Дневник начальника следствия из «Матросской Тишины»

скачать книгу бесплатно


А ведь был еще Куйбышевский суд, и еще один «мальчик», уже судья, решал вопрос о моем аресте. Я до конца не верил, что арестуют, но следствие теперь диктует всем и все.

Объективно:

1. Преступление совершено пять лет назад.

2. Ни с кем не связан, нет никаких преступных связей.

3. Возраст, болезни.

Но всем на все наплевать. Завезли в больницу, смерили давление, и справка: «Сидеть в тюрьме может».

Выступление прокурора в суде достойно запоминания: «Несмотря на возраст обвиняемого, его заслуги, болезни, он ведет активный образ жизни, и поэтому его надо изолировать». Вот и все, приплыли. Потом следственный изолятор на Арсенальной, спецзак: шаг вправо, шаг влево – стрелять будут. Будучи в суде, на третьем этаже, глянул вниз и прыгнуть захотелось, оборвать все сразу. Но рядом был сын, глянул на него, подумал о жене, представил, что будет с ними. Отогнал мысли. Да и следствию это только на руку будет. Нет человека – и нет проблемы. Виновен.

Как интересно повторяется история. 30-е годы, хватают людей, ни в чем не виноватых, пытки, новое имя, и очередная группировка шпионов готова. Теперь уже в современном стиле, но фактически то же самое: пыток нет, но давай признание, для этого изолятор, психологический пресс, моральное давление – и давай новое имя. В изолятор ко мне приезжал опер и говорил: «Давай признавайся и скажи, кто причастен». Я ему в ответ: «Не виновен, готов на детектор лжи, хоть с применением химических препаратов и отключением сознания, я не причастен». Но его это совсем уже не интересовало.

Боже! Дай мне силы выдержать все это!!!

14 июля 2010 года (среда)

Идет день за днем, а что дальше меня ожидает? Продолжим воспоминания. Я попал в следственный изолятор на Арсенальной улице. Недавно был здесь в качестве адвоката и помог освободиться одной женщине, тоже обвиняемой в мошенничестве, которое произошло пять лет назад. Вот как бывает. В камере теперь надо привыкать к блатному жаргону, раз преступник.

В «хате» все бывшие сотрудники, коротко б/с, встретили нормально, уважительно, а мне стыдно. Возраст ведь, не мальчик.

Рассчитана камера на восемь человек, но находятся пять. Послушал их истории и немного отлегло. Не я первый страдаю ни за что, и, видно, не я последний.

М. (фамилии называть не буду, мало кому еще могут попасть записи) был обвинен в пособничестве в убийстве. Дело расследуется полтора года. Следствие выяснило, что к убийству он не причастен, прекратили в отношении этого эпизода, но тут же предъявили обвинение во взятке, только на одних показаниях свидетеля, а арест оставили по убийству. Подал он жалобу в суд, и тот признал, что не имеет право следствие содержать его под стражей по старому обвинению. Но следствию наплевать на мнение суда. И сидит человек. Вот до чего дошло, даже решение суда игнорируют.

К. обвинен в превышении должностных полномочий, якобы ударил гражданина при задержании. Читаю приговор, сам потерпевший не знает, кто его ударил, так как был пьяный, а милиционеров было трое. Тем не менее осужден судом, так как ранее, год назад, уже привлекался за аналогичное преступление. Ранее этот материал был отказан, т. е. отказали в возбуждении уголовного дела, но после того, как осудили по первому эпизоду, нашли этот материал, отменили постановление, возбудили дело и вновь осудили. Но если ранее он был осужден условно на три года, то теперь дали реально три года лишения свободы, а мужик тоже уже на пенсии. Доказательств никаких. Но, видно было, следствию надо срубить «палку», посадить милиционера, они так и поступили. Суд все проглотил, даже не поперхнулся.

Видимо, началась очередная кампания со стороны следствия прокуратуры, дана команда посадить как можно больше милиционеров.

Я не против, то, что творится сейчас в милиции, – это кошмар. Но нельзя же на беспредел отвечать беспределом. Ведь это уже было, проходили и не раз, и все опять повторяется. Нельзя действовать по-сталински: если из 10 привлеченных к уголовной ответственности один виноват, то все нормально.

Привлекают оперов за должностные преступления: получили явки с повинной, которые в дальнейшем, на суде, подтверждения не нашли. Потерпевший заявляет, что его били, поэтому признал все. Не исключаю, они могут. Но кроме его показаний, должны же быть еще и объективные доказательства, как, например, судебно-медицинская экспертиза. А она отрицает наличие телесных повреждений. Что это?

Если так будет продолжаться, возникнет целая армия незаконно осужденных и жаждущих мести. Ни к чему хорошему, это не приведет.

Вернемся все-таки ко мне. Написал заявление на имя начальника, что плохо себя чувствую, необходимо пройти комиссию. Обещали вызвать к врачу, но так и не вызвали,

а справку в суд представили, что на здоровье не жалуюсь. Хотя я дважды обращался и просил освидетельствовать в связи с ухудшением здоровья. И это происходит в «Матросской тишине», где уже был несчастный случай с Магнитским. Наплевать на людей.

15 июля 2010 года (четверг)

Подъем. Зарядка. Нас в «хате» уменьшилось, одного почему-то перевели. Стратеги! Хорошо, что есть душ, так спасаюсь от жары. Очень душно, дышать нечем. Москва задыхается, и мы – вместе с ней. Там хоть вентиляторы есть, а у нас и того нет. Сплю плохо, часто просыпаюсь и читаю. Лампочка одна горит всю ночь. Слабо видно, но ничего, читать можно. Просыпаюсь, читаю, и засыпаю, опять просыпаюсь, и опять читаю. Так до утра. Обещали вызвать и сделать УЗИ, но, видно, врач забыл. Дважды в неделю на проверке бывает врач, раздевают по пояс и смотрят, ничего ли на теле не нарисовал. Иначе зачем раздевать, ведь не слушают. Можно пожаловаться на здоровье, но толку мало. Слушает и кивает: «Разберемся». Интересно, записывают ли они жалобы в личное дело? Скорее всего, нет. Ведь в суд пишут, что жалобы не поступали.

Тут вообще интересно поставлено: хочешь иголку, нитки, ножницы – пиши заявление. Без заявления не выдают. Есть какие-то просьбы – пиши заявление. Естественно, заявления нигде не регистрируются, и никто на них не отвечает, а если не напишешь, и слушать не будут. Жалуешься на здоровье – пиши заявление. Все заявления рассматривает «прокурор Корзинкин», ответа только не дает.

Вернемся к воспоминаниям. Приблизительно через месяц, как я попал в изолятор, меня вызвали в санчасть по моим жалобам на состояние здоровья, обследовали и предложили лечь в больницу, но я отказался. У меня должно было состояться судебное заседание по моей кассационной жалобе на арест, и я рассчитывал, что выпустят, ведь прошло пять лет с момента совершения преступления, я не скрывался, не мешал им расследовать, связь с преступниками не поддерживал. Наивный! Вроде бы не мальчик, а все верил в справедливость. Заседание состоялось по «телевизору». Рассматривали меня и Шипинова. Там в подвале и встретились. Высказал я свои доводы, говорить трудно было, спазмы горло сжимали. Судьи не смотрели даже, судья зачитал решение, не глядя: «Оставить под арестом», жена плакала, а я еле-еле сдерживался.

Я все думаю, наверное, трудно им, вот так принимать решения, заведомо зная, что судишь невиновного, спать не можешь, хотя вряд ли. Человек ко всему привыкает: и убивать по заказу, и сажать по заказу. В общем, не выпустили меня, и тут мне сообщили, что хотят нас отправить в Москву. Я, честно говоря, не понял, зачем. Ведь вся бригада работает в Питере, потерпевшая – в Питере, все свидетели – в Питере, зачем отправлять? А потом ездить в Москву, везти туда свидетелей, отправлять следователей. Только потом до меня дошло. Это чтобы мы не обращались в судебные инстанции Питера, боялись, что освободят. Да и там запугать будет легче, родные далеко, и связи никакой. В Питере я мог пользоваться интернет-почтой, родные знали, что у меня все в порядке, и мне сообщали, что у них происходит. Я хоть не волновался. Не то что в Москве. Тут и письма не пропускают вовремя, с передачами задерживают, психологически давят изоляцией.

В один из дней сообщили, что с вещами на выход. Ночь продержали «на сборке», утром пришел конвой из оперов, и нас пятерых посадили в автозаки и повезли в аэропорт. Там по одному, в наручниках, скрутив голову вниз, повели в самолет.

Мне все хотели голову вниз опустить, я категорически отказался, у меня ведь шейный остеохондроз, я мог сознание потерять. Опера покрутились, но потом успокоились. Нас усадили на места, и только потом запустили остальных пассажиров в самолет. Люди с испугом смотрели: «бандитов везут», а я думал: «За что? Денег государственных не жалко?»

В Москве в аэропорту нас уже ждали, опять – в автозак, и повезли: троих в «Матросскую тишину», а двоих – в соседнюю, 99/1. Вот так я оказался здесь. Поместили меня как особо опасного в спецблок, камеру специально выделили. Уважают! Не пойму только за что.

Целый день играем в домино и читаем. Хорошо, хоть библиотека есть. Мысли все время на «воле». Как там Белла, как дети? Очень сложно в таком возрасте переносить несправедливость. В любом возрасте плохо, но в моем особенно. Только воспоминания успокаивают и то, что я не первый и не последний, надо держаться. Раз выпала такая судьба, я должен все выдержать, это испытание силы и воли. Ведь раньше было еще хуже, в России все время стараются пропустить как можно больше людей через лагеря. Я не единственный. Перечитываю Солженицына, журналиста Г. Пасько, книги людей, прошедших тюрьмы и лагеря, таких много, к сожалению, очень много, и количество их не уменьшается.

16 июля 2010 года (пятница)

Подъем. Зарядка. Очень жарко. Передают, что в городе до 35 градусов. У меня в «хате» дышать вообще нечем, да и на прогулке не легче, как в парилке. Да и там-то всего час. Хорошо хоть вода есть, обливаемся целый день. Книги и домино, лишь бы с ума не сойти. Врач меня так и не вызвал, сегодня буду выяснять, когда он должен прийти. Так мне придется провести время до середины августа. Мурвалов сказал адвокату, что планирует проведение очных ставок в августе. Берут на измор, но, по-моему, им просто наплевать на человека и его судьбу. Я представил себя на его месте. С учетом всех показаний давно бы приехал, хотя бы переговорить с обвиняемым и постараться понять его позицию. Но, видно, другие времена, другие следователи. Правда по делу их не интересует. Действительно, они просто стали «опричниками».

17 июля 2010 года (суббота)

Подъем. Зарядка. И так день за днем. Тяжело проходит день, очень жарко. Температура выше обычного на пять-шесть градусов. В камере духотища. Хорошо еще, что нас только двое, хотя она рассчитана на четверых, и есть душ. Вентиляторов не выдают, а купить и передать мне здесь некому. Хотя бы можем мыться по несколько раз в день. Сижу уже третий месяц, а со стороны следствия нет даже попытки встретиться. Хотя при аресте Мурвалов обещал приехать и поговорить обо всем. Затем передал через адвоката, что ехать ему незачем, так как приезжал опер, и я свою позицию не изменил.

Я понимаю, что в какой-то начальный момент опер может ввести следователя в заблуждение относительно участия каждого. Они готовят первичные материалы. Это видно по справке, которую они подготовили для суда при аресте. Полнейшая фальсификация. Я представлен там чуть ли не главным консультантом «Васи Брянского», человека, которого я в жизни никогда не видел, и перечислены все фирмы, где я когда-то работал или был соучредителем, при этом, как мои собственные. Им-то что, ведь информацию никто проверять не будет. Но со временем следователь ведь обязан проверить, что ему подсунули, тем более, если обвиняемый не признает свой вины. Можно поднять, в конце концов, оперативное дело пятилетней давности по группе «Шенгелия», там все расписано, кто есть кто. Но у них нет желания разбираться, что подсовывают, то и глотают. А может, это заказ? И все подстроено, поэтому и не хотят разбираться. Вот в чем вопрос…

Ладно, надо заняться чем-то серьезным, а то можно так сидеть и думать все время только о деле. Начну все-таки писать рассказы. Белла меня все время подбивала писать о работе милиции. Здесь делать нечего, мысли бродят все время и заводят, куда не надо. Буду направлять их в нужное русло. Правда, я не чувствую себя писателем, ну и ладно. Внуки и внучки, может, прочтут, каким был их дед, и то хорошо. В общем, начну писать рассказы о милиции, день за днем. Начну с того, как я попал в милицию, и называться рассказ будет «Милиционер».

18 июля 2010 года (воскресенье)

Подъем. Зарядка. Ставлю для себя это законом. Иначе развалюсь. Целый день валяешься на «шконке», так называется теперь койка. (Надо привыкать к блатному жаргону, раз уж в тюрьму попал). Сама по себе «шконка» представляет собой металлическую кровать, чаще всего двойную, я имею в виду двухъярусную. Вместо основы, где обычно находится панцирная сетка, расположены металлические полосы, причем расстояние между ними около 25—30 сантиметров, в виде квадратов или прямоугольников. Матрасы тонкие, и когда ложишься, то, если толстый, части тела проваливаются в эти дырки, а если худой, то лежишь на костях. И в том, и в другом случае очень неудобно, приходится пристраиваться на какой-либо одной полосе. Первое время было трудно спать, но потом ребята научили: дырки перевязываешь веревками, которые делаешь из старых простыней, и вроде ничего. Одна проблема только: веревок не должно быть в камере, могут повеситься, поэтому их забирают. Коридорные понимают, что спать очень плохо на таких койках, но делают вид, что не знают, а некоторые специально обрезают веревки, это им, видно, доставляет удовольствие. Ведь кто захочет повеситься, так и на простыне можно, в чем проблема?

Вот так, приходится приспосабливаться к существованию. Человек такое существо, что может приспособиться к любой окружающей обстановке. Поддерживает только мысль, что раньше, я имею в виду 30-е годы, войну, концлагеря, людям было гораздо тяжелее, и они выживали. У меня по сравнению с ними «курорт», только очень жарко, температура держится около 33—35 градусов, а на солнце, наверное, все 50. Хорошо, что есть вода, обливаюсь каждые полчаса. И так день за днем.

Скоро завтрак. Но тут почему-то завтрака нет, каши не дают, что для меня очень плохо, язва может проявиться. Утром дают только сахарный песок на каждого и все. Приходится что-нибудь придумывать. Надо попросить, чтобы прислали побольше быстрых каш, будет хоть завтрак. Выдача сахара в семь утра, между 13 и 14 часами – обед. Тут уж как повезет. Впечатление такое, что повар работал в колхозе, где готовил пойло для свиней. Суп – это где все продукты сброшены в кучу и сварены. На второе – каши с водой и мясом. Мясо, видно, покупают по большому блату, чтобы откат получить. Если картошка, то почему-то порезана как жареная и сварена вместе с мясом или курицей, и много воды в ней. Зачем воды столько? Наверное, как говорится, «если пожиже развести, то на всех хватит». На ужин – опять каша или картошка. Иногда рыбу дают. Что интересно, она кажется копченой и в то же время жареная. Думаю, что повар на соревнованиях по приготовлению пищи определенно бы занял призовое место. Хотел написать первое место, но почему-то стало неудобно. Это уж слишком.

Даже в армии все-таки пища была лучше. Написал; «В армии», и тут же вспомнил, что я ведь не в армии и не выполняю «священный долг», а преступник и должен сказать спасибо, что вообще кормят. А если меня оправдают? Хотя у нас это очень редко бывает, но все же бывает. И что же тогда получится? Ребята читали воспоминания Руста, немца, который приземлился на самолете на Красной площади. Так вот, он написал, что проведенные им два года в тюрьме в России напоминают пребывание в туалете.

Находясь в суде, я беседовал с одним уркой. Он прошелся по всем тюрьмам в Европе, и пребывание в нашей тюрьме даже у него вызывает возмущение. За угон и хищение имущества в Германии ему присудили штраф в 14 тысяч евро и выдворили из страны, а не посадили. Теперь, чтобы ему туда вернуться, надо уплатить штраф, иначе въезд запрещен. Вот вам и правосудие. И кормить бесплатно не надо.

19 июля 2010 года (понедельник)

Подъем. Зарядка. Начинается новая рабочая неделя, хотя она меня вряд ли коснется. Адвокат приезжает только в начале августа. Следователи не торопятся. Их бы сюда хотя бы на недельку посадить, тогда бы и к делу подходили более взвешенно. 30 человек расследуют дело свыше пяти лет! Мне бы пять человек, и я бы за полгода разобрался. Ну а если лепить дела, как скульптуру, добиваться нужных показаний на интересующих их людей, то, конечно, и пять лет может не хватить. Ведь надо человека прихватить на чем-либо, объяснить все досконально и заставить дать показания, причем нужные следствию, а не просто так. Если раньше я полагал, что создавать надо Следственный комитет на базе следствия прокуратуры, то теперь уверен, что этого делать нельзя. Надо подбирать людей независимо от структуры, но это будет очень сложно. Таких людей мало. А то, что творит сейчас Следственный комитет при прокуратуре, – это страшно. Фактически это возврат в 30-е годы прошлого столетия, только в современной интерпретации.

Ну ладно. Хватит об этом. Погода стоит очень жаркая. Вчера на прогулке слышал, что в одном из отсеков человек потерял сознание. Мало того что находишься здесь, так еще и жара донимает. По радио передают, что, возможно, к концу недели станет прохладней, а в Питере, передают, что идут дожди и ветра. Там, видно, хоть дышать легче.

Жду, может, на этой неделе моим здоровьем займутся. Уже два заявления написал, но ноль эмоций.

20 июля 2010 года (вторник)

Подъем. Зарядка. Очередной день начался. Жара все еще стоит неимоверная. Ночью просыпаешься, а подушка вся мокрая от пота, дышать нечем. День какой-то тяжелый был. Хандра и тоска. Чувство какой-то безысходности, ведь оправдательных приговоров почти не бывает. Суд все штампует, на это и рассчитывает следствие. Атрофировалось у них чувство ответственности за расследование. Вот если бы их привлекали за необоснованное привлечение к уголовной ответственности, тогда бы они трижды подумали, прежде чем что-то решать.

Но надо все преодолеть. Настраиваю себя на длительную борьбу, хотя очень тяжело. Годы ведь не те. Уже хочется покоя, без волнений, съездить в санаторий, полечиться и чтобы никто не колыхал. Я даже в последнее время от серьезных дел отказывался. Может, это и наказание? Судьба такая, что надо бороться, до последнего дня бороться. Смешно! Хотя очень плакать хочется. Ну, ладно. Хвост надо держать пистолетом. Белла передает, что большинство знакомых верят мне и поддерживают. Надо держаться. Мужайся, А.А.!

21 июля 2010 года (среда)

Подъем. Зарядка. Что новый день готовит нам? Да ничего. Вчера впервые за последнее время прошел дождь в Москве. Но в камере не стало легче, к вечеру духотища усилилась. Спасаемся с Серегой водой. Нас только двое осталось. Каждые полчаса обливаемся. По телевизору передают, что к концу недели станет еще жарче. Да, в камере появился телевизор, но за него надо, оказывается, платить по 450 рублей в месяц. Пришли и предъявили счет. Вот так. Ни я, ни Серега не знаем, есть ли деньги на счету. Должны были деньги перевести из Питера, там родные положили на счет, так мы договаривались. Когда был в Питере, разу же приносили копию квитанции, что есть деньги и сумма. А здесь молчат как партизаны. Написал очередное заявление, чтобы выяснить. Вообще тут странные порядки: завтрака нет, дают только сахарный песок на целый день, белье не меняют. Стирать приходится самому, а сушить нельзя и негде, веревки-то забирают.

Целый день с Серегой играем на пару в домино, больше заняться нечем, да книги читаем. С книгами тут проблема: надо написать заявление, по каталогу заказать, и через несколько дней принесут. Везде свои порядки.

22 июля 2010 года (четверг)

Подъем. Зарядка. Надо держаться, иначе развалюсь. Уже трижды обращался за оказанием медицинской помощи, и никакой реакции, как будто все заявления выбрасывают. По всей видимости, это у них вся система такая. Еще два месяца назад направил письмо на имя Бастрыкина, на имя уполномоченного по правам человека в России. Белла отправила письмо на имя Президента, и только ей пришло извещение, что письмо получили. И все, большой привет. Как в песне поется: «Пой, ласточка, пой…». Что угодно можешь петь, но тебя даже слушать никто не хочет. Ну, какую я общественную опасность для общества представляю? Даже, если исходить из версии следствия, что я виновен. Прошло пять лет с момента совершения преступления, даже больше. Ни с кем из так называемой преступной группировки я не связан, ни с кем не общался, на следствие не пытался воздействовать, и на них не выходил. В чем же дело? Я опасен только для следствия, потому что смогу развалить ту надуманную пирамиду, которую они возвели с помощью Панова. Я его даже не виню, ему видно сказали: «Или даешь показания, на кого мы скажем, или сядешь сам». В отношении его и доказывать не надо. Он вынужден согласиться. Сволочь, конечно. Зачем же людей, не причастных к совершению преступления, пристегивать к делу.

Ну да ладно. В Москве прошел сильный дождь, даже ливень. Но в камере особого облегчения не чувствуется. Обливаемся и этим спасаемся. Прогулка утром, где-то около 10 часов, поднимаемся наверх, в каменный мешок размером пять на шесть, сверху металлические прутья и сетка. Сквозь нее – краешек неба. Так хочется просочиться сквозь эту сетку и улететь. Забыть все как кошмарный сон. Но нет, пока сон продолжается.

23 июля 2010 года (пятница)

Подъем. Зарядка. Очередной день впереди. Жара не спадает. Врачи советуют на солнце не сидеть и почаще обливаться водой. На солнце нас не выпускают, а водой мы обливаемся. Вчера забрали телевизор. Так что мы в тоске и печали. Объяснили нам, что, якобы его хозяин появился. Но это бред, понятно. Видно, отдали тому, у кого деньги есть. А нам так и не сообщают: поступили деньги на счет или нет. «Пишите заявления», – так нам говорят. Сколько писать можно, и куда эти заявления складывают? Ни на одно из заявлений ответа я не получил.

Идут дни за днями. Жду августа. Писем из дома тоже нет, видно, держат, не пропускают. В Питере хоть на электронный адрес записки из дома приходили, и я был спокоен за родных, и они не нервничали. А тут я спрашиваю: «У вас есть электронная почта?» А мне отвечают, мол, пишите заявление. Вы получили ответ на заявление? Нет? Я тоже. Формализмом пронизана вся система сверху донизу. До человека нет никакого дела. Считают, что все преступники и с ними церемониться нечего. Вот так.

Тоска схватила за горло. Что-то мне нехорошо. Где взять силы, чтобы бороться с этим беспределом? За что мне все это? Ведь я ни в чем не виноват, почему эти сволочи так вцепились в меня? Что им надо? Мясо надо! Они жрать хотят, а я, видно, подходящая добыча. Надо взять себя в руки, я не первый. Надо драться! Надо настроить себя. Вспомни всех, кто сидел ни за что, и они боролись, боролись, боролись.

Как легко можно поломать жизнь человеку. Раз! И все изменилось. Ладно! Надо держаться.

24 июля 2010 года (суббота)

Подъем. Зарядка. С самого утра стоит жара. Душно. Дышать трудно. Хоть бы жара закончилась. Прошла еще одна неделя. Скоро должен появиться адвокат, будет веселей. От Полины пришли письмо и передача. Пишет, что деньги бросила на счет, но мне пока ничего не сообщили, несмотря на все мои заявления. Деньги будут, хоть смогу купить что-нибудь, а то эту баланду уже жрать невозможно. Написать «есть» даже неудобно, качество пищи не позволяет. Предстоит сегодня очень жаркий день.

25 июля 2010 года (воскресенье)

Подъем. Зарядка. Раз пишу, надо выполнять. Вчерашний день побил все рекорды. За все время наблюдения в Москве не было температуры выше 36,7 градуса. Сегодня с утра погода повторяется. Ночью не спалось, пришлось все время читать, а то мысли все время бродят вокруг дела. Так можно и с ума сойти.

Пишу рассказы уже отдельно, в тетради. Воспоминания о работе советской милиции. Сергей, напарник по несчастью, прочитал и сказал, что вроде бы интересно. Буду дальше писать, так хоть отвлечься можно.

Сижу на спецблоке, где особо опасные преступники. На камерах даже надпись: «Внимание! Особый контроль». Правда, на моей камере надписи нет. Но, видно, все равно «особо опасный». Выходишь из камеры, тебя осматривают с металлоискателем. Возвращаешься – то же самое. Периодически в камере делают обыск, здесь это называется «шмон». По утрам обстукивают деревянной кувалдой койки. Оказывается, туда можно спрятать металлические ножи, заточки и т. д. Отношение со стороны сотрудников нормальное, спокойное. Нас не нервируют, и мы никого не нервируем. Вот так и живем. Хлеб выдают буханкой, но он разрезан на три части для проверки, нет ли там чего-либо внутри. Чтобы порезать его, приспосабливаем пластик, его только точить надо. Сердцевину хлеба не едим, так как в него добавляют уксус или что-то еще и он невкусный. Добавляют из-за того, что умудряются из хлеба гнать самогон градусов на 50, и это при всех обысках.

26 июля 2010 года (понедельник)

Подъем. Зарядка. Начинается очередная неделя. Вчера вечером была гроза где-то с полчаса, но температура в камере практически не изменилась. Из дома нет вестей, хотя я написал уже три письма. Может, на этой неделе что-нибудь придет, или надо ждать адвоката. Без телевизора совсем тошно, хорошо хоть вдвоем, в домино гоняем да еще книжки читаем. Вечером начал заниматься йогой. Надо же как-то себя физически поддерживать. Еще пишу рассказы, по одному в день, вспоминаю старые дела.

27 июля 2010 года (вторник)

Подъем. Зарядка. Погода бьет рекорды, и мы – вместе с ней. Идя на прогулку, я посмотрел, что к каждой камере подведены воздухосборники, значит, есть вентиляторы. Но даже в такую жару их не включают. Берегут энергию за счет нашего здоровья. За медицинской помощью обращаюсь регулярно, раз в неделю, врачи записывают старательно, они бывают при осмотре два раза в неделю, но никакой реакции. Спрашиваю у них: «В чем же дело?» Но они молчат. Не говорят, что здоров и не нуждаешься в лечении, не говорят и то, что у них нет возможности тебя лечить. Молчат, не вызывают, не объясняют. Или следствие дало им команду не оказывать никакой помощи. Но такого ведь быть не может. И это происходит в следственном изоляторе, где произошел несчастный случай с Магнитским и даже возбудили по данному факту уголовное дело. А может, имея такое дело, следствие и диктует им, что хочет. Странно все это.

29 июля 2010 года (четверг)

Подъем. Зарядка. Погода все бьет рекорды. Просыпаюсь по ночам, подушка вся мокрая. А Сергей вообще спать не мог, всю ночь бегал. Написал я жалобу на имя Президента, особых надежд не испытываю, но молчать больше не могу. Посмотрим, что будет.