скачать книгу бесплатно
После этого Глафира понесла шестого младенца, которого герой так и не увидит…
Эту историю конюхи рассказывали Юшке, направляясь к селу верхом. Он внимательно слушал, да поддакивал, неся на могучих плечах новорождённого.
Ночка, тревожно пофыркивая, то и дело, подталкивала убогого в спину…
– Кг-а-а-си-вая, – пробормотал Юшка, глядя на вдовицу, —
И детки кга-си-и-вые… Их Бог обе-ре-га-ает… И Тги-фон с небушка пги-смат-ги-ва-ет…
Бережно спустив жеребёнка наземь, Юшка трижды перекрестился т до земли поклонился хозяйке двора.
Та, сморщив носик, зыркнула на юродивого карими глазами и поклонилась в ответ.
* * *
В храм Юшка вошёл вслед за мужиками, размашисто перекрестившись и поклонившись перед входом. А затем замер. Как будто душа его улетела говорить с Ангелами. Он что-то неслышно шептал, налагая на себя крестное знамение…
Люди чинно подходили к исповеди, что-то говорили священнику и, получив отпущение грехов, боязливо посматривали в сторону новоиспечённого необычного прихожанина.
Очнулся Юшка, вздрогнул, когда храм огласил зычный глас протоиерея Филарета:
– Назовись, раб Божий! Готов ли к исповеди? Подойди, коль не вкушал пищи, не пил воды и не смолил табачищем!
Склонив голову, Юшка поспешил к священнику и упал перед ним на колени. Вытащив из-под одёжки все свои кресты, убогий залопотал:
– Ю-ю-шка я! Ю-юшка! Кгы-що-о-ный! Не ел, не пи-и-л,
не та-ба-а-ш-ник…
– Юшка? – изумился Филарет, – Илья, что ли? Ильёй тебя величают? А отца как звали? Фамилия твоя как? Сколько лет? Откуда к нам пришёл?
На каждый вопрос священнослужителя Юшка только пожимал плечами, да плакал, всхлипывая, как ребёнок, и размазывая слёзы по щекам.
Долго исповедовался пришлый святому отцу. Что-то рассказывал, взмахивал и что-то показывал руками. Филарет утвердительно покачивал головой и поглаживал кающегося по плечу.
Те, кто ждали начала Святого Причастия, начали недовольно роптать, позабыв о только что отпущенных грехах…
Наконец, священник покрыл голову Юшки епитрахилью, перекрестил и произнёс:
– Отпускаются тебе грехи твои, раб Божий Илия, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь! Ступай, нареченный именем Пророка, и не греши боле…
Глаза юродивого светились счастьем. А после Причастия
Юшка стал широко улыбаться кривым ртом и кланяться в пояс всем прихожанам. Тихон и Кирилл отвели его в сторонку,
дали пару свечей – на Канун и к праздничной иконе.
* * *
После окончания службы отец Филарет попросил задержаться местного фельдшера, Ивана Трофимовича, для того, чтобы осмотреть пришлого.
Тот долго заглядывал Юшке в рот, считал зубы. Затем он, приложив руку, обстукал грудь и спину пациента, несколько минут прислушивался к дыханию и стуку сердца. После заставил Юшку смотреть на его указательный палец, не вертя головой.
Осмотрев свалявшиеся волосы, Иван Трофимович вынес свой вердикт:
– Годов тридцать ему от роду. Здоров и не дурень. Гугнивость речи его – по причине «заячьей губы» и «волчьей пасти», слава Господу, слаборазвитых. А то бы помер давно.
Вшей немного. Отмыть хорошенько, постричь. Лохмотья сжечь. И… пахать на нём можно…
Откланявшись, фельдшер удалился восвояси, а Тихон с Кириллом повели Юшку-Илью в баню. В божеский вид приводить. Филарет же приказал им привести его обратно, накормить и поселить в сторожке при храме.
Так Юшка стал обживаться в Крестовоздвиженском.
Глава 4
Растопив баньку, стоящую на берегу Волги, Тихон и Юшка сидели рядышком на зелёной траве. Кирилл тем временем отправился на реку, проверять мордуши.
Где-то высоко-высоко заливались жаворонки, воспевая тихий и благодатный августовский денёк. Кузнечики стрекотали в траве, напоминая о сенокосной поре. Увесистые шмели до земли склоняли головки красного клевера, чтобы унести с них добрый взяток душистого нектара своему потомству.
Млели мужики на щедром солнышке, придрёмывали после бессонной ночи. Вдоль овражистого берега, поросшего лопухом да крапивой, собиралась сельская ребятня. Любопытно им было поглазеть на дядьку-волка.
Так вот, сельская молва мгновенно обратила юшкино заболевание в нечто страшное.
Перешёптывались между собой ребятишки… Рассказывали друг другу, дескать, Юшка – самый всамделишный оборотень.
И явился он ночью к Кириллу и Тихону в виде чудища с телом человечьим и волчьей головой. Очень им хотелось посмотреть, есть ли у Юшки шерсть на загривке, хвост да волчьи лапы вместо ног…
И смех, и грех!
Наконец, самый смелый, «рыжий, рыжий, конопатый», осмелился и крикнул:
– Эй, дядька! А покажись волком!
Вздрогнув и очнувшись от дремоты Юшка недоуменно взглянул на детей. Тихон, усмехнувшись в бороду, шепнул:
– Давай, Юшка! Пугни пострелят, чтоб неповадно было…
Юшка, как бы нехотя, повернулся, встал на четвереньки и медленно пополз в сторону детей. Потом поднял вверх руки и страшно-страшно зарычал. С визгом ребятня бросилась врассыпную, сминая огромные листья лопухов и не замечая, как злая крапива кусает их голые пятки да загорелые животы.
* * *
Тихон катался по траве, заливаясь в хриплом хохоте. Юшка, довольный своей выходкой, поднялся и увидел, как с пригорка к берегу спускается Глафира-солдатка.
Павою плыла вдовица по узкой тропинке. Стройная, статная…
И не скажешь по ней, что мать шестерых детей… Тёмные, густые волосы убраны аккуратно под белый платок, синяя юбка в мелкий горошек развевается на ветру… А глаза… Карие очи её, кажется, смотрят в самую душу… Засмотрелся на неё Юшка, не в силах вымолвить ни слова.
Приблизившись к мужикам, Глафира опустила наземь большой узел, и промолвила:
– Вот, от Тришеньки осталось… Тебе, Илья, впору будет, думаю… А соколу моему уж не сгодится…
Смахнула набежавшую слезу уголочком платка, и развязала узел, бережно раскладывая напоказ, чисто выстиранные и бережно выглаженные, исподнее да рубахи, штаны да жилетку стёганную. Под бельём оказались хромовые сапоги.
– Примерь-ка! Трифон их на ярмарке прикупил, когда в отпуске был… Хотел он… Хотел он в них по селу пройтись… Со всеми своими наградами…
Глафира всхлипнула, прикрыв лицо ладонями. Юшка, дабы не обидеть добрую женщину, вытер ноги своей рваной рубахой и аккуратно надел сапоги. Встал, перемялся с ноги на ногу, прислушиваясь к сапожному скрипу. Затем подбоченился, выдал руками дробь по плечам бокам и коленям и так притопнул, что охнули сапоги под новым хозяином.
Слёзы сменились улыбкой, грусть – доверительным разговором:
– Илюш, а ты из каких краёв будешь?
– Из Мо-о-сквы…
– О, как! Столишник, значит?
– Ага!
– А родители? Родня у тебя есть?
– Были…, – Юшка потупил взор, уставившись в траву.
– Померли? – настороженно спросила вдова.
– Ма-а-мки у меня две… И ба-а-тьки два было… Ба-ай-стрюк я… Ро-о-дила меня ма-амка кго-вей благо-го-дных… Не-весть от кого… Отец её, дво-гя-нин, бил её не-е-щадно опосля мо-о-его гож-дения… А я ишшо, таким вот ст-гашным у-у-годился… Не бо-о-ишья меня?
– Не-а… А чё тя бояться? Мужик, как мужик…
– Све-е-зли меня в имение, да о-о-тдали пгач-ке да ко-о-нюху… Вот, они-то, и ста-али мне па-а-пкой и ма-амкой… Пга-вда, у них сво-о-их уже чет-вего было… На-а-стоящие-то, ду-умали, что здохну… А я вы-ы-жил…
– Ишь ты! А чего скитаться стал? Прогнали?
– Не-а… Ба-атька, хоть и лу-упил ме-еня в за-а-пое, но лю-ю-бил… Ба-аловал… А после… По-о-ехали мы на Ходынку… Ца-гя смотгеть… Ба-атю насме-егть задавили…
Ма-амку так по-о-мяли, что сле-е-гла она… И по-о-мегла че-егез месяц… Се-естга и бга-ат сгинули… А ме-еня дя-ядька ка-а-кой-то… на кгы-шу са-гая по-одсадил… Вот и жи-и-ву те-е-перь… За всех…
Вздохнули все разом и замолкли, пропуская сквозь сито души рассказ о юшкиных мытарствах. Да и самим слушателям похвалиться особо было нечем. Нелегка судьбина русского крестьянина. Единственные радости – мир в семье да здоровые дети, добрый урожай да престольные праздники…
– Я тебе, тут, ножницы и гребень принесла… Да мыла дегтярного… А «сидор» свой да одёжку брось в печь. Гнид там – полчища.
Пойду я… Неча на чужих мужиков у бани зырить… Итак, лишнее гутарят…
Поднялась благодетельница юшкина с земли, улыбнулась ему скромно и направилась в село. Зарделся Юшка маком алым, опустил голову, не смея взглянуть ей в глаза. И долго-долго провожал вдовицу взглядом.
Что творилось в этот миг в его душе – одному Богу известно. Но трепетало его сердечко, как хвостик заячий…
Глава 5
Вот и Кирилл вернулся к баньке, проверив мордуши. Шёл-пошёл по тропке-тропинке как хазарь… Казалось, не карасей в сумке нёс, а рыбу «красную»…
Хотя… Что его обвинять за франтоватость? Втюхалась в одну из мордуш стерлядка залётная. Вершка на три. А то, и поболее…
Идёт Кирилл от берега в верхи, и орёт, как полоумный:
– Эй!!! Дурни-банщики! Кочегары-баннотопщики!!! Мальцы – удалые молодцы!!!
Дурью не майтесь – костром возжигайтесь!!! На костёр – котёл… под ушицу, чтобы с добром сжиться…
Подкинув дровишек в баньку, Тихон вышел на «ор поднебесный» и буркнул:
– О! Прётся нехристь, иудов сын… Улов – с вершок, а крику – с горшок… Тьфу на него!!!
– Юшка хочет «юшки», а рыба мне!!! Наяву, а не во сне!!! – балагурил Кирька, волоча за собой мордушу с рыбой.
– У-у-шица будет… О-о-о-посля ба-аньки… Мож, я сварю? – сказал Юшка, обращаясь к Тихону.
– Тебе – мыться, бриться да вшей гонять, – отрезал Тихон, – А уху… балберка-балоболка, нехай варит… А пар ему… остальний будет, …за язык его…
Эй, болтушка-мотолыжка! Заваривай уху! Твоя очередь – вторая…
* * *
Вдоволь напарившись в бане, Кирилл и Юшка вывалились румяными-разрумяненными в Волгу… На «охолод»… Нырнули и, с дикими криками – «пробкой» наземь… Не зря говорят в народе, что с Ильина дня вода в реках да озёрах холодеет так, что душа «пупырками из серёдок естества выскакивает»…
Лежат Тишка да Юшка в «стыдобе» на косе песчаной… Орут, да охают… Как будто «спицательно» желают взгляда чужого на свои телеса, коими и удивить-то не кого. У обоих – «курам на смех»!
– Ю-ю-ю-ш!
– Ась?
– А… Бабы-то… Были у тебя?
– У-гу…
– У-гу, значит – ни «гу-гу»… Колокольчик ты наш…
Гы-гы-гы-хы-ха-ха-ха-ха!
– Да… Лан-но те, Тиш…
В этот миг зыкнул Кирюха от бани:
– Эй, убогие! Идите снидать! Уха наварилась!
Тихон оделся в «былое», а Юшка в «новьё тришкино»… Встал… Огляделся… В «зерцале вод» себя рассматривает, складочки на одёже поправляет… Поясок подтягивает и сапогами похрустывает…
Как тыква на весах оценки ждёт…
Не смолчал Тихон:
