скачать книгу бесплатно
И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 1. Нобелевская эпопея Павлова
Эмма Андреевна Космачевская
Кирилл Николаевич Зеленин
Александр Данилович Ноздрачев
Евгений Львович Поляков
Валерий Константинович Болондинский
Истории Нобелевского движения как социального феномена ХХ века
В издании подробно рассматриваются основные этапы пути И. П. Павлова к Нобелевской премии. Показывается как в его творчестве нашли отражение и развитие мысли, идеи, результаты, открытия, взгляды его учителей и наставников – биологическое направление Р. Гейденгайна, точные методы исследований К. Людвига, нервизм К. Бернара, И. Ф. Циона, Ф. В. Овсянникова, Н. И. Бакста, К. Н. Устимовича, С. П. Боткина. Приводятся неизвестные ранее документы, архивные материалы, касающиеся процедуры выдвижения и самого присуждения Нобелевской премии. Впервые представлены данные о «павловской» нобелевской популяции – номинаторах и конкурентах И. П. Павлова в 1901–1904 и 1925–1930 гг. Приложение содержит список почетных званий Н.П. Павлова, диссертаций, цензором которых он был, а также библиографию его трудов.
Для широкого круга читателей, интересующихся историей физиологии и медицины.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Ноздрачев А. Д., Поляков Е. Л., Зеленин К. Н., Космачевская Э. А., Громова Л. И., Болондинский В. К. И
И. П. Павлов – первый Нобелевский лауреат России. Том 1. Нобелевская эпопея Павлова
100-летию
присуждения Нобелевской премии Ивану Петровичу Павлову
ПОСВЯЩАЕТСЯ
Серия изданий по истории Нобелевского движения как социального феномена XX века
Иван Петрович Павлов
Nozdrachev A. D., Poliakov Е. L., Zelenin К. N., Е. A. Kosmachevskaya, L. I. Gromova, Bolondinsky V. К. I. P. Pavlov Is the First Nobel Prize Winner in Russia. V. 1. Pavlov’s Nobel Epopee. St. Petersburg, Russia, “Humanistica”, 2004. – 528 pp.
The main stages of Pavlov’s way to Nobel prize are considered in detail in this edition. It shows how his teachers’ and mentors’ ideas, thoughts, results, discoveries and views found their reflection in his creative work – Heidenhein’s biological direction; Ludwig’s exact methods of investigation; Bernard’s, Cyon’s, Ovsyannikov’s, Bakst’s, Ustimovich’s and Botkin’s nervism. The earler unknown documents, archive materials applied to the procedure of his promotion and as such Nobel Prize awarding. The facts about “Pavlov’s” Nobel population – the nommants and Pavlov’s competitors in 1901–1904 and 1925–1930 – are presented for the first time. The supplement contains the list of Pavlov’s honorary titles, theses which passed by his censor as well as the references of his scientific work.
This book is designed for a wide range of readers interested in history of physiology and medicine.
Издание осуществлено при финансовой поддержке Издательского Дома «Нобелевские лекции»
© Ноздрачев А. Д., Поляков Е. Л., Зеленин К. Н., Космачевская Э. А., Громова Л. И., Болондинский В. К., 2004
© «Гуманистика», 2004
Вступительные замечания[1 - Авторы-составители данного трехтомника: академик РАН Александр Данилович Ноздрачев, к. м. н. Евгений Львович Поляков, к. б. н. Эмма Андреевна Космачевская, Людмила Ивановна Громова, д. х. н. Кирилл Николаевич Зеленин, к. б. н. Валерий Константинович Болондинский.На выпуске трехтомника, посвященного Нобелевскому лауреату И. П. Павлову, настоял профессор А. И. Мелуа. Программа публикации полностью отвечает серии «Нобелевское движение – социальный феномен XX века», идея которой была им сформулирована во время участия в юбилейных Нобелевских торжествах в декабре 1991 г. в Стокгольме. В рамках этой серии с использованием архивов Нобелевского Фонда вышли в свет книги «Советский Союз в интерьере Нобелевских премий» (автор: д. г.-м. н. А. М. Блох), «Нобелевские лауреаты по экономике: взгляд из России» (под ред. д. э. и. Ю. В. Яковца), уникальные справочно-монографические издания «Нобелевские премии по физиологии или медицине» (авторы: академик А. Д. Ноздрачев, д. б. н. А. Т. Марьянович, к. м. н. Е. Л. Поляков, к. б. н. Д. А. Сибаров, член-корр. РАМН В. X. Хавинсон) и «Нобелевские премии по химии» (авторы: д. х. н. К. Н. Зеленин, академик А. Д. Ноздрачев, к. м. н. Е. Л. Поляков). Структура и содержание трехтомника, начиная с июня 2003 г., неоднократно обсуждались составителями на Итальянской у проф. А. И. Мелуа, он же выделил денежные средства на подготовку и печатание трехтомника, а в дальнейшем для увеличения тиража дополнительно привлек средства Издательского Дома «Нобелевские лекции» (ген. директор В. С. Лобанков). Быстрая подготовка трехтомника к печати стала возможной в результате упорного труда авторов-составителей, а также благодаря высокому уровню компьютеризации издательской технологии и базам данных Научного издательства «Гуманистика» (прим. изд-ва).]
Память – явление консервативное, но также же весьма многогранна. И сегодня своей лучшей гранью она обращена к имени гениального физиолога Ивана Петровича Павлова, столетие присуждения которому Нобелевской премии отмечается в этом году
Говорить о гениальности ученого сложно и трудно. В Нобелевском дипломе И. П. Павлова сказано, что он «пересоздал» физиологию пищеварения. И действительно, как указано в решении Нобелевского комитета, премия присуждается «за работу по физиологии пищеварения, благодаря которой было сформировано более ясное понимание жизненно важных аспектов этого вопроса». Говоря строго, сутью открытия явилось понимание механизмов нервной регуляции пищеварения.
Свои исследования Павлов начал еще в Санкт-Петербургском университете, затем активно продолжил на ветеринарном факультете Медикохирургической академии и далее в лаборатории С. П. Боткина, а также в Институте экспериментальной медицины. Определенный след остался в его работах и от его двухлетнего пребывания за границей. Именно эти стороны пути Ивана Петровича к Нобелевской премии мы попытаемся рассмотреть в настоящем издании, однако вначале кратко остановимся на предыстории вопроса.
Начнем с того, что в 1753 году француз Р. А. С. де Реомюр (R. A. S. de Reaumur), скармливая хищным птицам перфорированные металлические футляры, заполненные мясом, доказал существование химической обработки пищи в желудке. В 1783 году итальянец Л. Спалланцани (L. Spallanzani) повторил опыты Реомюра и усложнил их: перфорированные футляры он заполнял губкой, полученный сок смешивал с мясом и наблюдал его растворение. В 1824 году В. Пру (W. Prout) во Франции доказал наличие в желудочном соке соляной кислоты. В 1836 году немец Теодор Шванн (Teodor Schwann) выделил из желудочного сока вещество, которое растворяло белки, и назвал его пепсином. В 1662 году голландец Р. де Грааф (R. de Graaf) предложил для исследования функций поджелудочной железы у животных выводить ее проток на поверхность тела – первое применение фистулы протока одного из пищеварительных органов.
Новый этап изучения пищеварения начался работой американца У. Бомона (W. Beaumont), который в 1833 году наблюдал за пищеварением в желудке человека через свищ, образовавшийся вследствие огнестрельного ранения. Уже в 1842 году Василий Александрович Басов в России предложил метод изучения желудочного содержимого посредством создания «искусственного входа в желудок» – то есть применил фистульный метод к изучению пищеварения в желудке.
В 1851 году немец Карл Людвиг (Karl Ludwig) открыл секреторные нервы слюнных желез. В 1852 году Фридрих Биддер (Fridrich Bidder) сообщил, что достаточно показать собаке пищу, чтобы вызвать у нее секрецию желудочного сока. Позднее Рише (Richet) во Франции наблюдал пациента с неизлечимой стриктурой (непроходимостью) пищевода. Ради спасения больного от голодной смерти ему была наложена гастростома – искусственное отверстие в стенке желудка, выведенное на поверхность кожи живота. Как только этот человек брал в рот что-нибудь кислое или сладкое, через гастростому тотчас выделялся обильный сок.
Таким образом, к 1870-м годам физиология располагала данными о химической обработке пищи в желудочно-кишечном тракте, но механизмы регуляции этих процессов оставались практически полностью неизвестными.
В 1870-1880-е годы в опытах на собаках Павлов обнаружил стимулирующее действие блуждающего нерва на желудочную секрецию и тормозное действие симпатических нервных волокон. Выяснить первопричины таких нервных воздействий Павлову удалось после того, как он изобрел гениальный по изяществу и доказательности метод мнимого кормления. Наркотизированной собаке перерезали пищевод и оба его конца выводили в кожную рану На желудок накладывали фистулу. Затем после операции и восстановления собаке предлагали мясо, и она его поедала. Однако проглоченная пища вываливалась из пищевода обратно в миску, и собака поглощала ее вновь и вновь. Таким образом, пища в желудок не попадала, тем не менее его слизистая оболочка активно вырабатывала желудочный сок, который через фистулу выделялся наружу. После перерезки блуждающих нервов усиления сокоотделения при мнимом кормлении уже не происходило.
Этим знаменитым опытом Павлов показал, что усиление желудочной секреции происходит под влиянием центральной нервной системы, которая, получая сигналы от рецепторов в полости рта, в ответ посылает (по блуждающим нервам) команды железам слизистой оболочки желудка, и те усиливают секрецию сока. Сосуды, снабжающие кровью желудок и кишку, также находятся под влиянием нервных (симпатических) волокон.
Павлов показал также, что желудочную секрецию можно усилить, вводя пищу через фистулы непосредственно в желудок или кишку. После денервации органов эффект исчезал. Это означало, что в пищеварительном тракте имеются рецепторы, от которых по чувствительным волокнам в мозг передается информация о наличии (или отсутствии) пищи. Павлов установил также, что состав сока и скорость его выделения меняются в зависимости от характера пищи (преобладания в ней белков, жиров или углеводов, наличия веществ, раздражающих стенку желудка и др.). Он установил и тормозное действие жиров на секрецию желудочного сока.
Для изучения секреции сока Павловым в 1894 году был предложен способ выкраивания маленького желудочка, при котором его иннервация и кровоснабжение не нарушались: большой и маленький желудочки соединялись мостиком из серозно-мышечного слоя, в толще которого проходили ветви блуждающего нерва и сосуды, направляющиеся в маленький желудочек. Отгораживание маленького желудочка от большого происходило только за счет слизистой оболочки. Павловская операция маленького желудочка – это шедевр оперативного искусства, связанного с физиологическим экспериментом. Многие годы, вплоть до настоящего времени, во всех лабораториях мира этот способ изучения секреции желудочных желез является наиболее совершенным.
Павлов исследовал и то, что до него называлось «психической секрецией»: сами вид и запах пищи усиливали желудочную секрецию даже в том случае, когда пища оказывалась для животного недоступной. Позднее эти опыты стали началом исследования безусловных и условных рефлексов.
Павлов изучал также нервную регуляцию секреции поджелудочной железы, пищеварительные ферменты желудка и поджелудочной железы и механизмы их активации (в том числе другими ферментами). В частности, в лаборатории Павлова в соке, выделяемом стенкой кишки, была открыта энтерокиназа – «фермент ферментов» по выражению Ивана Петровича.
Взамен существовавшей в то время физиологии отдельных органов пищеварения Павлов создал физиологию всей системы в целом, описав нервные взаимосвязи желудочно-кишечного тракта и центральной нервной системы.
Современники оценивали вклад Павлова в физиологию пищеварения как превышающий все, что было сделано в этой области до него. Нобелевский комитет оценил работу Ивана Петровича как «революционную» и поблагодарил его «за глубокие преобразования», которые он произвел «в чрезвычайно важной области науки». Работы Павлова являются фундаментом всех нынешних представлений о деятельности органов пищеварения, механизмах их регуляции и о том, как может нарушаться работа этих механизмов.
Павлов первым создал метод хронического эксперимента, при котором животному производили (под наркозом и при строгом соблюдении правил асептики) подготовительную хирургическую операцию и после периода восстановления исследовали функции организма в условиях, близких к нормальным. До Павлова существовал только метод острого опыта, в котором животное либо испытывало сильнейшую боль, либо находилось под глубоким наркозом. То и другое чрезвычайно сильно влияло на регуляцию практически всех функций организма. Преимущества же нового метода были очевидны и последователи Павлова быстро распространили его на многие другие области физиологии.
О Павлове существует огромная литература и тем не менее о его учителях, их роли в формировании Ивана Петровича как ученого и человека известно не очень много. В лучшем случае учителей называют, не раскрывая роли каждого в развитии личности их подопечного. Каждый из них на разных этапах творчества Павлова внес свой определенный вклад в становление Ивана Петровича как ученого. Одни наделили его точными методами исследований, другим он обязан идеями нервизма, которые постоянно развивал в многочисленных исследованиях на протяжении всей своей творческой жизни, третьи подарили ему общебиологические идеи.
Известно, что без учителя нет ученика, а без учеников не бывает и школы. И все-таки проблему учителя в создании научной школы необходимо считать основной, решающей. Обсуждать же роль учителя, вероятно, следует исходя из более широкого представления самого понятия школы и прежде всего того, как конкретно было реализовано влияние того или иного учителя. Вопрос этот с разных сторон и позиций многократно обсуждался в литературе, хотя многое еще остается нерешенным, а подчас даже и спорным. Пробел этот также прослеживается на примере формирования Павлова как ученого и человека.
В этом издании речь пойдет о наставниках молодого Павлова в прямом смысле этого слова, наставниках, которые познакомили его с основными законами и принципами физиологии, обучили его физиологическим приемам, логике и направленности научного мышления, приобщили к экспериментальному подходу в решении физиологических задач. К числу таких учителей относятся прежде всего Ф. В. Овсянников, Н. И. Бакст, И. Ф. Цион, К. Н. Устимович. Определенную роль в становлении павловских взглядов сыграл С. П. Боткин, который раскрыл перед ним целый мир клинических феноменов и определил некоторые пути их физиологического объяснения. Многое почерпнул молодой Павлов у К. Людвига и в определенной степени у Р. Гейденгайна. Что же касается И. М. Сеченова, особенно известного влияния его идей для исследований Павловым вопросов высшей нервной деятельности, то это обстоятельство все же не дает права считать Павлова прямым сеченовским учеником.
Сведений, касающихся пребывания Павлова в эти годы за границей, чрезвычайно мало. Нам кажется наиболее убедительным объяснение Н. А. Григорьян такого необычного положения. Она справедливо указывает, что «…первые полные биографии Павлова были написаны в связи со столетием со дня его рождения в 1949 году. Это было время ярко выраженной тенденции, суть которой – показать самобытность отечественной науки, не нуждающейся во влиянии извне. Согласно такой установке затушевывалась роль европейских ученых, роль международного научного сотрудничества. В случае с Павловым это особенно ярко проявлялось. Необходимо было показать, что Павлов сформировался исключительно на русской почве» (Н. А. Григорьян. Иван Петрович Павлов. 1849–1936. М., Наука. 1999. – С. 59). Это, пожалуй, наиболее реальное объяснение ситуации.
Пастернак как-то сказал, что советская власть насаждала Маяковского, как когда-то Николай I – картошку. Нечто похожее, особенно после так называемой «павловской» сессии, произошло и с Павловым. Даже хорошее, если его навязывают насильно, может вызывать отторжение. Хрестоматийный образ очень правильного Ивана Петровича, «друга советской власти», мысли и работы которого не подлежат никакой коррекции, стали приобретать плакатные очертания.
Теперь многое видится иначе. Известны дерзкие выпады Павлова против правителей, которым он не спускал ничего, как бы ни «окучивал» старика Бухарин, как бы ни заботилась о нем власть, строя напоказ отличные лаборатории, субсидируя заграничные командировки и т. п. Павлов оставался в оппозиции. Но многослойная лакировка, которой подвергался его портрет, размывается не сразу. Время как нельзя лучше убирает фальшивые наслоения и очеловечивает застывшее изображение Ивана Петровича.
Стараясь не допустить отъезда Павлова за рубеж, правительство создало ему особые условия для продолжения работы. Постепенно центр ее переместился в село Колтуши под Петроградом, где для Павлова был организован институт (ныне Институт физиологии имени И. П. Павлова РАН). В 30-е годы Колтуши стали местом паломничества физиологов мира. К концу жизни Павлова десятки научных сотрудников занимались там разработкой проблем высшей нервной деятельности.
Говоря о важности и необходимости своевременного перехода ученого на самостоятельную научную работу Иван Петрович указывал, что сам он такую возможность впервые получил, работая в лаборатории С. П. Боткина. Несмотря на большие трудности и лишения того времени, он все же был склонен считать этот период решающим в формировании его особенностей не только как ученого-исследователя, но наиболее интересным и содержательным во всей его жизни. Именно в это время сложился тот стиль работы, который сделал Павлова главой самой крупной физиологической школы, превосходящей по числу учеников всемирно известную школу Карла Людвига.
Вместе с тем сейчас уже можно с полной определенностью утверждать, что период работы с Устимовичем позволил Павлову многому научиться у него, освоить и перенять известные приемы, а также правила классической и по тем временам лучшей в Европе людвиговской физиологической школы. И не только освоить, но и закрепить заложенные еще в университете Ционом, Овсянниковым, Бакстом понимания механизмов управления функциями, проверить их экспериментально с согласия и полной поддержки своего благородного наставника профессора Устимовича. В это же время Павлову по рекомендации Устимовича удалось еще съездить в Бреславль к Гейденгайну и там недолго поработать в первоклассной лаборатории, в которой исследовали процессы пищеварения (1877).
В ряду соотечественников, работавших в то время в лабораториях Гейденгайна и Людвига, Павлов занимал особое положение. Оно определялось тем, что все его прямые учителя: Овсянников, Бакст, Цион, Устимович, Боткин, а также Сеченов успели еще до Павлова пройти именно эту школу, овладеть многими методическими тонкостями и новыми идеями. И не только овладеть, но передать их в благодарные руки своих российских учеников, в том числе Павлова. Так что поездка к Гейденгайну и позже к Людвигу позволила Ивану Петровичу не только расширить диапазон уже освоенных им ранее и усовершенствованных методических приемов, но и пополнить новыми экспериментальными материалами уже имеющийся научный багаж и научную идеологию вопроса – стремление и возможность изучать целостный организм в нормальном состоянии, что навсегда стало определяющим и решающим в его научном творчестве.
И еще одна сторона. Именно в этот период работы на кафедре Медикохирургической академии и, разумеется, благодаря Константину Николаевичу Устимовичу отчетливо проявилась научная самостоятельность великого физиолога, который, как и Сеченов, обладал самобытным талантом и разрабатывал свои собственные творческие идеи. Именно здесь, в лаборатории Устимовича, Павлов впервые провел ряд самостоятельных работ.
На протяжении всей своей научной жизни Павлов считал своим учителем Клода Бернара, хотя непосредственно у него не учился и не работал. Зато из петербуржцев работал у него Сеченов и любимые учителя: Цион, Боткин, Овсянников, коллеги по академии – И. Р. Тарханов, H. М. Якубович. Особенно отчетливо прозвучало отношение Павлова к Бернару в его выступлении в ноябре 1925 года на церемонии избрания почетным членом Парижского университета. Вот что он сказал: «…Это отличие делает меня еще более счастливым от того, что я получил его там, где жил и работал Клод Бернар, подлинный вдохновитель моей физиологической деятельности. Его знаменитые лекции с такими живыми описаниями биологических экспериментов, сила и покоряющая ясность его мысли, очарование его исследовательского ума привлекли меня в моей юности и натолкнули на работы, которые наполнили и до сих пор наполняют всю мою жизнь». (Неопубликованные и малоизвестные материалы И. П. Павлова. Л.: Наука, 1975. – С. 77).
Как показывает анализ научного наследия Павлова, в его творчестве нашли не только отражение, но и дальнейшее развитие мысли, идеи, результаты, открытия, взгляды его учителей. Это и биологические направления Гейденгайна, и точные методы исследований Людвига, и нервизм Бернара, Циона, Овсянникова, Бакста, Устимовича, Боткина.
* * *
Как стало известно позже, экспертизу поступивших номинаций И. П. Павлова в 1901 году Нобелевский комитет поручил заведующему лаборатории Каролинского института профессору Юхану Юханссону (1862–1938) и финскому физиологу, члену Нобелевского комитета по физиологии и медицине Роберту Тигерштедту (1853–1923). Для того, чтобы экспертное заключение было максимально объективным, убедительным и результативным, в 1904 году оба ученых отправились на целых три недели в Петербург. Поездка была конфиденциальной, без какого-либо оглашения конечной цели. Единственной задачей визита явилось детальное знакомство с постановкой, ходом выполнения и итогом работ Павлова, касающихся сугубо пищеварительной функции. Командировка завершилась положительным заключением. Доклад о результатах инспекции был весьма доброжелательно воспринят Нобелевским комитетом и без каких-либо сомнений ассамблея Каролинского института единодушно провозгласила И. П. Павлова 20 октября 1904 года четвертым лауреатом Нобелевской премии по физиологии или медицине. Формула присуждения звучит так: «За работы по физиологии пищеварения, которые изменили и расширили наши представления в этой области».
Павлов получил премию четвертым, но получил ее именно тогда, когда и должен был получить. И в этом была своя логика. А суть ее в том, что три предшественника объединены одним общим качеством, которое, скорее, напоминает великую помощь страждущему, а присуждение этой престижной награды – реальная благодарность спасенных. Более того, это был немедленный, сиюминутный ответ человечеству. И действительно:
Эмиль Беринг – премия 1901 года. Создав противодифтерийную сыворотку, он спас тем самым многие тысячи уже обреченных на смерть.
Рональд Росс – премия 1902 года. Предложив эффективный метод борьбы с одним из чудовищ всех континентов – малярией, он создал эффективный способ избавления от недуга, которым страдали многие миллионы жителей планеты.
Наконец, Нильс Финсен – премия 1903 года. Он разработал и доказал на практике исключительную эффективность оригинальных целенаправленных методов светолечения. Такой подход клинической медицины на грани веков оказался в тот момент исключительно актуальным в лечении заболеваний и открыл новое направление в медицинской науке.
Теперь о Павлове. Исследования Ивана Петровича носят иной характер. В Нобелевской лекции главную задачу физиологии он сформулировал точно и четко: «…проникать все глубже и глубже в нашем познании организма, как чрезвычайно сложного механизма». Таким образом, в отличие от трех его коллег, исследования Павлова были направлены на решение проблем физиологии и медицины будущего и носили сугубо фундаментальный характер.
Были у Павлова и конкуренты в 1904 году. Конкуренты очень серьезные. Главный из них – немецкий ученый Роберт Кох. Своими работами он доказал инфекционную природу туберкулеза, открыл его возбудителя и создал методы выявления возбудителя в тканях тела. Все это исключительно весомо и значимо. Тем не менее Нобелевский комитет и Ассамблея Каролинского института засвидетельствовали взвешенность принимаемых решений. Нобелевским лауреатом Кох стал годом позже.
То, что Альфред Нобель родился в Стокгольме и жил здесь многие годы, сделало вполне естественным выбор для присуждения премий по физиологии или медицине именно Каролинского института. К этому следует добавить, что у Нобеля, помимо того, были и прочные личные связи с сотрудниками этого института. Одним из них был доктор С. фон Хофстейн – ассистент института и весьма популярный преподаватель. Во время его парижской встречи с Нобелем в 1890 году между ними состоялся разговор, имевший важные последствия. В процессе разговора Нобель высказал искреннее желание познакомиться с некоторыми молодыми хорошо образованными шведскими физиологами, с которыми он мог бы работать и которые могли бы даже принимать участие в реализации многих его оригинальных и остроумных идей в области физиологии. Хофстейн рекомендовал своего коллегу Юханссона, который тотчас же связался с Нобелем. Встреча состоялась, и Юханссон остался в Париже на целых пять месяцев.
Юханссон писал помимо всего прочего, что по разговорам, которые у него были в тот период с Нобелем, он обнаружил его чрезвычайную заинтересованность в научных медицинских экспериментах. Нобель сам высказывал идеи и планировал экспериментальные исследования развития различных физических недугов организма. Более того, он задавался вопросом, как отыскать посредством экспериментов методы лечения подобных заболеваний. По его просьбе в лаборатории проведено большое число тестов, связанных с переливанием крови, к которым Нобель проявил исключительный интерес. При этом он несколько раз высказывался о том, что готов организовать свой собственный Институт экспериментальной медицины.
Еще одним свидетельством неослабеваемого интереса Нобеля к медицине являлось его отношение к ранним работам И. П. Павлова. В своей Нобелевской лекции Павлов рассказывал, что десятью годами ранее он и его коллега профессор М. В. Ненцкий получили от Нобеля значительную сумму для поддержки их лабораторий. В сопроводительном письме «…Альфред Нобель… проявил живой интерес к физиологическим экспериментам и предложил нам от себя несколько очень поучительных проектов опытов, которые затрагивали высочайшие задачи физиологии, вопрос о постарении и умирании организмов». Следует заметить, что в эти годы физиологическая и медицинская наука находились уже представили многообещающие результаты своего развития. Вероятно, все это укрепляло веру Нобеля в будущее этих наук и вызвало желание помочь им в дальнейшем развитии столь неординарным способом.
Таким образом, становится вполне понятным, что пожертвование пятой части состояния на премии за работы в области физиологии или медицины явилось отнюдь не результатом внезапной прихоти или каприза, а, скорее, кульминационным пунктом постоянного личного интереса Нобеля к этим проблемам. Вероятно, немалую роль сыграло и то, что успешное использование им самим экспериментальных методов, используемых в практике, делало для него вполне естественным не только испытание тех же технических приемов в области физиологии или медицины, но и поощрение других на пути их следования его примеру в усилиях, направленных на увеличение объема знаний в области физиологии и медицины.
В своем завещании Нобель не случайно указал, что премию по физиологии или медицине нужно присуждать за открытие. Будучи сам изобретателем, получившим более 350 различных патентов, он понимал особую ценность открытия и широту оказываемого им влияния. Заметим, что под научным открытием, как правило, понимается вклад, который ведет к новому пониманию проблемы и образу действия. В результате возникают новые области для исследований, создаются новые методические подходы и доступы. Примерами таких выдающихся работ могут служить отмеченные Нобелевской премией по физике – открытие рентгеновского излучения и радиоактивности; по химии – открытие редких атмосферных газов, превращения материи и расщепление ядер тяжелых атомов; в физиологии или медицине – выяснение роли хромосом в наследственности, открытие групп крови у человека, открытие антибактериальных эффектов антибиотиков.
Как следует из этих примеров, новая область знаний может возникать скачкообразным путем. Однако, как правило, процесс научного развития происходит медленно и постепенно. Он основывается на многочисленных вкладах из одних и тех же или разных источников. Разумеется, в подобных случаях трудно выделить конкретное открытие или его автора. И в то же время многочисленные вклады, каждый из которых в отдельности является весьма незначительным, в совокупности могут обеспечить существенный прогресс и оказать поистине революционное влияние на развитие науки. В таких случаях присуждение Нобелевской премии может быть тоже оправданным шагом, хотя здесь трудно, а порой и просто невозможно определить вклад каждого из авторов.
С другой стороны, согласно завещанию не принимаются в расчет ситуации, когда несколько вкладов внесены одним и тем же ученым, но в разных областях знаний. При этом каждый из них не имеет достаточно важного самостоятельного значения, чтобы рассматриваться достойным присуждения Нобелевской премии. В связи с этим часто возникали разногласия, поскольку действительно не может вызывать сомнение то, что порой дело всей жизни имеет большую ценность для человечества, нежели отдельные открытия, которым присуждается премия. Все это – естественные и неизбежные последствия ограничений, налагаемых на механизм присуждения премий самим дарителем. И тем не менее, несмотря на эти ограничения, Нобелевская премия рассматривается как знак высочайшего научного признания во всем мире. А это означает, что определенные четко выраженные открытия представляют первостепенную важность для общего прогресса науки. Следовательно, премии присуждаются, скорее, за специфические научные достижения, нежели за общие заслуги в области той же физиологической или медицинской науки.
Обращает на себя внимание и еще одно обстоятельство, касающееся воли завещателя. Премия по физиологии или медицине должна вручаться тем, «кто принесет большую пользу человечеству». Толкование этой фразы может быть разным, однако наши теперешние представления о личности-завещателя, его научных и культурных интересов позволяют вполне резонно допустить, что прежде всего он имел в виду достижения, которые способствовали и интеллектуальному, и физическому совершенствованию человека. Иными словами Нобель, скорее всего, говорил об открытиях, имеющих сугубо научный характер, а также и тех, которые обладают немедленно реализуемой практической ценностью. Мысль эту исключительно точно поддерживает пример с двумя пожертвованиями, сделанными им после смерти матери. Пожертвования весьма убедительно демонстрируют его высокую оценку обоих аспектов медицинской науки. Стало быть, фраза завещания «в области физиологии или медицины» может интерпретироваться именно в этом смысле, как и его собственные эксперименты, включавшие теоретическую часть (т. е. исследование механизмов физиологических процессов в организме) и практическую (т. е. методы лечения различных заболеваний).
Эти и другие обозначенные здесь вопросы нашли отражение на страницах настоящего издания, особенно в разделах, касающихся учителей, наставников и предшественников Павлова, а также Нобелевской премии 1904 года. Приводятся неизвестные ранее документы, касающиеся пути Павлова к Нобелевской премии, неопубликованные частично или полностью его труды, новые архивные материалы, большое число иллюстраций, некоторые из них публикуются впервые. Нет нужды подробно останавливаться на содержании каждого из разделов книги. Мы уверены, читатель несомненно будет знакомится с ними с неослабевающим интересом. По ходу изложения упоминается много лиц и много событий, одни из них малоизвестны, другие вообще незнакомы читателю. Мы сочли необходимым сопроводить некоторые из них специальными примечаниями.
Издание приурочено к столетию со дня присуждения Ивану Петровичу Павлову первой Нобелевской премии Росии, поэтому в нем довольно много внимания уделено номинаторам и конкурентам Павлова, неизвестному «письму тридцати», процедуре представления и самого вручения премии и т. д. Мы не обошли вниманием и вторую нобелевскую попытку Ивана Петровича, назвали номинаторов и конкурентов. Не забыли даже досадных промахов на этом пути. Тем самым мы пытались приоткрыть неизвестные ранее стороны творчества великого физиолога и той атмосферы, которая его окружала в те годы.
Отмеченные сто лет назад Нобелевской премией новаторские идеи и достижения Ивана Петровича стимулировали возникновение целых направлений в исследовании механизмов регуляции висцеральных функций, нейрофизиологии и ее короны – учения о высшей нервной деятельности, клинической медицины, комплекса прикладных направлений. Сегодня вклад Павлова в мировую науку – не просто памятник, в котором запечатлен взлет гениальной мысли, жизнь и развитие идей нашего соотечественника, – активно продолжается и развивается в многочисленных лабораториях физиологов, биохимиков, психологов у нас и во всем мире.
Глава 1
Учителя, наставники и предшественники И. П. Павлова
Общеизвестно, что без учителя нет ученика, а без учеников не бывает и школы. Роль учителя в создании научной школы необходимо считать решающей. Рассматривать ее, вероятно, следует исходя из того, как конкретно было реализовано влияние того или иного учителя. Данный вопрос с разных сторон и позиций обсуждался в литературе, хотя многое еще остается нерешенным, а подчас и спорным. Этот пробел также прослеживается на примере формирования Павлова как ученого и человека.
О Павлове существует огромная литература, однако об его учителях и их роли в формировании Ивана Петровича как исследователя и личности, известно не очень много. В лучшем случае учителей называют, не раскрывая роли каждого в формировании личности ученого. И, тем не менее, каждый из них на разных этапах творчества Павлова внес свой определенный вклад в развитие Ивана Петровича. Одни наделили его точными методами исследований; другим он, прежде всего, обязан идеями нервизма, которые постоянно развивал в многочисленных исследованиях на протяжении всей своей творческой жизни; третьи подарили ему биологические идеи и, наконец, все они в той или иной мере внесли свою лепту в формирование его индивидуального, совершенно неповторимого исследовательского стиля.
Проще говоря, назвать одного-двух учителей, как это обычно водится, в случае с Павловым не представляется возможным. Он сложился как творец и как личность под воздействием нескольких выдающихся ученых (как в персональных контактах, так и опосредованно), каждый из которых в той или иной (но не в полностью определяющей) мере оказал влияние на его последующую деятельность.
Поэтому здесь правильнее вести речь не только об учителях, но и о наставниках, и предшественниках молодого Павлова, в прямом смысле этого слова, о тех, кто познакомил его с основным законами и принципами физиологии, обучил его физиологическим приемам, логике и направленности научного мышления, приобщил к экспериментальному подходу в решении физиологических задач. К их числу относятся прежде всего Ф. В. Овсянников, Н. И. Бакст, И. Ф. Цион и К. Н. Устимович. Определенную роль в становлении павловских взглядов сыграл С. П. Боткин, который раскрыл перед ним целый мир клинических феноменов и определил некоторые пути их физиологического объяснения. Многое почерпнул молодой Павлов у К. Людвига и в определенной степени у Р. Гейденгайна, а опосредованно у К. Бернара.
Что же касается общеизвестного влияния идей И. М. Сеченова на исследования Павловым вопросов высшей нервной деятельности, то это обстоятельство все же не дает права считать Павлова прямым сеченовским учеником.
1.1. Филипп Васильевич Овсянников (1827–1906)
Филипп Васильевич Овсянников
17 января 1862 году академик зоолог Карл Максимович Бэр (1792–1876) подал в Физико-математическое отделение Академии наук представление, подписанное также академиками зоологом Федором Федоровичем Брандтом (1802–1879), зоологом Александром Федоровичем Миддендорфом (1815–1894) и ботаником Францем Ивановичем Рупрехтом (1814–1870), содержащее следующее: «Так как конкурс, предложенный Академиею в 1860 году, не доставил кандидата на оставшееся в оной вакантным место адъюнкта, то Биологический отдел видит в настоящее время необходимость избрать для замещения этой вакансии достойного представителя науки… В наше время не должно заботиться о количестве результатов и величин теорий. Следует желать больших ученых трудов, как бы они малы не были, но которые были бы основательно поставлены и свободны от увлечений фантазией… Этого начала следовало бы придерживаться также в отношении к трудам академическим. Но еще священнее обязанность членов Академии признавать научные заслуги других… Так как г. профессор Овсянников всегда следовал обоим этим началам и труды его были в ученом мире постоянно уважаемы, то Биологический отдел не колеблется предложить его на упраздненное место адъюнкта, будучи при том уверен, что он примет это место, если ему вместе с тем открыты будут виды на скорое дальнейшее его производство…» [3].
В 1863 году академик К. М. Бэр направил в Физико-математическое отделение академии еще одно представление [10], подписанное также Брантом, Рупрехтом и палеонтологом Григорием Петровичем Гельмерсеном (1803–1885), в котором рекомендовал избрать Овсянникова в экстраординарные академики. 9 сентября 1863 года Министерство народного просвещения его избрание утвердило.
В том же 1863 году по заявлению профессора К. Ф. Кесслера [33, 35] физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета избрал Филиппа Васильевича Овсянникова ординарным профессором по кафедре анатомии и физиологии животных. В следующем году он был избран ординарным академиком по предмету физиологии и анатомии, а также утвержден в этом звании 14 августа 1864 года.
Что же предшествовало этим событиям?
Филипп Васильевич родился в Санкт-Петербурге, в купеческой семье 14 (26) июня 1827 года [35]. Среднее образование получил в одной из классических петербургских гимназий и сразу после этого поступил на медицинский факультет Юрьевского (Дерптского, ныне Тартуского) университета. Его исключительная любознательность и усидчивость были замечены уже при изучении базовых дисциплин – анатомии и особенно физиологии, которые в то время более 30 лет читал Фридрих Генрих Биддер (Fridrich Hernrich Bidder, 1810–1894). Медик, физиолог, анатом, он был ректором университета и деканом медицинского факультета. Член-корреспондент по разряду биологических наук Отделения физико-математических наук Санкт-Петербургской академии наук с 12 декабря 1857 года, почетный член академии с 3 марта 1884 года.
С именем Биддера связаны не только высоко ценимые позже Павловым исследования роли пищеварительных соков, но и обнаружение в сердце лягушки на границе предсердий и желудочка парных ганглионарных скоплений, вошедших в литературу под названием узлов Биддера, описание структуры и иннервации подчелюстной слюнной железы, обоснование гипотезы о самостоятельности симпатической нервной системы, создание представления о механизме действия кураре, описание строения спинного мозга. Наконец, большое значение имели его работы о тормозных центрах и тормозных волокнах. Почти все из названных направлений получили дальнейшее развитие в углубленном изучении теперь уже на кафедре Санкт-Петербургского университета, руководимой учеником и последователем Биддера Филиппом Овсянниковым.
Но это было позже, а пока по окончании в 1853 года факультета он был оставлен в лаборатории Биддера и целиком погрузился в микроскопическое изучение спинного мозга рыб. Результаты этого скрупулезного исследования явились докторской диссертацией, успешно защищенной им в 1854 году [46]. Ставшая очень скоро классической, работа имела широкий резонанс в российских и зарубежных научных кругах. В ней молодой исследователь с нетрадиционных материалистических позиций (что было в то время исключительно важным) оценивал огромное число нервных клеток и волокон мозга, полагая, что именно в этих структурах сосредоточены высшие функции и тела, и души.
Работа Овсянникова уже через три года подробно цитировалась в учебнике физиологии О. Функе. Вот что он писал: «Большую важность представляют исследования Овсянникова о спинном мозге рыб… Из всех сделанных до сих пор наблюдений это, по-видимому, наиболее достоверное, и вряд ли, кроме Келликера, можно найти сейчас многих противников…» [102].
К. М. Бэр
Ф. Ф. Брандт
А. Ф. Миддендорф
Ф. И. Рупрехт
Г. П. Гельмерсен
Ф. Биддер
После защиты диссертации Филипп Васильевич был направлен ординатором сухопутного госпиталя Санкт-Петербурга, а затем прикомандирован к главному придворному госпиталю. В связи с массовыми отравлениями местных рыбаков и крестьян Астрахани, а также Саратова, Овсянников командируется в эти места для выяснения причин отравления и определения свойств «рыбьего яда». Микроскопическое изучение рассолов и опыты на собаках позволили предположить инфекционный характер отравлений и предпринять ряд конкретных мер к их предупреждению.
В сентябре 1858 года Овсянников назначается экстраординарным профессором кафедры физиологии и общей патологии Казанского университета. До его прихода на кафедру физиология преподавалась здесь сугубо теоретически. Овсянников полностью перестроил структуру обучения. Используя незначительные средства, отпущенные администрацией, собственную энергию и инициативу, молодой профессор вскоре организовал физиологическую лабораторию. Тем самым, он заложил начало экспериментальным направлениям университета и создал основу для широкого внедрения эксперимента в практику биологического исследования, а также сопровождения физиологических лекций опытами на животных [33–35]. Филиппу Васильевичу удалось также упорядочить преподавание основных теоретических дисциплин. По новому университетскому уставу на медицинских факультетах вводились самостоятельные кафедры: анатомии здорового человека, эмбриологии, гистологии и сравнительной анатомии, физиологии систематической и экспериментальной, истории медицины и энциклопедии, а также ряд других.
По существовавшим в те времена правилам, молодые профессора для приобретения необходимого опыта экспериментирования и преподавания командировались в авторитетнейшие заграничные учебные заведения. Цель поездки Овсянникова состояла в подробном знакомстве и экспериментальной работе в физиологических лабораториях главным образом К. Бернара, К. Людвига, И. Мюллера, Р. Ремака, Г. Станиуса. В Париже ему удалось прослушать полный курс лекций по физиологии нервной системы Бернара, участвовать в подготовке лекций и посчастливилось присутствовать на специальных занятиях. Наконец, по предложению Бернара на заседании Парижской академии наук Овсянников прочел доклад «О тончайшей структуре нервной системы раков, в особенности омара» [47]. Он также участвовал в работе Кенигсбергского собрания немецких врачей и натуралистов, где в свою очередь прочитал доклад «О тончайшем строении lobi olfactorii у млекопитающих» [49]. В нем подробно остановился на отличии в строении этой структуры у человека, преимущественно благодаря наличию у него развитого головного мозга.
Вскоре после возвращения из-за границы Филиппа Васильевича избирают деканом медицинского факультета, но в этой должности ему пришлось прослужить всего лишь год. На этом закончился короткий, но яркий, оставивший после себя целый ряд начинаний, значительно определивших дальнейшее развитие казанской физиологической школы, период деятельности Филиппа Васильевича. Впереди был Петербург и кафедра анатомии человека и физиологии животных, созданная, согласно университетскому уставу 1863 года, на естественном отделении физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Овсянников заведовал ею 22 года (1864–1886).
Санкт-Петербургский университет и особенно его физико-математический факультет переживал в то время период рассвета [41–45]. Все кафедры естественного отделения факультета занимали выдающиеся профессора. Деканом факультета и заведующим кафедрой ботаники был А. Н. Бекетов (1825–1902) – активный сторонник и проповедник дарвиновского учения. Кафедрой зоологии ведал К. Ф. Кесслер (1815–1881), широко известный как ихтиолог и зоограф, также сторонник Дарвина. В это время он занимал и пост ректора университета. Физиологию растений читал академик А. С. Фаминцын (1835–1918) – крупнейший специалист, изучавший фотосинтез. Кафедрой физики заведовал ученый-энциклопедист Ф. Ф. Петрушевский (1828–1904) – один из главных редакторов энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Чрезвычайно сильным был коллектив преподавателей химических дисциплин. В него входили А. М. Бутлеров (1828–1886), Д. И. Менделеев (1834–1907), Н. А. Меншуткин (1842–1907). Математические направления вели представители всемирно известной школы П. Л. Чебышева (1821–1894).
Профессора физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета
