banner banner banner
Десятая невеста
Десятая невеста
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Десятая невеста

скачать книгу бесплатно


– Так. Сказал: узнаю, что вы возитесь с этим, сукины дети, утоплю как котят, в Черничке.

– Но вы все равно сделали.

– Мы хотели посмотреть, что получится.

Я вздохнула. Ну конечно. В этом были они все. «Посмотреть, что получится». С этого началось Осколково, да и приблуды как таковые.

– А чего я? Пусть кто-нибудь из вас.

Явор покачал головой.

– Мы не можем. У нас дело одно есть. Спешное. Купец заказ ждет большой. День и ночь пашем как проклятые. Смертельная межа у нас через две недели.

– Кроме того, в Чиньянь кого попало не пускают. Император этот дюже подозрительный. Чтоб туда въехать, причина нужна. Если кого из нас там увидят, сразу поймут, зачем мы явились, и прогонят взашей. А тебя примут как дорогую гостью.

– Чего это?

– Того, что представишься ты невестой императора.

Глава 2

– Давайте-ка вместе разберемся, а то я чегой-то запуталась, – сказала я. – Этот ваш император – сущий душегуб. Девок жрет и все такое прочее.

– Да.

– И, сволочь, подозрительный.

– Точно.

– И стражи у него небось полный дворец.

– Ага.

– И вы хотите, чтоб я у него похитила секретный шлем, который ему страсть как нужен.

Все дружно кивнули. Я сложила руки на груди и поджала губы.

– Вот не знала я, до чего вам не нравлюсь.

И встала, чтобы уйти.

– Погоди, Малинка! – взмолился Явор. – Ну кто из нас, скажи, лучше тебя это сделает?

– Ваш император меня без соли сожрет и не поперхнется! – крикнула я. – Нашли засланку! Сами девками наряжайтесь и едьте! Вон, Снегирек хотя б. Набелим, насурьмим, кичку приладим, справная будет невеста.

– Да ну тебя, – насупился Снегирек, пока прочие ржали. Все, кроме меня.

– Дурни, – ругалась я. – От кого могла ожидать, но от тебя, Явор…

И села, надувшись.

– Да погоди ты, Малинка, – сказал Явор. – Мы ж не с кондачка. Мы все продумали. Ты вострая.

Все покивали.

– Шустрая.

Я пожала плечами, все еще дуясь. Ну да, не дура.

– И храбрей нас всех вместе взятых.

Это была правда. Когда у тебя мать поляница, деревянный меч ты научаешься держать быстрей, чем ложку. В семь лет мне подарили первый боевой топорик, а драться мать учила меня уже с пяти. В общем, одна по ночам я бродить не боялась.

– И по-чужедольнему разговариваешь.

И это правда. По нашим краям некоторое время назад проповедницы заморские путешествовали. Призывали баб стоять за свои права. К моей матери тоже подходили. Как раз когда она поле боронила. Борись, говорят, за себя, баба! Хватит позволять мужикам себя угнетать. Мать, дела не прерывая, спрашивает:

– Это зачем же?

Ну, говорят, работать сможешь наравне с мужиками. (Мать, напоминаю, за бороной шла). Она им: а я что делаю?

В общем, успеха у наших баб проповедницы не нашли. Но пока они тут крутились, я чужедольнему немножко выучилась. Чудной язык, но я чесала на нем довольно бойко, хоть и с ошибками. Даже писать и читать могла.

– Ну и в самом деле, Малинка, не можем же мы парня девкою наряжать. Император нас в единый миг раскусит.

Я вздохнула. И это правда. Девки из них (как, впрочем, и мужики) ни к хренам.

– А ты будешь нашей партизанкой.

– Кем?!

– Куртизанкой, – краснея, поправил Явора Снегирек, великий знаток чужедольних слов.

– Партизанкой-куртизанкой, – уступил Явор.

– Это что еще, к лешакам, такое?!

– А это по-иноземному такая девка, которая в палаты к князьям и принцам залазит и им вредит, – объяснил Стебелек.

Ишь, образованный.

– Красивая девка, – дополнил Явор.

– Я-то?

Я расхохоталась. Я, конечно, недурна собою, но чтоб красавица… Глаза серые, косы русые, нос короткий в конопушках. Девка как девка.

А Явор давай напирать.

– Ну что тебе стоит? Прокатишься, мир повидаешь. Делов-то, Малинка! До Валахии с ветерком, там все время на юг, сядешь на корабль, дней семь – и ты в Чиньяне! Затешешься среди невест, поешь-попьешь во дворце вкусненького, на павлинов поглазеешь. Подольстишься к императору, стыришь шлем и была такова. Одно веселье!

– Тебе бы такое веселье, – огрызнулась я.

– Да я бы поехал, – стелился Явор. – Сама ведь знаешь: работа, работа… Ну и потом, если Белогур прослышит, не сносить нам всем головы.

Обложили со всех сторон.

– А он какой из себя, император ваш? А то если пригожий, я ж не смогу.

У каждого есть уязвимое место, вот и у меня. Из-за него опытные женщины пророчили мне несчастливую будущность. Так-то я девка бойкая, рассудительная – но сама не своя до красивых парней.

– Вы же меня знаете. От пригожей мордашки сразу млею.

– Да он же злодей, – сказал Оряска.

– И что?

– Разве может быть злодей красивым? Подумай сама.

Все подумали и решили: нет, никак не может. Так что не боись, Малинка, самообладанию твоему ничто не угрожает.

– Не на что мне ехать. Денег нет.

– А мы дадим. Мы уж скинулись. Покатишься аки княжна, – посулил Явор. – И еще за труды приплатим.

Нет, ты смотри. Все щели законопатили.

– У меня коза не доена, – выдвинула я последний довод.

Они посмотрели на меня с упреком, типа: ну ты чего. Я даже устыдилась.

Тяжело вздохнула.

– Супостат, говорите?

Они закивали, как болванчики.

– Под пятой, говорите?

И снова давай кивать.

– Так и быть. Но-но! – я пригрозила кулаком, чтобы не слишком радовались. – Если меня там убьют, я вам являться стану! Не сойти мне с этого места. К каждому буду что ни ночь приходить и выть замогильным голосом.

Соколики побледнели, но отступать было некуда. Сказать ничего не сказали, но про себя, как пить дать, пожелали мне самого что ни на есть наикрепчайшего здоровья.

Мы вернулись в терем, послали Оряску за пирогами, а Явор расстелил на столе карту.

– Сначала на запад до границы. Там через Валахию на юг, до Варенец-града…

– Погодите, – перебила я, следя за пальцем Явора. – А чего не прямо на восток? Это ж по прямой.

– Да ты что, там горы крутые, леса дремучие! Ни пройти, ни проехать. Зверь дикий, разбойники озоруют.

– А за лесами люди с песьими головами, – сказал Некрута. – Укусят тебя за пятку.

– Или другие места, – добавил Снегирек, плотоядно обозревая «другие места». Я показала ему кулак, и он тут же сделал вид, будто и не пялился вовсе.

– А тут? – я ткнула в Кручинское воеводство. – Ближе же до Варенца.

Явор покачал головой.

– Там пузары безобразничают.

– Какие еще пузары?

– Неразумные. Нельзя туда сейчас соваться. Сделаешь крюк, зато цела останешься. Тут, тут и тут, – тыкал Яворка в карту, – все тихо, спокойно. Доберешься до Варенец-града, сядешь на корабль, что император нарочно для невест прислал. Отплывает через четырнадцать дней.

– Да вы что! Мне пять дней только до Валахии чухать.

– А ты не пойдешь. С ветерком поедешь.

– Как это?

Явор подмигнул:

– Завтра узнаешь.

Солнце клонилось к закату, и меня наконец отпустили. Впрочем, оставалась последняя надежда отбрыкаться от этого путешествия.

– Мам, – сказала я, когда мы сели вечерять. Сидели втроем: я, мать и братик мой младший, Задорка. Отец поехал в город купить кой-чего по хозяйству. Мать поставила на стол пшенную кашу со шкварками, и по избе разливался манящий аромат. – Я завтра в заграницы еду.

– Топорик не забудь, – не поднимая глаз, отозвалась мать.

Вот так всегда. Полянице в голову не придет, что бабе нужно чего-нибудь бояться. Задолго до моего рождения, когда в наши восточные пределы голонцы лезли, мать им таких люлей раздавала, тут было слыхать. Лучше нее не было на коне и с палицей. До сих пор капусту так рубит, будто перед ней супостат, аж жуть берет. Отец ее и замуж-то уговорил, только пообещав, что мать в избе целый день сидеть не будет, что станет и пахать, и дрова колоть, и всякую мужскую работу делать. А иначе она не соглашалась: я, говорит, не для того создана, чтоб вянуть за пяльцами. Так бы, наверное, поляницей на всю жизнь и осталась, но уж больно отца полюбила. И они как-то ладили: то один пашет, ткет, тесто месит, то второй. И пеленки Задорке отец менять не гнушался.

– Там, говорят, страшно, мам, – вкрадчиво продолжала я. – Разбойники озоруют. Крайсветный правитель, сказывают, девок живьем жрет.

– А ты ему в зубы дай.

– Болота непролазные, – все больше воодушевлялась я, – пузары неразумные, леса дремучие…

Мать наконец подняла глаза.

– Ты хочешь, чтоб я тебе запретила, лисонька?

Я знала, что мать нас с братом любит, но нежности ей не давались, хоть умри. Она не из тех, кто обнимет да поцелует. Зато научилась слова ласковые говорить, а это, подозреваю, для нее был подвиг потрудней, чем разить супостата.

Я пожала плечами. Мать улыбнулась.