скачать книгу бесплатно
Thetearsareinmyeyes
And nothing is rhyming, oh Mandy
– Мисс Кид сказала, что документы на оформление моей кандидатуры в штат представительства комиссии в Чиркулум Чинере уже согласованы службами безопасности обеих всегломераций. Знаешь, я куплю тебе самые красивые и короткие платья, чтобы наслаждаться твоими ножками!
– Милый, боюсь, платье скоро потребуется посвободнее.
Джуллиан еще крепче сжал ее кисть:
– Твоей маме бы очень понравилось, что ее дочь будет так рядом.
– Очки пригодились? – В воспоминаниях Афродиты предстало покидаемое жизнью измученное тело матери, стиснувшее запястье дочери в последнем тепле родительских рук – девушка старалась незаметно перескочить в плоскость обсуждения менее грустных вопросов.
– Что, прости?
– Ну очки дополненной реальности, которые понадобились твоей начальнице.
– А ты про них. Конечно! Причем – сейчас постарайся не описаться со смеху – она, хакнув инвазив какого-то парня в баре, узнала из его закрытого профиля, что тот души не чает в котах. Так вот он настолько был увлечен любовью к ним, что ей попадались фото, на которых этот взрослый дядечка был переодет под котика: приделан хвостик, прикреплены ушки и перчаточки надеты в виде лап животного, а сам мужик, она говорит, тучный, что едва в рамки нейроинтерфейса умещался.
– Прям живое воплощение мечты женщины-кошатницы бальзаковского возраста.
– Да ты дальше слушай – совсем с ума сойти можно. Мисс Кид, использовав функцию контекстного серфинга, случайно перешла на новостную ссылку двухлетней давности, где было сказано, что патрульный октокоптер по ошибке воспринял нашего несчастного подражателя кошачьих за обрюзгшего бенгальского хищного кота-переростка.
Девчонка захихикала без доли какого-либо отталкивающего высокомерия, напротив – аккуратно, сдержанно и мило:
– Вот это он попал, конечно. Я слышала, кстати, у этих диких котов даже собственное название породы было. Правда, как только они вымерли, все про них забыли.
– Дык это еще не конец истории, Аф. В соответствии с порядком межфазно-суточного мониторинга всех бездомных животных направляют прямиком в ближайший приют, где роботизированный персонал выставляет их на аукционные торги – буквально, в течение недели.
– Ты должно быть шутишь… нееет.
– Все взаправду! Станет мне мисс Кид врать, ну. Так вот в конце новости она видит фотографию посетителей аукционных выкупов, где нелепо зажатая человеческая туша за решетками в абсолютном унынии ожидает своего часа, с потекшим макияжем и поникшими бутафорными ушками.
– Представляешь, сколько нужно работать, чтобы такую бенгальского тигру выкупить, а?
Молодой человек засмеялся, не обратив внимания, как колокольчик, висевший у входа, издал три звонких удара: дверь в закусочную отворилась, но никто не вошел; ветер, по совершенно непонятному принципу, будто бы игрался со стеклянным створом. Дверца тут же закрылась, а колокольчик впал в спячку, по-паучьи сжавшись в уголке над проемом.
– Тигра?
– Ну то слово, которое я забыла, это – оно. И львы, кажется, тоже вымерли.
– А все я понял, точно! Ну его выпустили вроде бы сразу. Ах, Афродита, какая Вы безжалостная леди. Если бы безжалостность имела форму вязкого мороженного крема, то я бы сейчас утонул в твоем сливочной блаженстве!
– А ты как думал. Это все пытливость юриста, в ней я, как сыр в масле. А вы, сэр, имеете право на дополнительную порцию оладьей. Все, что вы не съедите, будет запихано против вас в ротовую полость по пути в Новый Дэ’Вон.
Горячая сердцем ухватилась второй рукой за тыльную часть кисти своего молодого человека – оба в безустанной улыбки продолжали наслаждаться друг другом.
– Еще она говорила о каком-то пьяном мужчине, потерявшем сына где-то под Ута-Лампу что ли. Ладно не будем о плохом. Я заканчиваю с последним поручением мисс Кид, и мы с тобой летим в юго-западную всегломерацию.
Афродита поникла: терзающие фотоснимки мыслей о несказанных словах любви в адрес умершей матери побудили ее вновь бередить незаштопанную временем рану на сердце:
– Ты, правда, считаешь, что она была бы за?
– Я в этом уверен, моя корпоративная акулка в юбке. Твоей маме было бы приятно.
– Выберем жилье рядом с местом ее захоронения, хорошо?
– Все будет, как ты захочешь, – Джуллиан и не подозревал, что предел его любви к Афродите преодолим, потому что в настоящий момент его чувства еще сильнее возвысились и устремились за бесконечность. Мальчишка, при необходимости, готов был продать душу за дополнительную минуту с ней, окажись он у финиша трасы длинной в собственную жизнь.
Well you came and you gave without taking
But I sent you away, oh Mandy
– Аф, ты помнишь, с чего начался наш разговор. Давай вернемся к этому.
Как долго у тебя задержка?
– Шестая неделя. Я думаю, что все это – правда, и у нас действительно…
– Я люблю тебя, – тут же вырвалось у Джуллиана. – Нет и никогда не будет ничего важнее тебя.
– Будет, скоро через несколько месяцев.
Если бы Джуллиан имел представления об идеально искренней улыбке, то он бы заметил сейчас за собой, что более восторженного и одновременно ранимого умиления не выдал бы ни один искусный пантомим за всю карьеру.
– Давай назовем малышку или малыша в ее честь, я думаю…
And you kissed me and stopped me from shaking
And I need you today, oh Mandy.
Неизвестное существо обрушило на свободную от объятий ладонь Джуллиана игловидное острие, пригвоздив неостывшую от распаленной чувственности плоть – ошметки подробленных вперемешку с мясом костей хлестким, коротким фонтаном нанесли кляксу на лице девушки, ввергнув ее в истерический крик. Оглашение одного из самых заветных желаний, которое она несла под сердцем с момента смерти матери, было прервано.
Джуллиан, ослепленный на левый глаз своими же шинкованными кусочками кисти, пытаясь проморгаться от застрявшего в глазнике мяса, схватился за харигату, та вцепилась хватом анаконды в мышцы ладони. Не отличая границу рукоятки и лезвия, юноша, истекающий последними багровыми надеждами на спасение, порезал сухожилия другой руки. Незримое зло, схватив рычащего от боли Джуллиана за волосы, опрокинуло его лицом на стол и мертвецки прижало невидимым прессом затылок.
«Сбой светопроницаемой мембраны, сбой светопроницаемой мембраны, необходимо избавиться от высокоактивного органического объекта на камуфляже» – из неопознанных динамиков заскрежетал голос, имитирующий женщину с электронной тональностью. «Отключение модуляции внешнего вида» – заключительное уведомление было приглушено зычной рябью, раскрывающей литой камуфляж: искрометная перебежка артихроматофоров явила жертвам нападения их обидчика. Металлические прямоугольные пластинки костюма, защитным клином сводимые к солнечному сплетению, были орошены жидким серпантином человеческой крови – пару секунд назад эта кровь еще протекала в длани несчастного мальчишки.
– Ублюдочное дерьмо! – резкая брань убийцы, раздавшаяся сквозь непроницаемый лучами света защитный шлем, взбудоражила уже почти потерянный рассудок Афродиты еще сильнее: разве что суглинок на стекле закусочной сохранял целостность окон от отчаянного крика девушки. – Заткнись ты уже, дрянная сука! – исчерченный пустынными вихрями шлем потерял свою блистающую багровым клерикальность. Ассасин в потасканном сухостью климата цельноалюминиевом колпаке, словно головоногое существо, ошарашенное от утраты возможности пигментировать, стал судорожно двигать рукой, виляя голову Джуллиана по столу.
Мальчишка, отплевывая кровяные лужицы, в которых вымокали его скулы, в молящем изнеможении протянул свободную руку к любимой. Именно в этой руке он – в восхищающей покорности опустившись на колено – преподнес бы Афродите символичный дар разделить с ним весь свой мир. Дар, обрамленный кольцеобразной драгоценностью, на золотом корпусе которого переливы лучей над Чиркулум Чинере впадали бы в благородную желтизну сплава с присущей им юго-западной ослепительностью.
Удар, спущенный с высокой амплитуды, протаранил затылок Джуллиана, тут же вдогонку последовала еще пара ударов в жесточайшем остервенении руки – на тыльной стороне головы образовался бурлящий чернью колодец.
– Нет! – ор, переросший в первобытный рев человекоподобного зверя, был пресечен четким броском запасной харигаты в Афродиту. Девушка, рефлекторно выставила предплечье, однако игла прошла насквозь подобному тонкой фанере брахиалису и наконечником впилась в сонную артерию – тонкая струя алого сразу же была зажата раненной Афродитой.
Онемевшая от шока девушка отлетела на расставленные сзади стулья. В холодном поту она безмолвно провожала взглядом посетителя, ринувшегося из противоположного угла помещения к выходу. «Твою мать» – единственное, что успел проронить мужчина, прежде чем метнувшаяся ему в след более вытянутая, чем предыдущие, харигата наглухо прибила дальнобойщика к косяку подле двери – колокольчик в садистской насмешке звонко трепетал от задетого мертвецом стекла. Поворачивая голову назад, Афродита заметила тень ассасина, та сокращала расстояние между ней и столом, где с распоротой головой лежал ее суженный. Она с последним криком души взывала к силам вселенской пощады сделать так, чтобы Джуллиан проснулся от мертвецкого сна и спас ее. Однако единственное, что могло услышать мольбу о спасении в забытом цивилизацией месте, было перекати-поле: со скрипящими овальными спицами оно безучастно катилось по песчаным трассам снаружи. Джуллиан больше никогда не проснется – так же как и она, Афродита, теперь никогда не услышит первые слова малыша, пока еще формирующегося у нее в утробе тоненькими побегами.
Колено ассасина с тяжестью крупного парнокопытного впилось в шею Афродиты. Удушающий прием умерщвлял жизнь в прекрасных среднеполисных глазах – их виноградная нежность вмиг залилась бордовым фейерверком, это лопнули капилляры. Сверкающие от закатного солнца контуры шлема подчеркивали черепные выемки облицовки колпака: на труп удушенной молодой красотки, которая могла – по щедрости природы – стать именитой моделью, тяжело дыша, смотрел алюминиевый красный череп; у шлема отсутствовало углубление в области рта.
– Чья это песня? – хриплый голос, сродни дьявольскому отродью, был обращен к спрятавшемуся за кассой менеджеру. Движимую жаждой смерти машину, которая безнадежно утратила всю связь с человеческим обличием, не волновала мясницкая резня на импровизированном разделочном столе, где измученные длительной дорогой путники переводили дух перед очередным этапом марафона – тварь лишь интересовало происхождение песни, у которой недрогнувшая рука палача отобрала всю волшебность.
– Приобрел на каком-то нелегальном трекере, куда сливают контент на покинувшем языке, – подняв дрожащие от неугомонного страха руки, официант не успел показать и пол головы, как ассасин снес ретировавшемуся макушку. Так же молниеносно, как и несколько мгновений назад обнажив револьверный бластер, убийца убрал огнестрельное оружие в напоясную кобуру.
Ассасин небрежно выровнял по поверхности стола голову Джуллиана и воткнул в вырезанное им отверстие провода: они, по всей видимости, врезались в содержимое коры головного мозга. Стукнув пальцами в экран бронированного фаблета на предплечье, ассасин запустил процесс скачивания нейронной информации из черепа убитого в свое периферийное устройство.
Оглядевшись по сторонам, инфернальный бес удостоверился, что все живое спешно покинуло закусочную, как будто расположившуюся на паперти у врат преисподней. Ошметки мозговой ткани официанта слегка спеклись и теперь вяло сползали по магнитной доске меню.
***
Гранатовый сок плода неистово выплеснулся во все стороны – сахарное кровопролитие задело одну из скул Спри. Пережевывая фрукт, мужчина уставился на его грубо разворошенное лоно, где сплюснутое в агонии месиво образовало кровавый колодец. Аккуратно смахнув с щеки утробные краски, Крео бережно опустил искалеченный фрукт на траву, будто бы придавая земле его настрадавшийся стан.
Сминая под собой бурьян, мужчина приближался к конусообразной возвышенности, в обманчивой естественности произраставшей из-под земли.
Подойдя к самозваному монолиту, Крео на глаз оценил примерную высоту гранитного желвака на теле зеленого плоскогорья: словно прибывая в остракизме, ее латифундия природных богатств растянулась аж в трех ста километрах от Нового Дэ’Вона. Грубые расчеты визуальной оценки Спри, неподкованного в вопросах геометрии, давали оконечности, прорезающей богатое островками деревьев плато, минимум пять-шесть метров. Однако безграмотный геодезист помнил о произошедших столетия назад безжалостных катаклизмах, что изменили лицо планеты до неузнаваемости: в этой связи каменное острие теперь казалось не просто сосудом, высасывающим гравийный щебень из жил окружающей среды, а всего лишь рукотворным окончанием сокрытого в толще грунта обелиска. Его невидимая высота была тем колоссальнее, чем дальше простиралось воображение смотрящего.
Отойдя на пару шагов от гранитного конуса, Крео Спри окинул взглядом пейзажи, окружающие это излюбленное в прошлом столетии туристами место. Судя по неприлично заросшей траве – ее безустанно колыхал ветер, – людям наскучил несчастный обелиск. Он, словно пойманный гигант, был заключен в оковы геологических пластов, а голова его окаменела от многовекового заточения.
Глаза мужчины огибали изредка укрываемые небольшими сгустками деревьев ландшафтные бугорки: по нижележащим тропинкам эти шиханы разгоняли настоящие песни ветров и свежесть петрикора – таким образом создавалась видимость канального сообщения между холмами. Стращающее ощущение того, что вихревой гул нес в себе призрачные сказания об утерянных человечеством историях, вызывало бессознательный припадок агорафобии. Крео представлял себе исчезнувшую из исторических сводок эпоху: воображаемая эспланада в продольном величии разбрасывала лучи тропинок, они вели к гигантской каменной стеле, а вблизи, казалось, был выкопан огромный бассейн; с поверхностью, заполненной водой, играли солнечные блики, и только лишь тень стелы в затяжной динамике заката утемняла эту купальню для великанов.
Перед глазами Спри сверкнул яркий отблеск из рисуемого сознанием видения – в реальности же, утопающее в кронах деревьев солнце прощалось с этой, без сомнения, живой далью.
Крео подошел вплотную к обелиску: алюминиевая макушка, словно графитовый кончик карандаша, который вернул в земной футляр мастер, позволила длани светила пройтись по выгравированным контурам изречения – его мужчина раньше не замечал. Наверняка, несметное множество искусствоведов и иже с ними подчеркивали мистическую значимость этого послания, насовсем позабытого обывателями. На поверхности было высечено: «Laus Deo»[3 - Хвала Богу (латынь)].
«Если нужно в нескольких словах выразить самое главное в жизни война, я скажу: душой и телом служи своему господину…»
Крео по неизвестной причине ухмыльнулся сам себе, вспомнив неформальное обозначение жителями северо-западной всегломерации этого места, изолированного от всякой городской суеты. Область называли Краем свобод.
–… если же меня спросят, что ещё важно для война, я отвечу: совершенствуй свой разум, будь человечным и проявляй смелость. – Сиккэн Ё О Нэ Ми, сидевший на коленях в позе сэйдза, с глубочайшим трепетом к каждому слову и не без восхваления высших сил держал в вытянутых руках тати. В соответствии с кодексом школы Ё О Ну Мэ, основателя данного дальневосходного заведения, почившего несколькими десятилетиями раннее, боевой меч должен был быть передан воином-учеником высшему учителю на хранение, пока первый в течение десяти дней не окончит предписанные ему заповедями задачи.
В такой же позе сэйдза напротив Крео с нескрываемой грустью, будто его разлучают с родным братом, смотрел на то, как наставник укрывает смертоносное лезвие Кочевника в блистающие сая; пламя, колышущееся от увенчанного свечами пола, завораживающе растягивалось по острию. В таинстве огненного окружения тени двух приверженцев дальневосходного искусства окутывали стену зловещими аурами, сродни гигантским чудовищам из мрака: эти фигуры облицовывали небольшую прикрытую сёдзи комнатку, как картинки в зоотропе. Возврат мыслей Крео к настоящему времени из воспоминаний о вчерашней поездке к обелиску занял доли секунд.
– Скажи мне, бу Спри, готов ли ты услышать следующие заповеди, после которых твой дух будет сопряжен с доспехами доблестного война?
– Да, Сиккэн. Я готов.
– Не позволяй другим превзойти себя на Пути Война. Всегда будь полезен своему хозяину. Помни сыновний долг перед родителями. Проявляй великое сострадание и помогай людям. – Брови Сиккэна – нахмурены, глаза – строги.
– Но у меня нет хозяина, и тем более родителей, – самозабвенно изрек новообращенный воин; воск на хрупком тельце светила расплавлялся под его обреченным взглядом, несоизмеримым ни с одним органным оркестром.
– Не думай, что лишь что-то телесное есть хозяин твой, а истинный путь! – полисная манера речи мудреца местами искажалась самобытным акцентом неизвестного дальневосходного диалекта. – Настоящий мужчина дома Ё О Ну Мэ, превозмогая боль утраты и горечь невозможного счастья на своем жизненном пути, продолжает следовать дорогой война к судьбе, к которой он готовится с рождения.
– Какая же у меня судьба? – Крео, не возвращая голову в прямое положение, обратил всполохнувшие бледным пламенем очи на Сиккэна.
– Не просто у тебя, а у любого война. Обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба. Ибо твои невоспетые в школе Ё О Ну Мэ надежды на лучшую жизнь – лишь непозволительный каприз таящегося внутри каждого из нас теплохладного простака среди природной необратимости хода вселенной.
– И как же я пойму, что этот момент настал?
– Ты ощутишь неподдельность момента. Ты осознаешь, что совершение этой жертвы будет увековечено письмом кровяных чернил в летописи нашей цивилизации, а приписывать этому поступку слепо убежденные в своей правоте историки будут самые противоречивые трактовки. В ханжестве современной гуманности они попытаются укрыть родовую замысла – добро имеет право, отмщая росчерком меча, беатифицировать алыми красками грех расправы на благодатном алтаре общечеловеческой судьбы, общечеловеческой пользы. Читатели же будут осуждать и восхищаться, ненавидеть и любить за решимость, укрепив которой дух и разум, ты позволил агонизирующему в удушье сердцу разорваться.
– Я не пойму, как тогда я спасусь?
– Твоя судьба, судьба маленького существа необъятной цивилизации сольется воедино с судьбой мира, и тогда путь для твоего духа будет свободен. Это и есть путь бусидо. Скажи мне, вечный странник, ты готов встать на путь бусидо?
– Я никогда не слышал об этом слове, ни в одной дальневосходной литературе.
– А много ли дальневосходной литературы ты прочитал? Или лучше скажи мне: сколько книг утаивается сильными мира сего от взора глупого человека, что довольствуется самыми простыми вещами?
– Ты называл меня просто бу, поясняя, что эти буквы означают защитника, способного подчинить себе гнев напавшего войной на твой дом и тем самым остановить насилие.
– Но остановить не насилием, а искусствами куда более изощренными, чем боевое. Все верно, бу Спри. Я даже знаю, твой последующий вопрос и готов дать на него ответ.
– И каков же будет ответ?
– Частица «си» обозначает миролюбивого человека науки, готового обнажить припрятанный в чулане под седым покрывалом паутины тати, если пришедшая во плоти захватчика скверна раздует огонь по плодородным культурам его земли и посмеет осквернить честь его дитя. «До» же есть путь, объединяющий обе тропы – несовместимых по применяемому орудию, но идентичных по силе – в одну кульминационную дорогу на встречу судьбе.
– Я был готов последовать пути бусидо сразу, как Вы мне предложили это сделать. – Уровень миниатюрного частокола, изливающегося воском, неумолимо проседал на глазах у Спри.
– Я в бесконечном человеческом и отцовском долгу перед тобой за то, что ты помог моему Ё О Но Мо избежать расправы правопорядком, что не добавляет ему чести, а уж тем более обесценивает весь мой много страдальческий вклад в дело дома Ё О Ну Мэ, который прадед возвел почти что на костях собственного тела. Я до сих пор чувствую, как, ступая по настилу коридоров, через ступни проходит ощущение восхитительного горя по утрате молодости, заложенной в фундамент здания.
– Мальчишка поступил по чести, не забывайте. Уйти от правосудия посредством взяточничества никоим образом не очерняет его.
– Не очерняет его по меркам социума, но обесчестит его как пошедшую по пути бусидо фигуру, – в резком тоне признал Сиккэн. – А если решил жить по бусидо, то изволь и уйти по бусидо.
– Как? – Спри помнил о легендарных способах дальневосходных воинов встречать смерть, но захотел услышать это из уст живого потомка, унаследовавшего их ремесло.
– Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку.
– Что это из себя представляет?
– Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут отныне следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать. Я лишь имел наглость преподавать ремесло. Твое решение?
– Я готов, – не успел Крео произвести легкий вздох после оглашенного согласия, как последовал резкий взмах тю-о тати, всплеск его сверкающего прилива на лезвии вмиг разразил атмосферу таинства. В беспощадном хладнокровии Сиккэн освободил катану из саи, чтобы напоследок дать оружию надышаться перед десятидневным томлением в ножнах.
– Этот тати останется у меня на известный тебе срок, – глаза Сиккэна нежным брасом изучающе плыли по острию. – Когда-то мы были с ним очень близки… верный друг, разрубающий подвернувшуюся смерть и прокладывающий мне тоннель с выходом к моему спасению.
– Я не пойму тебя, Сиккэн, – Спри ощутил себя на сцене несуществующего спектакля со вступившим в бредовую импровизацию коллегой-артистом, – откуда ты знаешь этот меч? Ведь я купил его у какого-то скаредного коллекционера в захудалой новодэвонской лавке.
– По чьей же рекомендации? – Ё О Нэ Ми гордо улыбнулся, прочитав на мине ученика мгновенно проявившееся понимание.
– Иди в юго-восточную часть новодэвонского острова и, упершись в истекающую красным неоном вывеску с дальневосходными символами, поверни на Уайт Дадао, – Крео вольным моционом шел по мокрой дорожке памяти, вымощенной воспоминаниями из луж ночного муравейника. Спри действительно вспомнил, как нашел скрытый под обвешанными гирляндами неприглядный магазинчик, где продавалось коллекционное холодное оружие.
– «Драконий ковчег», так и называлось место, – теперь Сиккэн был полностью сконцентрирован на Крео. – Я передал его Туманайе Хоши сразу, как приехал сюда с Дальнего Восхода, куда отец сослал меня, чтобы я не забыл лицо своей культуры. Но перед тем как уехать, я был вынужден забыть собственное лицо, так как отроческое бахвальство перевесило неокрепший зрелостью разум.
– Что именно ты там делал?
– Я убивал людей, занимался контрабандой людей, торговал людьми, сам не замечая, как мелкими траншами продавал собственную душу князьям тьмы. – Крео казалось, что говорящий старик переместился назад во времени, а его взгляд еще чуть-чуть и вызволит краски событий, выливая их живыми иллюстрациями на стены комнаты. – Удерживаемый мной сейчас тати, Кочевник – как называл его тот, из чьей, думалось, мертвой хватки я вырвал меч – был преподнесен мне самой сжалившейся судьбой. Этот самый поверженный мной яумо из клана «Неопалимое отмщение» сказал мне, буси Крео, что обязательно вернется за своим мечом. Во что бы то ни стало пройдет огонь, воду и медные трубы, чтобы, вознеся над моим бездыханном телом тати, наложить проклятие вечного скитания моей души в шурфах чистилища. Я ответил этому яумо, что придется сперва нащупать дорогу ко мне, раз я отнял его глаза. Твой учитель так и оставил омерзительного подонка в щенячьей беспомощности захлебываться месивом растекшихся глаз.
– Я не в праве носить этот меч. Оставь его себе, Сиккэн.
