Три

скачать книгу бесплатно


Не знаю почему, но когда его не было рядом, я словно не позволяла себе по-настоящему расслабиться. Не решалась включить подаренный им проигрыватель на полную мощность, не хотела танцевать и петь. Без него я как будто не могла быть собой. Когда дома был Лип, моё настроение всегда было лучше, словно он заполнял пустоту внутри меня, словно он был моей отвалившейся частью души, потерянной на долгие годы.

– А ведь в этот раз мы зашли не просто так. Собирайся, тебя ждёт хозяин книжного! Лично вручишь ему свою книгу. Он обещал, что прочитает её. И если разглядит хоть долю того, чем история заинтересует читателей, то возьмёт всю коробку на продажу.

Я опешила.

– Только будь доброжелательна, улыбнись ему, скажи пару комплиментов.

– Это ещё чего? Не буду я унижаться перед ним!

– Это не унижение, так делается бизнес.

– Пф-ф! Даже и не знаю, радостные ли ты мне принёс вести.

– Отчего ж не радостные?

– Ну ты много лестного, – я пальцами указала кавычки, – говорил про него.

– Да, говорил много вещей, которые характеризуют его как зазнавшегося сноба, категоричного человека, идеалиста, но он мой хороший знакомый, он так же как и ты любит книги, крутится в тех же кругах, что и ты. Что с того, что некоторые его качества тебе неприятны и непонятны? Разве цена так высока ради дела твоей жизни?

– Ты прав. Ты как всегда чертовски прав! А я неисправимая ханжа.

– Нет, ты просто потерянная душа, которая отказывается принимать этот мир, пока не примет себя.

– В то время, как этот мир принимает её, – ворвалась в разговор Катерина. Если честно, то от этой молчаливой Белоснежки я и не ожидала ничего внятного, но её слова меня тронули.

– Действительно, – по-доброму произнесла я. – Боже, как же мне порой за себя стыдно! Этот мир даёт мне так много, а я отказываюсь принимать его дары.

Двумя часами позже я обрела статус писателя, чьи книги теперь стоят на витрине книжного магазина. Стоило только отодвинуть свою гордость, натянуть улыбку и из гадкого утёнка превратиться в обольстительного лебедя. Мне пришлось всех обмануть: хозяина книжного, своих друзей и себя. Мне пришлось поверить в сказочного персонажа, которого я создала из себя, и я поверила в него так сильно, что никто и не заметил подмены.

Перед визитом в книжный я выпила рюмку коньяка, потом вторую, выкурила три сигареты. А после почистила зубы с такой силой, что мои дёсны закровоточили. Я нанесла на себя лучший парфюм, надела белую шёлковую блузу и собрала волосы в пучок на затылке. Тогда Никита подошёл ближе, осудительно взглянул на меня и расстегнул две верхние пуговки на блузке, а после растрепал мой пучок и выдернул из него две кудрявые пряди. После он достал из коробки книгу и сунул её мне в руки.

– Не прячь себя, – сказал он.

Потом мы позвонили Богдану, и он тут же примчался за нами на своей повидавшей жизнь машине. Оказалось целым испытанием вместить четверых человек в его старую тойоту, которая была и без того забита художественными атрибутами. Так с нами ещё ехал мольберт, чемоданчик с краской, два холста А3 размера и моя тревожность. Последняя занимала больше всего места.

Высота 6 метров

Санкт-Петербург, «Книжная лавка»

Перед тем как попасть внутрь, я какое-то время нервно мялась у витрины магазина, но в итоге просто открыла дверь и вошла. Не знаю, что со мной случилось в тот миг, но вошла я уже другим человеком. Я сказала владельцу, что впечатлена его вкусом на книги, обронила пару фраз об интерьере. К слову, интерьер и вправду мне нравился, здесь я не соврала. Мужчина лет сорока был польщён моими словами, возможно, поражён красотой, которую Лип выставил наружу. Чувствовала я себя последней сволочью, ведь презирала таких, как этот седоволосый в мятой ситцевой рубахе. От него пахло по?том и типовым мужским ароматом «Дыхание свежести» или «Голубая лагуна». Он всё время отпускал заготовленные им ранее фразочки и был особо горд собой, считая, что я сочту его отрепетированное красноречие привлекательным и уместным. Я была не в восторге от мысли, что отдаю свою книгу в место, которым владеет высокомерный сноб. И всё же шла на это, ради мечты, которая всё никак не могла сбыться.

Я грезила о том, чтобы мои книги стояли на тех же полках, где стоит современная отечественная проза – рядом с лучшими представителями, рядом с настоящими талантами. Как же мне хотелось дать читателям возможность не платить за пересылку, не ждать несколько недель, пока до них доберётся книга. Я так хотела сократить время и расстояние между историей и читателем. А ещё я хотела получить такую возможность с достоинством и трепетом в груди, но получила её через лесть, ложь и свою внешность.

Моя группа поддержки – Богдан, Никита и Катерина – стояла за окнами, но я ни разу не взглянула на них. Я просто сделала вид, что на всей земле мне важен только этот человек напротив. Всё было как в тумане – словно сон, который помнится первые пары минут бодрствования, а потом забывается. Так и я запомнила лишь его слова: «Верочка, вы изумительны! Я с радостью буду продавать вашу книгу. Привезите мне ещё экземпляры». Он даже не стал её читать. Взял те три экземпляра, что я привезла с собой, и сразу выставил их на полку рядом с книгами издательств. Это было дорогое место, не знаю, что он этим жестом хотел показать, мне же было жутко неловко. Он поступил настолько легкомысленно, и казалось, что он сам не ожидал от себя подобного.

Выйдя из книжной лавки, я не могла дышать. Что мне делать? Радоваться? Кричать от счастья? Но моё тело ослабло, а сердце бешено билось, словно я пробежала марафон. Я чувствовала, что добром всё не кончится. Не от чистого сердца это всё, не от чистого…

Весь оставшийся вечер был посвящён мне. Вино, вкусная еда и новая пластинка Армстронга[11 - Луис Дэниел Армстронг – американский джазовый музыкант, трубач и вокалист. Введён в Зал славы премии «Грэмми». Оказал одно из наибольших влияний на развитие джаза и внёс значительный вклад в его популяризацию во всём мире. Википедия, прим. автора.], которую Богдан приобрёл заранее, чтобы поздравить меня. Откуда он мог знать, что моя книга окажется на полке книжного? Да ниоткуда! Просто Богдан всегда имел при себе что-то важное, нужное именно в конкретный момент: конфеты в кармане, плед с бутылкой вина в багажнике, случайно найденную сигарету в бардачке. Последним, что он подарил мне, была пачка пластырей, когда я стёрла ноги, и вот сейчас – пластинка. Пусть он и приготовил её заранее, неважно – для утешения после проигрыша или для поздравления с победой, но его заготовка была искренней, в то время как заготовленные речи владельца книжной лавки были фальшивы, раздуты и надуманны. Я была тронута подарком Богдана. Это очищало меня. Кто-то радовался вместе со мной. Эти люди с широкими улыбками, пьяными глазами и открытым сердцем приносили в мою жизнь верный смысл.

– Почему мы всегда обо мне? В последнее время я только и чувствую себя огромной проблемой. Такой гигантской. – Я растягивала слова, внимательно наблюдая за тенью, которую отбрасывали мои руки на стене. – Словно на всём этом свете важна только я, а все остальные – это тени, которые не чувствуют боли. Пустые молчаливые тени, что тянутся за мной. – Я посмотрела на Богдана: в его наполненные солнцем глаза. И разглядела в них разочарование. – Ты не думай обо мне плохо, я не считаю тебя своей тенью. Я как раз о другом! Вы же не пустышки, вы же мои друзья, живые прекрасные души, а говорим мы всё обо мне да обо мне. – Разочарование на лице Богдана сошло на нет, или мне просто хотелось так видеть. – Неужели в этом мире плохо только мне? Так не бывает! – Я продолжала плавно водить руками в стороны, изображая на стене неудачный театр теней. – Я плохая подруга, плохой писатель. – Посмотрела на тени. – Плохая актриса.

– Твоя боль настолько велика, что сознание просто не даёт тебе болеть ещё за кого-то другого. – Богдан остановил одну мою руку и крепко сжал её.

– Я должна быть сегодня самой счастливой. Я так выложилась перед хозяином магазина, так постаралась быть не собой. И это гнетёт меня. Меня многое гнетёт, многое тревожит… И так мало вещей, действительно волнующих мою душу. Например, сейчас для меня важно: писательство, наша отличная команда и, наверное, всё, – я хмыкнула. – Мои друзья делают для меня так много, большие поступки, а я даже и не знаю, где у кого болит. – Я забрала свою руку из ладони Богдана и вернула её танцевать бессмысленный танец.

– Сказать правду, где болит? – спросил Богдан.

Я молча посмотрела на него и наконец опустила свои руки. Мой собеседник в который раз взглянул на оранжевую стену – на тень, что отбрасывал каштан за окном. Вдохнул полной грудью, затем опустошил лёгкие и снова сделал глубокий вдох:

– Все мы чужие, далёкие в своих головах и странах, – сказал он. – Все мы одиноки в своём городе. В чужом далёком многоквартирнике. – После Богдан устремил свой взгляд на меня и я продолжила:

– Все мы повторяемся. Пишем себя заново. – Я заставила его улыбнуться.

Богдан неспешно коснулся пальцами моих губ. И я замолчала, тогда он продолжил импровизацию.

– Но забываем главное – мы забываем стирать. И как же иногда хочется закинуть себя в барабан и прокрутить на полной мощности… – Он убрал ладонь от моего рта и с силой сжал её в кулак, интонацией выделяя последние слова: – дочиста, добела! Как иногда хочется, но так никогда не сбудется. Нам некому здесь довериться, нам не о чем говорить. Когда-нибудь всё изменится, но главного не изменить.

«Когда-нибудь всё изменится, но главного не изменить», – повторила я про себя. И вправду время так скоротечно, а мы только и делаем, что разрываем себя на части изнутри. Хотим ли мы освободиться или, может, самоубиться? Ответ на этот вопрос не знает никто. Но одно из его слов я поняла точно: даже такая художественная душа, как Богдан, душа, что, казалось, осознала, как явить свою сущность через холст и масло, требовала чего-то бо?льшего. Того, что никогда не сбудется.

Какими были его самые смелые мечты? Казалось, что мы были так близки, но как и с Никитой – мы были незнакомцами.

– Тебе одиноко? – спросила я.

– А тебе? Ты сама окружила себя людьми, которые похожи на тебя больше, чем ты думаешь.

– Да у меня только ты и Лип, – усмехнулась я. Подумала о знакомой, которая иногда подбрасывала мне работу, но мы никогда не делились друг с другом чем-то личным. Я не могла поставить её рядом с этими двумя балбесами по степени важности. – Ну и ещё Миша, но мы с ним не так близки.

– Ты и Лип, – серьёзно сказал Богдан тоже, что и я, но говорил он о себе. Мы были похожи намного больше, чем я думала. Оба ревностно относились к друг другу, нашему общему другу и своему творчеству. – Лип, ты и мои картины. Я ведь вправду люблю каждую из них, люблю и помню каждого, кого я рисовал когда-то.

Я затаила дыхание, ведь казалось, что он наконец-то произнесёт «люблю тебя», но что-то всегда останавливало его, и в этот раз Богдан сказал:

– Когда-то я рисовал тебя.

– Я храню тот портрет. – Я растерялась и указала на книжную полку, где между томиков особо ценных изданий стоял мой обрамлённый портрет. – Но ты и так это знаешь.

Заметив, как серьёзные глаза Богдана подобрели, я расслабилась и с улыбкой вспомнила нашу первую встречу в галерее, когда я выделила его из толпы. Вспомнила наше первое свидание с Никитой, когда он решил, что было бы здорово, чтобы Богдан нарисовал меня. Поэтому Лип и отвёл меня в академический парк рядом со школой искусств, где учился Богдан. Именно там, сидя на лесенках колонны, возведённой к пятидесятилетию академии художеств, Богдан запечатлел меня на бумаге.

– Мне приятно, что он там. Рядом с изданиями Керуака и Гёссе.

– Там то, что я люблю больше всего. – Моё сердце сжалось настолько сильно, словно я обронила фразу, которую берегла всеми силами под надёжными замками, где-то в самой глубине своей души.

За стеной раздался женский стон. Это была Катерина. Мы слишком надолго оставили их одних, и жажда любви взяла верх. Я привыкла к подобным стонам в своей квартире. Я понимала их. Чувствовала их. Моё тело так или иначе отзывалось на эти звуки, но не ревностью, лишь приятной ностальгией и радостью. Парочке за стеной было хорошо, а я любила, когда кто-то из нас наслаждается этой жизнью.

– Почему ты рядом с Липом? Он же порой бывает таким безрассудным, невыносимым, самовлюблённым негодяем. Таким развязным нахалом, до неприличия… – Стон за стеной стал более интенсивным, из-за чего я немного сбилась с мысли. – Ну вот, что и подтверждает мои слова. Они же ничуть не стесняются, – сказала достаточно громко, чтобы эта дикая парочка за стенкой услышали меня.

– А ещё бывает доброй, понимающей и до боли родной душой, – перебил меня Богдан. – Он тот человек, который должен быть в жизни каждого. Это не обязательно будет положительное событие в их жизни, но тот ценный опыт, который люди вынесут из общения с подобными негодяями, стоит всех бед и горестей, что свалятся на их головы.

– Ты прав. – Я на самом деле так думала.

– Он чёртов демон! Воплощение греха и благодати на земле. Существо, созданное Богом. Он – это равновесие. Концентрация плохого и хорошего, связующее звено, которое удерживает рядом с собой пропащие души, показывая им обе стороны этого мира. – Богдан вновь коснулся рукой моих губ, но в этот раз нежно провёл вдоль и задержал свою тёплую ладонь на моей шее.

– Действительно! Вряд ли бы человек достаточно просветлённый стал тратить своё ценное время на беседы с Липом. Он бы считал себя выше его. Это не привело бы ни к чему хорошему. Человек же ниже никогда на километр бы не приблизился к Никите. Этот простак бы струсил, – я продолжила диалог.

– Мы с тобой – это те самые потерянные души в объятиях демона. Мы так красиво живём, творим… Мы расцветаем, но наши тонкие натуры с такой же силой пронзает боль, самокопание и вина.

Мне до дрожи были приятны его касания. Богдан держал свою руку на моей шее, и ему без слов были ясны мои чувства. Дыхание выдавало меня. Я хотела быть ближе к нему. Хотя бы просто обнять. До встречи с Богданом я испытывала лишь сексуальное влечение к своим партнёрам, а рядом с ним я жаждала испытать ту любовь, о которой пишут в книгах, которую восхваляют поэты. Ту любовь, которой любят мужчина и женщина. Любовь, не терпящую третьих лиц. Любовь только для двоих.

– Спасибо, что был сегодня рядом… – Я закрыла глаза и прошептала: – Я это ценю.

– Я всегда рядом, – таким же шёпотом ответил Богдан.

– И мы опять вернулись к разговорам обо мне! – Я открыла глаза и посмотрела на Богдана.

– Я рассказал тебе о своей боли, но ты её не поняла. Неужели это никогда не сбудется? – с досадой в голосе произнёс он.

– Если я не поняла, то точно почувствовала.

Я взяла его руку, которая до этого всё ещё обнимала мою шею, и поцеловала её. Прильнула к Богдану и, уставившись в его глаза, замерла в ожидании того, когда несбыточная мечта станет реальностью.

И он поцеловал меня.

??

Кафе «Сюли» мало чем отличалось от любого придорожного заведения. На первый взгляд не было в нём чего-то примечательного, особенного – обычное придорожное кафе. Но долгая дорога как будто прибавляла ему красок, и оно казалось путникам оазисом в пустыне.

Виктория, которая появилась на пороге кафе почти перед самым закрытием, тоже испытала на себе этот магнетизм, что многих притягивает сюда. Выглядела она уставшей, её льняное оранжевое платье было помято, длинные тёмно-русые волосы небрежно заплетены в косу, явно тяжёлый кожаный чемодан испачкан в дорожной пыли. Виктория поставила его у двери, достала оттуда небольшую сумочку, оглядела помещение и направилась в уборную. В зал она вышла уже более свежей, теперь её волосы были аккуратно причёсаны, а на лице появился румянец. Девушка заняла один из столиков и принялась изучать меню.

Сюли подошла к ней не сразу – дала время отдохнуть и подумать. Ей было приятно, что столь юная особа так уважительно отнеслась к заведению – сначала привела себя в порядок и только потом собралась приступить к еде. Подойдя ближе к девушке, чтобы принять заказ, Сюли уловила аромат её парфюма и сразу растаяла.

– Если не секрет, куда держите путь? – не сдержала своё любопытство Сюли, записывая в блокнот яблочный пирог и чёрный чай.

– Скорее откуда. Я возвращаюсь домой, – ответила Виктория. – Уже поздно. – Она посмотрела в окно, но увидела там лишь своё отражение. – Не знаете, где тут можно остановиться на ночь?

– В нашей глуши нет гостевых домов. В километрах двадцати отсюда ближайший. – Сюли убрала блокнот в фартук и спросила: – Пирог греть? – потом уточнила: – Вся выпечка у нас готовится утром.

– Да, пожалуйста. Я подожду, – ответила Виктория и растерянно посмотрела на свой чемодан, брошенный у входа.

Через какое-то время дверь кафе снова открылась. Причём с такой силой, что колокольчики, висевшие в проёме, подлетели и ударили в потолок.

– Опять?! – возмутилась Сюли.

– А ну пошевеливайся! – приказал старик пацану, которого тянул за собой, держа за воротник. – Садись! – скомандовал он. – Смотри на часы! Время позднее, а ты шаришься. И что тебе дома не сидится? Тут дорога, не место тебе здесь! – громко продолжал старик. – Застал его в кустах у окна. Нехорошо подглядывать!

– Он ребёнок, ему любопытно, – вмешалась Виктория.

– А вы не лезьте не в своё дело! – фыркнула Сюли, окинув всех недовольным взглядом, глубоко вздохнула и вернулась за столик, который едва виднелся из-за барной стойки. Потом принялась дальше разбирать бумаги.

Кухарка в этот момент молча поставила перед Викторией подогретый пирог и крепко заваренный чай.

– Дома папа, – робко ответил мальчик.

На какое-то время все замолчали.

– Вернулся? – раздосадованно спросил старик.

– Угу, мама сказала подождать на улице.

– И давно?

– Не знаю. Может, пару часов, – неуверенно ответил мальчишка.

– Не обманываешь? Небось с самого утра шаришься, – насторожился старик.

– Конечно, пару часов. Будь дольше, то вся округа уже была бы в курсе, что его выпустили! – вклинилась в разговор кухарка, которая протирала столы. – Наверное, голоден? Иди садись за стол, я как раз разогрела пирог.

– Я запишу на твой счёт. – Сюли открыла тетрадь и внесла к основному долгу кухарки ещё и кусок пирога.

– Разумеется, – недовольно ответила та.

– Мы скоро закрываемся! – Сюли намекнула всем присутствующим, что пора бы уже закончить с едой и покинуть кафе.

– Я собираюсь выпить пива. Мальчишка и эта молоденькая красавица доедают пирог. Та парочка у стены явно выпьет ещё по бокалу. Не будь такой ханжой, Сюли, тебе не к лицу. – Старик уселся на барный стул, Сюли поставила перед ним бокал пенного.

– По одному бокалу, – недовольно фыркнула она.

– Вечно ты упрямишься. Вся в мать!

Виктория краем уха слушала разговор за барной стойкой. Она поняла, что у неё есть ещё немного времени для отдыха, чему она была рада… Ведь ей некуда идти. Сюли и не догадывалась, что своими словами убила в Виктории всю надежду на сон этой ночью. Девушка знала, что автобус приедет только утром. Да и в кафе она пришла лишь потому, что опоздала на последний рейс. Виктория надеялась, что сможет найти ночлег, а по итогу впустую потратила деньги: ведь в её чемодане и так лежал скромный ужин. Этим вечером ей больше ничего не оставалось, кроме как сидеть на диванчике у окна и ждать, когда её попросят покинуть заведение. Она медленно жевала пирог и внимательно осматривалась вокруг. Ей не давал покоя мальчишка: она чувствовала, что дома его не ждут. Как и её никто не ждал. Викторию не приняли в педагогическое училище, она не подходила для такой роли. И теперь она вынуждена ехать домой. Как она сообщит родителям, что все их старания напрасны? Кто вернёт им деньги, которые они вложили в её обучение в музыкальной школе? Нет, домой ей точно не хотелось возвращаться. Виктория не могла расстроить родителей…

Пирог тем временем кончался, как и пиво в бокалах посетителей.

– Знаешь, Сюли, тебе бы не помешало узнать у своего поставщика, что за пиво они привозят. Дрянь редкостная, – заметил старик.

– Не нравится – не пей! – дерзко ответила Сюли.

– Ишь ты! Словно у меня есть выбор. Только ты тут и наливаешь. Вот и пользуешься этим. Нехорошо это, нехорошо.

– Ну давай, скажи, что я вся в мать!

– Не скажу. У Айминь вкус был получше, – язвительно сказал старик. – Ты вся в отца. Тот тоже ни черта не смыслил в пиве!

– Скажи это ему в лицо. – Сюли заметно погрустнела. – Давненько ты не навещал его. Он уже совсем стар.

– К слову о родителях. Нельзя мальчишке сегодня домой. Бог знает, что у них там творится, – встряла в разговор кухарка.

– Это не наши проблемы, – Сюли развела руками.

– Сюли, тебе не помешало бы быть более сдержанной. Мальчишку жалко, но у него есть дом. Я провожу его, посмотрю, всё ли в порядке. Эй, – старик окликнул мальчика, – доел? – Тот кивнул. – Пошли, провожу тебя.