скачать книгу бесплатно
Странная женщина
Марк Котлярский
Марк Котлярский – писатель и публицист. За последние пятнадцать лет в России и Израиле были изданы одиннадцать книг, автором или соавтором которых он являлся. Родился в 1956 г. в Баку. Там же окончил факультет журналистики и перебрался в Ленинград, где работал репортером в газете «Моряк Балтики», сотрудничал с различными региональными и всесоюзными изданиями, публиковался в журнале «Нева» и литературных альманахах. В 1990 г. репатриировался с семьей в Израиль. Работал репортером ряда израильских русскоязычных СМИ, в том числе 8 лет был ведущим репортером газеты «Вести». С 2003 по 2013 г. – пресс-секретарь партии «Наш дом Израиль». Член союза израильских русскоязычных писателей, член Пен-Клуба, член Ассоциации израильских журналистов. С 2008 по 2010 год вел авторскую программу «Привал комедиантов» на первом радио; с конца 2010 года – ведущий программы «Культурный шок» на Интернет-Тв. В 2000 г. вместе со своим другом и израильским коллегой Петром Люкимсоном выпустил исторический триллер «Ангелы в поисках рая»; в 2005 г. в Санкт-Петербурге была издана другая их книга, ставшая бестселлером российского рынка – «Евреи и секс» (в 2008 г. была издана расширенная и измененная версия этой книги – «Тайны еврейского секса»). В 2006 г. в Тель-Авиве вышла книга публицистики М. Котлярского «Жизнь занимательных людей»; В 2008 г. (вместе с журналистом Александром Майстровым) опубликовал документальное исследование «Еврейская Атлантида. Тайна пропавших колен». В том же году в издательстве «Алетейя» (Санкт-Петербург) была издана книга прозы М. Котлярского «Волчьи ворота» (в 2009 г. эта книга попала в лонг-лист Бунинской премии). В 2009-м году на Международном литературном фестивале в Вене в номинации малая проза новелла Марка Котлярского "Бесноватый" была удостоена Гран-при. В 2010-м году в ростовском издательстве «Феникс» в рубрике «книга-сенсация» вышла еще одна книга Марка Котлярского – «Тихий дон Жуан». В 2011-м издательство "Алетейя" выпустила книгу прозы "Непрерывность текста" В 2012-м году книга "Еврейская Атлантида" вышла в переводе на финский язык. В 2013-м году издательство "Алетейя" выпустило книгу путевых эссе Котлярского – "Путеводная пыль". В 2015-м году в издательстве "Лимбус-пресс" вышла книга прозы М.Котлярского "Тот, кто не читал Сэлинджера" М.Котлярский – автор десятков пьес; три из них поставлены в Израиле, три в России (в том числе, "Рика и тени" в постановке Малой драматической труппы – режиссер Игорь Ветров и "Белый квадрат, черная пурга", выпускной курс мастерской Романа Виктюка в постановке Романа Виктюка).
Марк Котлярский
Странная женщина
Новеллы
Я к ней вошел в полночный час.
Она спала – луна сияла
В ее окно, и одеяла
Светился спущенный атлас.
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди,
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне.
Иван Бунин
Переходя поле
Я один, все тонет в фарисействе…
Борис Пастернак, «Гамлет»
Жизнь прожить – не поле перейти…
Пословица
…Перед ней простиралось огромное поле, поросшее бурьяном, и черт его знает еще какими колючками.
На небе не было ни тучки, солнце палило, как из ружья, ржавыми косыми лучами.
«Наверное, так выглядит ад. Или дорога в ад…» – подумала она, взглянув на свои босые ноги, облепленные грязью.
На ее руке болтались связанные шнурками легкие сапожки с лопнувшей молнией: идти в них было невозможно, а бросать не хотелось; тем более что знакомый сапожник за умеренную плату мог бы их запросто починить.
Предыдущие два дня казались непрекращающимся кошмаром: вначале она решила отправиться к знакомому торговцу на «точку», ошиблась адресом, с нее пытались содрать побольше бабла, она вырвала пакет с героином и дала стрекача, за ней гнались и стреляли в спину, пули просвистели где-то рядом, одна из них даже слегка оцарапала руку.
Затем от преследователей все же удалось уйти, но каком-то пустынном перекрестке ее едва не задержал полицейский патруль, и снова пришлось рвать когти; а полицейских она ненавидела лютой ненавистью, вне зависимости от их национальности и места проживания; цитировала всегда по их поводу любимые некрасовские строки:
Люди холопского звания —
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа…
Она признавалась подруге, что сам вид полицейских мундиров вызывает у нее рвотную реакцию.
– Это все фарисейство, понимаешь! – говорила она, горячась, – слуги закона, блин. Не слуги, а псы!
…Поле надо было перейти, во что бы то ни стало; там, за краем поля, располагался небольшой поселок, а за ним – вожделенная автобусная остановка.
Она вздохнула, вытащила из сумочки несколько полиэтиленовых новых пакетов и обмотала ими свои грязные босые ступни.
– Хоть так… – произнесла она вслух и ступила на узкую дорожку, которой с большой натяжкой можно было назвать дорожкой – так, убегающий к поселку едва приметный просвет, то и дела теряющийся и пропадающий под натиском лопухов и чертополоха.
Она шла медленно, выискивая свободное от колючек пространство и стараясь ставить ноги аккуратно, невесомо, чтобы с размаху не напороться на какой-нибудь затаившийся шип.
Это удавалось не всегда, и вскоре она даже стала различать разновидность впивавшихся в ноги колючек. От длинных, острых, как иглы, еще можно было уберечься, если вовремя их заметить. Были поменьше, размером со спичку, но и с ними удавалось справиться.
Но самыми страшными оказались колючки средних размеров, попадавшиеся на пути: они росли гроздьями, они дружно впивались в ногу и норовили ужалить так, чтобы причинить как можно больше боли, они тормозили продвижение и создавали у нее ощущение, что этому полю не будет конца.
Ключи
…«Бог знает, что себе бормочешь…»…
Бесконечные волны, бессмысленно летящие к берегу.
– Ты будешь что-нибудь кушать?
– Нет, я бы выпила белого вина.
– А я, пожалуй, поем. Знаешь, целый день ничего не ел. Будьте любезны – омлет, салат, бокал белого вина и бокал красного вина. Спасибо. Правда, симпатичное кафе?
– Вид отсюда красивый. Посмотри на эти волны. Или вот еще: солнце, видишь, как оно медленно уходит?
Волны бессмысленно летели к берегу, солнце спускалось к горизонту, официантка принесла поднос, аккуратно поставила его на стол; «это омлет, салат, красное вино – для Вас, вот белое вино – Вам…»
– Ты довольна?
– Попроси у нее льда, пожалуйста.
Подали небольшую вазочку с кубиками льда.
Солнце уже касалось воды; ах эта зыбкая грань между уходящим днем и приходящим вечером, каких-то десять-двадцать минут, быть-может, но эта грань, этот зыбкий свет, постепенно скрываемый вуалью тьмы.
В бокалах плескалось вино, равновесие, кажется, достигнуто, звучит музыка, фоном, фоном, мелодичным бормотаньем, шепотом, наговаривающим, убаюкивающим, расслабляющим.
Легкий звон бокалов:
– За тебя!
Она улыбается:
– Да, за меня…
Вечер властвует над побережьем, официантка принесла счет, как быстро пронесся час в кафе и так не хочется отсюда уходить.
Но музыка звучит уже другая, громче и навязчивее, они поднимаются, расплатившись с официанткой, и идут к морю.
Песок мягок и податлив, жара давно уже спала, ветерок так чудесно обдувает, они останавливаются у самой кромки воды, так, что волны почти что касаются ног. Он обнимает ее, целует волосы, глаза, губы; ее губы отвечают, обжигающий поцелуй, долгий и бесконечный… и вдруг… словно стряхнув с себя наваждение, она вырывается из объятий:
– Нет, нет, не надо…
– Что, что такое?!
– Уже поздно, сегодня некому уложить ребенка, муж придет не скоро, я должна идти, понимаешь?!
Он промолчал.
На автобусной остановке она позволила себе улыбнуться:
– Знаешь, ты любишь море, я тоже его люблю. Может… может, мы будем встречаться у моря? Только так, без поцелуев… Ты не проедешь со мной несколько остановок?
– Нет, – ответил он, – пройдусь, пожалуй. Кстати, а ключи у тебя с собой?
– Ключи? – удивилась она, – какие ключи?
– Ладно, пустяки, – сказал он, – это я так, вертится в голове всякая чепуха. А вот и твой автобус.
– До свидания…
– До свидания…
«В сущности, что есть любовь? – бормотал он себе под нос, – прежде всего, любовь – это обостренное ощущение скоротечности любви, постепенное возвращенье в сознанье. Наваждение проходит, она почувствовала это, хотя прежде я почувствовал это сам. Я бы еще, может быть, несколько раз переспал с ней, но что за удовольствие без наваждения?»
Он шел по улице, размахивая руками, бормотал, говорил сам с собой… В таком состоянии обычно сочиняют стихи. Лучше всех, возможно, получилось у Владислава Ходасевича:
Перешагни, перескочи,
Перелети, пере- что хочешь
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял – теперь ищи…
Бог знает, что себе бормочешь,
Ища пенсне или ключи.
Он вспомнил, как она удивилась – «Какие ключи?» – и повторил еще раз, усмехнувшись:
– Какие ключи?
Воспоминание о Марго
…Черт возьми!
Я стал забывать слова…
Недавно, как ни силился, как ни старался, не мог вспомнить слово «нотариус». Выскакивало в памяти что угодно: «аудитор», «Аксельрод», «акселерация», «абажур», «юрисконсульт», но только не «нотариус».
Чувствуешь при этом себя беспомощным идиотом, который старательно улыбается своему отражению в зеркале, но не может никак понять, чему улыбается.
Подобное чувство я испытывал каждый раз, когда вместе с женой приходил в гости к ее коллеге с пышным именем Марго.
В отличие от нужного мне слова «нотариус», напрягать воображение не приходится, оно услужливо подбрасывает мне образ полненькой миловидной особы, слегка картавящей и чуть припадающей на левую ногу (результат давней детской травмы, полученной ею на уроке физкультуры).
Слава Богу, визиты, которые мы наносили Марго, были нечасты, а потом и вовсе прекратились, но даже воспоминания о столь обязательных встречах вызывают у меня аллергию.
Марго относилась, наверное, к типу женщин, обделенных в чем-то судьбой, но во что бы то ни стало старающихся этого не замечать. Она прекрасно знала английский, преподавала на частных курсах, шила, вязала, готовила, читала постоянно толстые дамские романы, а к нашей встрече готовилась обстоятельно, не признавая импровизации и гостевых визитов по случаю.
Марго важно было продемонстрировать высокий класс гостеприимства, щегольнуть непоказным хлебосольством, утвердиться в своем собственном статусе.
– Маруля! – кричала она, бросаясь мне навстречу и раскрывая свои пухлые объятья. – Маруля, как хорошо, что вы пришли! Я так рада, так рада!
Это был своего рода рыцарский ритуал: «Маруля» в ответ выдавливал из себя подобие улыбки, непременно хохмил и, тем самым, давал повод хозяйке заявить, что к приходу обожаемого ей Марули она приготовила парочку свежих анекдотов.
– Я тебя обожаю, Маруля! – говорила мне Марго, и в этом обожании таилась некая червоточина, когда разрезаешь сочное спелое яблоко, а оттуда лениво выползает червяк.
После обильной трапезы, пустой болтовни и невзрачного обмена мнениями мы прощались.
Марго с мужем провожали нас в прихожую, восторженно слюнявили наши лица и непременно сообщали, что необходимо встречаться чаще, и вообще, дескать, хорошо отправиться куда-нибудь вместе, размяться, расслабиться, съездить за границу.
Это была завершающая часть ритуала, поскольку напутственные слова и пожелания оставались пустыми словами и несбывшимися пожеланиями, обычным сотрясением воздуха. Потому что следующая встреча, в деталях повторяя предыдущую, проходила не раньше, чем месяца через четыре.
Я называл эти встречи «квартальным отчетом» и вскоре воспринимал их, как часть окружающего меня ландшафта или плохую погоду, которую иногда следует терпеть по необходимости.
Хотя, если признаться, ощущение беспомощного идиота и до, и после, и во время вынужденных визитов меня не покидало.
Нет-нет, я понимаю, что больше всего меня раздражало. Не сама Марго, не ее затейливо-назойливое гостеприимство, не повторяющийся раз от разу ритуал, вовсе нет; меня бесило желание Марго заставить нас играть по своим правилам, навязать свой стиль жизни.
Для того, чтобы почувствовать себя самодостаточной ей нужны были зрители; нет, не так, не зрители, а, скорее, партнеры, задача которых состояла в том, чтобы вовремя подавать реплики.
Такой спектакль не может идти каждый день, ибо тогда он наскучит самому солисту.
Впрочем, гораздо раньше он наскучил «статистам»; во всяком случае, как я уже говорил, встречи становились всё реже, пока не прекратились совсем.
…Странно, что я вспомнил о Марго, перебирая в памяти слова в поисках приснопамятного «нотариуса», мучительно перебирая, дергаясь, нервничая и не находя себе места.
А в кафе, где я сидел, звучала грустная музыка, какой-то незнакомый мне певец щемяще пел о том, что всё в жизни проходит, и только любовь вечна; но, увы, это была всего лишь песня, мгновенная иллюзия печали, обычное сладкоголосое вранье, потому что, действительно, всё в жизни проходит, а любовь увечна, как увенчанная моим воспоминанием нелепая Марго, выскочившая в памяти сразу после того, как мое устало сознание выдало, наконец, словно вызволив его из комы, искомое слово «нотариус».
Бедная Бася
– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.
– Святая! – принеслось откуда-то в ответ.
И. Тургенев, «Порог»
