скачать книгу бесплатно
– Повезло Вам, Зоя Егоровна с батей. И руки золотые, и дом, и баню может построить. И спокойный такой…
– Ну, Коля спокойнее – кровь другая. Благородная. А у нас с Демьяном тоже, знаешь, дни бывали! Не такой он и ангел. Как шлея под мантию попадет, только держись! Все снесет на пути. Кстати, про баню напомнила. Мы, когда баньку построили, у соседей еще не было своей. И Паленые к нам приходили париться. Так повелось. Баню Демьян нам соорудил на славу. Сегодня как раз вот и затопим после работы…Он и лавки удобные в предбаннике сколотил, и вешалки под рукой. И все внутри обшито вагоночкой. Он же не торопится, все аккуратно делает, не спеша. Печка – загляденье, с камнями кругленькими. Он их откуда-то привозил. Однажды Паленые пришли в субботу, принесли салаты. Мы с Ниной синеньких натушили, вареники с карошкой и салом настряпали. Демьян, распаренный, обмякший в парной от жара и от выпитого, ушел в хату первым.
Я мужикам вареники варила. Они всплывали в кипящей кастрюле, я шумовкой поддевала уже. На столе стояла чекушка, мы после бани всегда с удовольствием пропускаем по рюмочке. Любим это дело. Я налила ему рюмки и сказала, как говорят в этих случаях: «С легким паром». Помню, он выпил, наколол на вилку тугой и писклявый огурец, он скрипнул так противно. Демьян рот приоткрыл, вдруг побледнел и напрягся. «Кто??!! – заорал он». Я посмотрела на вешалку, увидела мужской плащ, попятилась к стенке, сползла, присела. Знала его характер, начала придумывать варианты. Он поднялся надо мной, как зверь. Думала, прибьет или задавит. Помню, шептала: «Демьян, ни сном ни духом,..ни сном ни духом…» В это время в дверь постучали. На пороге появился брат Паленого, которого тот привел с собой в баню. Он сказал: «Извини, Демьян. Ты по ошибке в предбаннике надел мой плащ. Я естественно, поняла все и подбоченилась. Ох, я ему устроила!!…
И Клара тоже рассказывала про жизнь в своем доме, свои семейные истории. Тем не менее раздражение на молодую женщину периодически возникало: то приготовила не так, то зелень порубила слишком крупно, то просто не так прошла. Скандалы вспыхивали неожиданно и мгновенно, как медведь нападает без предупреждения об опасности. Со временем кричать стали уже обе стороны, так громко, что слышало дословно несколько дворов вокруг во все четыре стороны. Кричали до изнеможения, с оскорблениями, припоминаниями слабых мест и слов, сказанных в минуты откровений, что было еще обиднее. К матери постепенно присоединялась сестра. И бой оказывался неравным. Периодические ссоры были их образом жизни.
Чаще нападки происходили в отсутствии Николая – в магазине ли он был, в институте ли. Если он, приближаясь к дому, слышал крик, бежал вприпрыжку на помощь. Больше на улице так из соседей не кричал никто. Клара бросалась к нему:
– Я же ничего не сделала! Ничего не говорила. За что они меня?
– Вот и не отвечай ничего. Промолчи лишний раз.
– Я и не отвечаю…
Дома У Клары скандалы были не приняты. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ее мама, Полина Ивановна никогда даже голоса не поднимала. Кричать, чтоб слышали соседи, считалось позором. Это вообще позор – выставлять на обозрение чужих людей свою жизнь. Мама растила дочерей в заботе. Не лебезила перед ними, не сюсюкала, была в меру добра, в меру ласкова, в меру строга. Все было как-то гармонично, в равновесии. Как никогда, он хотела домой, к маме.
–…А ты потерпи. Это же мама. Она ничего плохого нам не хочет, – успокаивал жену Коля.
Интересно, что значило: не хочет ничего плохого? А что тогда значило для них плохо, если Это – еще хорошо? Батя, как мог, тушил эти вспышки. Начинал разговор на посторонние темы, уводил жену, а то и просто резко требовал прекратить ор. Свекровка все же слушалась мужа, утихала. И на какое-то время устанавливался покой. А потом ссоры возникали снова, но она старалась это устраивать уже без мужа.
Клара жила в доме свекрови с постоянным ощущением того, что вся эта жизнь временная. Это как в армии: надо пережить, дождаться дембеля и все перетерпеть.Через две недели после их приезда Зоя Егоровна начала присматриваться к Кларе: неловко встала – не закружилась ли голова? Не хочется завтракать – не тошнит ли по утрам? Но ни через две недели, ни через два месяца симптомов не было. Она ждала, когда Клара забеременеет, и строила разные предположения насчет того, почему этого не случилось до сих пор.
– Коля! Почему она не беременеет? – приставала она к сыну. – Вот я так и думала: она нечестная за тебя замуж вышла! Еще и аборты, наверное, делала!
– Мам! Ну, что ты говоришь такое? Перестань нести ерунду! Никаких абортов Клара не делала. Я –то лучше знаю.
– Тогда в чем дело? Отправь ее провериться. И сам с врачом поговори. А то я сама это сделаю!
– Мама…ведь времени не так много прошло, всего три месяца. Все в пределах допустимого.
Клара вышла в коридор и услышала этот спор. Снова ушла в свою комнату, и снова слезы до истерики.
– Коля! Да что ж я такого ей сделала? За что она на меня наговаривает?
Это оскорбление было самым обидным из всех, которыми свекровь колола до этого. При ее родителях она не смела и рта раскрыть против Клары. Одной поднятой вверх брови Клариного отца было достаточно, чтоб она тон меняла. От него и она, и Демьян Назарович чувствовали опасность для себя. Но как только мама с папой уехали, Зоя Егоровна распоясалась. Позволяла себе в адрес Клары всякие неприличные насмешки и предположения.
– У нее были мужчина до тебя!
– Мамааа! Даже если и так, вспомни, сколько девушек и женщин было до армии у меня! Не только девушек, но и женщин! И вспомни, сколько им было лет!
–Да ты с пятнадцати лет тот еще ходок был! Но ты мужчина. Что позволено мужчине, не позволено женщине.
– Ну, да. Quod licet Jovi, non licet bovi. Что позволено Юпитеру, не позволено быку…
– Ты Юпитером мне зубы не заговаривай. Пойдешь с ней к врачу? Или мне пойти?
– Мам, я сам схожу. Не волнуйся.
К доктору записались вместе. Старый маленький еврей, с выглядывавшими из-под колпака седыми кудрями, был опытный доктор, проработавший больше сорока лет. Он осмотрел Клару, изучил анализы сквозь толстые линзы и, мягко грассируя, нараспев произнес вердикт:
– Знаете, детонька, все у вас в порядке, все красиво. Рожайте хоть десятерых.
– Тогда почему я не могу забеременеть? – расплакалась Клара.
– Ну –ну, барышня, – подал он ей марлевую салфетку. – Супруг здесь с нами по какому поводу? Давайте, милостивый государь, и Вас обследуем, – и он выписал несколько направлений с пометкой «cito» – быстро. – Составим, так сказать, полную картину происходящего. Запишитесь на понедельник.
– У меня все в порядке! – заартачился Николай.
– И отличненько. Вот и убедимся в том, что все в порядке.
Через выходные они получили от седого врача неожиданное заключение.
– Вы чем переболели в детстве, молодой человек? Подчеркните в бланке из вышеуказанных заболеваний.
Николай подчеркнул несколько.
– Ясно, батенька. Я так понимаю, жену в грехах подозревали? В последствиях абортов, в бесплодии. Николай смутился.
– Не я. Мама…
– Ничего, ничего, юноша. Не Вы первый. Вы ведь не за этим здесь. Хорошо, что пришли. Это у Вас проблема, а не у нее. Хотя, я уверен, что не безнадежно все. Жизнь показывает, что все сегодня решаемо. Будем надеяться. Полечимся. Сделаем еще раз анализы. Посмотрим, есть ли эффект. Все будет хорошо, – улыбнулся доктор идеально сделанными зубами, глядя на просиявшую Клару.
Вернувшись домой, она не стала упрекать свекровь в ее пустых подозрениях, но настойчиво попросила Николая самому рассказать матери о разговоре с врачом. Но ту результаты обследования не остановили, сдаваться она не хотела.
– Лучше стараться надо! – сделала она свое заключение. При чем здесь мужчина? Все зависит от женщины!
Год Николай проходил лечение, учился и подрабатывал, чтоб они с женой не зависели материально от мамы и бати. У Клары не было образования, поэтому она работала сначала учеником токаря, потом токарем. На работу из дома мчалась бегом, чтоб лишнюю минуту дома не сидеть. С работы чаще задерживалась, гуляла, рассматривала витрины огромных магазинов, каких у них в городе не было, представляла себя в платье, надетом на манекен, ждала Николая из института с последней пары или из библиотеки. Зимы были теплые. Взявшись за руку, они шли к остановке автобуса, заглядывая в окна домов, где на кухнях, уже одетые по-домашнему хозяйки готовили ужин, кормили свои семьи, занимались с детьми. Было так уютно на душе, от вида стоящих на столах цветов в изящных вазах, кухонных плафонов, массивных шифоньеров. Они мечтали, что когда –то и у них будет свой дом, где они все с любовью обставят, повесят красивые шторы, где по вечерам будет полумрак в спальне, где будут бегать их дети – мальчик и девочка.
Дочка родилась, как и предполагал старый доктор, через год, в июне. Родилась недоношенной на целый месяц, слабенькой и маленькой, но в роддоме малышку выходили. Мама Клары прислала деньги на приданое ребеночку и выслала огромную посылку с распашонками, ползунками, пеленками. Сестра Николая радовалась ляльке, играла с ней, как с куколкой, когда Кларе надо было или чаю попить с молоком, или пеленки постирать. Клара даже ревновала дочку. Долго спорили, как назвать ребенка. Клара хотела Анжелой. Свекровь расхохоталась, подняла ее на смех. «Надо же, Анжела Дэвис!» Николай хотел Светланой. Нина назвала Кирой. Так и оставили. Родителям показалось, что это самый удобный вариант – перекликается именем Клары.
Дочка постоянно плакала: то животик болит, то температура, то носик мокрый, то кашель непонятный. Свекровь Клару поедом ела, говорила, что та никудышная мать.
И у нее пропало молоко. Тогда Зоя Егоровна заявила, что пойдет на пенсию и сама займется ребенком, что сноха безрукая и безголовая. И тут Клара испугалась не на шутку. Написала родителям отчаянное письмо. Ответ отца был категоричный: «Приезжайте домой. Втроем. Насовсем». Родители хотели любыми средствами сохранить семью, видели, что Клара близка к срыву. Зоя Егоровна поняла, что Клара сообщает все родителям, испугалась, что сват может приехать за ними лично, и мало здесь никому не покажется за их репрессии. Она сдалась.
В начале сентября Коля начал учебу, а в конце написал заявление о переводе в другой ВУЗ. Он прикинул: городок хороший, хоть маленький и далеко от центра России, но он ему знаком и понятен, ему там было комфортно, хорошо служилось, там есть филиал Московского уважаемого института, есть перспективы и в работе, и с квартирой постепенно вопрос решится. Главное – Кларе будет там спокойно, она перестанет плакать, теща с тестем им будут помогать всем, чем могут и не могут. А он всегда со всеми найдет общий язык.
Кире исполнилось четыре месяца, и молодая семья снялась с места, только не на Юг, как перелетные птицы, а на Север. Собрались быстро. Половину вещей отправили по почте. Тесть встретил с поезда на машине. В военный бобик – по тем временам роскошный транспорт – вошли все вещи. Собственно, за недолгую совместную жизнь вещей было приобретено немного: три платья у Клары, плащ, туфли летние, пальто и осенние боты, в которых приехала. У Николая один костюм на все случаи жизни, три рубашки и две пары туфель-тоже летние и демисезонные. Кира в пеленках и одеялке. Зимнего еще, к счастью, ничего не покупали. На новом месте теща все приготовила и на зиму, и на весну.
3
Жить стали у родителей Клары. Снова у родителей. Им выделили отдельную комнату возле кухни в трехкомнатной квартире. Теща с тестем и сестрой Клары – в двух смежных. В спальне родители, а в проходной, гостиной –Лена. В доме – по тем временам, элитном – изначально квартиры давали военным, строителям, начальникам. Все друг друга знали. Николай вел себя солидно, тем не менее, любопытные соседки интересовались, почему Клара не прижилась у свекрови. «Дочь есть дочь. Маму никто не заменит. А сын – всегда отрезанный ломоть», – шутила Полина Ивановна.
В вечер приезда сели ужинать в гостиной, где обычно и накрывали с приборами к обеду и ужину. На кухне ели редко, только если быстро, и надо было бежать всем по делам. Тем более, что там стоял неудобный – новомодный стол-тумба, который куплен исключительно как дань моде. Но теща новую мебель не жаловала. Ноги задвинуть некуда. Полина Ивановна напекла пирогов с картошкой и мясом, выставила соленья, соленую горбушу, салаты. Тесть поставил на стол вино. Он ставил в огромных двадцатилитровых бутылях шампанское из крыжовника и других ягод. Потом разливал по бутылкам из-под шампанского, закупоривал пробками и заливал воском. У него была своя особенная технология, которую он описывал в специальной тетради. Записывал наблюдения – с какими ягодами лучше пенилось, играло и был самый лучший букет. Его шампанское получалось не хуже заводского «советского». Пробка вылетала с хлопком, шампанское пенилось и играло. Юрий Алексеевич очень гордился им и любил удивлять гостей. Сегодня они тоже пробовали игристое из разных бутылок, сравнивали с прошлогодними вариантами. К концу вечера так надегустировались, что Николай потерялся в прямом коридоре, а потом пытался прилечь в детской кроватке.
– Папа, разве так можно спаивать? – укорила Клара Юрия Алексеевича после того, как уложила подвыпившего Николая.
Отец сидел за круглым столом, облокотившись на спинку стула, довольно жмурился, как сытый кот, посматривая, как жена с дочкой расставляли в буфет чистую и протертую посуду.
– Да мы понемножечку, Кларонька. Не ругайся.
Клара поцеловала отца в щетинистую щеку.
– Спасибо тебе за все, папочка….
– Да… а как иначе?
На кухне она подошла к матери и прижалась к ее плечу.
– Ну, что, милая, досталось тебе? – спросила Полина Ивановна.
– Ага, – всхлипнула Клара, но сразу отогнала от себя все воспоминания. Ей было невыносимо хорошо дома с близкими, где никогда никакого упрека, ни грубого намека, не то что слова. – Никогда не буду вспоминать их. Никогда не поеду туда. Пусть Коля сам едет проведать своих родственников.
–Ничего –ничего, доченька, надо уважать родителей мужа. Чтоб он знал, что чтишь их, что его любишь, что благодарна им за все…
– За что мне их благодарить?! За злобу? За способность припоминать в запале все, что я говорила откровенно, за то, что не прощали никаких моих промахов?? Да они сами – то святые??
– За то, что мужа тебе воспитали хорошего, доброго, умного. Что он любит тебя. За дочку свою. А промахи…так ведь она не твоя мать. Промахи прощает только самый близкий человек. И самый любящий. Остальные – просто пропускают мимо. Прощать ведь тоже надо учиться. Это непростое дело. Не каждому по силам… Не хочешь – не езди. А Киру потом отпускай с ним туда. Пусть будет больше у нее бабушек и теток. Больше родни – больше любви твой ребенок получит. И плохо при дочке о них не говори. Счастливее вырастет. Без злобы к людям. С чистой душой. Когда дитя растет в любви, оно и счастливее, и здоровее, и сильнее.
– Не знаю, мамочка. Я подумаю.
– Ну вот и хорошо. Вот и умница, – Полина Ивановна умела завершать трудные разговоры так, как будто они уже разрешились положительно, как она хотела.
Коля сразу решил вопрос с переводом в институт на вечернее отделение, другого пока в городе не было. Люди приехали строить город и завод уже с образованием, поэтому открыли пока вечернее отделение, чтоб рабочие со стажем и с дипломом техникумов могли продолжить учебу. И вопрос с работой решился, он устроился в один из престижных цехов. Сразу стало понятно, что есть перспектива роста, особенно когда институт будет окончен. Год авиационного института у него уже есть.
Через несколько месяцев ему предложили заменить мастера на время болезни. Потом на время отпуска. Потом совсем. «Неизвестно, складывалось ли у меня все так хорошо и быстро, останься я дома?» – думал он. Коля быстро почувствовал вкус хороших денег, в цехе платили зарплату выше, чем в целом по заводу. Купил себе два костюма: черный и бежевый, несколько пар обуви, добротное зимнее пальто с каракулевым воротником.
Клара смотрела на мужа с кислой улыбкой. Он, конечно, давал деньги ей на обновы, и ей, конечно, хотелось нарядиться, но она тратила их на дочь: игрушки, кофточки, шапочки, которых можно было и не покупать, но которые казались ей необходимыми. Потом оказывалось, что некоторые «одежки» так ни разу не надевались и оставались с этикетками. Она понимала: наряжаться ей некуда, а мужу, недавно получившему хоть и мизерную, но должность, это необходимо, положено по статусу. Городок небольшой, все на виду, вдруг скажут, что она мужу денег жалеет. Она пока занималась дочкой, ходила только на прогулки и на приемы в детскую поликлинику. Одного-двух платьев было достаточно. «Все у меня еще будет. Все впереди. Вот накоплю денег и куплю себе…» и она придумывала, что себе накупит. С подругами общалась редко. У всех были разные интересы, и замужем не были, и детей пока не имели, хоть и были эффектнее Клары. Жизнь загустела, как в стоячей воде. А с другой стороны, благодаря дочке, она и мчалась. Но развития не было. Коля приходил с работы энергичный, подтянутый, у него даже тон стал другим, быстро ужинал и бежал в институт на лекции. Она чувствовала, что их жизни совсем расходятся, как будто там, на полустанке они отправились разными путями: она на тягомотной дрезине по одному пути покатила, а он на локомотиве помчался параллельно. И локомотив было остановить просто нереально! Он все время набирал скорость, а дрезина, даже если бы пошла по его пути, догнать его уже не смогла бы. Клара это видела, чувствовала, но наблюдала за этим как бы со стороны, инертно глядя на мелькающие на скорости огни окон, на рассеивающийся, как время, дым. «Надо что-то делать…А может, и не надо…» И локомотив с каждым днем уносился еще дальше, оставляя безнадежную пропасть в тысячи километров пути.
Ноябрь баловал неожиданным теплом, мокрым снегом в лицо, холодным, но ласковым солнцем. Во дворе срочно было организовано собрание жильцов. Юрий Алексеевич пришел с него по-хорошему заведенный. Город был молодой, всего имел отроду несколько лет. Жители, приехавшие его строить, люди были разные: из Москвы, Ленинграда и их окрестностей. Отбор в него проходили строгий. Лучших выпускников институтов и техникумов приглашали в авторитетные органы и спрашивали, не хотят ли они поехать в уникальный город на уникальный завод, чтоб стать уникальным человеком. Кто-то бы отказался в такой ситуации? С дипломами институтов становились инженерами, с дипломами техникумов – техниками или пока рабочими с перспективами, мастерами в престижных цехах. Так вот, люди были разные – из городов и деревень. И бывшие сельчане стали горожанами, получили комнаты в хороших общежитиях, потом комнаты с подселением, потом отличные квартиры. Других в городе не строили. Они стали городскими жителями, но деревенских привычек не оставили. Тесть Николая родился в селе Усть – Бубка Пермского края, отец его был крестьянином и до, и после революции 1917 года, и потребность выращивать что-то и сохранять урожай в тесте была заложена на генетическом уровне и крепко сидела. Он держал сад, где все было сделано его руками: домик, небольшой – в одно окно, но с милой верандой, обвитой плющом, две теплицы, отапливаемые печкой – буржуйкой, ровными грядками? обрамленными досками. Урожай снимали и с грядок, и с теплиц, и с кустов по многу. Полина Ивановна была замечательной хозяйкой, солила, мариновала, варила овощную икру и варенье. А хранить все припасы было негде. Таких хозяев было почти две трети дома. Поэтому на собрании жильцов было решено построить за территорией двора сарайки на каждую квартиру, чтоб охотники держали собак, садоводы – овощи, любители домашней скотины – коз и кроликов. И в субботу рано утром всем домом вышли на субботник. Юрий Алексеевич с Николаем вышли тоже. Городские власти заказали хорошие доски на лесопилке, с каменоломни привезли гравий, отсыпали песок. Тесть вышел на строительство с завидным реквизитом: его чемоданчик был прародителем сегодняшних наборов инструментов. Каждая вещь на резиночке или в углублении, на своем месте. Он очень уважал рабочий инструмент. Чемодан этот – походный вариант. А дома, за неимением сеней или сарая, в ванной, на боковой стене он сделал показательный стенд, где каждой вещи – свое место.
Строили сараи за детской площадкой, за песочницей. Длинные, низкие, чуть выше человеческого роста, поделенные на несколько клетушек размером в полтора – два метра. Пятнадцать сараюшек с одной стороны, пятнадцать – с другой, чтоб сэкономить место. Работали субботу – воскресенье. Юрий Алексеевич уже прожил большую жизнь: и в продотрядах служил, и рабочим на заводе работал, и на стройке, и получил высшее образование, служил в армии, воевал с 41 по 45 годы, был политруком в части. Хоть Указ о прапорщиках и мичманах вышел только в 1972 году, но специфический прапорщицкий юмор рождался задолго до него. И сейчас только ленивый не высмеивает неуклюжесть мышления своих прапорщиков – бывших или настоящих- или военруков в школе, которые часто тоже из прапорщиков. Сочиняют про них анекдоты, ставят комичные сценки, на которые они, впрочем, и не обижаются, а смеются вместе с ребятами. И имена у прапорщиков и военруков самые русские: Иван Иваныч, Пал Палыч, Николай Николаич, Сан Саныч…Нет ни одного Альберта, Арнольда или Рудольфа.
Юрий Алексеевич достал их походного чемодана с инструментом литровку. Вытряхнул дюжину точеных металлических стаканчиков, вставленных один в другой. Он регулярно подзывал «погреться», «пропустить по маленькой» и сыпал солдатские байки.
– Да у Вас тут, Алексеич, целый боевой арсенал! Заряд!
– Патронташ! Давайте, мужики, подходим! Лизнем по махонькой! У нас старшина был – чудик. Если упал пьяный солдат в сторону КПП, молодец! Накажу, на гауптвахту посажу, но немного дам суток. А если пьяный солдат упал от КПП, то уж тут на полную катушку дам – 10 суток! Давайте, мужики, выпьем за то, что если уж упасть, то в нужном направлении!!!
Они лизали и сыпали шутками, дополняя воспоминания одно нелепее другого. Они подходили греться через каждые двадцать –тридцать минут. И к вечеру так «нализались», что работу заканчивали под песни, которые слышал весь квартал. По окончании второго дня работы каждый сосед с удовольствием приладил висячий замок на двери своей недвижимости, которая мгновенно придала каждому веса и значимости в собственных глазах.
– Иди сюда, Коля, позвал Юрий Алексеевич. – Мы с тобой изладим замок с секретом. Снаружи повесим обычный амбарный. А внутри!.. Смотри, я сверху в двери дырку просверлил. Ее и не видно с первого взгляда. Вот эти крючком, – он показал тонкий, изящный металлический длинный крюк, – просовываем в двери и цепляем отверстие в доске, которая отодвигается изнутри. Там внутри еще доска входит в скобку, так просто не открывается дверь! Даже если открыть, не зная, амбарный замок, без этого секрета не войти! Ловко придумано?
Он потом и в другом доме, в подвале сделал такие потайные замки. Ко всем лазали в подвалы, воровали картошку, другой скарб, который нужен, но в квартире держать не с руки. Но к нему в каморку забраться не могли. Никто не мог догадаться, что есть потайной замочек с задвижкой изнутри. Николай подумал, что это очень похоже на людей. С первого взгляда, вроде, понятный человек, и знаешь, как к нему подступиться. Идешь напролом, открыто, явно. И вдруг наталкиваешься на препятствие. Не поддается тебе человек, он не так открыт, как казался. Есть у него внутри что-то свое, сокровенное, что не можешь разгадать, своя секретная задвижка, и просто так в душу не влезешь – здесь нужен ключик потоньше и поизящней. Есть такие удивительные люди со своим потайным замком…
Поставить каркас – это полдела. Надо еще обжить сарай «под себя». Свою территорию оборудовали с тщательностью: мастерили полки вдоль помещений для банок, утепляли стены и пол, хоть и уменьшилось пространство, зато картошка перезимует прекрасно. Начали сносить и расставлять лопаты, санки, картошку, прицепы к мотоциклам, кто- то оставил гончака, постелив ему тулуп. Расходились в темноте.
За окончание строительных работ тесть с зятем продолжили дегустацию запечатанных бутылок. Полина Ивановна, тяжело вздохнув, нажарила на ужин котлет и сунула в печь чугунок с картошкой.
– Ну, Полечка, не саботируй. Мы сегодня заслужили. Большое коллективное дело осилили.
И Полина Ивановна расправила сбежавшиеся было брови. Радостнее захлопотала у печки. Первые годы в этих домах стояли еще печи, которые топили дровами. Так же топили и титаны в ванной. Газ и горячую воду пустили значительно позже.
Снова дегустация прошла результативно, с потерей ориентации в комнатах. Как считают некоторые мужчины: «А иначе зачем тогда пить?»
Родители Киры никогда и ни в чем не упрекали Николая: выпил ли, задержался ли где. Считали упреки и обиды – непродуктивными. Старались его защищать и во всем искать положительное. Так у них получалось по привычке и по складу характера. Они хотели, чтоб он чувствовал себя, как дома, как в собственной семье, в душевной обстановке, не как их дочь в его доме. Лучший и первый кусок Полина Ивановна за общим столом сначала выбирала мужу и зятю.
– С дочкой я всегда договорюсь и помирюсь. Она же моя дочь! А с зятем надо дружить с самого начала, чтоб обиды не копились, – говорила она всем. – Я чувствую, что у меня ответственность за него перед его матерью. Чтоб сыт был, одет, обут.
– Что- то обо мне там так никто не беспокоился, – то и дело вспоминала Клара жизнь у свекрови, и обиды снова ослепляли ее.
– Я за них отвечать не могу, – парировала мать. – Это их дела и их жизнь. Я живу иначе. Как отец с мамой научили. Она чувствовала, что Клара намеренно не изживает обиды, лелеет их.
– Люди, затаившие обиду, плохо заканчивают. Болеть начинают. Сильно. Отпусти, Кларонька. Пожалей себя. Не хочешь – не общайся, но не обижайся больше.
Приближался Новый год. В городе началась суета, толкотня. Все заранее покупали продукты, подарки. Николай с удовольствием выполнял поручения, любил ходить по магазинам со списком, составленным тещей, терпеливо стоял в очередях, выбирал продукты, ждал, когда выбросят дефицитный товар. На праздничном столе должно быть все самое лучшее: от икры и колбас до киевского торта. Он чувствовал свою значительность, кормильцем, ему нравилось покупать к столу продукты на всю большую семью. Он это делал и в будние дни после работы, но к празднику получал от этого особое, острое удовольствие. Это было новое ощущение, до этого он его не испытывал.
Кроме продуктов надо было купить еще подарки родственникам. Коля зашел в универмаг, единственный пока в городе. Потом его назовут «Папин мир», наверное, оттого что долгое время на втором этаже был Детский мир и папы покупали своим малышам игрушки. Именно там работала после окончания школы Кларина сестра Лена.
– Помоги мне выбрать для Киры игрушку и нарядное платьице.
Выбрали белоснежное платье с подъюбником и кисейными кружевами, как для принцессы. Поднялся на этаж выше – купил теще набор духов из двух флаконов «Подарочный» и рассыпчатую розовую пудру «Бархатная» в круглой картонной коробочке с розовой пуховкой из натурального меха, жене – духи «Красная Москва», Лене – «Серебристый ландыш». Долго выбирал подарок тестю. Мужчине вообще трудно найти что-то достойное. И вдруг за высоким стеклянным стеллажом что-то блеснуло. Николай вернулся и рассмотрел товар. То, что нужно!! Черный помазок для бритья с деревянной лакированной ручкой, инкрустированной перламутром и слоновой костью. Нежнейшая черная кисть сверху переходила в седину. Упакована кисть была в черную же глянцевую коробочку с золотыми китайскими иероглифами. Блестящий подарок. Коля обрадовался, будто купил его себе. Пошел к кассе, но вернулся, взял флакон «Шипра». Пусть у всех Новый год будет ароматным. Он улыбнулся, сам он покупал себе «Гамлет», но «Шипр» был одним из лучших одеколонов засчет пачулей, бергамота и высококачественнейшего сандалового масла, цистернами завезенного однажды в СССР из Индии и хватившего на многие годы производства одеколона. Так что, возможно, это был один из самых достойных ароматов!
Вечером 31 декабря ждали гостей – три супружеских пары, друзья тестя и тещи. Большой круглый стол был сервирован серебряной посудой и заставлен блюдами без просветов. Полина Ивановна любила угощать друзей. Николая восхищало в теще умение в праздники накрыть на стол. Нравилась предпраздничная суета в доме, то, как Полина Ивановна с улыбкой надевала фартук, косынку, с улыбкой начинала чистить, резать, готовить, печь. За окном уютно лежали между рамами огромные рыбины горбуши, селедки – залом, кусков свинины и говядины для пельменей. Фарш для них тесть рубил сам – топориком в деревянном корытце, которое привязано было над полочкой в ванной и ждало своего выхода несколько раз в год. Рубил мелко, добавляя постепенно воду и специи, доводя фарш до желаемой консистенции. Работал с любовью, считая это исключительно мужским делом, не признавая мясорубки. Стряпали праздничные пельмени всей семьей. У Полины Ивановны была своя технология, распределение труда: один катал жгуты, разрезал и макал кружочки в муку; другой раскатывал кружки; третий накладывал фарш; четвертый и пятый лепили и сворачивали изящные ушки. Один пельмень всегда делали «счастливый» – клали в него или монетку, или пуговку, или просто кусочек теста, чтоб зубы не обломить. Всегда весело обсуждали, кому достанется. Обычно потом счастливчик говорил, что он так и знал, что ему попадется! Пельмешки выкладывали на посыпанные мукой доски и выставляли замораживать за окно. А потом, будто совсем и не уставшая, Полина Ивановна, нарядная, веселая, встречала гостей и с радостью кормила. Как сегодня. Сегодня она была в бордовом шифоновом платье, которое очень шло к ее темным волосам, бордовой помаде, этот цвет делал ее глаза еще голубее; на ногах черные лаковые туфли. Она была очень красивой, не уставшей, яркой.
– Наливаем, гости дорогие! Будем провожать Старый год! Он у нас был отличный! Внученьку нам принес! И вас есть что вспомнить! У Прибавкиных семья прибавилась – тоже внук, Женечка –кудряшечка. У вас, Задонские, дочь с зятем институт окончили! У Смеловых дети в Москве квартиру получили!
– И Саша на этой неделе кандидатскую защитил!!! – добавила Галина Сергеевна Смелова.
– Вот радость! Мы же не знали! – засмеялись Нина Васильевна Прибавкина и Полина Ивановна. – Срочно пьем за это все! Спасибо старому году!
Все под закуски обсуждали последние новости, радовались за каждую семью. Три семьи дружили много лет, познакомились сразу после того, как мужей направили в город. Майор Задонский и Смелов служили в части с Юрием Алексеевичем, Прибавкин – замглавного бухгалтера комбината. Нина Васильевна –учитель начальных классов, Галина Сергеевна – инженер. Судьбы разные, но одно поколение. Они были одной крови, советской.
– Так! Прошу внимания! – Юрий Алексеевич вошел в комнату с большой коробкой.
– Это что у тебя? – оживились гости.
Он выставил на тумбу у окна коричневый полированный ящик.
– Юрочка! Это новый телевизор?!! – Полина Ивановна, как девочка, захлопала в ладоши! – Какой экран большой!!
Она оглянулась на столик, где стоял старый телевизор – телерадиола «Ленинград», выпущенный в 1950 году. Огромный, тяжелый, облицованный хорошим деревом. Передняя панель была поделена пополам: слева звуковая решетка, справа – малюсенький экран. Сначала Юрий Алексеевич ставил перед экраном большую банку в качестве линзы, потом на экран надевалось массивное увеличительное стекло. Далеко сидеть было невозможно. Просто ничего не было видно. Полина Ивановна припомнила, что муж за день до праздника проверял провода; сказал, что надо подремонтировать. Оказывается, делал ревизию: все ли подойдет, чтоб подключить новый телевизор. Все идеально подошло, и на экране заголубели праздничные столики «Голубого огонька» с заставкой телебашни на Шаболовке.
– Ну, давай, Юрий Алексеевич, выпьем за обнову в доме! Пусть радует хозяев и нас, гостей! –произнес тост Иван Васильевич.
Диктор торжественно и очень официально, как на митинге, объявляла гостей в студии. За столиками сидели герои социалистического труда, космонавты, артисты, шахтеры. Они махали в камеру, лучезарно улыбаясь, держали бенгальские огни. Со всех сторон ежеминутно летели кудрявые ленты серпантина и опускались на тщательно сделанные прически женщин. На пиджаках – на плечах, на лацканах лежали, как снег, конфетти. Лена приплясывала перед экраном. Женщины искали среди гостей любимого ими Кобзона, мужчины обсуждали космонавтов. Через много лет Клара будет вспоминать эти передачи, когда показывали в основном хлеборобов, машинистов, ткачих, слесарей, а не как сегодня, – гламурных стилистов и «светских львиц», которые ничего полезного не принесли своей стране, а только наперебой хают.
На экране появились часы. Забили куранты.
