скачать книгу бесплатно
Зоя всегда просыпалась раньше, чем успевала услышать свой ответ. После таких снов на нее накатывала грусть. Она не сдержала обещание – не стала художником. Она ничего не создала, она научилась только красть и разрушать.
Иногда, гораздо реже, она оказывалась во сне на Дворцовой набережной и смотрела на Петропавловскую крепость, которую рисовала мама. Реальная крепость меняла очертания, плыла, подчиняясь кисти художника. Она ветшала, превращаясь в мертвыми руины, уходила под воду, чтобы вскоре всплыть, обернувшись сказочным замком.
Только почему-то в своих снах Зоя никогда не видела мамино лицо, сколько не пыталась рассмотреть.
Говорят, плохое врезается в детскую память ярче хорошего. Ее первое четкое, осознанное воспоминание было хуже некуда: дождь за окном и лицо отца, по которому, словно дождевые капли, катятся слезы. И голос, надломленный, убеждающий себя: «Надо жить, надо жить дальше». Так началась вторая часть ее жизни. Ее Зоя тоже помнила нечетко – была еще совсем крохой. События спрессовались в бесконечную больничную круговерть. Палаты, врачи, процедуры… Ей даже казалось, что больница стала их с отцом домом.
Постепенно больницы становились беднее и многолюднее, врачи уже не улыбались и не смотрели заискивающе в глаза отцу, зато он мрачнел и только крепче сжимал ее детскую ручонку.
– Папа, я поправлюсь? – спрашивала она отца.
– Конечно, Зайка, – отвечал он. – Разве может быть по-другому?
Но чем дальше, тем меньше уверенности слышалось в его голосе.
По малолетству Зоя не понимала, насколько серьезна ее болезнь, но была уверена: врачи лгут, обнадеживая отца. Она это чувствовала, научилась различать, когда взрослые говорят неправду. Болезненные процедуры она переносила без слез. Молчала даже тогда, когда было нестерпимо больно. Она не плакала, не хотела еще больше расстраивать отца. Его она жалела больше, чем себя, потому что чувствовала: до полного падения на дно безысходности ему осталось совсем немного.
Перемены к лучшему наступили, когда они в очередной раз сменили больницу. Отец вдруг изменился – в его глазах вновь появилась надежда. Вскоре они переехали в большой дом за городом, окна которого выходили в тенистый парк. Но ей не разрешали гулять по парку, она играла на крыльце, украшенном грустными гранитными львами, представляя себя дрессировщицей в цирке.
Потом была операция, после которой в ее голове поселился Локи. Еще до операции ей объяснили, что когда она проснется, то почувствует внутри себя присутствие другого существа – искусственной нейронной сети, которая поможет ей оставаться здоровой, но все равно чужое присутствие внутри оказалось для нее неожиданным. Они подружились. Более того. Локи стал вторым существом, которому она полностью доверяла, кому могла раскрыть душу. А после гибели отца – единственным.
Со смертью отца закончился второй период ее жизни. Ей никто не объяснил, что тогда произошло в лаборатории. «Несчастный случай», «трагическое стечение обстоятельств», «нам очень жаль, что так случилось, но надо жить дальше» – вот и все, что ей сказали. Локи тоже молчал. Не потому, что хотел скрыть истину, а просто «не владел информацией», хотя ей казалось, что он просто не хочет об этом говорить. Она и не настаивала. Конечно, по ее просьбе Локи мог подключиться к Сети и узнать подробности, но что-то всегда останавливало Зою от подобного шага.
Полгода она прожила у тети Лены, подруги отца, немолодой женщины с добрыми глазами, пока не произошла авария на дороге. Детская память избирательна, она не сохранила ни момента катастрофы, ни ее последствий. Даже саму поездку не помнила. Зоя пришла в себя уже в приюте среди незнакомых людей. Именно там она узнала, что ее постигла одна утрата – ей сказали, что тетя Лена погибла. Тогда-то и началась третья часть ее жизни.
В приюте Зоя держалась обособленно, ни с кем не дружила, но и ни с кем не ссорилась. Требования воспитателей и учителей выполняла, драчунов и задир сторонилась. О себе ничего не рассказывала, даже фамилию не назвала – Локи считал, ей лучше затеряться. И почти все время молчала. Поначалу ее пытались расшевелить, потом дразнили, называли умственно отсталой, но она никак не реагировала. И ее оставили в покое.
В четырнадцать лет у нее неожиданно прорезались способности к программированию. Конечно, по большей части тут была заслуга нейронной сети – именно она брала на себя самые зубодробительные задачки. А Зоя, видя, как Локи радуется каждой вылазке в виртуал, осваивала премудрость дальше. Вообще, без Локи она вряд ли выдержала. Нет-нет, со здоровьем как раз все было в порядке, нейронная сеть успешно справлялась, болезнь больше не давала о себе знать… Просто Зоя чувствовала себя очень одинокой, хотя и находилась среди людей.
Спустя год в ее скучной и монотонной жизни произошло знаковое событие: прямо во время урока Зою позвали в кабинет директора. В директорском кресле по-хозяйски развалился незнакомый пожилой китаец. Это был Хань Цю – глава триады и хозяин Юго-Запада. Маленькие умные глазки под нависшими веками оценивающе разглядывали девочку. Наконец он переменил позу и с едва уловимым акцентом вынес вердикт:
– Ты будешь работать на меня, я тебя покупаю.
Жизнь Зои вновь изменилась. Она больше не сидела за партой – школа для нее закончилась, теперь она набиралась опыта в виртуальных владениях триады. Уже через год она могла протестировать любую сеть на предмет уязвимости и получить удаленный доступ к чужому компьютеру. Через два – взломать сервер и запустить в систему червя. Однако методы социальной инженерии, значительно облегчавшие работу хакера, давались ей с большим трудом. Немного пококетничать, завести непринужденный разговор с незнакомым человеком, стащить бейджик для нее было куда труднее, чем написать утилиту или запустить «троянского коня». И, тем не менее, к восемнадцати годам Зоя стала лучшим хакером Хань Цю.
Метро перекинуло Зою на Юго-Запад – другой окраинный район. Он совсем не походил на Волковку.
Это в конце прошлого века легко было перепутать Купчино с Гражданкой, сейчас все выглядело иначе. За последнюю четверть века, особенно после окончания Северной Корпоративной войны, города сильно изменились. Они утратили целостность, стали дискретными, словно двоичный код или древняя компьютерная плата. Городское пространство перестало быть единым, теперь оно состояло из разных, почти не связанных друг с другом частей и незаполненных пустот между ними. И Петербург не был исключением.
Исторический центр – Эрмитаж, Невский проспект, Стрелка Васильевского острова – практически остался прежним. Разве что выглядел просторнее и зеленее. Здания, не представляющие исторической ценности, снесли, на их месте разбили скверы. А еще реализовали давнюю мечту основателя города и прорыли несколько каналов. Здесь никто никуда не спешил. Здесь наслаждались жизнью, но не жили, потому что жителей города тут не осталось. Над всей этой беспечной и сытой идиллией возвышался купол, обеспечивающий комфортный климат и безопасность – в годы войны ни один снаряд не упал в центре города.
Остальным районам повезло куда меньше.
От исторического центра Петербурга, словно шины питания компьютера, разбегались два дорожных полотна, соединяющие его с портами – морским и воздушным. Но простые горожане могли попасть в центр только на метро – невидимых глазу линиях подземки – и то, если обладали серым пропуском.
На правом берегу Невы возле Финского залива раскинулся Нью-сити. Здесь город развивался по вертикали. Сверкающие на солнце, кажущиеся прозрачными от обилия стекла небоскребы покоились на спрятанном глубоко под землей термитнике высокотехнологичного автоматизированного производства. В небе деловито сновали флаеры, по паутине скоростных дорог бежали новенькие автомобили. А попасть в этот район могли только счастливые обладатели синих документов.
Эти два, столь непохожих друг на друга района города, сходились в одном: в них царил достаток.
Однако, как в любом компьютере помимо материнской платы и процессора имеются периферийные устройства, так и в городе не обошлось без окраинных районов. Жилые кварталы служащих корпораций переместились на север и северо-восток. На юг вытеснили аусайдеров. Юго-запад Петербурга подмял под себя криминал. А восток после войны превратился в безлюдную зараженную окраину, упоминать о которой считалось дурным тоном.
Выйдя из метро, Зоя скинула свой камуфляж в первый же попавшийся мусорный контейнер и осталась в обычной неброской ветровке. Она больше не пряталась. Она была дома.
Темнело. Прохожих преследовали навязчивые рекламные баннеры, наперебой приглашавшие в виртуальные казино и публичные дома, на улицах появились красотки и зазывалы. Кофешопы, кальянные, салоны магии, торговля нелицензионным софтом и оружием, незаконная установка имплантов и подпольная медицина. Здесь, как в двадцатом веке на Одесском привозе, можно было купить и достать все. Подпольные клиники Киборгского прихода – так горожане прозвали район возле станции «Кировский завод» – в любое время дня и ночи могли удовлетворить самую смелую фантазию, только плати. Почти все корпорации имели на Юго-Западе неофициальные представительства, здесь проворачивались темные дела, которым не нашлось места в вылизанных кибер-уборщиками просторных кабинетах Нью-сити.
Жители юго-западных кварталов отличались от обитателей других районов так же, как радужный тукан отличается от невзрачного северного воробья. Накаченные синтетиками телохранители, покрытые с ног до головы переливающимися татуировками неопанки, путаны со спец-имплантами, позволяющими загружать различные модели поведения и секс-программы. Хочешь принцессу-недотрогу – пожалуйста. Приелась принцесса – попробуй изощренные ласки восточной красавицы, либо жестокую и распутную демоницу. Любой каприз за ваши деньги. Где-то здесь производили и толкали сет. И, конечно же, здесь обитали хакеры. Это был их район.
Из пестрой толпы местных выделялись туристы. Их выдавал испуганный и одновременно жадный взгляд человека, попавшего в экзотический и непонятный ему мир. Турфирмы предостерегали клиентов от посещения Юго-Запада, но тех неизменно тянуло сюда, словно мотыльков на яркий свет. К туристам здесь относились снисходительно-потребительски, не пугали понапрасну, последнее не отнимали, но и не церемонились.
Зоя перебросила рюкзак на другое плечо и взмахом ладони отогнала вертевшийся перед глазами назойливый баннер. Что-то сегодня реклама совсем распоясалась, подумала она, обычно она не приставали к местным.
– Салют! Тебя Хань Цю искал, – окликнул Зою подросток со сверкающим гребнем волос и парой птичьих клеток в руке. Он только что продал пожилой английской паре генномодифицированную иволгу.
Зоя махнула рукой пареньку, показывая, что услышала. Хань Цю подождет, прежде нужно восстановить силы. Хотя сегодняшняя гонка была недолгой, все равно чувствовалась усталость.
Она свернула на узкую улицу, куда туристы не забредали даже днем, и надела на голову кепку со светящимся иероглифом, вписанным в треугольник – символом триады. Метка «свой» не помешает, мало ли что может померещиться в темноте местным головорезам. Тусклый желтоватый свет старого уличного фонаря едва разгонял тьму, обозначив подъезд. Зоя прижала левое запястье к электронной панели, и дверь, громко щелкнув замком, впустила ее внутрь. Испуганная крыса, всполошено заметавшись на лестничных ступенях, ринулась на улицу.
– Чтоб тебя… – выругалась Зоя.
Осталось взобраться по лестнице на второй этаж, и она дома. Каждая ступенька давалась ей труднее предыдущей – «отходняк» от взлома почему-то всегда накрывал ее еще в подъезде.
Входная дверь признала хозяйку.
– Кофе, – прошептала Зоя, переступая порог квартиры.
Ветровка полетела на пол прихожей, рядом лег сползший с плеча рюкзачок.
На кухне шумно включился комбайн, в тишине гулко набирала обороты кофемолка, по квартире поплыл приятный аромат свежемолотых кофейных зерен.
– Сахара побольше, – проворчала Зоя и тяжело опустилась на диван.
Черные штрихи на щеках начали бледнеть и вскоре пропали совсем. Черты лица разгладились.
Надо связаться с Хань Цю, подумала она, и договориться с Риммой Беккер о передаче украденных файлов. Но сначала кофе. Много кофе.
Мелодичный сигнал сообщил, что комбайн справился с задачей и маленький домашний робот, бросив натирать пол, шустро метнулся на кухню. Принимая большую кружку из цепких пластиковых лапок, Зоя благодарно кивнула малышу и прикрыла глаза. Хакер – та же крыса, роющаяся в массивах данных и прогрызающая дыры в хранилищах информации, почему-то подумалось ей сейчас.
* * *
На город опускалась прозрачная августовская ночь. Огни небоскребов отражались в водной глади Финского залива. Белые, желтые, голубые. Поначалу, когда президент «Гедеон-индастрис» Аверкий Сорокопут отказался от шикарного двухсотметрового лофта с видом на залив, никто не понял почему. Просто приняли как очередную причуду богатого и слегка сумасбродного олигарха – водилось за ним такое. Человек, входящий в двадцатку влиятельнейших людей страны, пусть и последним с конца, мог позволить себе смотреть куда угодно. Теперь за окнами президентского кабинета возвышалась пара соседних небоскребов, да несколько зданий поменьше, в которых арендовали офисы уже не акулы бизнеса, а рыбы поскромнее. Еще дальше, за высокой оградой, начинались изрытые воронками поля, где ржавели и рассыпались остатки военной техники, да щерились черными провалами бойниц доты. Многие полагали, что этот пейзаж за окном Сорокопут выбрал в качестве напоминания о Северной Корпоративной войне, в которой «Гедеон-индастрис»… Нет, не одержал победу – победивших в той бойне не было – но вышел из драки без потерь и даже с некоторой прибылью.
Сорокопут никого ни в чем не разубеждал. К войне он не имел никакого отношения – корпорацией в те годы руководил его отец. Истинная же причина была иной: окно кабинета смотрело на башню «Абэ-технолоджи» – главного раздражителя и главное напоминание об изменчивости фортуны. Вот и сейчас Сорокопут с ненавистью уставился на ярко-красные буквы на крыше небоскреба – за последние пару лет «Абэ-технолоджи» обставило его трижды.
Два года назад Сорокопуту предложили проинвестировать проект по квази-органике. Разработчиком являлась совершенно неизвестная на рынке компания, а сам проект выглядел слишком уж завлекательно, что на деле, как правило, означало очередную прожектерскую пустышку. Эксперты-аналитики (будь они неладны!) в один голос твердили, что вкладываться в эту авантюру – гарантированно потерять деньги и, что более важно, лицо. Да и сам Аверкий тогда склонялся к мнению, что проект не взлетит. И проект ушел к «Абэ-технолоджи» – молодой компании средней руки. Но вышло иначе – взлетело. Еще как взлетело! А вместе с проектом взлетела и «Абэ-технолоджи». Откуда только у этой твари Окамото взялось такое нечеловеческое чутье?
Стремясь отыграть лидерство, Сорокопут вязался в сомнительную сделку по имплантам нового поколения. Эксперты вновь были единодушны: это пустышка. Однако на этот раз Аверкий не стал слушать «песни про шарлатанов, подтасовывающих цифры», он все решил сам. Единолично. И вновь прогадал – новые импланты по своим показателям даже уступали старым. Но хуже всего оказалось то, что «Гедеон-индастрис» и лично Сорокопут были высмеяны во всех рейтинговых обзорах. Зато те же обзоры превозносили до небес продукцию «Абэ-технолоджи», признав ее лучшим товаром года.
Третий сокрушительный удар не заставил себя ждать: только что Аверкий узнал, «Абэ-технолоджи» вновь обошла его, перехватив выгодный контракт.
Аверкий выхлебал виски и запустил стаканом в сторону ненавистного конкурента – окно как всегда выдержало. Посыпались осколки хрусталя, по ковру цвета топленого молока растеклось отвратительно коричневое пятно, пахнуло разлитым алкоголем. Рядом с пятном моментально появился маленький кибер-уборщик и застыл в ожидании приказа.
Сорокопут пнул кибера и рухнул в кресло, жалобно скрипнувшее под его ста двадцатью килограммами. Он почти успокоился и уже мог соображать, а не просто орать на голограмму секретаря. Ноздри главы «Гедеон-индастриз» все еще раздувались от гнева как у скаковой лошади, но на лошадь он походил мало. Если уж искать аналоги в животном мире, то Сорокопут скорее напоминал бурого медведя – покатыми плечами, мощным загривком и близко посаженными недобрыми глазками. И сейчас этот медведь был зол. «Ненавижу, ненавижу, – цедил он сквозь зубы, глядя в окно на вывеску конкурента. – Мразь, косоглазая обезьяна».
За этим занятием его и застал вызов.
Аверкий, не глядя, сбросил звонок. Раз, потом другой – звонивший оказался настойчив.
– Отключить все вызовы! – рявкнул он.
Пошло оно все к дьяволу! Что бы там ни случилось. Хватит на сегодня потрясений. Сейчас он вдохнет двойную дозу «розовых грез» или чего покрепче и уйдет в виртуал, где не будет ни соперничества с «Абэ-технолоджи», ни самого Сорокопута. Зато появится непобедимый странствующий рыцарь Буба Храбрый – освободитель Лааба, сокрушитель орды Хаоса.
Не обращая внимания на вибрирующий на запястье браслет, Аверкий направился к бару и прижал растопыренную пятерню к панели. Электронный замок, настроенный на отпечатки его пальцев, тоненько щелкнул, и панель, скрывающая секретное отделение, плавно ушла в стену.
Пробежав глазами по «синтетикам», Сорокопут взялся за самый сильный – сегодня он нуждается в особом средстве.
«Вот настало и твое время», – сказал он маленькой синей коробочке с тремя буквами на крышке: SET.
– Виртуал без сета – деньги на ветер, – пробормотал Аверкий.
Как бы ни была виртуальная реальность приближена к реальному миру, у находившегося в ней человека всегда оставалось ощущение чего-то ненастоящего, что не позволяло в полной мере насладиться вымышленным миром. Какое-то из пяти чувств непременно давало сбой. У кинестетиков, воспринимающих окружающую реальность через тактильные ощущения, это были прикосновения. У визуалов сбоила «картинка», как бы ни лезли из кожи художники и дизайнеры. Что касается аудиалов, то им вообще стоило бы оглохнуть. Но там, где пасовали технические средства, на помощь пришли галлюциногены, стирающие грани между реальностью и видениями, превращая одно в другое.
Фармацевтическая промышленность быстро откликнулась на запрос и выдала целый ряд психоделиков разной интенсивности. Те, что не прошли клинические испытания, всплыли на теневом рынке. Одним из таких препаратов и был сет. По меткому выражению кого-то из первопроходцев, сет служил ключом, отпирающим дверь в Запредельное. Этот наркотик не знал равных в умении освободить разум от обычных структур и шаблонов. Его формула, как и имя создателя, хранились в строжайшей тайне. Несмотря на гигантские вложения и привлечение лучших химиков планеты синтезировать нечто похожее больше не удалось никому. А федералам не удалось выйти на подпольную лабораторию, производящую препарат. Выброшенный на рынок и громко распиаренный эрзац оказался ничем не лучше обычных разрешенных «синтетиков». Но у сета были крайне неприятные побочные действия – передозировка могла ввергнуть человека в персональный ад или рай, превратив в реальном мире в бессловесный овощ, либо вообще привести к смерти. Сет был объявлен вне закона. Еще и потому, что человек, однажды попробовав его, о других «синтетиках» забывал напрочь.
Сорокопут уже держал на ладони маленькую таблетку в темно-синей, цвета волшебной ночи, оболочке, когда в кабинете появилось легкое серое облачко. Через секунду оно превратилось в голограмму сидящего в кресле хорошо знакомого человека.
– Хм, – голограмма кашлянула, нахмурившись. – Аверкий, ты меня разочаровываешь.
– Папа?.. – вырвалось у Сорокопута.
Опешив, он даже попятился, но быстро взял себя в руки.
– Какого черта?! – рассерженно зарычал Аверкий – отец умер пять лет назад.
Фигура отца подернулась дымкой, на лицо упала тень, скрывая черты. Теперь перед Сорокопутом сидел совершенно незнакомый человек с затемненным лицом. Почему-то от одного взгляда на визитера спина Сорокопута мгновенно покрылась холодным потом.
– Прошу прощения за вторжение, но вы не отвечали на вызовы, – заявил незнакомец, спокойно укладывая ногу на ногу.
– Как?.. – глупо каркнул Аверкий.
– Вы хотите узнать, каким образом я преодолел вашу дорогостоящую, но малоэффективную защиту? – усмехнулся незнакомец. – Это было не так уж и сложно.
– Да пошел ты!.. – заорал Сорокопут, приходя в себя и хватаясь за браслет, чтобы вызвать охрану. Страх уже отступил.
– Не стоит беспокоить службу безопасности, у нас впереди плодотворная совместная работа, – спокойно возразил незнакомец. – Да и не получится.
Он оказался прав. Не получилось. Сорокопут был заблокирован и отрезан от внешнего мира. Работающей оставалась одна линия, связывающая его с…
– Кто вы?
– Как я уже сказал, у нас общие интересы. Мне нужны файлы, хранящиеся в Северном научном кластере.
– Наймите хакера, – буркнул Сорокопут.
– Хакера придется нанять вам. Прямо сейчас.
– Глупая шутка.
– Я не шучу. Я вполне серьезен. А чтобы доказать серьезность своих намерений преподнесу небольшой урок. Проверьте котировки своих акций.
Незнакомец вытянул левую руку в сторону ладонью вниз и начал медленно опускать ее. А вместе с рукой поскакали, уменьшаясь, и цифры на виртуальном экране.
– Хватит? – рука застыла на месте.
Остановились и цифры.
– Пожалуй, еще немного.
Рука опустилась еще на несколько сантиметров, вместе с ней снизились и котировки.
– Хватит! – вырвалось у Сорокопота. – Этот глупый трюк…
Договорить он не успел, средства связи в президентском кабинете взорвались нетерпеливыми вызовами. Настойчиво заверещал смарт-браслет, в кабинете возникли голограммы секретаря и двух вице-президентов.
– Аверкий Станиславович, котировки упали… – испуганно докладывали подчиненные, перебивая друг друга.
Сорокопут, не глядя на них, мрачно буркнул:
– Верните цифры обратно.
– Урок усвоен?
Сил хватило только на кивок.
Рука незнакомца вернулась на колено, а цифры – в привычные значения.
– Что вам действительно нужно?
– Я уже сказал: файлы проекта «Точка Омега», которые хранятся на серверах Северного научного кластера.
– Если можете влиять на биржевые котировки, то украсть какие-то файлы для вас дело плевое, – холодно бросил президент «Гедеон-индастрис». – Зачем вам я?
– Это вас не касается. Для вас должно быть важным лишь то, что я могу быть как очень признателен, так и очень суров. Хотите формулу лекарства, над которым бьются ваши лаборатории? А формулу сета? Или лучше укоротить вашего конкурента, на окна которого вы периодически поглядываете? Подумайте. Жду ваши пожелания завтра вместе с файлами проекта.
Сорокопут, хоть и был обескуражен, по привычке оставил последнее слово за собой.
– Я не привык иметь дело с человеком, скрывающимся за виртуальной личностью, – он очень старался, чтобы голос не дрожал.
Но последнее замечание незнакомца выбило у него из-под ног остатки почвы:
