Падая с Олимпа

скачать книгу бесплатно

Любить ее было интересно (я имею в виду секс). Душа моя так, кажется, и не откликнулась на ее чувства, а вот тело… Я был ей благодарен и спал с ней, давая ей то, что мог дать, что она ждала от меня.

Конечно, я хотел бы жениться на другой – более образованной, стильной, яркой, – но Алла во многом превосходила известных мне светских львиц, и я согласился пойти с ней в загс.

Нас расписали без всяких лишних церемоний. Никаких пьяных родственников, скабрезных шуточек друзей, потеющих в шелке подруг, ревущих и сморкающихся родителей, делающих это так громко и пронзительно, будто звучит не свадебный марш, а похоронный. Тьфу, отвязались! Мы отметили это событие в кафе. Немного потанцевали. Алла оделась безвкусно, чем привлекла внимание посетителей кафе. Мужчины откровенно пялились на нее, их спутницы хихикали и шептались; я захотел домой. В такси Алла плакала, размазывая неумело накрашенные глаза. Я хотел обнять ее и утешить, но мне самому требовалось чье-нибудь сочувствие. Уже в загсе я почувствовал потребность сбежать, но подавил в себе это низменное, не делающее мне чести желание; теперь, в темном, пахнущем духами моей жены такси, на меня накатило вновь.

Ошибка, все ошибка! Мне двадцать семь. Я красивый высокий блондин с небрежной челкой над смуглым от загара лбом. От моих синих глаз захватывает дух у всей женской половины нашего небольшого города; трахаюсь я как порнозвезда, а моя жена ревет у меня на плече, вздрагивая всем своим полным телом, и захлебывается соплями от осознания своего уродства. Куда я смотрел? О чем думал?

«Нет, так нельзя! – оборвал я себя. – Я взрослый, мне нужен свой дом, семья, дети». Меня передернуло от отвращения. Лгать не получалось.

4

Женатому мужчине положено работать. Это не я сказал, это истина. Если ты взвалил на себя груз проблем, изволь прибавить к ним еще одну. Я еще легко отделался: у меня не было тещи!

– Виталя, – голос жены разбудил меня от размышлений, – когда ты пойдешь работать?

Я скривился. Год, полтора, два она все молчала, а теперь вдруг огорошила.

– Что это ты раскомандовалась? – Я удивленно посмотрел на нее. – Тебя же все устраивало?

– Я беременна. Скоро мне надо будет уйти с работы; кто станет о нас заботиться? – Губы ее расплылись в улыбке, но настороженное выражение, раздражавшее меня постоянно, никуда не делось.

– Че-его? – Я аж вскочил. – Только этого не хватало!

Она отшатнулась. Лицо ее мигом посерело:

– Т-ты не рад… – обреченно произнесла она. – Я так и знала.

– Раз знала, какого черта перестала пить таблетки?! – заорал я. – Вот уж поистине дура-баба! Почему ты не посоветовалась со мной насчет ребенка? Думаешь, если ты работаешь и кормишь меня, то и спрашивать меня ни о чем не надо?

– Мне тридцать три года. Я хочу детей, а ты даже не заикнулся ни разу об этом. Ты меня никогда ни о чем не спрашиваешь, кроме одного: готов ли ужин! – Она тоже заорала. – И шляешься ты где-то, и трусы у тебя чужие в карманах, и в книжке телефонной сплошь бабские номера, и деньги, что я тебе даю, слишком быстро кончаются! Ты негодяй, подонок! Почему я не сломала обе ноги в тот день, когда подошла к тебе? Гад! – Она замахнулась на меня полотенцем. Ее уже всю трясло. Я перехватил ее руку и жестко бросил, уходя:

– Так какого черта ты собираешься рожать ребенка от гада и негодяя?

Ночевал я у себя в квартире, превратившейся за последнее время в «траходром». Я вновь принялся за старое. Скандалы и вечно ноющая супруга не вызывают в мужчине сексуальных желаний – я стал задерживаться здесь подолгу. Она была права: я изменял ей и вел себя как последняя сволочь. Но в меня словно дьявол вселился.

Через два месяца я приехал к Алле за вещами. Она стала еще толще, хотя по срокам беременна была совсем недолго.

Я молча складывал рубашки, костюмы, джинсы, а она плакала в уголке спальни, вытирая щеки кулаками.

– Не уходи, Виталя! – просипела она. – Подожди, когда рожу.

– Ага, а до этого мне девять месяцев жить в аду, выслушивая твои придирки и упреки?

– Шесть… уже шесть, и не в аду. Я люблю тебя.

Я рассмеялся, хотя на душе веселья не было. Ужас!

И вдруг она покачнулась и упала. Грохнулась лицом вперед на ковер, не успев даже прикрыть голову руками. Я вскочил и понесся к телефону.

Прошло две недели. Я приехал за Аллой в больницу, но она не захотела идти со мной.

– Я уже договорилась с Юлькой. С работы. Она меня отвезет. – Холод в ее голосе сказал мне все лучше слов.

– Как ты себя чувствуешь? – глупо спросил я.

– Я ненавижу тебя, – спокойно произнесла моя бывшая жена. – Ты все отнял у меня. И любовь, и надежду, и ребенка. Уходи.

– Ребенка не будет? – упавшим голосом переспросил я, чувствуя, как по спине ползут мурашки страха.

– Нет. Никогда не будет. – Она всхлипнула и отвернулась.

– Алла… – Я испуганно потянулся к ней, но она окатила меня еще одним надменным взглядом.

– Убирайся! Тварь! Ты пустой, никчемный кобель, и жизнь твоя закончится так же никчемно!

Я уехал. Больше я ее не видел. Это был мой дом, а я и не понял.

Узнав о моем разводе из очередного письма, а точнее – небрежной отписки, Сашка пришел в ярость. Если бы слова, положенные на бумагу, способны были оживать при вскрытии конверта, они удавили бы меня своими закорючками – так зол был Сашка.

«Ты придурок! – писал он, и одно слово от волнения налезало на другое. – Ты придурок! Алка приютила тебя – вшивого, бездомного пса, – отмыла, согрела! Бог мой, и почему ты такой неблагодарный? Другой бы мужик уже за одно то, что ему позволяют ни хрена не делать, исполнял бы все ее прихоти, так нет же! Ты что, переломился бы, если б помог ей растить сына… Как я разочарован! У тебя нет ничего святого. А я потом по три года лечу подобных Алле женщин от депрессии! Ты еще не понял, что сломал ей жизнь?»

И так еще две страницы. Напоследок Сашка приписал фразу, которая уколола меня куда больнее прощального взгляда Алки и всего выше написанного: «Предательство – твоя сущность, Виталя. Не пиши мне больше. Ч.»

Я вертел листок в руках и чувствовал, как слезы начинают жечь глаза. Несправедливо. Друг же просил делиться с ним всем, что со мной случается, – и вот, пожалуйста. Видно, не все может стерпеть его дружба, не все оправдать. Да и странно требовать от него сочувствия, если я сам себя простить не могу. До сих пор, хотя прошло почти десять лет, до сих пор вижу то письмо. Его буквы горят огнем на белой бумаге, выписанные рукой моего единственного, ныне покойного друга. Прости, Сашка…

Позже мы снова стали переписываться, и я первый предложил ему это, хотя очень опасался, что принципиальный друг проигнорирует мое послание. Нет, пронесло. Он ответил. Сухо. Лаконично. Словно прощая не на все сто, а как бы условно, но его размашистая подпись в конце письма сказала мне все лучше хитрых фраз – он тоже был рад примирению.

Началась моя жизнь без Аллы. Меня больше не одевали, не кормили и не давали денег. Копить я не умел – сразу тратил все до копейки на развлечения, хорошие салоны, одежду. Будь у меня побольше практицизма и поменьше тщеславия – наверное, сейчас я бы не знал бед: сумма из тех денег, что дарила мне жена, сложилась бы порядочная. Но себя в один момент не переделать, а работать я не хотел. Впрочем, если бы место меня полностью удовлетворяло, я осел бы, но мне ничего не подворачивалось.

Деньги кончились. Все. В клубах, даже в тех, где я слыл завсегдатаем и знал всех барменов, мне перестали наливать в долг. Знакомые ребята криво улыбались мне и непонимающе пожимали плечами на мои просьбы. В кредит никто из них не жил, и другим жить за свой счет они не позволяли, несмотря на кажущуюся мягкость нрава. Я вынужден был покинуть их круг, который, не скрою, стал мне необходим, близок.

Поиск работы затянулся. Там, где хорошо платили, было скучно и нужно было вкалывать от зари до зари; там, где мне было более-менее интересно, вакансий не было и не предвиделось. Я понял: требовалось нужное знакомство, а его-то я как раз и не имел.

Одному жить хорошо, пока есть на что. Все люди одиноки, но, даже зная это, они с легкостью оставляют в одиночестве своих близких и друзей. В этом обществе выживают успешные.

Я долго терпел, но ждать больше не было сил и смысла. Я позвонил Сашке. Молчание его было многозначительным. Я уже было подумал, что нас разъединили, но тут он заговорил:

– В Москву не приглашаю, тут своих жиголо хватает.

Я почти видел, как он улыбается, и хмыкнул в ответ:

– И не нужно. Я готов работать и здесь, вот только…

Он перебил меня:

– Знаю я твое «готов»: ты не задержишься на одном месте дольше, чем на полгода, но совет тем не менее я тебе дам. Один мужик в вашем городе способен тебе помочь; другое дело, что ты должен показать, что готов помочь ему. Я напишу рекомендацию, что ты, мол, коммуникабельный, ловкий, хороший друг, а он уже определит, годишься ты хоть куда-нибудь…

– «Хоть куда-нибудь»! Хорошего же ты обо мне мнения! – возмутился я.

– Не будем это обсуждать, – прохладно заметил он. – Итак, тебе нужна моя помощь?

– Еще как! – смиренно заверил я его.

– Ладно. Жди, я пришлю рекомендацию и телефон этого мужика.

– Спасибо, Саша, ты не представляешь… – Но он снова не дал мне договорить:

– Ты отлично знаешь, почему я это делаю, и не строй иллюзий, что ты свободен от меня. Пока.

– Спасибо. – Я сжал трубку в руке и прижался пылающим лбом к прохладной стене прихожей. Я знал, почему он помог мне, знал, хотя гнал от себя эти противоречивые мысли. Я был ему благодарен, но при этом страшно раздосадован, что Сашка ведет игру в одни ворота, и я ничем, в свою очередь, не могу помочь ему.

Слово он, как обычно, сдержал. И уже через два дня после нашего с ним разговора мне назначил встречу Кузакин Вениамин Дмитриевич, один из менеджеров российского концерна BMW, представленного филиалом в нашем городе. Я обалдел, но пошел.

Черт, он меня принял! Неужели у моего друга такая власть? Я до сих пор не знаю, радоваться мне или огорчаться, ведь не будь у меня этой работы, все могло бы кончиться совсем по-другому. Возможно, я не писал бы эти строки, сидя под чужим мне, как оказалось, небом, так и не обретя своего дома и не зная, кто первым прочтет их после того, как найдет. И в причудливом, диком узоре произошедших со мной перемен не было бы шелковой ниточки отличного от других цвета, яркой, пьянящей, душащей ниточки моей любви. Спасибо, Сашка, или будь ты проклят? Я не знаю.

Итак, я приступил к работе. В мои обязанности входило демонстрировать машины клиентам, рассказывать все технические подробности, выписывать квитанции и вносить все данные о купле-продаже в компьютер. Несложно, но поначалу я страшно нервничал.

– Чего психуешь, пацан? – Бородатый покупатель, первый за мою первую рабочую неделю, добродушно уставился мне через плечо на экран, где нужные цифры никак не высвечивались. – Вон на ту кнопку, а теперь на эту, тоже мне премудрости! – Он громыхнул басовитым смешком. – Ты со школы только, что ли?

– Простите, – пробормотал я и повторил попытку. Слава богу, принтер заработал, и квитанция выползла прямо в руки бородачу.

– Ха, – сказал он, хмурясь, и пробежал глазами колонки, – справился, надо же! Ладно, кати мою тачку и смотри, чтоб без косяков!

На негнущихся ногах я пошел в демонстрационный зал. Его новая игрушка сияла в искусственном свете всеми боками и хрусталем фар. Я и сам не помнил, как посмел коснуться ее. Мотор заурчал – бог мой! Вот эта работа! Вот она! Запах бензина, шорох покрышек, кожа под рукой, цокот музыки, огоньки панели управления! Я на месте! Бог мой!

– А-а!!! – Клиент потер руки. – Вот она! Вот она, моя красавица! Давай, вытряхивай свою жопу оттуда. Ах ты боже ты мой! – Он хмыкнул, посерьезнел и сел за руль. Меня тряхнул озноб ревности, словно это была моя «пятерочка», черная, как пантера, только и ждущая, когда в лобовое стекло ударит солнце над автострадой и умелая сильная нога хозяина вгонит педаль газа в пол. – Пока! – Мужик помахал мне квитанцией и рванул к воротам зала.

– Пока, – злобно процедил я и вернулся за стол.

Оказывается, если салон продает хотя бы раз в неделю хоть одну машину, это считается верхом коммерческого успеха. Я узнал это, когда в конце недели ко мне в офис явился сам Кузакин. Он улыбчиво огляделся и пожал мне руку со словами:

– Ну ты и барыга, Павлов! Ха-ха, три «бэхи» за первую неделю работы – поздравляю!

Я смутился, но руку пожал крепко и поблагодарил, сам не подозревая, что мне сулит мой так называемый «успех».

– Премию в кассе, – обронил Кузакин и, забыв обо мне в ту же секунду, пошел в следующий кабинет.

«Это же хорошие деньги! – растерянно думал я, считая бумажки, выданные мне вечером кассиршей Олей. – Я раньше за неделю столько не получал, за месяц еще, может быть…»

И понеслось! Удача прочно поселилась в моем офисе. Я торговал машинами, как горячими пирожками. Кузакин отметил мое обаяние, но сказал, что дело не в нем, точнее, не только в нем. По его мнению, я обладал даром убеждения. Так или иначе, с деньгами у меня больше проблем не было. И понеслось… Клубы, бары, модные салоны, где у меня появился персональный мастер – парень чуть младше меня, прекрасно справляющийся с моими капризными волосами. А еще я умудрился скопить некоторую сумму – я решил купить машину (не BMW, конечно, где уж), но какую-нибудь «тойотку», чтобы особо не отличаться от моих новых знакомых. Женщины заколебали.

– Они на тебя слетаются, как мухи на… – Стилист, с которым я завел дружбу, кивнул на танцующих девушек в самом центре зала.

– На что? – Я легко допил свой коктейль и жестом попросил смешать мне еще один. Мне не понравился его намек.

– На мед! – хохотнул мой новый друг.

– И что? – Я пожал плечами.

– Этим нужно пользоваться, – удивился он моей тупости.

– Я уже однажды попользовался. – Я горько усмехнулся, как ветеран, вспомнивший одно из самых кровавых сражений.

– Один раз – не… – Парень заржал. Зубы – белые, мелкие, как у хищного зверька, – сверкнули оскалом.

Я отвернулся. Тема была не из лучших. Он понял и сменил ее.

– Тебе не мешало бы височки подровнять, – профессионально заметил он, – и подсветить несколько прядей.

– У меня завтра солярий, – сказал я. – Зайду к тебе часов в девять, свободен?

– Нет, конечно, но я подстроюсь.

Мы снова заказали по коктейлю.

Я похвастался Сашке своими успехами. Теперь, когда мои финансы закончили петь и выровнялись в соответствии с моими потребностями, я стал звонить Сашке, не жалея денег на оплату межгорода. Эта проблема больше не существовала. От его писем же у меня начинала болеть голова – столько в них было пафоса, сочувствия, тревоги, нежности, грубости. Я злился, главным образом потому, что не мог возразить тут же, и мне приходилось сочинять ответ, а на бумаге все, что я хотел сказать, превращалось в бесстрастный пустой текст. Сашка умел писать живо, ярко, я же строчил прописные истины, на деле не следуя им и не думая так, как хотел зачем-то показать. Сашка понимал мой неуклюжий слог и что-то там своим психологическим оком умудрялся разглядеть и даже ответить адекватно, но я же… А, ладно, теперь я звонил ему и выкладывал все как есть в своей манере.

– Саня, я все-таки устроился на работу! – протараторил я на одном дыхании вместо приветствия.

– А ты сомневался, что так будет? – В голосе его даже за сотни миль слышалась усмешка. – Я тебя подводил когда-нибудь?

– Нет! Нет, что ты, но в жизни вечно всякие сюрпризы бывают. – Я был так рад, что, взяв примирительный тон, добавил: – А еще у меня теперь есть друг!

– Вот это новость! – Сашка сник немного, но интерес из его голоса не пропал. – Продолжай.

– Да, в общем-то, пока нечего рассказывать. Он так, стилист, волосами моими занимается, но профессионал, конечно, – я теперь вообще круто выгляжу!

– Не сомневаюсь. – Сашка стал холоден. – Ты смотри там, поаккуратней с незнакомцами. Не спеши его в друзья записывать, а то мало ли что.

– Ну что еще? – Я слегка огорчился: не может по-человечески порадоваться за меня. – Чего ты мне все омрачаешь?!

– Я просто очень хорошо знаю тебя, Виталя, вот и все, не психуй. Я рад за тебя, правда.

– Ты что считаешь… – я задохнулся в ярости, – продолжаешь считать меня подонком?!