banner banner banner
Самая страшная книга. Холодные песни
Самая страшная книга. Холодные песни
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Самая страшная книга. Холодные песни

скачать книгу бесплатно

Одран закричал, не смог сдержаться. Кошмар снова змеился рядом. В изгаженной нефтяным маслом воде.

Он всматривался, но ничего не видел. Слева раздался всплеск. Озноб стянул кожу, превратил ноги в неудобные ходули.

Кто-то позвал его. Позвал нежно и в то же время властно. Душа кочегара ушла под мутную воду. Он снова закричал, чтобы вытошнить необъяснимый страх.

Всплеск. Теперь за спиной. Одран обернулся и увидел, как перед вентилем предохранительного клапана, перед манометрами с мертвыми стрелками взметнулся чешуйчатый хвост. Поднял тучу брызг и скрылся под маслянистой пленкой.

Огромный хвост с черным плавником. Такой хвост мог принадлежать рыбе размером с взрослого человека.

У Одрана не получалось сделать вдох. Возле правого бедра снова кто-то проплыл, кочегар почувствовал движение, угрозу, чужой тошнотворный интерес. Давясь криком, он медленно повернулся к переборке, с которой дымовая труба сорвала все трапы.

Над водой плясали тени. В затапливаемом машинном отделении Одран был не один. Что-то проникло в котельные через пробоину.

Одран подумал об акуле (хвост, что он видел несколько секунд назад, не был акульим, и кочегар почти жалел об этом), осмотрительном хищнике, который способен подолгу кружить рядом с жертвой, уменьшая круги, утверждаясь в своем превосходстве. Кочегар почти видел в темной воде длинное акулье тело. Рыба готовилась к атаке: горбила спину, опускала грудные плавники, нетерпеливо двигала хвостом. Что случится секундой позже? Оглушающий удар? Скальпирующий укус?

В колено Одрана что-то ткнулось, несильно, словно нос собаки. Кочегар стоял в воде, ни живой ни мертвый от паники и ужаса. Его сердце безысходно колотилось, в горле застрял комок воздуха.

Вода забурлила. Мазутное пятно перед Одраном порвалось, и на поверхности показался гигантский хвост, а затем спина неведомой твари, покрытая уродливыми горбами. В развороченную крышу смотрела тающая луна, и в ее скудном свете Одран видел, как всплывает и снова исчезает в воде воплощение черного безумия.

Он не мог умереть здесь… рядом с этим…

Насыщенный паром воздух обжег легкие. Машину раздирал жуткий гул. Механизмы варились в каскадах воды. Попробовать нырнуть в пробоину и выбраться у борта? Нет, не при таком напоре воды, в которой к тому же плавало… плавали…

Выхода нет. Выхода нет. Выхода нет.

Шум утих. В голове остался лишь плеск воды. Казалось, ад затаил дыхание. Одрана охватило неестественное оцепенение, хрупкое и едкое, оно разбилось, как только кочегар почувствовал более смелое касание, почти укус. Он закричал и ринулся к вентилятору.

Мысль о трубе вентилятора манила спасением. «Скоб-трап, в трубе есть скоб-трап! Он ведет на палубу, я выберусь, выберусь!»

Крен парохода затруднял движение, Одран будто взбирался на холм – на холм из рифленого железа, который уходил под воду. Машина щетинилась маслянистой сталью, путь преграждали балки и валы; он переваливался, подныривал.

У первой топки его настигли.

Хвостатая тварь ударила в пах, точно собираясь покончить с кочегаром столь унизительным способом. В его мошонке произошел небольшой взрыв. Боль сменилась облегчением, когда Одран увидел, что его атаковал не монстр, а старший механик… Голова мертвеца врезалась в его яички, вернее, он сам налетел на серый череп, рядом с которым на лоскуте кожи плавало оторванное ухо.

Судно дрожало – посмертные конвульсии, потому что все было кончено с того момента, как Одрана вышвырнуло из койки. Для лайнера – да, для кочегара… кто знает? Он был по-прежнему жив, пускай и с ушибленными яичками.

Не паниковать. Только не паниковать.

Машинное отделение превратилось в огромного пса, который вылизывал лицо Одрана горячим языком. Раз или два кочегар слышал за спиной всплеск, но не оборачивался. Вперед, вперед…

Оказавшись в вентиляционной шахте, Одран заплакал от облегчения. Слезы текли по грязным щекам. Ладони кровоточили, на приваренных к внутренней поверхности трубы скобах оставались лоскуты кожи. Он взбирался и взбирался: скоба, еще скоба, еще… Кто-то лез следом, но тяжело и медленно, словно не имел ног. Одран смотрел только вверх. Потому что внизу карабкалось нечто неправильное, несовместимое с рассудком.

Через две минуты – длинные, бесконечные – Жозеф Одран вывалился из раструба вытяжной трубы на деревянный настил палубы. Тут же приказал себе подняться на ноги.

Он оказался около тамбура, надстроенного над люком машинного помещения. Створки двери были распахнуты. Внутри, на ящике с ветошью, сидел человек. Скорее всего, кто-то из кочегаров или масленщиков, тот, кто успел взобраться по трапу до падения дымовой трубы. Глаза неподвижные, мраморно-холодные, лицо в каменноугольной пыли и свежей крови, не узнать. Кочегар или масленщик курил. Одран шагнул в тамбур, тронул бедолагу за плечо. Тот дернулся, поднес к трещине рта папиросу (Одран увидел пеструю от нефти, искалеченную кривошипом кисть) и затянулся, продолжая пялиться в невидимую точку. Из черепа, над правой бровью, торчала шляпка заклепки.

Одран отступил и осмотрел палубу.

Увиденное лишило его всякой надежды.

Настоящие чудовища были здесь, наверху, под рваным предштормовым небом.

ХЕНДЕРСОН

Оскар Хендерсон, капитан парусника «Кромантишир», стоял на палубе в туманной ночной тишине. Тишина… К голосу бегущего по волнам английского барка капитан давно привык, как к ударам собственного сердца.

По палубе скользила улыбка луны. Судно приближалось к району легендарного «острова призраков» Сейбл. Об этом говорили не столько карты, навигационные приборы и опыт Хендерсона, сколько непроницаемая дымка, вековая печаль океана. Про`клятый остров почти всегда кутался в туман, маскировал в густом мареве ловушки песчаных отмелей.

Но капитана тревожила не близость коварного Сейбла, а идущие навстречу, со стороны американского берега, суда.

С севера наползала крутая черная зыбь. Час назад Хендерсона разбудил вахтенный штурман – ухудшилась видимость. Чертов туман! «Кромантишир» шел правым галсом, шестиузловым ходом; полуслепой, но грациозный.

Ночной ветер набивал нижние и средние паруса, облизывал зарифленные брамсели. Горн на носу барка издал протяжный звук – струя воздуха, пропущенная ручным насосом через рожок, ударила в вибратор, – и капитан вздрогнул. Туманный сигнал давали каждые две минуты.

Потоптавшись у борта, Хендерсон направился на ходовой мостик.

За штурвалом стоял плечистый парень с красным лицом и рыжеватыми волосами. Вахту нес Александр Стюарт, третий штурман. Он приветствовал вставшего справа капитана.

– Туман, – сказал штурман со значением.

Капитан пригладил широкой ладонью черную бороду.

– Сейбл, Стюарт, – отозвался он, глядя в ночь, – треклятый туман острова Сейбл.

Напевный говорок Хендерсона странным образом противоречил его внешности, пропитанной солью и романтизмом дальних плаваний.

– Вы ведь знаете, как прозвали этот остров? Слышали хоть одно из его черных имен?

– Да, сэр. Кладбище Северной Атлантики, – ответил Стюарт без раздумий.

Капитан кивнул:

– Так и есть. А еще – Остров призраков, Пожиратель кораблей, Сабля смерти, Кладбище тысячи капитанов… – Он замолчал, будто тяжесть имен легла проклятием.

«Кладбище тысячи капитанов» – эхом звучало в голове Хендерсона. На столь мрачную репутацию Сейбл наработал сполна.

– Недавно вот столкнул два немецких парохода…

– Столкнул? – Стюарт покосился на капитана. – Остров, сэр?

Но не получил ответа. Капитан продолжал:

– Что интересно, пакетботами владела одна компания. Капитаны даже дружбу водили. «Гейзер», под командованием Моллера, вмещал две тысячи тонн. А «Трингвалла», за штурвалом которой стоял Ламб, – две с половиной тысячи. Капитаны слишком поздно заметили друг друга, а всё туман, высокий, выше грота. Моллер и Ламб успели дать машинам «стоп», но пароходы шли на полном ходу… Вы видите их, Стюарт? Видите неизбежность их жуткой встречи?

Штурман видел. В странном оцепенении смотрел он на капитана, словно на месте Хендерсона стоял Моллер или Ламб, только что рванувший рукоятку машинного телеграфа в положение «Стоп».

– Черт подери, это был явно не их день! Ламб положил руль на левый борт, а Моллер – на правый, точно сговорились! «Трингвалла» протаранила «Гейзер», как осадная машина – ворота крепости, ударила в борт позади грота. Пакетбот Моллера рассекло пополам, и если есть в этом преувеличение, то совсем малое. Семь минут – вот что осталось у «Гейзера». Семь минут на плаву. С парохода удалось спустить всего три шлюпки, одна опрокинулась. Океан забрал сто душ. От такой же печальной участи «Трингваллу» спасла таранная переборка. Судно черпало воду, но держалось – достаточно, чтобы ему улыбнулась удача. «Трингвалла» встретила «Висланда», южноамериканская линия, и Ламб пересадил на судно пассажиров и команду. Больше полутысячи человек! А если бы и они пошли ко дну?..

Капитан замолчал. Не мог избавиться от дурного предчувствия. Рассказ о столкновении пароходов – храни Создатель души погибших! – только усилил волнение. Хендерсон, чувствуя цепкий взгляд штурмана, хотел было продолжить, но услышал шаги, осторожные, почти извиняющиеся шажки, которые могли принадлежать лишь его жене.

Сигнал туманного горна ушел в хмарь. Женщина поежилась:

– Оскар, этот звук… Он разбудил меня.

– Всего лишь пущенный по трубе воздух, дорогая. Как дети?

– Спят.

– Проводить тебя до каюты?

Она всматривалась в густое марево впереди бушприта «Кромантишира», точно хотела разглядеть в нем… кого-то…

– Мне снилась Рени, – тихо сказала жена капитана.

…кого-то… их мертворожденную дочь. Сердце Хендерсона окатило ледяной водой.

– Смотри, Оскар, этот туман! Он словно стена, преграда, ловушка… Он не хочет, чтобы мы видели…

– Не говори глупостей, океан в этих местах всегда укрыт туманом.

– Но вдруг мы столкнемся с другим судном.

Супруга не спрашивала, она… Хендерсон отметил взволнованное лицо Стюарта. Капитан постарался сделать так, чтобы голос звучал уверенно:

– Это односторонняя трасса. Другие суда могут быть за нами и перед нами, но все они плывут в одну сторону. Возвращайся к детям, дорогая, а когда прибудем в Филадельфию, вместе посмеемся над твоими опасениями.

Женщина обхватила себя руками. На ней было простое, но изящное платье из узорчатой ткани с длинными рукавами и подчеркнутой талией; юбка струилась по бедрам и почти касалась палубы. Широкую шляпу украшали ленты и перья.

– Оскар, я боюсь. У меня плохое предчувствие.

– Ты просто не выспалась, – ответил капитан. – Смотри, уже светает.

Так и было. Мучительно рождалось утро. Туман распался на мутные полосы, сделался менее густым и опасным. Стараясь согреться, жена капитана принялась ходить по палубе. Два раза она останавливалась у фокмачты и прятала лицо в ладони, ее плечи тряслись, но затем она резко вскидывала голову и с истеричной решимостью шла дальше. Туда и обратно. Туда и обратно.

– Силы небесные, – произнес штурман, – ваша жена, капитан, она…

– Бланш просто напугана, – отрезал Хендерсон. – Туманом. Тяжелыми снами.

Когда к корме барка приближался стук каблучков, Стюарт косился на женщину. Он был тайно влюблен в супругу капитана. Влюблен в ее миловидное лицо цвета морской пены, грустное, изящное. Влюблен в ее тонкую шею, скрытую высоким воротником. В ее светлые пряди. В ее походку и голос. В ее имя: Бланш, Бланш, Бланш…

Штурман понял, что женщина стоит перед ним: его мечта, его наваждение, соль на его глазах; и, о силы небесные, как же она хороша. Ее глаза оттенка темно-зеленого жемчуга прятались в тени шляпы. Бланш смотрела на него… Она спрашивала…

– Хочешь услышать песню глубокой воды? В ней живут мертвые киты, чьи скелеты облюбовали дети придонной королевы. В ней тонут корабли. В ней жены капитанов облизывают члены матросов и офицеров. Хочешь услышать эту песню? Я спою ее для тебя, Александр, лишь для тебя.

Стюарту показалось, что ему срезали лицо, – оно горело, глаза застилала алая пелена. Он плохо понимал, что ему сказала Бланш, ее приглушенный голос был странным, пугающим, будто что-то мешало ей говорить… или говорило за нее.

Штурман дотронулся до своего лица, сухого и пылающего от стыда, от непонимания, от осознания того, что рядом стоит капитан и он слышал эти безумные, непристойные слова своей жены. Слова, которые не только ужаснули, но и возбудили Стюарта.

Ладонь стерла красную муть, зрение вернулось к штурману, и он увидел свою тайную любовь. Женщина стояла спиной к нему, глядя в туманную даль. Она обнимала себя за плечи и едва заметно раскачивалась.

Почему молчит капитан?

Стюарт повернул голову к Хендерсону. Тот ответил задумчивым взглядом и обратил лицо к жене. Он что, не слышал того, что сказала Бланш? Почему он смотрит на нее с тревогой, а не с яростью? Почему они оба делают вид, что ничего не произошло?

Штурман почувствовал тошноту. Неужели он все выдумал? Чертов влюбленный безумец, грезящий наяву… Но почему воображение подкинуло не взмах руки, взгляд, воздушный поцелуй или несколько ласковых слов?.. Почему оно родило этот чужой голос и пропитанное бесстыдством предложение?..

– Оскар, ты слышал? – обернулась Бланш к мужу. «Ты слышал, что я сказала Стюарту? Я предложила облизать его член», – пронеслось в голове штурмана.

– Что слышал? – спросил капитан.

– Гудок… там, впереди. Я думаю, это пароход.

Хендерсон и Стюарт прислушались.

– Тебе показалось, – произнес капитан.

– Я слышала пароходный гудок, это был он. Я уверена. Ты ведь знаешь мой острый слух, Оскар.

Хендерсон хотел успокоить супругу, возможно, снова предложить проводить в каюту, но Бланш резко развернулась и, не глядя на него, прошла мимо и стала спускаться по трапу. К каюте, где спали два младенца: младшие братик и сестричка мертворожденной Рени.

Руки Стюарта мелко дрожали. Рассудок дал крен, агонизировал. Он пытался осмыслить случившееся, воскресить перед внутренним взглядом призрак женщины, которая спрашивала: «Хочешь услышать песню глубокой воды?» Штурман хотел. Чтобы она спела, спела только для него. Даже если для этого придется спуститься на покрытое ракушками и костями дно, посинеть и разбухнуть от настырной воды.

Его чувства – едкое непонимание и обреченную решимость – перебил звук, который пришел из тумана и был очень похож на низкий голос пароходного гудка…

Капитан побежал вдоль левого борта к баку, где, навалившись на леерное ограждение над выступающим крамболом, стал вслушиваться в посветлевшую муть. Губы капитана шевелились – Хендерсон считал.

Не успел он досчитать до пятидесяти, как снова услышал гудок, ближе, яснее.

Ветер усиливался, волны разбивались о форштевень и хлестали по корпусу. Капитан сложил ладони рупором и прокричал:

– Эй, «воронье гнездо»!

Сверху, из корзины на фок-мачте, донесся зычный голос впередсмотрящего матроса:

– Капитан?!

– Хэлли, что видно?!

– Ничего, сэр!

– Смотрите в оба!

Океан принес новый, мощный звук. Гудок парохода. Сигналы разделяла минута.

– Большой! – крикнул капитан. – Большой!

Лицо Стюарта перекосилось от ужаса.