скачать книгу бесплатно
Усадьбу в Макеевке Туча взял в аренду два года назад, но вернуться в Россию смог только лишь после смерти отца. Весь перелет до Москвы он думал, как оно будет, что он почувствует, когда перешагнет порог старого дома. Внутри ворочалось какое-то странное, щекотное чувство, которое, наверное, было всего лишь нетерпением.
Дом умирал. Туча понял это, стоило только открыть вырезанную в воротах заржавевшую скрипучую калитку. Покосившаяся сторожка, поросший бурьяном двор, покрытые сетью трещин, тронутые плесенью стены, заросли чертополоха там, где когда-то был газон из одуванчиков.
Туча не пошел сразу в дом, он двинулся вдоль забора, присматриваясь, вспоминая. Тайник Степан нашел без труда, не понадобились даже воспоминания, его вело то самое щекотное чувство. Дневник оказался там, где Туча его и оставил, с ним, завернутым в полиэтиленовый пакет, ничего не случилось. Вот он и вернулся в свое прошлое…
Погреб, в котором раньше находился карцер, внешне никак не изменился – все тот же поросший лебедой холм с крошечным вентиляционным окошком. Туча не удержался, не обращая внимания на белоснежные брюки, встал на колени, заглянул внутрь. Внутри было темно и сыро, в нос шибанул почти забытый запах гнили. Туча вздохнул, поднялся с коленей. Нога отозвалась острой болью, напоминая о том, что ползать на коленях ему категорически противопоказано.
Прежде чем зайти в дом, он заглянул в флигель, посидел на своей кровати, прислушиваясь к жалобному стону пружин, посмотрел в затянутое густой паутиной окно. На этом окне когда-то любил сидеть Гальяно. Через него они с Дэном выбирались по ночам в парк для тренировок. На мгновение ему показалось, что все это происходило не в прошлой жизни, а вчера. Сердце защемило от чувства утраты чего-то важного, жизненно необходимого.
Обеденный зал был пуст, гулкое эхо шагов заполошно металось под высоким потолком. Странно, раньше эха не было. Были голоса, звон посуды, бряцанье ложек. Была жизнь…
– Что вы здесь делаете?!
Задумавшись, Туча не сразу заметил, что в доме он больше не один. На пороге, придерживаясь рукой о дверной косяк, стоял немолодой уже мужчина. Льняной, чуть помятый щегольской костюм, шляпа, очки в круглой оправе, как у Леннона или как у Берии. Сравнение с Берией подходило этому человеку больше. Антон Венедиктович Шаповалов, последний представитель древнего рода, сверлил Тучу подозрительным взглядом.
– Добрый день! – Он шагнул навстречу бывшему начальнику и идейному вдохновителю лагеря для трудных подростков. – Я здесь осматриваюсь.
– С какой такой стати, позвольте полюбопытствовать? На каких основаниях?
– На правах нового владельца. – Туча выдавил из себя вежливую улыбку. – А вы не узнаете меня, Антон Венедиктович?
Шаповалов осматривал его долго, с ног до головы ощупывал недоверчивым взглядом.
– Мы знакомы? – Воинственности в его голосе поубавилось.
– Я Степан Тучников, вы должны меня помнить.
– Степан? Степа! – Шаповалов шагнул к Туче так порывисто, что тот на всякий случай попятился. – А я смотрю, машина незнакомая у ворот и калитка нараспашку. Тут же уже много лет никого, с тех самых пор… – Он запнулся. – Ну, ты помнишь, наверное.
– Я помню. – Туча кивнул.
– Заглянул проверить, все ли в порядке. Душа у меня болит за поместье. Вот что они сделали, эти бюрократы?! Какой-то нелепый несчастный случай – и все! Все закрыли, уничтожили. Сколько я жалоб написал, сколько петиций. Ты не представляешь, Степан. – Шаповалов говорил пылко, торопливо. – Каждый год пытался добиться правды. Дом ведь без хозяина пропадает, всему присмотр нужен. Мне все время отказывали, а полгода назад сказали, что есть уже у поместья хозяин. Значит, это ты?
– Значит, я.
– Зачем? Зачем тебе эта развалина?! Я же читал, ты богат, по заграницам все больше…
– Ностальгия.
– И у тебя ностальгия? – Шаповалов невесело усмехнулся. – Значит, правильно я вас тогда воспитывал, если ты до сих пор помнишь, если приехал и купил поместье.
Воспитывал… Казарменная муштра и заплесневелый карцер – вот единственное, что Туча помнил из «воспитания», но спорить не стал. Зачем?
– А что же не появлялся так долго? – Его молчание Шаповалов принял за согласие. – Целый год потерян. Тут капитальный ремонт нужен, реставрация.
– Будет, – сказал Туча неожиданно для самого себя. – И ремонт будет, и реставрация. Я позабочусь.
– Хорошо, – Шаповалов кивнул. – Хорошо, что это ты хозяин. Ты будешь бережно, с уважением. Я тебя знаю. Это ведь не просто дом, для меня это родовое гнездо.
Вот и началась песня про родовое гнездо. Скучно, а с другой стороны, Шаповалов и раньше относился к поместью с особенной трепетностью. А у него бизнес и хронический цейтнот.
– Антон Венедиктович, у меня к вам деловое предложение.
– Слушаю! – Шаповалов подобрался, в глазах его зажегся огонек интереса.
– Мне нужен человек, который все здесь знает, который любит поместье. Я не смогу бывать здесь слишком часто, а ремонтно-восстановительные работы кто-то должен контролировать. Вы не согласитесь стать смотрителем усадьбы? Или управляющим, как вам будет угодно.
Он согласился сразу, не раздумывая ни секунды. Туче показалось, что даже финансовая сторона вопроса его практически не волновала. Наверно, не предложи он Шаповалову ни копейки за его услуги, тот все равно бы согласился.
Шаповалов оказался хорошим управляющим, въедливым, рачительным и очень обязательным. Сроки реставрации укладывались в график, каждую неделю на стол к Туче ложился подробнейший финансовый отчет. Ни разу ему не пришлось пожалеть о том своем спонтанном решении. Шаповалов был отвратительным человеком, но великолепным хозяйственником. Без его помощи ремонт в поместье затянулся бы на годы, потому что в жизни Тучи появилась Ангелина и на какое-то время ностальгия ушла на второй план. Даже дневник Андрея Шаповалова он прочел не сразу, а только лишь спустя месяцы, когда душевные волнения улеглись, а в личной жизни наступило хотя бы подобие первоначального спокойствия.
Первые признаки неминуемо надвигающейся бури появились год назад. Тучу начал преследовать запах, тот самый ненавистный запах гари. Он будил его посреди душной средиземноморской ночи, чудился в аромате Ангелининых духов, невидимыми когтями разрывал грудную клетку, удавкой захлестывался на шее и тянул, тянул обратно в Макеевку.
Туча сопротивлялся сколько мог, а когда наконец понял, что эта битва бессмысленна, попросил Алекс собрать сведения о Гальяно, Матвее и Дэне. Возвратиться в поместье они должны все вместе. Почему-то Туча был в этом абсолютно уверен. Алекс обещала помочь, а если за дело бралась Алекс, то дело это можно сразу считать сделанным. Вот такая чудесная была у нее особенность.
Конечно, правильнее и разумнее стало бы связаться с ребятами самому, но Туча не мог. Вот просто не мог снять трубку и сказать: «Привет, друг! Давно не виделись. Давай встретимся!» Прятался за вечную свою загруженность, прикрывался предстоящей операцией, откладывал, откладывал… Наверное, просто боялся, что старые друзья его не вспомнят. А если и вспомнят, то сделают вид, что не узнали, или и вовсе откажутся от встречи, потому что он предатель, он бросил их в самую темную ночь, не помог Дэну, не уберег Ксанку. Зачем он им такой?
Алекс взялась за дело со свойственной ей решительностью. Уже через пару недель на столе перед Тучей лежало досье на каждого из их четверки. Он перелистывал страницы, вчитывался в сухие, лишенные эмоций строчки, всматривался в знакомые, но все равно изменившиеся почти до неузнаваемости лица. У каждого из них имелась своя собственная налаженная жизнь, двое из них, Дэн и Матвей, были женаты, Гальяно тоже уже целый год встречался с девушкой, а он собирался все испортить, затянуть обратно в их страшное, одно на четверых, прошлое. Они не согласятся…
Они согласились, и Туча вдруг почувствовал одновременно и безмерное облегчение, и необъяснимую тревогу. Теперь он знал наверняка – самая темная ночь в их жизни неминуемо повторится…
Матвей
Обедали в том самом зале, который служил в лагере столовой, только вместо маленьких столиков здесь теперь стоял один огромный, неимоверной длины стол, сервированный как для встречи английской королевы. Да и интерьер изменился в лучшую сторону или, как подозревал Матвей, вернулся к своему первозданному состоянию. Словно в противовес этой пугающей роскоши еда была самой обыкновенной, без изысков, но все равно невероятно вкусной.
Тетя Лида, мама Василия, встретила их как родных: обняла, расцеловала, а потом долго всматривалась в их смущенные таким теплым приемом лица. Сама она почти не изменилась, разве что в рыжих волосах появились седые пряди.
– Я же вас тогда и не поблагодарила, мальчики, – сказала тетя Лида, когда они расправились с обедом и приступили к десерту. – Степана поблагодарила, а вас…
– А нас не за что, теть Лид! – Гальяно чмокнул женщину в щеку. Она смутилась, замахала руками. – Вы нам лучше расскажите, как оно тут.
– А как… – Женщина опустилась на свободный стул. – Хорошо было. До недавнего времени. Степан, видели, как все отстроил! Краше прежнего стало. Работу местным дал, меня вот с мужем обратно в поместье взял, повариху нашу, садовника, девочек-горничных из деревни, Леночку, Максима… – Она замолчала, уголком передника промокнула выступившие на глазах слезы.
– Как он погиб? Что говорят? – не удержался от вопроса Матвей. В конце концов, они все здесь не просто так, нужно начинать действовать, собирать информацию.
Прежде чем ответить, тетя Лида посмотрела на дверь обеденного зала, точно боялась, что их разговор могут подслушать.
– Бедная Лена, – сказала она, разглаживая на коленях передник. – Больше десяти лет мучилась, а теперь вот такое…
– Почему она десять лет мучилась? – спросил Гальяно, методично скручивая в трубочку льняную салфетку.
– Из-за Максима и мучилась, из-за болезни его.
– А он болел? – Гальяно оторвался от салфетки. – Туча, то есть Степан, его охранником взял, а это ведь работа не для больных.
– Ну как болел… – Тетя Лида казалась растерянной. – У него же травма какая была! В коме несколько недель пролежал, а как вышел, точно подменили.
– Амнезия? – спросил Матвей.
– Амнезия – это так, мелочи. Может, это даже и хорошо, что Максим все забыл. Что там хорошего вспоминать? Вы бы видели Лену! Как она переживала! Жила в больнице, почернела вся от волнений. А как Максим с того света, считай, вернулся, расцвела. Только ненадолго. – Тетя Лида вздохнула.
– Почему? – Лицо Гальяно сделалось напряженно-сосредоточенным.
– Потому что Максим очень сильно изменился. Вы его помните, хороший ведь был парень, правильный, добрый, а стал точно бесноватый. Лена говорит, что это все последствие травмы мозга. Оно и понятно все про травму, только тяжело с ним стало. Лена его и по врачам возила, и сама лечила. Она же доктор у нас. А толку – чуть, с каждым годом все хуже и хуже. Максим начал к бутылке прикладываться. Сначала не часто, по праздникам, а потом ему уже и повод не нужен стал, в запои уходил на недели. На работе его сначала жалели, а потом жалеть перестали и уволили. Кому ж нужен такой работник?! Он еще больше запил, теперь уже вроде как с горя. А потом начал Лену бить…
Краем глаза Матвей заметил, как побледнел Гальяно, с какой силой сжал край столешницы.
– Она, ясное дело, никому не жаловалась, не рассказывала, как ей живется, да только шила в мешке не утаишь и не всякий синяк запудришь.
– У них есть дети? – спросил Гальяно, и Матвей не узнал его голос.
– Не дал бог. Или наоборот – миловал. – Тетя Лида покачала головой. – Грех такое говорить, но даже я советовала Лене развестись. Что ж это за жизнь такая собачья?! А она жалела его, все прощала, надеялась, что он изменится. Он, правда, и изменился. Год назад примерно. Когда Степан поместье отстроил. Он тогда им обоим работу предложил: и Лене, и Максиму. Лене – своим личным врачом, а Максиму – охранником. Только сначала к какому-то московскому профессору отвез, чтобы тот его от пьянства закодировал. Сказал: «Я в вас, Максим Дмитриевич, должен быть уверен. Мне алкаши в доме не нужны».
– Получилось? – спросил Матвей.
– Получилось. – Тетя Лида кивнула. – После профессора этого Максима как семь бабок отходили: бросил пить совсем, ни капли в рот не брал и работал старательно. Степан уже подумывал его на другую, более ответственную должность перевести. Он ведь образованный был, толковый.
– И что помешало? – Гальяно смотрел в окно, лицо его ровным счетом ничего не выражало.
– Сорвался Максим. Где-то за неделю до своей смерти.
– Снова запил?
– Не знаю, не буду врать. Знаю только, что опять стал каким-то шалым, с поста уходил, в лесу часами пропадал.
– Где в лесу? – впервые за весь разговор подал голос Дэн.
– А кто ж его знает! – Тетя Лида развела руками. – Может, и на гари. – Она понизила голос до шепота. – Как-то пришел весь перепачканный, как в пыли.
– В пепле, – с мрачной уверенностью сказал Дэн.
Тетя Лида ничего не ответила, только кивнула в ответ.
– Как он погиб? – нарушил Матвей затянувшуюся паузу.
– Убили. – Тетя Лида со свистом втянула в себя воздух, нашарила в кармане передника пузырек с лекарством, проглотила сразу две таблетки. – Ушел в лес и не вернулся. Лена сразу бросилась к Степану. Тот отрядил людей на поиски. Тело нашли уже утром, в нескольких метрах от Чудовой гари, с проломленной головой… – Тетя Лида всхлипнула. – Следователь сказал, что его ударили чем-то тяжелым, и не один раз, как тогда, а били долго, чтобы уж наверняка…
– Убийцу не нашли? – Все-таки неспроста Туча собрал их всех в поместье. Все повторяется…
– Нет. Ищут, стараются, но пока ничего. Следователь, тот самый, что вел дело о смерти Ксанки… – На этих словах тетя Лида расплакалась, уже не таясь. – До сих пор себе простить не могу, что девочку не уберегла. С камнем на сердце живу. С ним просыпаюсь, с ним спать ложусь.
– А ее родители? – В глазах Дэна зажегся лихорадочный огонь.
– Я не знаю. – Тетя Лида покачала головой. – Они уехали сразу после смерти Ксанки, а куда, мне не сказали. Я их понимаю, единственный ребенок, такое горе… А я не виновата, оставила девочку без присмотра…
– Тетя Лида, вы знаете, где ее могила? – Дэн говорил очень тихо, едва слышно.
– Нет. – Женщина покачала головой, вытерла слезы. – Ничего не знаю. Это наказание мне. Нам всем наказание. – Она снова посмотрела на дверь, а потом шепотом сказала: – Зря вы приехали, миленькие. Плохое это место, и время плохое. – Она резко встала, словно опасалась дальнейших расспросов, улыбнулась им всем виноватой улыбкой и вышла из зала.
Какое-то время они сидели молча, обдумывали услышанное, делали выводы, принимали решения.
– Я остаюсь, – первым заговорил Гальяно. – Надо наконец разобраться во всей этой чертовщине.
– Я тоже. – Дэн вопросительно посмотрел на Матвея.
– Ну, а мне сам бог велел. – Он пожал плечами. – Я же вроде как детектив.
– И еще у тебя есть пушка, – усмехнулся Гальяно.
– Что-то мне подсказывает, что от пушки здесь будет мало толку. – Дэн встал из-за стола. – Пойдем прогуляемся?
Несмотря на полуденный зной, в парке было прохладно. Они уселись прямо на траву, на облюбованной еще в стародавние времена полянке, закурили.
– Ну, когда пойдем? – спросил Гальяно, глубоко затягиваясь сигаретой.
– Куда? – Матвей щурился на свет, пробивающийся сквозь ветви старой липы.
– По местам боевой славы. – Гальяно не сводил с Дэна внимательного взгляда. – Ты с нами, братан?
– С вами, – Дэн кивнул.
– К затону сходим?
– Сходим.
– А потом к гари?
– А потом к гари.
– Так идем?
– Идем!
Они, не сговариваясь, встали, так же, не сговариваясь, направились к потайной калитке и, лишь недоуменно разглядывая запертый замок, разом вспомнили, что все изменилось. Они больше не шестнадцатилетние подростки, им теперь не нужно выбираться за территорию лагеря тайком.
– Во, даем! – Гальяно нервно хихикнул. – Вот они, последствия шаповаловской муштры! До сих пор помним.
Через главные ворота они прошли совершенно беспрепятственно. Да и кто бы стал препятствовать им, взрослым, тридцатилетним мужикам?!
Наверное, старой лесной тропинкой сейчас пользовались не часто, потому что в пожухлой от зноя траве она была едва различима. Шли молча, прислушиваясь к окружающей их настороженной тишине, вглядываясь в непролазные заросли кустарника, а на затоне желание поболтать и вовсе пропало.
Дэн долго стоял на берегу, вглядываясь в темную, почти черную воду. Матвей и Гальяно ему не мешали, терпеливо ждали.
– Здесь почти нет течения, – сказал Дэн, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему тогда Ксанку нашли не здесь? Как ее могло унести течением, которого нет?
– Может, оно придонное? Течение, я имею в виду. – Гальяно швырнул в затон камень, черная вода пошла рябью, а потом снова превратилась в неподвижное зеркало.
– Проверим? – предложил Матвей, уже готовый стянуть с себя тенниску.
