Сезам

скачать книгу бесплатно

Сезам
Алесь Константинович Кожедуб

В этой книге нет вымышленных героев. Те, о ком вы прочтете, – реальные люди, в большинстве своем писатели и журналисты. Алесь Кожедуб знает литературную среду не понаслышке. Он один из лучших рассказчиков, умеющий ярко, образно передать тончайшие движения человеческой души. Отличительные особенности его прозы – увлекательный сюжет, богатство языка, тонкий юмор – проявились и в новой художественной книге. Автор знакомит читателя с забавными случаями из жизни известных белорусских и российских литераторов, курьезными ситуациями из практики издателей. «Сезам» приоткроет некоторые писательские секреты и погрузит в творческую атмосферу.

Алесь Кожедуб

Сезам. Рассказы

© Кожедуб А. К., 2023

© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2023

Рассказы

Как стать писателем

Это случилось со мной в раннем детстве. Мы жили в Ганцевичах, городском поселке в полесской глуши.

Но глушью Ганцевичи были только для Якуба Коласа, который учительствовал в этих местах до революции и одну из частей трилогии «На росстанях» назвал «В полесской глуши». После войны Ганцевичи преобразились, впрочем, как и весь Советский Союз. На работу в Западную Белоруссию приехали тысячи юношей и девушек, среди которых были и мои мама с папой. Как мне сейчас представляется, для них не существовало невыполнимых задач. Перед глазами лежал огромный мир, в который нужно было войти и взять свое. И они входили и брали.

Отец был бухгалтером, мама – паспортисткой в милиции. Они поженились, отец вступил в партию, стал главным бухгалтером межколхозстроя, и все было бы хорошо, если бы он не считал, что поступать надо не по указке партии, а по совести. На собрании коммунистов он встал и сказал, что кандидат в депутаты, присланный из райкома, полное ничтожество – отец употребил другое слово, – и надо выбрать того, кого они хорошо знают. Собрание поддержало отца и проголосовало за другого кандидата.

Это был натуральный бунт на корабле, и отца с треском выкинули сначала из партии, потом с работы. К тому времени уже родились мы с сестрой, времена у нас наступили не самые простые. Но я рассказываю не о судьбе молодых коммунистов в послевоенном Союзе.

Именно в это нелегкое время со своей судьбой определился и я. Произошло это в нашем сарае, куда я позвал соседа Ваньку. Он был на год старше меня, а значит, умнее и сильнее.

Я еще в школу не ходил, но уже читал взрослые книги, и одна из них произвела на меня неизгладимое впечатление. Она была о рыцарях-крестоносцах. Закованные в броню воины потрясли до глубины души, и я захотел стать похожим на них.

Я нашел в сарае ржавое ведро и долго пытался проковырять в нем дырку для глаз. Однако не было подходящего инструмента, да и руки были не столь сильны. Я подозревал, что в эти руки рановато вкладывать железный двуручный меч. Но меч легко можно было заменить оструганной палкой, что я и сделал.

Иное дело шлем, то есть, ведро. Все-таки, нужно было видеть, куда идешь и с кем воюешь. Я взял ведро и отправился к соседу Толику Шабанову, старшекласснику. Толик был добрый парень. Не задавая лишних вопросов, он взял зубило, молоток и пробил в ведре кривую дыру.

– Сойдет? – спросил он.

– Конечно, – сказал я. – Я тебе за это книжку про рыцарей дам почитать.

– Не надо, – отмахнулся Толик. – Воюй так.

Я оттащил ведро назад в сарай и надел на голову. К сожалению, ведро было не совсем шлемом. При желании я мог бы втиснуться в него с плечами, но как тогда действовать мечом? Да, нужно было набирать вес. А я плохо ел.

«Ладно, – решил я. – Пока повоюю в ведре».

И позвал Ваньку. Но Ванька надевать ведро на голову решительно отказался.

– Это же твой шлем, – сказал он. – Я лучше мечом.

– Меч тоже мой, – заметил я.

– А я его тоже строгал.

Это было правдой, меч мы мастерили вместе.

– Надевай, – сказал Ванька.

Мне не понравился его повелительный тон, но я все-таки надел шлем на голову. Ванька радостно ухмыльнулся, размахнулся и от всей души шарахнул мечом по ведру.

Из глаз у меня посыпались искры. Но вместе с искрами из головы вылетела и вся дурь, которая там накопилась. Я вдруг понял, что лучше писать о рыцарях, чем ими быть.

Испуганный Ванька помог мне снять с головы ведро.

– Живой? – спросил он и дотронулся до шишки, которая, как я чувствовал, стремительно вспухала на макушке.

– Не трогай! – взвыл я. – Мы же играем в рыцарей!

– А ты не сказал, что надо понарошку, – пожал плечами Ванька. – Глянь, меч сломался.

Мы осмотрели оружие. Оно пришло в полную негодность, в отличие, кстати, от ведра.

– В следующий раз надо зимнюю шапку под ведро надеть, – сказал Ванька.

«Дудки, – подумал я. – В следующий раз рыцарем будет кто-то другой».

И я потихоньку начал писать. Сначала короткие, на полстранички, рассказы, потом длиннее. К восьмому классу я уже был готов к роману. Он назывался «Анты» – о праславянском племени славян, воевавшем с Византией.

«Анты» я писал в Новогрудке, где оканчивал школу имени Адама Мицкевича. Там я уже был вполне состоявшийся автор, не считающий чем-то из ряда вон выходящим завоевание мира. Анты для этого вполне подходили. Они тоже почти завоевали восточно-римскую империю.

Отец в Новогрудке преподавал в торгово-экономическом техникуме бухгалтерский учет, но о Ганцевичах не забывал. Помнила о них и мама.

– Какой же ты был дурак, что уехал из Ганцевич, – сказала она как-то отцу.

– Так ведь район расформировали! – вытаращил тот глаза. – Некуда было на работу устроиться.

Когда отец спорил, всегда таращил глаза.

– А Просвиров остался, – сказала мама.

Иногда она становилась невыносимо права.

Федор Васильевич Просвиров был другом отца. Они вместе начинали трудовую карьеру в Ганцевичах, Просвиров председателем райпотребсоюза, отец – бухгалтером. Но потом Просвиров пошел по журналистской стезе и теперь возглавлял районную газету в Ганцевичах, между прочим, вновь ставших райцентром.

– Такой квартиры, как там, у нас никогда не будет, – вздохнула мама.

С этим отец был согласен. По ганцевичским меркам дом панского подловчего, то есть, лесничего, который достался нам пополам с директором школы Сычевым, был настоящими хоромами. Я уж не говорю про сад. Нашей груше бере и яблоне медовке завидовали все мои друзья, особенно Ванька.

Но в Ганцевичи мы с отцом поехали не за берой или медовкой. Отец собрал в стопочку убористо исписанные листы моего романа, уложил их в папку и туго завязал тесемки. Как истинный бухгалтер, он умел работать с документами.

– Покажем Феде, – сказал отец. – Он тоже писатель.

Я уже понимал разницу между писателем и журналистом, но спорить не стал. Мне и самому хотелось съездить в Ганцевичи.

Просвиров поковырялся в папке с моим романом, что-то прочитал. Похоже, ему не очень понравился почерк.

– Молодец, – сказал он. – Пиши дальше. Но писательство дело непростое. Пишущая машинка нужна.

– Машинку мне дадут в техникуме, – заявил отец. – Как раз недавно одну списали.

– Печатает? – спросил Просвиров.

– Пару букв не пробивает, но завхоз обещал, что исправит. Он у нас мужик с руками.

Меня качество пишущих машинок пока не волновало. О чем писать – вот в чем вопрос.

– А вы что пишете? – спросил я Просвирова.

– Повесть закончил, – Федор Васильевич оглянулся по сторонам. – Сказать, о чем?

– Конечно, – разрешил я.

– Про экскаваторщика!

Я чуть не сел мимо стула, стоявшего рядом. Экскаваторщик в роли главного героя произведения не мог мне присниться даже в страшном сне.

– Ты слушай, слушай! – вскочил с места Федор Васильевич. – Это же не простой экскаваторщик. У нас здесь до войны евреи жили, весь центр поселка занимали. Потом немцы пришли, гебитскомиссариат, гетто… Часть евреев из гетто сбежали, остальных расстреляли немцы, и после войны их дома стали сносить.

– Когда это было? – спросил отец.

– Сразу после войны, еще до того, как ты приехал. Экскаваторщик сломал стену дома, видит, горшок вывернулся. Он вылез из кабины, взял в руки, а там полный горшок золота!

– Брешешь! – стукнул ладонью по столу отец.

– Вот те крест!

Федор Васильевич перекрестился. Между прочим, в отличие от отца, из партии его не выгоняли.

– Вообще-то, у евреев всегда было золото, – сказал отец. – Даже у Калмановича, сам видел.

– Калманович уехал в Свердловск, а тут целый горшок в стене замурован.

Рассказывая, Федор Васильевич большими шагами мерил комнату, в которой нас принимал. Это был кабинет с двумя книжными шкафами, письменным столом, кушеткой, креслом и стульями. Я с любопытством смотрел по сторонам. Когда-то и самому придется вить писательское гнездо. Но для этого нужна как минимум собственная комната. А у нас в Новогрудке две комнаты на четверых в доме для преподавателей техникума.

– Представляешь, схватил он горшок с золотом, – перебил ход моих мыслей Федор Васильевич, – и побежал, не останавливаясь, в Брест!

– Это сколько ж километров? – спросил отец. – Нужно было сесть в поезд и уехать, хоть в Брест, хоть в Лунинец. А там ищи ветра в поле.

– Костя, он же головой тронулся! Целый горшок золота!

Просвиров перешел на крик. Видимо, горшок с золотом повредил что-то и в его голове. Я заложил пальцем правое ухо, оно у меня слышало лучше, чем левое.

«Зачем кричать о каком-то горшке? – подумал я. – Анты из Византии золото возами вывозили. Наверное, и рабынь брали. Или у них не было рабства? У ромеев точно было…»

– Представляешь, до самого Бреста бегом бежал! – снова, подобно варвару, ворвался в стройную фалангу моих мыслей голос Просвирова. – Ни разу не остановился!

– А откуда вы знаете, что он не остановился ни разу? – спросил я.

Просвиров и отец с изумлением уставились на меня. Похоже, они забыли о моем присутствии.

– Так ведь горшок золота в руках, – сказал Просвиров. – С этим не останавливаются.

– А я бы на поезде поехал, – сказал отец. – Из Лунинца прямо во Владивосток. А лучше в Сочи.

Он щелкнул языком. Кажется, Сочи понравились ему больше Владивостока. Мне тоже.

– Костя, какой поезд?! – всплеснул руками Просвиров. – Я в повести так и написал: бежал, не останавливаясь, до самого Бреста!

– Интересно, что он с этим золотом сделал? – посмотрел на меня отец. – Это же еврейское золото. А оно нашего брата счастливым не делает.

Похоже, повесть Федора Васильевича отца абсолютно не занимала. Он всегда был равнодушен к литературе, из поэтов знал одного Есенина. Под градусом мог прочитать наизусть «Черного человека».

– Большая повесть? – уточнил я у Федора Васильевича.

– Девяносто страниц на машинке! – гордо сказал тот. – Полгода одним пальцем клепал.

– Надо было машинистке отдать, – вмешался в наш разговор о литературе отец.

– Это же повесть! – посмотрел на него, как на маленького, Просвиров. – Тут самому надо.

Я с ним был полностью согласен. Писательский труд священен.

– Жену стоило научить печатать, – сказал отец. – Или одну из дочек. Сколько их у тебя?

– Четверо.

«Ничего себе, – подумал я. – Четыре дочки плюс жена. Как ему удается писать в таком окружении?»

– А я на работе, – признался Федор Васильевич. – Там гораздо спокойнее.

Он вдруг внимательно на меня посмотрел. Мне стало неуютно.

– Валя тоже восемь классов окончила, – сказал Просвиров. – Надо вас познакомить.

– Конечно, – согласился отец. – Зачем искать топор под лавкой?

«Какой еще топор? – подумал я. – Отец туп, но этот еще тупее».

– Валя! – громко позвал Федор Васильевич.

– Ушла, – донеслось из-за двери.

«Слава Богу!» – я чуть не перекрестился.