скачать книгу бесплатно
Ночь всех проверит
Александра Викентьевна Ковалевская
Mystic&Fiction. Ветер мечты
Эта планета очарует. Вы с удовольствием будете обонять запахи Ило Семилунного и наслаждаться живописными видами. Здесь никто не в состоянии отнять ночной покой у жителей экзотичного и щедрого мира. Вам скажут, что рай под семью лунами – не для каждого, но чужаку трудно поверить в это. Вот и опасности, пережитые героями на краю галактики, стали всего лишь началом испытаний. Следующий трудный экзамен ждал молодых покорителей космоса в джунглях Ило Семилунного. Они пытались выжить среди растений-метаморфов, но три ночи на планете – время, достаточное для того, чтобы понять: новый рассвет наступит не для всех…
Александра Ковалевская
Ночь всех проверит
Наступает ночь – ты идешь распадаться на части,
из которых сон составляет свои фигурки,
управляет ими, как хочет: то дарует счастье,
то печалит, ломает: послушны они и хрупки.
[…]
А потом организм встрепенется на метке «утро»,
но моменты сна ты в себе сохранишь, как милость…
Просто дело в том, что ты снился еще кому-то,
и собрать все части у рассвета не получилось.
Елена Асенчик
Александра Ковалевская преподает в Школе Искусств. Пишет в жанрах «история», «фантастика», «юмор». Уважает здравомыслие и практицизм. Считает красоту улыбкой мироздания. После романов о белорусском средневековье «Бод» и «Час змеев» у автора вышли сборники рассказов «Сто милливольт души» (совместно с В. Вознесенским) и «Одиннадцать историй». В 2016 году опубликован роман «Война Моря и Суши», победитель конкурса «Стопроцентная научная фантастика».
© Александра Ковалевская, 2020
© ИД «Городец-Флюид», 2020
Глава первая
Пилот
Закат солнца на Ило Семилунном завораживает. Это подтверждает даже Полная Галактическая Энциклопедия, издание, не склонное воспевать экзотику населенных миров.
На Ило Семилунном в вечерних потоках воздуха роятся мириады фосфоресцирующих насекомых. Оранжевые, ярко-голубые, белоснежные спирали лент, состоящие из крылатых хитиновых оболочек с крошечной жизнью внутри, устремляются в небо. Вверху ленты из насекомых закручиваются в петли и расцветают букетами: мотыльки-однодневки цитрозусы, поднявшись выше небоскребов, разлетаются прочь друг от друга и опадают, гаснут искрами в фиолетовых сумерках, оставляя после себя ощутимый аромат сандала с тонкой цветочной нотой. Это фиал, запах здешнего мира.
Дети засыпают первыми, стоит только фиалу проникнуть через окна, не нуждающиеся в стеклах в благословенном климате этой планеты.
Дети засыпают первыми.
Но не этот ребенок: он всю свою короткую жизнь провел на флагмане Звездного флота. Фиал для него просто аромат вечерней свежести. Просто запах, который мальчик, облокотившись о перила, впервые потянул в себя, дрогнул четко очерченными маленькими ноздрями: раз, другой. И не зевнул, а наоборот – взбодрился от вечерней свежести.
Понадобится один-два суточных цикла, чтобы феромоны цитрозусов, мягко воздействующие на биохимию живых организмов, проникли в кровь чужака. Вот тогда маленький пришелец подчинится и начнет жить в потоке могучих суточных ритмов планеты. А сейчас время подумать, как самому не уснуть раньше мальчугана. Фиал, счастливый дар и проклятие Ило Семилунного, действует одинаково на все живое: люди и животные теряют активность и погружаются в сон. Ночь – время безумной, неукротимой растительной жизни. Местное приветствие «Ловенна б-вилана!» означает «Доживем до утра!». Но лингвопереводчик переведет его вам как «Здравствуйте!». А короткое «Б?вила!» – как «Привет!».
«Ловенна б-вилана!»
Можно представить, как удивится мальчик, увидев поутру оплетенный лианами, буйно цветущий город.
Лишь башни небоскребов, связанные путепроводами на высоте десятого этажа, будут указывать место, занятое столицей кантона – Вечного Мая. Но это будет завтра. А пока цитрозусы только начинают вечерний танец восхождения.
С прогулочной палубы летающего отеля удобно следить за полетом легкокрылых насекомых. Постояльцы, развалившись в шезлонгах, лениво загадывают, дотянется ли сегодня хоть одна лента цитрозусов до высоты, обжитой аэрокрафтами.
В небе перетекают волнами закатные сполохи. Семь лун, выстроившись узким клином, восходят на востоке и спешат догнать последний луч солнца, полыхающий в разрыве темного, почти черного, облака с кромками из расплавленного золота. Такая же позолота догорает на шпилях столичных высоток, сияет и плавится на брюхах гигантских аэрокрафтов, стартующих от посадочных платформ Небесной Лестницы. А тени островерхих небоскребов, непроглядные, ночные, уже полосатят крыши нижнего Вечномая.
Мальчик оставляет без внимания чашку узорчатого стекла, наполненную овсяным киселем с ложкой душистого меда, – местный поздний ужин. Столик-официант привез чашку и замер, ожидая, когда его отпустят. Я переставляю чашку на свой поднос. Делаю жест рукой – столик тонко отзывается хрустальным звоном и спешит дальше.
Взгляд мальчика обращен ко мне. Он живой и наблюдательный – я уже имел возможность убедиться в этом, он неуемный в своем любопытстве:
– Почему ты говоришь «И Тимох Ррей, йло, полетел, оставив нас с глубоким вздохом»?
– Здесь так говорят, если очень огорчились.
Ребенок раскатывает букву «р»:
– Это непрравильно! – горячится он. – Надо говорить: «Тимох Ррей полетел». Просто: «Тимох Ррей полетел». И все!
– Твой большой брат заставил всех поволноваться. Спасение белошвейки – слишком опасное дело.
Ребенок, я не скажу тебе, что тот, кого ты называешь братом, затеял игру со смертью.
– Спасение белошвейки – опасное дело? – спрашивает мальчик, настораживаясь. – Слишком далеко лететь? Корраблю не хватит ррресурса, да, дедушка?
Я думаю, как объяснить ребенку жестокую правду. Или часть правды.
Да, скажу ему часть правды, так будет лучше:
– Не только в ресурсе дело. Уж если белошвейка попала в эпсилон-зону, то, считай, пропала.
Маленькие пальцы закрывают мне губы в нетерпеливом требовании замолчать.
– Я знаю про эпсилон!
Мой собеседник вертится в шезлонге, следит за фантасмагорией в закатном небе, крутит локон над высоким лбом, разговаривает, пяткой бьет плетеные прутья переносного ложа – проверяет на крепость… Здоровый подвижный ребенок, хвала его неведомым родителям, мир им и светлая память.
– И про белошвеек я знаю все!
Улыбаюсь:
– Так и все?
– Так и все! – Он копирует мои интонации, умудряясь остаться верным произношению, бытующему на звездолетах.
Он жаждет быть выслушанным и лицедействует, не жалея сил:
– Первая мастерица пропала! А кто отправит Звездный флот на Фомальгаут? Караван из тыщи звездолетов! Воолос стынет! – От меня подхватил «воолос стынет», вот жук!
– Звездолеты ждут и ждут! И тут появился мой брат и громко крикнул: «Я полечу в зону эпс! Я верну белошвейку, потому что я – мусчина!» А потом он сказал:
«Я ворррвусь в престрррашный эпс, и так, так и вот так!..» – Мальчик рубит воздух воображаемым мечом, делая бойцовые выпады. – Эпс схлопнется, выплюнет мастерицу, мой брат привезет ее обратно! И женится!
– А ты мастер придумывать! У твоего брата есть меч? Как у Меченосца?
– Он взял с собой. На всякий случай, – глазом не моргнув, отвечает маленький проходимец, подкинутый мне с флагманского корабля сегодня утром.
– И твой брат собрался жениться на белошвейке?
– А если она красивая? Придется жениться… – серьезно вздыхает мой подопечный. Он не лишен здравомыслия.
– Значит, белошвейка красавица? – интересуюсь я, отчаянно сопротивляясь дреме. Нужно потерпеть, пока этот живчик не угомонится. Не может быть, чтобы фиал, властно действующий на меня, оказался бессилен перед трехлетним ребенком.
– Волос стынет! – припечатывает мальчик. – Брат сказал, у нее вот такие голубые глаза!
Судя по жесту, глаза белошвейки размером с местные яблоки. Действительно, красавица. Спасти такую – дело чести каждого настоящего «мусчины».
В соседних шезлонгах переговариваются двое, они слышали слова ребенка.
– Издержки профессии… – Первый, негромко.
– Я бы запретил авантюру с поиском того, что не может быть найдено ни при каких условиях. Зона эпсилон – побочный эффект искривления пространства-времени, вызванный работой белошвеек, какой смысл бросать в эту дыру пилотируемый корабль с офицером на борту?
– Согласен. Глупо тратить человеческие и технические ресурсы. Мы пока не в состоянии объяснить парадокс эпсилон.
С меня разом слетает сонливость, и кровь приливает к лицу:
– Пропадают молодые девушки, настоящие профессионалы. Исчезают бесследно, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний. По-вашему, они недостойны помощи и участия?
– Конечно, конечно! – соглашается первый. – Молодые девушки… – он делает упор на «молодые», – их жалко, да. Но во всех концах вселенной постоянно гибнут люди, гибнут девушки разных профессий, не только белошвейки. Несчастные случаи, аварии, облучения и болезни не щадят никого.
Второй, с острым профилем и бесстрастный, по виду эриданец, отзывается после паузы:
– Я бы не говорил о высоком профессионализме, когда речь идет о белошвейках.
– Сударь, вы сторонник автономных полетов на до-световой? – интересуюсь я.
– Понимаю ваш сарказм, уважаемый патриарх. Нет, я не из тех, кто хочет любой ценой сохранить космический флот в том виде, в каком он был сто пятьдесят лет назад. Автономные звездолеты с термоядерными двигателями навсегда отошли в историю, но я хочу сказать: не надо так носиться с белошвейками, дело того не стоит. Девушки – рядовая обслуга космических перемещений. Работницы низшего звена, необразованные и, подозреваю, глубоко невежественные. Эта профессия собирает интеллектуально ленивых и лишенных амбиций выпускниц школ. Есть мнение, что участившиеся случаи попадания белошвеек в зону эпс, как вы сейчас толковали ребенку, случаются именно из-за несовершенства навыков их первой мастерицы.
Я даже приподнимаюсь с ложа, хоть туристам не рекомендуется делать это в час, когда действует фиал, – на Ило Семилунном сон наступает мгновенно. Я говорю:
– Вас послушать, любой полководец древности, проигравший битву, – никудышный профессионал. Как и первопроходцы большого космоса, жизни отдавшие за то, чтобы проложить дорогу к звездам!
Первый, с гладко бритым округлым лицом и мягким подбородком, возможно, землянин, спешит примирить нас:
– Не будем заострять тему, господа! Честное слово, воолос стынет! – он белозубо улыбается и подмигивает моему мальчику.
Постояльцам летающего отеля есть о чем поговорить, кроме заурядного случая с пропавшей белошвейкой.
Парень, ты отправился в небытие, чтобы спасти «рядовую», по словам этих господ, работницу. Ты совершил большую глупость. Рыцарский порыв не обернется ни славой, ни почестями – как говорят здесь, «скроет трава до полуночи».
А эриданец хорошо встряхнул меня – сон как рукой сняло!
Эридан не дал звездному флоту ни одной белошвейки. Девушек по-прежнему вербуют на Земле из системы Солнца. Иногда их находят на Глизе и редко, очень редко – в секторах Фомальгаута и Кеплера.
Одна польза от этого разговора: фиал еще не поборол меня, а ребенок уже засыпает, устроившись в шезлонге в обнимку с длиннорылой мохнатой зверюшкой местного изготовления. И мне остается лишь затянуть ложе прозрачным колпаком, чтобы утренняя свежесть не нарушила сон мальчика.
* * *
Девушка хохотнула в ответ на шутку, ни на секунду не прерывая свое занятие: голова вполоборота, взгляд прямо и чуть вниз. Он видел ее плечи. Ниже, там, куда направлен был взгляд белошвейки, – сплошное мельтешение искр, как всегда. В челноках белль камеры установлены так, чтобы никто не мог видеть их работу.
Она резко, на полутоне оборвала смех.
Взмах обеими руками, кисти выразительные, говорящие – как у дирижера оркестра, и тень, изменившая лицо…
Теперь он понимает, что за тень. Это было прикосновение ужаса, не успевшего даже отпечататься на ее лице.
Первая мастерица канула в никуда, когда белошвейки наряжали караван на Фомальгаут. Тимох видел ее на экране, успел даже перекинуться парой шуток. Чудесная девушка с роскошной грудью, с кожей невероятного, почти мистического, бело-розового цвета, какая бывает только у потомков сорока поколений белой расы Земли. Милашка, стремительная в движениях и на язык такая же скорая.
Не было никаких побочных эффектов, ни звука, ни сполохов – ничего, что могло сопроводить катастрофу;
все произошло просто и буднично – словно между патрульным кораблем и челноком белошвейки резко прервалась связь.
Тимох отшатнулся от монитора, осознав, что стал свидетелем гибели белошвейки. И, возможно, виновником гибели – ведь он заигрывал, когда девушка совершила роковую ошибку.
Тимох почувствовал холод у основания волос. Теперь ему предстояло жить с памятью о чужих последних мгновениях.
Волна горечи собралась комом в солнечном сплетении. Бездна, жалко глазастую!
А еще эта нить тахионов – она тянулась за пропавшей девушкой, и это значит, белошвейки чувствовали подругу и нервничали. Если они сработают наряд с изъянами, корабли рискуют выпасть вовне. Им придется начинать все заново, но во вселенной не существует и двух точек с абсолютно одинаковыми характеристиками, и потому повторить наряд невозможно. А безупречная чуйка – только у первой мастерицы.
В глубине экрана кубо-кубо четко виднелась нить между флотилией и кораблем белошвейки. Первая сделала почти невозможное – она умудрилась оставить след своего челнока, и она будет ждать помощи. Ждать… Если на изнанке вселенной вообще возможно ждать, если там существует такое понятие, как время…
«„Дорогу не выбирают“. Не согласен? Почему тогда чувствуешь, как она тебя зовет – дорога? Не сошел же ты с ума, капитан патрульной службы? Верный „Певень“, быстроходный и маневренный, обжитый за шесть лет службы, будет потерян для флота, из зоны эпсилон еще никто не возвращался. Не будет почетного караула у конвертера, не будет белых перчаток на руках ребят твоего взвода. Не будет черных цветков в петлицах. И урны не будет. Да что говорить, даже строки в служебном некрологе – ее тоже не будет… Офицера, рванувшего спасать девушку, подведут под дюжину статей, разжалуют и предадут забвению».
Мог бы и не суетиться, утрясая юридические формальности: какой спрос с самоубийцы? Но кровь прабабушки эриданки – сильно разбавленная иланской, но все же, – заставила привести в порядок дела перед последним вылетом.
Семейный юрист неожиданно отказался переправить родственникам его документы. Ответил, отсекая возражения: «Вы сделаете все сами, когда вернетесь из эпсилон. А я пока спрячу их под кодами».
Оказывается, как просто – подарить человеку надежду на возвращение!
Тимох, расчувствовавшись, решил повидаться еще и с Петре Браге: старик сорок лет служил вместе с его отцом. Но больше грела мысль, что полковник способен дать дельный совет, не ударяясь в эмоции. Браге – один из немногих старых пилотов, кто не примкнул к движению «Сила» и, значит, лоялен к белошвейкам.
Для разговора Тимох оплатил закрытый канал связи, и канал открыли быстро, минуты через три. Тимоху повезло. И вот на его приветствие отозвался полковник в отставке, словоохотливый и, несмотря на возраст, энергичный, с огоньком в глазах:
– Многих солнц, Тимох, мой мальчик, подскажи, что в твоем имени дальше, чтоб как по протоколу, – сочным баритоном произнес старый Петре. – Надо чаще встречаться: за пять лет, как я пустил корни на твоем Семилунном, редко выпадает случай проговаривать здешние пышные имена от начала и до конца.
Тимох кивнул:
– Тимох Рей Гвен Тимофей Ило Семилунен, – отчеканил пилот. – Тимох, сын Рея, Гвен, сын Тимофея – у меня музыка, а не имя!
Полковник Петре Браге хмыкнул:
