скачать книгу бесплатно
Для начала взрослые выпили за встречу (пацанам налили кваса), с аппетитом закусили и налегли на борщ.
– Никогда такого не пробовал, – сказал, опорожним миску Александр Антонович.
– Да, наш белорусский свекольник супротив не потянет, – вновь наполнил стопки Лев Антонович.
Довольная хозяйка зарумянилась и стала нарезать гуся, положив каждому по истекавшему соком ломтю. Вторую подняли за родителей (отдали дань птице) и мальчишки, чинно сказав «спасибо», отправились гулять на улицу. Колька остался.
– Так где ты теперь служишь? Помню, сестры писали, в Средней Азии, воюешь с басмачами – поглядел Лев Антонович на брата.
– Уже нет,– улыбнулся Александр, – три года как в Ленинграде.
– И чин смотрю не малый (кивнул на малиновые ромбы в петлицах)
– Комбриг.
– Серьезно, – уважительно кивнул головой старший брат.
– Как у Чапаева,– восхищенно протянул Колька.
– А семья у вас есть? – поинтересовалась Варвара Марковна
– Жена, зовут Катя. Работает учительницей в школе.
– Детки?
– Пока не завел.
– Ничяго, это дело наживное, – прогудел старший брат, и разговор потек дальше.
Засиделись до заката, а когда пришло время отдыхать, Александр Антонович захотел на свежем луговом сене в копне, что стояла в конце сада.
– Як в детстве? – хлопнул его по плечу хозяин. – Тогда вместях. – Колька, тащи рядно с подушками и кожух!
Под мерцание высоких звезд и треск сверчков проговорили до утра, а во время завтрака Александр Антонович предложил Кольке, – как закончишь школу, приезжай ко мне. Устрою в пограничное училище.
У того радостно загорелись глаза, но отец нахмурившись сказал, – я, Ляксандр, вашей власти не служил, и он не будет. Такое мое слово.
За столом возникло тягостное молчание, а Николай, с закипающими слезами на глазах, вскочил и умчался через сад в степь, откуда показался край солнца. Потом за воротами просигналила машина. Александр Антонович распрощался с родней, оставив адрес, и «эмка» выехав с улицы на грейдер, покатила в направлении Сталино.
«Да, Левка, так и остался ты чуждым элементом» – думал, покачиваясь на заднем сидении Александр Антонович «Вроде и рабочий, а натура кулацкая».
Разлад у братьев случился давно, еще в Могилевской губернии, где они раньше проживали. Вернувшись с Империалистической, в революции Левка не участвовал, и с головой ушел в хозяйство. Александр же вступил в Красную Армию, а после Гражданской войны стал в их уезде* начальником ЧК.
Когда началась продразверстка*, у старшего брата в числе других, власть стала отбирать излишки зерна и живность. Он обратился за помощью к младшему, но получил отказ. В результате Левка уехал на заработки в Донбасс, где и остался. С тех пор, до сегодняшнего дня, братья больше не встречались.
…Домой Колька вернулся только к вечеру, от ужина отказался и ушел спать в сад.
– Ты глядзи, якой обидчивый, – хмыкнул отец. – Ладно. И на следующий день определил его коногоном на шахту, где работал сам.
– Семилетку закончил и будя. Пора самому зарабатывать на хлеб.
Через пару дней, закончив учпункт*, Колька впервые спускался с начальником коногонов по фамилии Чугай, под землю. Был в новенькой брезентовой робе, резиновых сапогах, фибровой каске на голове и с шахтерской лампой в руке, заправленной бензином.
Подойдя к высокому копру (под крышей чирикали воробьи) вошли внутрь, оказавшись перед вертикальным стволом, уходящим на глубину в две сотни метров. Там стоял десятков горняков в таких же, но замызганных, робах. Некоторые с обушками* на плечах.
– Ну, шо пацан, загнал батька в шахту? Чтоб жизнь раем не казалась, – хлопнул по плечу один. Остальные загоготали.
– Колька нахмурившись, промолчал. Себе дороже.
Вскоре снизу пришла клеть, остановилась. Стволовой открыл дверцы, вошли внутрь. Закрыл. Трижды звякнул сигнал, клеть чуть приподнялась и полетела вниз. Закрываясь от летящих сверху брызг, втянули головы в плечи. В неверном свете ламп и гуле вентиляции, перед глазами мелькали металлические балки и слезящаяся водой бетонная армировка ствола, приемные площадки верхних горизонтов*
Через несколько минут падение замедлилось, клеть плавно остановилась. Открыв дверцы, вышли в околоствольном дворе. Мелькая огоньками во тьме, спутники исчезли в коренном штреке, Чугай сказал Кольке, – топай за мной. Свернули в капитальную боковую выработку с редкими светильниками на стенах.
Вскоре оказались в просторном, тоже освещенном бетонном помещении, с деревянными отсеками по бокам. В двух стояли лошади, остальные пустовали. Откуда-то появился мастер, доложив Чугаю, что с откаткой в порядке.
– Добро, – кивнул начальник.
Втроем прошли в ее конец, уселись за длинный дощатый стол, ввел Кольку в курс дела. Оказалось, здесь содержатся тридцать лошадей, сейчас они на работе, две чуть приболели. Уголь доставляют в вагонетках из-под добычной лавы*, откуда выдают по грузовому стволу на гора.*
– Есть одна особенность, – подчеркнул начальник. – Коногон управляет лошадью без вожжей, командами. «Пошла» «прими вправо», прими влево», «стой».
– И что, выполняют? – удивился Колька.
– Ну да. Специально обучены.
– И сколько груженых вагонеток может тянуть одна?
– До восьми. В каждой полторы тонны угля.
– Не слабо.
– И еще. В поездке не лихачить. Вагонетки могут сойти с рельсов и покалечить. А то и задавить насмерть.
– Понял, – ответил Колька.
– Значит так, Петро, – сказал Чугай мастеру. – Закрепишь за ним Ястреба.
Так Колька стал коногоном.
Ястреб оказался буланым жеребцом пяти лет, рослым и спокойным. Через неделю новичок освоился со своей профессией и стал выполнять норму. Бригада приняла его нормально, был в ней самый молодой.
Кольке нравилось курсировать в темноте длинного штрека, подсвеченной его лампой на насыпку* и обратно к стволу, слушать, гул колесных пар, наблюдать, как с конвейера грузятся вагонетки. В перерывах он с удовольствием ел свой «тормозок»* и обязательно угощал хлебом Ястреба.
Проработав коногоном семь месяцев, захотел стать забойщиком, как отец.
Лев Антонович не возражал, устроил сына в бригаду к своему куму – Лушину. Это был его земляк, на пять лет моложе, звали Матвей Васильевич. Для Кольки стал первым наставником. Учил, как рубить уголь отбойным молотком, отгребать его короткой «грабаркой»* и возводить за собой крепь, орудуя пилой с обушком. А еще учил, как спасаться в случае обвала, взрыва метана или прорыва в лаву подземных вод. Такое иногда случалось
В первый месяц, выехав после смены на гора* и помывшись в бане, Колька возвращался домой и, наскоро поужинав, валился спать. Настолько уставал. Затем привык.
От отбойного молотка весом в двенадцать килограммов, который почти все время приходилось держать на весу, вгрызаясь в угольный забой, мышцы налились силой, плечи еще больше раздались, тело стало жилистым и крепким. Зажатым в кулаке гвоздем он на спор пробивал «сороковку»* и не отставал в работе от других забойщиков.
Спустя год Колькина фотография висела на доске почета в клубе среди горняков – стахановцев. Зарплата была высокой, свыше тысячи рублей в месяц, большую ее часть отдавал в семью. На оставшуюся приоделся, купив себе хромовую куртку, кепку-восьмиклинку и ботинки «джимми». А еще давнюю мечту – мотоцикл. Велосипедов в поселке было много, а их единицы.
Это была последняя модель Ижевского завода, мощностью в восемь лошадиных сил, развивавшая скорость до сотни километров. Освоил ее Колька быстро и в выходные дни гонял по поселку или уезжал далеко в степь. В это же время стал посещать борцовскую секцию отца, освоив ряд захватов, бросков и подсечек.
Вечерами ходил в парк на танцы и общался со старшими по возрасту парнями. Иногда там случались драки с «западенцами». Те приезжали со Львовщины, Волыни и Закарпатья на заработки. Отмантулив в шахте год – два и накопив на хату или свадьбу, возвращались обратно.
Дрались, как правило, из-за местных девчат, за которыми приезжие были не прочь приударить. Колька и тут показал себя, уложив в одной из потасовок их вожака Богдана. Он был пятью годами старше, на голову выше и до этого своротил скулы не одному «рудничному».
По такому случаю, решив выпить, сложились. Один из парней сгонял в магазин, доставив несколько бутылок «Московской» и закуски. Водку Колька попробовал впервые, изрядно захмелел, а когда вернулся домой, отец отхлестал его вожжами.
– Рано начал, – пробурчал, закончив экзекуцию. – Яще раз напьешься, выгоню из дома. – Уразумел?
– Угу, – взглянул исподлобья.
Спустя неделю, проводив знакомых девушек, поздно вечером вместе с Володькой возвращались с танцев. В августовском небе мерцали звезды, где-то на домиках пиликала гармошка.
Шел я улицей Донской,
Меня треснули доской.
Ах, ты мать твою ети,
Нельзя по городу пройти!
бодро выдавал молодой голос
– Давай зайдем? – кивнул в ту сторону Володька. – Там еще ребята гуляют.
– Не, я домой. Завтра вставать рано, – отказался Колька.
– Ну, тогда бывай. Пожали друг друга руки, и брат свернул в проулок.
Когда подошел к своему дому, из- под верб нарисовались трое, заступив дорогу. Узнал приятелей Богдана.
– Ну шо кацап* попался?
Дальше слушать не стал, всегда бил первым. Саданул одного в лоб, тот опрокинулся на спину. В следующий миг сам получил чем-то тяжелым по башке, в глазах полыхнула вспышка. Когда очнулся, кругом никого не было, в затылке пульсировала боль. Пощупал, там росла здоровенная шишка.
– Ладно, – встал на ноги. – Еще не вечер. И, отряхнув брюки, похромал к воротам. В течение следующей недели отловил всех троих порознь, изрядно накостыляв. После этого конфликт с «западенцами» был исчерпан. Замирились.
Следующей весной в Краснополье приехал цирк. В его составе были фокусники с жонглерами, акробаты, канатоходец и дрессированный медведь. Представление состоялось в клубе при полном стечении народа. Вездесущая пацанва расположилась на полу у оркестровой ямы.
Артистические номера сопровождались бурными аплодисментами, горняки уважали кино и цирк. В заключение, шпрехшталмейстер объявил коронный номер – борьба человека с медведем, Зал замер в ожидании.
Два служителя вывели на сцену косолапого на цепи, за ним появился здоровенный малый в трико. Сойдясь, облапили друг друга, началась схватка. Зверь пытался свалить человека, человек зверя. Пыхтя, топтались минут пять, затем атлет сделал мишке подножку, тот завалился на бок.
– А-а-а! восторженно завопил зал, хлопая в ладоши, ребятня радостно завизжала.
Победитель, тяжело дыша и подняв кверху руки, обошел сцену и исчез за кулисами. А оттуда снова появился шпрехшталмейстер, став посередине.
Дождавшись, пока овации затихнут, громко объявил, – желающие, могут побороться с нашим медведем! В случае победы цирк выплачивает премию – четыреста рублей!
В зале оживились, сумма была немалая, а затем раздались сразу несколько голосов, – Лев Антоныч! Заломай топтыгу!
Сидевший рядом со старшими сыновьями в третьем ряду, он отрицательно покачал головой. Тем не менее, желающий нашелся. Им оказался забойщик с шахты «11-Рау» Боровик. Верзила ростом за два метра, с мощным торсом и мускулистыми руками. Пройдя вразвалку по проходу, поднялся на сцену, – я желаю!
– Поприветствуем героя! – прокричал в зал шпрехшталмейстер, а когда аплодисменты стихли, увел того за кулисы. Через несколько минут Боровик появился снова, одетый в борцовское трико. Ассистенты подвели к нему медведя, схватка началась. Несколько минут, как и прежде оба топтались по сцене, забойщик гнул зверя, вроде получалось.
– Петро, дави с него глину! – поддержали из зала, тот, с налившимся кровью лицом, усилил напор. В ответ медведь, заурчав, притиснул соперника к себе, он вскрикнул. Борьба закончилась. Человек, раскинув руки, лежал на сцене, ассистенты увели начавшегося злиться зверя. Боровик, мотая головой, поднялся и тоже ушел за кулисы. Болевший за него зал разочарованно вздохнул
– Запомните, хлопцы, человек медведя побороть не может, – сказал Лев Антонович сыновьям.
– А как же тот, что был первым? – спросил Колька.
– Гэта для затравки. Зверя научили поддаваться своим и ломать дурней.
Спустя еще неделю, на «Двадцать первой» шахте, расположенной за поселком в сторону Павловки случилась авария. В ночную смену там шла «посадка»* лавы, завалило бригаду. В такие отбирали наиболее отчаянных горняков, работа была смертельно опасной. Когда часть лавы отрабатывалась, и давление на пустое пространство усиливалось, посадчики в темпе убирали там крепь и быстро выбирались в промштрек. На этот раз не успели.
Через час у освещенной фонарями нарядной было полно народу. У многих на шахте работали отцы с братьями и мужья. Рядом со стволом стояли карета скорой помощи и автобус ВГСЧ*, под землей разбирали завал спасатели.
К утру наверх поднялась клеть с ними, в толпе разнесся слух, что пробиться к похороненным заживо, нет возможности. В нарядную, где заседал штаб, тут же оправилась группа старых горняков, в том числе Колькин бригадир Лушин и отец. Хотел было присоединиться, но его прогнали.
Там добровольцы заявили, что сами спустятся под землю, заменив спасателей. Их начальник возражал, но штаб дал согласие. Во второй половине дня на гора выдали посадчиков. Трех живых тут же увезли в больницу, еще двоих в морг. Заголосили жены погибших, народ стал расходиться.
– Как вам это удалось? Ведь у спасателей не получилось? – спросил Колька отца с Лушиным, когда вместе возвращались домой.
– Они Никола, шли в обход, а мы пробились напрямую, прорубив гезенок*, – устало ответил бригадир.
– Страшно было?
– Тольки дураки не баяцца, – хмуро взглянул на сына Лев Антонович.
После майских праздников (шел тридцать девятый год) Кольке домой принесли повестку, явиться в горвоенкомат. Такую же получил двоюродный брат Володька и еще несколько ребят с Краснополья.
Явившись к указанному времени, узнали – их призывают в армию. На следующий день прошли медицинскую комиссию всех признали годными и распределили по командам. Колька оказался в семнадцатой (артиллерийские войска), Володька в двадцать четвертой – кавалерия, а Витька Провоторов загремел на флот.
Кто-то из остряков тут же выдал поговорку
Лентяй в артиллерии, хвастун в кавалерии,
Пьяница на флоте, а дурак в пехоте!
– Га-га-га! – заржали остальные
Спустя сутки состоялись проводы с гулянками, так велось исстари, после которых в кузове полуторки всех доставили в Ворошиловградский областной военный комиссариат. Он находился на городской окраине в километре от железнодорожного вокзала. Туда доставлялись призывники со всей области, набралось полтыщи человек. Сутки прожили в многоэтажной казарме, на вторые прибыли «покупатели» из воинских частей.
Рекрутов построили на плацу с вещами, пересчитали и в сопровождении сержантов различных родов войск отвели на запасные пути вокзала. Там, под парами, стоял железнодорожный состав. У него снова построили, состоялась перекличка, погрузили в деревянные «теплушки». Каждая на сорок человек или восемь лошадей. Внутри в два этажа нары, застеленные соломой.
