось очень похоже на «спасибо», но Зигфрид не смог бы за это поручиться) и побрел по направлению к городу, не отрывая взора от ступенек, а потом уже и тропинки, ведущей прочь от хижины Зигфрида.
Ну и загадку приготовил дракончику новый день!
Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Зигфрид допил чай и решил проведать своего приятеля, фермера Помидорку, торговавшего овощами на рынке под вывеской «Томаты свежайшие да огурцы дивные».
Погода стояла престранная. Было жарко, даже душно; казалось, что вот-вот разразится гроза. Несмотря на то, что тускло-голубом небе не было ни облачка, оно казалось Зигфриду пасмурным и неприветливым. Дракончик то и дело недоверчиво поглядывал наверх, как будто ожидая, что в любую минуту откуда ни возьмись набегут тучи.
По дороге на рынок Зигфрид повстречал лишь нескольких дракончиков-прохожих, и все они поразили его необычайно задумчивым выражением мордочки. Конечно, дракончики часто обижались и расстраивались по пустякам, но на каждого расстроенного дракончика всегда находился один счастливый (угадайте, почему), а повстречать дракончика не только расстроенного, но к тому же еще и задумчивого, было делом неслыханным. Увидать же сразу несколько хмурых дракончиков подряд было происшествием почти невероятным, а потому Зигфрид всерьез забеспокоился.
Однако на рынке его ожидали новые потрясения.
Лишь только Зигфрид миновал нарядную арку, прошел по первым еще не заполнившимся рядам и вышел на рыночную площадь, тревога еще прочнее сжала его драконье сердце – вместо привычного гвалта и шума его встретила гнетущая тишина. Все продавцы были на привычных местах, а дракончики-покупатели чинно курсировали от лавки к лавке; однако они молчали, и мордочки их были сосредоточенны и сердиты. Вместо деловитого шума и музыки возбужденного торга Зигфирид услышал лишь случайные фразы, произнесенные полушепотом, хмурые замечания, брошенные здесь и там по неизвестному поводу, да гордое фырканье, производимое дракончиками как знак неудовлетворенности товаром и отказа от покупки.
Зигфрид, опечаленный и сбитый с толку, попытался напрямую протолкнуться на дальнюю сторону площади – туда, где расположил свои прилавки приятель Помидорка, однако каскад осуждающих взглядов настолько смутил его, что наш герой был вынужден пойти в обход. Очень странно было видеть дракончиков, брезгливо реагирующих на здоровое поталкивание! А еще удивительнее странного было видеть Помидорку подавленным и отрешенным!
Когда Зигфрид окольными путями добрался наконец до Помидоркиной лавки, даже гордо реявшая в иной день вывеска «Томаты свежайшие да огурцы дивные» выглядела какой-то обмякшей и тусклой, а сам фермер угрюмо сидел в самом темном уголке своего вагончика и смотрел в пустоту. Раз в минуту он ронял скупую драконью слезу и тяжко вздыхал.
– Зигфрид! – воскликнул Помидорка, завидев своего товарища, вскакивая и протягивая Зигфриду лапу с таким рвением, как будто тот своим появлением спас его от незавидной участи. – Что ты здесь делаешь, дружище?
– Помидорка! – забормотал Зигфрид, пожимая Помидоркину лапу. – Как ты, Помидорка? Почему ты плачешь? Я, право дело, не могу понять, что случилось с нашим городком! Почему все дракончики такие сердитые и понурые? Почему все такое странное? Что происходит, друг Помидорка?
– Зигфрид! – молвил в ответ Помидорка, – хоть убей, сам не соображу! С самого утра мне сделалось печально, как будто что приключилось! Немного хочется плакать, и животик покалывает, будто съел не то. Я пожаловался жене, а она мне и говорит: «Ты, Помидор, больно впечатлительный. Твое дело овощи растить да на рынке торговать, а ты все поводы ищешь, чтобы от работы увильнуть! Так мол и так, не верю я тебе, симулянту.» Тут меня такая обида взяла, Зигфрид, я ей и говорю: «Ты, мол, меня просто так не оскорбляй, честного труженика. Тоскую я, грустно мне взаправду! А слова твои злые и беспочвенные.» Прям так и сказал, представь себе, – «бес-поч-венные»! Уж не припомню, откуда такое словечко мне ведомо, ну да слово не воробей, вылетит – не воротишь. Признаться, резковато я ей возразил. Да и Фасоленка моя слов таких мудреных знать не знает – подумала, бедная, что я ее, дуреху, обозвал как-то по-обидному, и давай реветь. Ты, говорит, Помидор, смотри у меня, здоровую жену на больничную койку сведешь и бровью своей бесстыжей не поведешь. Ишь ты, выучился как разговаривать! Ты, говорит, ступай на рынок, и чтобы очи мои тебя сегодня больше не видели до самого вечера! Иди, велит она мне, и принеси в дом монетки! Мне, признаться, Зигфрид, стыдно стало, что я так с Фасоленке нагрубил, а оттого мне сделалось еще грустнее, и я послушно побрел сюда. Даже не скушал завтрак. Прихожу я, значит, раньше всех, как мне было подумалось. Я, а за мной верный ослик Виконт. Видал ты его?
Зигфрид кивнул – Виконт был хорошим осликом.
– Виконт мой тащит тележку с овощами, – продолжил Помидорка, – еле-еле идет своею ослиной походкою. А я, страдая душою, его по недосмотру опередил, да так, что пришел к прилавку пораньше ослика. А часы лишь только пробили восемь. Ну, думаю, рано я сегодня собрался! Покупателей ищи-свищи в такую рань, буду баклуши бить. Не тут-то было! Смотрю я, Зигфрид, а все мои… как ты говоришь?
– Коллеги, – подсказал Зифгрид своему другу.
– Ага, точно. Коллеги! Так вот, все мои коллеги уже тут как тут! Что за чертовщина, думаю, не спалось им что ли? чего в такой час на рынке делать. Я уж было принялся со всеми по своему обычаю здороваться. Привет, говорю, всем! Привет, говорю, Самовар! здравствуй, Бублик! А они знай себе, кивают – да так, что едва заметно, будто я злодей какой и нету чести со мною по-драконьему, то есть вежливо, поздороваться. Тут я, братец мой, совсем приуныл. А коллеги мои так и сидят молчком, не разговаривают, дуются невесть на что, гордые, все из себя важные! Тьфу! Грустно-то как! Лишь только Виконт за мною подоспел, бедняга, я овощи тут же разложил, да сел себе тихонечко в уголок и предался интроспекции.
– Чему? – удивился Зигфрид, – чему это ты такому предавался?
– Неважно, – Помидорка махнул лапой, но на щеках его впервые за день заиграл здоровый румянец. Было приятно знать словечко, которое не слышал даже сам Зигфрид.
– А потом, Помидорка? Что было потом, когда пришли покупатели?
– Ах, потом?.. – вздохнул Помидорка, которого этот вопрос вернул к суровой действительности. – А потом, Зигфрид, дела расстроились пуще прежнего, если приличный дракон сможет такое себе вообразить! Уж как я надеялся: вот, братцы мои, придут сейчас наши дракончики шумные, покупатели долгожданные, да зазвенят монетки, разбудят вас, каждого брюзгу. Эх! Никогда, Зигфрид, никогда Помидорка так не ошибался! Лишь только я заслышал, как часы на ратуше пробили девять, так сразу же я начал потирать лапки и поглядывать в направлении ворот – ну, думаю, сейчас набегут, драгоценные наши. Ух, поторгуемся! И что ты думаешь?
– Что?! – подбодрил его Зигфрид, хотя он уже обо всем догадался.
– А ничего! Тишина! Сижу, знай себе, жду! Добрых пять минут прошло! И вот – появляются. Идут, важные такие, не спеша, поглядывают по сторонам, каждый сам по себе, держат дистанцию. Морды у всех брезгливые, в глазах подозрение, на лбах – морщины скепсиса!
– У-у-у! – протянул Зигфрид.
– Не говори! – подтвердил Помидорка, – Я тогда чуть не расхныкался! Где же толкотня, крики, радость? Где азарт? Где звон монеток? Ходят, поглядывают, ничего не покупают. Цену только иногда спросят, хмыкнут, и дальше идут. Дошли наконец и до моей лавочки. Некто Прищепка – самый важный, даже праздничный монокль нацепил, – смотрит на мой товар, недоверчиво так, с презрением, и осведомляется: скажите, говорит, любезный, почем вот этот огурец – и тычет на самый скромный неприметненький овощ. Я оторопел, дара речи лишился. Не далее как на прошлых выходных, на ярмарке в долинке, он со мной квас распивал и величал меня «друг Помидор», а теперь, стало быть, я ему совершенно посторонним драконом стал: то-то он со мной так чопорно разговаривает! Ну и ну! Да и шут с ними, с разговорами: где это видано, чтобы дракончик к одному-единственному огурчику приценивался!? Ладно бы огурцы мои были большими, так нет – они у меня маленькие, с пупырышками, объедение! Такие огурцы надобно брать комплектом, ибо из одного огурца даже салат не сделаешь. Взыграла во мне, Зигфрид, гордость, и такой ответ я держал – извольте, говорю, не беспокоить из-за одного овоща: в таких мелких масштабах мне, батенька, торговать невыгодно. Уж как он зарделся! Глаза на меня выпучил, грудь выпятил, ноздри раздул. И шипит мне следующее: Ах так! Тогда я у вас и вовсе брать ничего не буду – дорого! И ушел. Представь себе, Зигфрид, друг мой сердечный, дорого ему! Так он и цены от меня не дождался, а уже решил, что дорого! Тьфу, вот так напасть. Остальные дракончики эту сцену как увидали, так и стали нос от моей лавочки воротить – вот и сижу я теперь один-одинешенек, без прибыли и достоинства, коротаю минуты в пучине отчаяния.
Сложно сохранять спокойствие, когда происходят такие ужасные, вопиющие несправедливости. Словно заново пережив все злоключения этого несчастливого утра, Помидорка, сделался так раздосадован, что по щекам его скатились три горючих слезинки.
Зигфриду сделалось неловко наблюдать печаль своего товарища, а Помидорка настолько погрузился в собственные угрюмые мысли, что беседа прекратилась на этой пессимистичной ноте и решила не возобновляться.
Зигфрид почесал затылок. Помидорка вздохнул. Зигфрид тоже вздохнул за компанию, но Помидорка не заметил этот дружеский жест. Пришла пора прощаться. Дракончики молча пожали друг другу лапы, и Зигфрид, озадаченный и не на шутку обеспокоенный, отправился домой. Что же случилось с горожанами?
– Думай, дракончик! – сказал он сам себе. – Думай!
Зигфрид покинул рынок. Проходя мимо ратуши, он по привычке посмотрел на часы и вдруг остановился как вкопанный. Какая-то неприятная мысль мигнула и пропала – что-то, неотъемлемо связанное с этим самым местом, с этою площадью.
И вновь дракончик почесал затылок.
Ощущение того, что вчера стряслось что-то важное, лишь усилилось.
«Что я делал вечером накануне?» – задался вопросом Зигфрид. Ответа не было.
Он огляделся по сторонам, пытаясь заметить, не изменилась ли площадь за последние сутки, не построил ли кто украдкой новое здание, не обсыпалась ли черепица с близлежащих домов, не повыковыривал ли кто брусчатку. Во глубине души Зигфрид чувствовал, что ответы нужно искать не здесь – не во внешнем облике окружающих вещей, а где-то еще, там, куда так просто заглянуть, но куда так редко смотрят. Но почему-то отгадка никак не приходила, а потому он продолжал вглядываться в дома, проходящих мимо дракончиков, мостовую – отчаявшись что-либо разглядеть, но не будучи в силах остановиться. Что же произошло здесь, у ратуши?
Площадь отказывалась выдавать свои секреты, и дракончик побрел прочь, побежденный, но не сдавшийся.
Путь от рынка до дома прошел в угрюмых и бесплодных размышлениях. Улицы были привычно людными, однако дракончики-горожане были все так же невеселы, а бедняга Зигфрид по-прежнему не мог подобрать к этой тайне ключиков.
