скачать книгу бесплатно
Ямская психиатрия с незапамятных времен располагается в неказистом дореволюционном здании в два этажа с остатками советской белой штукатурки и чугунным крыльцом. Забора нет, вход свободный в регистратуру поликлиники на втором этаже. Запах специфический.
К моему удивлению, в дурдом шли люди, совершенно нормальные на вид. Заходили и выходили, делая оживление на лестнице этой скорбной юдоли. В регистратуре, прочитав направление, ответили, что мой врач только что ушел домой, отработав прием.
– Ой, это завтра с утра мне придется ехать?
– Хотите, зайдите в шестой кабинет к Журавлеву, он еще ведет прием.
– Хорошо, согласен.
Через десять минут я на приеме. Вид пожилого человека, сухопарого и подвижного, расположил меня к разговору.
Через пять минут стало ясно, что врач-невролог, отправившая меня искать «отделение с вашей болезнью», просто выполнила заказ лобовской поликлиники. Много орет. Права какие-то качает, пора ему в дурдом. А такого отделения не существует в природе.
Она просто избавилась от пациента с запущенной болячкой, поскольку остеохондроз рано или поздно заканчивается инвалидностью. А инвалидность инвалиду за просто так никто не подумает дать. Уж не псих ли он? Так туда я его и отправлю! Мне бы проявить решительность и сразу уйти после этого, но было уже поздно. Врач, оказавшись во власти профессионального азарта, предложил.
– Давайте я положу вас на пару недель к себе в палату.
– Зачем? – удивляюсь.
– Нервы подлечим. Гимнастику будите делать, – неискренне добавил Валентин Борисович.
Отказываюсь.
– Так вы отказываетесь? Пишите своей рукой отказ от лечения в отделении.
Железным тоном обращается к сестре.
– Дайте форму отказа от лечения.
Дальше меня буквально силой принудили писать отказ от того, чего и не должно было быть в природе. Направление, данное мне в Лобово, гласило о «консультации». Ну и ну – баранки гну! Не успел оглянуться, как уже вяжут по рукам и ногам, запихивая насильно в отделение.
– Написали? Дата, подпись. Вот здесь. Теперь я с вами побеседую.
С этими словами врач раскрывает огромный двойной лист установленной формы и «беседа», без моего малейшего на то согласия и желания, потекла.
– Как вы себя оцениваете? Занижено? Завышено?
– Никак, – отвечаю не задумываясь.
– Как это – никак? – оторопел психиатр.
– Да так – никак.
– И что, вам неинтересно, что о вас думают люди и как они вас оценивают?
– Неинтересно. Все равно.
– Мы первый раз с таким отношением сталкиваемся, – обращается врач к пожилой медсестре, делая круглые глаза.
Медсестра улыбается. «Мы» не то еще слышали.
– Так, где вы родились и когда?
Отвечаю.
– Кто ваши родители?
Ответ.
– Живы ли они на данный момент?
– Мама жива, мы вместе приехали. Отец умер в 1977 году.
Журавлев тотчас вгрызся в раннюю смерть отца. Не суицид ли? Не алкоголик-наркоман, клеем дышащий? А может, на зоне прикончили? Так тут и до выявленного диагноза рукой подать. Предрасположенность – дочь психиатрии.
– Отчего он умер?
– Причина смерти – легочное кровотечение.
И началось. Почему? Отчего? Как произошло? Кто был рядом? Через десять минут, поняв, что мне было всего 11 лет и здесь диагноз не зарыт, «беседа» продолжилась.
– Образование?
– Высшее.
– Как это высшее? – не поверил Журавлев, с сомнением поглядев на косоглазого «шизика».
– Высшее. Педагогический университет. Кишинев. 1992 год.
Он еще с большим сомнением поглядел на меня.
– На вид вы простой рабочий, а не интеллигент.
Улыбнулся. Сказать нечего.
– Так. Поступили в институт и что дальше, учились?
– Год. Потом армия.
Журавлев смотрит недоверчиво.
– Какая армия?
– Советская. Брали всех. Афган.
– Как всех? А военная кафедра?
– И близко не было. Это же пединститут.
– Что-то я вас совсем не понимаю. И что, вы служили в армии?
– Да. Два года.
– А потом?
– Доучивался еще четыре года.
– А в Яму-то вы как попали?
– Искал работу, в Лобово было место учителя.
– Я вообще ничего не могу понять, как вы с Кишинева попали именно сюда?
– Тетка и дядька жили здесь. Мама моя с Семейкино. Мы позвонили, сказали: ищем работу. Все.
Я вполне понимаю этого врача. С точки зрения любого нормального человека, ехать в голодную ельцинскую Россию мог только человек не в своем уме. Это при моих тогда возможностях уехать с шиком за границу. А в Яму тем более. И это очень вдохновило Валентина Борисовича – диагноз почти созрел.
– Так. Работали в Лобово. А почему уехали?
– Разболелся, – сую ему под нос выписку госпитализаций из своей карточки.
Хорошо, что все было с собой. Тот недоверчиво читает: язва, пиелонефрит, простатит.
– Почему вы заболели? Чем это было вызвано?
– Морили голодом. Не давали сдать на категорию. Получал копейки. Не хватало на хлеб.
Тут Журавлев просто взвился. Что за бред несет его пациент?
– Какой голод? Вы что говорите?
– Неужели вы все забыли? Девяностые – сплошная нищета. Люди по полгода не получали честно заработанные копейки.
– Забыл, – подавлено произнес врач.
Оправившись, продолжил.
– Так. Что было дальше.
– Лечился с год. Позже устроился на работу.
– Куда?
– В колонию строго режима. Учителем в школу при ней.
Допрашивающий растерялся. «Если это так, то вы не мой пациент», – говорили глаза врача. Мой ответ сказал ему самое главное – на учете я не состоял. По крайней мере, в своем городе. Выявлять болезнь было не из чего. Пожалев не в меру ретивого психиатра, решил не говорить о таможне, где с психами тоже напряг и еще пару подобных фактов биографии.
– Работали в колонии…
– С год.
– А потом?
– Потом в торговом техникуме. Преподавал коммерческое право.
Если бы у врача были очки, они от удивления вслед за глазами уперлись в потолок.
– Как? Вас взяли с дипломом историка?
– Вторая профессия – правовед. Поэтому и взяли. Никто не шел. Платили копейки.
– Как вторая? Диплом-то один.
– Готовили по двум специальностям.
Смотрю, то ли он тот еще артист, то ли просто проверяет абстрактно-логическое мышление (умение абстрагировать и делать логические умозаключения в процессе неожиданно длительного для пациента целенаправленного диалога со стороны врача), навыки речи (психомоторику в действии), эмоциональное состояние в процессе постановки неприятных для опрашиваемого блоков вопросов и так далее. Название метода диагностики психических расстройств: «Тестирование в процессе беседы для выставления первичного диагноза». На это уходит от тридцати минут до нескольких часов плюс консультация психолога.
Ну зачем психиатру две профессии пациента для выставления одного диагноза? Хватит и одной. Правда, способ сделать тебя психом русский врач отыскал безошибочный. Оправившись, Журавлев спрашивает.
– Почему вы ушли?
Он весь превратился во внимание. Не проворонить бы маниакально навязчивые депрессивные состояния, вызывающие тягу к перемене мест. Неуживчивость, асоциальное состояние психики и поведения в коллективе налицо. Надо же, год проработал и побежал!
– Ушел, да и все.
Журавлев не отступает. Еще мгновение и диагноз будет поставлен.
– Так, почему вы ушли? – в интонации появляются стальные нотки.
Объяснять, что заставил уйти духовник и иже с ним, не стал. Мне откровенно игры разума в желтом доме стали надоедать.
– Работа рядом с домом. Колония за городом. Далеко ехать.
– Хорошо. Работали в техникуме. Дальше что?
– Восемь уроков в день и по субботам. Нервные перегрузки, недосыпание. Через год открылись старые болячки.
– И что?
– Работал больным, дисбактериоз не вылечили. Боли. Вздутие. С каждым годом все хуже и хуже. В итоге рассчитался.
– И? Не работали?
– Нет. Не работал.
– Чем же вы занимались?
– Лежал. Боли (о том, что восемь лет стоял на подсвечниках – день в день – ни слова, иначе ты точно выйдешь с Театральной «невменяемым в депрессивном или суггестивном состоянии»).
