скачать книгу бесплатно
Кроме Зенкиной Саше накидали другие дела, разгрузив остальных следователей, в том числе скучнейшее дело о нарушении правил техники безопасности на производстве, прочитать которое он даже не мог себя заставить. Времени катастрофически на все не хватало, рабочий день становился все длиннее, а успевал Саша все меньше.
Дней через пять после выезда на труп Зенкиной на планерке прокурор попросил Сашу показать ему написанный им осмотр. Саша по девчачьи заалел щеками и, глядя в пол, сказал, что осмотр им еще недооформлен.
– Ничего, принесите, я посмотрю, что вы там написали, потом дооформите, – прокурор сделал вид, что не заметил смущения своего следователя.
И после планерки Саша отдал ему семь неровных от высохшей воды листочков, исписанных мелким некрасивым почерком, местами прерывающийся, так как ручка плохо писала на влажной бумаге, с множественными помарками и исправлениями, дописками между строк скатывающихся книзу страницы. Причем, на каждой странице наклон строчек вниз становился все очевиднее.
Протокол прокурор вернул ему в тот же день вечером:
– Молодец, но нужно все переписать, – и прокурор долго и подробно объяснял ему свои правки в его протоколе, сделанные, как в школе, красной пастой. Саше очень хотелось ему возразить, и объяснить, что вот в этом месте он написал так, потому что считал нужным обратить внимание именно на эту деталь, а этот недостаток он сам уже заметил и даже исправил, но слово ему никто не давал. Да он и сам понимал, что он не на студенческой паре с профессором, где он мог свободно высказать свое мнение и даже отстаивать его, а в прокуратуре, где он обязан соблюдать субординацию.
Оставалось только зыркать из-под слегка длинноватой обесцвеченной челки, чувствуя как жар заливает не только щеки, но и кончики ушей, потому как по словам прокурора получалось, что Саша какой-то уж совсем дурачок и неумеха, а ведь это было совсем не так.
Он был лучшим на своем курсе. Саша закончил три курса института, учился настолько легко и успешно, что не понимал, зачем он, собственно, теряет в нем свое дагоценное время. Ему так хотелось настоящей работы, что он даже убедил папу, который, задействовав свои многочисленные знакомства, порядке исключения устроил Сашу в эту не самую отдаленную Акшинскую районную прокуратуру.
Первые несколько дней Саша периодически доставал свое первое удостоверение, с тайной гордостью рассматривал свое удачное фото в галстуке и подписи под ним. Правда, потом делать это стало некогда.
– И, Александр, – прокурор глянул через толстые линзы на насупленного работника, – замените ручку на гелиевую с черной пастой, и если составляете протокол от руки пишите на писчей бумаге, не распечатывайте бланки на компьютере, берите типографские.
В кабинете Саша с раздражением кинул протокол на стол, листы соскользнули, часть их упала под стол соседа по кабинету. Игорь нагнулся, поднял из-под ног листы, пробежал глазами:
– Да ты не умеешь протоколы писать, – самодовольно ухмыльнулся он, – давай, я тебе свой образец дам. У меня еще со школы милиции остался, я всегда по нему пишу.
Не ожидая Сашиного согласия, Игорь протянул ему дискету:
– На, я тебе сбросил.
И вот теперь в душной пустой конторе в неровном казенном свете люминесцентной лампы Саша, преодолевая себя и сон, вернулся к этому несчастному протоколу. Открыл файл, сброшенный ему Игорем, стал набирать текст. Протокол Игоря показался ему подозрительно коротким. В полпервого ночи Саша вытащил из стрекочущего принтера два листа протокола, прочитал начало, поморщился, текст ему не нравился. "Какой-то кастрированный", – подумал Саша, но ему так хотелось спать…
***
Когда нашли труп Зенкиной на следующий день с утра он поехал на вскрытие. Поблукал по территории больницы, пока не нашел морг за зданиями кочегарки и прачечной. Николаич стоял на крыльце в зеленой униформе и в перчатках, курил. Саше он не удивился, кратко кивнул, бросил окурок в старую биксу у крыльца, пошел в секционную. Саша, помедлив, прошел за ним.
В моргах он раньше не был, видел их только в фильмах, американских: сверкающие белым кафелем лаборатории с операционными лампами, почему-то, синего цвета, с выезжающими из холодильника ящиками для хранения трупов, накрытых белыми простынями.
При входе его любопытство оглушил запах формалина и человечины, на глазах навернулись слезы, желудок свернуло, и он на минуту утратил возможность говорить, казалось, стоит приоткрыть рот, и ядовитая субстанция заползет в него. Николаич тем временем подошел к металлическому столу, стоящему у окна, замазанному на две трети белой краской.
– Иди, покажу, – Саша, перебарывая неожиданное недомогание, подошел к столу, на котором лежал труп. Стараясь не смотреть на кучу органокомплекса у ног трупа в луже с красными разводами, он глядел на предварительно вскрытое санитаром тело – зияла вырезанная грудина, скальп был снят и лежал на лице покойной, на его атласной поверхности имелись сине-красные разводы.
Николаич взял в руки какую-то желтую шершавую крышку, и показал на ней отчетливую, как на фанере, вмятину, прямоугольной формы, примерно два на пять сантиметра, от углов которой, пересекая всю поверхность, шла извилистая трещина нежно-розового цвета.
– Перелом свода черепа, – Николаич потрогал край вдавленности, – а это – след от повреждающего предмета, ничего не напоминает?
Эксперт внимательно смотрел Саше прямо в лицо, Саша пожал плечами.
– Смотри сюда, – Николаич браншами ножниц указал на голову трупа, где из спила торчало нечто серо-розовое с черно-баговыми разводами, – это – кровоизлияние под твердую мозговую оболочку…
Смотреть на это было выше его сил, Саша переводил взгляд на металлический подголовник под плечами трупа, второй секционный стол, с подтеками то ли ржавчины, то ли крови, на зеленые стены с отваливающейся штукатуркой, на разбитую мелкую коричневую плитку под ногами. На полу между столами от раковины тянулся черный шланг, конец которого был закреплен проволочным крючком у края стола с трупом Зенкиной Лены.
– Не менее семи ударов в теменную, лобную и затылочную часть головы, а также кровоподтеки в области левого и правого пястных суставов, ссадины …– голос Николаича явно куда-то уплывал.
В секционную зашел санитар в несвежей медицинской пижаме, в руках он держал пару поношенных покрывал, которые кинул в угол около стола.
– Это з-з-зачем?– выдавил из себя Саша, санитар вынул изо рта сигарету и охотно начал объяснять:
– Так это, зашивать сейчас буду. Ее ж без одежды привезли и без покрывала, а живот надо закрыть чем-то. Вот я от других покойников тряпки-то взял, сейчас органы назад положу, потом покрывалом прикрою, чтоб через швы не вываливались, а уж потом шить буду.
Саша выбежал из морга, ему хватило сил, нагнуться над кустами, он пережидал, когда желудок вернется на место, а вместе с ним и перевернувшаяся земля. Потом он долго отплевывался и утирался руками.
Николаич сидел на лавочке у крыльца уже в халате, с видом глубокой задумчивости смотрел через дым сигареты на летающую вокруг него осу.
– Нашатырь дать? – также через дым он посмотрел на взмокшего Сашу, тот, не глядя на эксперта, помотал головой.
– Пойдем, покажу, где умыться. Да, и забыл сказать, мазки я изъял, хоть ты про них ничего не написал в направлении. Мазки-то тебе нужны или как?
Саша, не совсем четко понимая, о чем идет речь, кивнул.
– Вот и ладненько, в постановлении не забудь об это указать, выемкой потом у меня изымешь.
Во всех учебниках по криминалистике Саша читал, что следователь обязан присутствовать на судебно-медицинском исследовании трупа. Криминалистику они должны изучать на четвертом курсе, но Саша начал ее читать еще в конце первого. Поступив на юридический факультет, он ждал знаний, которые позволят ему раскрывать и расследовать преступления, и всякие там теории государства и права вообще не имели никакого отношения к его ожиданиям.
Решение нашлось быстро, он взял в библиотеке, а потом и купил учебник криминалистики самого уважаемого автора, потом стал читать методические рекомендации, журналы. Когда пришла пора изучать науки уголовно-правого цикла, оказалось, что они почти также скучны, как и те, что изучались на первом курсе. Еще он ожидал криминологию, но криминология оказалась похожей на правовую статистику, и весьма его разочаровала. Ему была интересна только криминалистика, особенно криминалистическая техника. И вот судебно-медицинская экспертиза, о которой он столько читал, оказалась чем-то омерзительным и противоестественным.
До конца дня, допрашивая и заполняя бумаги, не выспавшийся Саша думал, зачем же следователю присутствовать на вскрытии, и не видел причин для этого, зато при каждом воспоминании накатывала дурнота. Утром Саша проснулся с температурой.
2003. Лена Зенкина
– Ты поняла, дичь?, – Ленка Зенкина нависла над однокурсницей, которая забилась в дальний угол парты. Ленка специально выбрала эту девку – самую красивую и самую обеспеченную.
– Ты чё там про меня говорила, кобыла? С кем ты там меня видела? – девка что-то лепетала, вжималась в стенку и теребила концы длинных прямых черных волос красивыми наращенными в салоне ногтями.
– Чё ты врать тут пытаешься мне, я все про тебя знаю. А ты знаешь, кто мой отец, дичь? Я ему скажу, он тебе ноги вырвет, и другой стороной вставит, – Ленка уже и забыла, что решила просто развлечься, ей уже реально казалось, что эта ухоженная второкурсница распустила о ней сплетни.
Она возбужденно выкрикивала в лицо задавалы угрозы, приправленные матами, и перешла к описанию расправ, которые учинит ее папашка. Как в театральном кружке, в который Ленка ходила в детстве, она полностью растворилась в своей роли, выделяла модуляциями открытые гласные, слегка растягивая каждую букву "а". Зрители окружили ее, двадцать пять девочек и два мальчика-ботана.
Учиться в этом дерьмовом, единственном в городе, технаре было отстойно. В школе было еще отстойнее, идти в фазанку не хотелось, там учились одни дебилы, а Ленка закончила девять классов без троек. Сидеть просто дома было западло. Пошла, куда взяли, на технологию мяса. Как будто кто-то будет работать по такой беспонтовой профессии. Нет, Ленка еще в школе отучилась в УПК на бармена, вот только до восемнадцати лет на работу ее брать никто не хотел. Так что пока она тут, в технаре потусуется, учится она на четверки, тут много не спрашивают, даже стипуху платят, да и мамка задрала:"Получи профессию, получи профессию", много она своей профессией заработала?
– Зенкина, что здесь происходит? – в класс зашла преподша, – что ты орешь, и что у тебя вообще, за внешний вид?
– Да пошла ты, – Ленка направилась к выходу.
– Зенкина, звонок был для кого? Ты куда собралась?
– Я щас позвоню, и за мной приедут. Где моя труба? О, я трубу забыла! – пока какой-нибудь дирек не остановил, Ленка побежала к выходу из технаря.
Никакой мобилы у нее не было, где бы мать взяла такие деньги. А папашка, как освободился, ни разу к ней не пришел. Она даже не знает, с кем и где он живет.
Днем потусить не с кем, и Ленка отправилась домой, Валька уже должна прийти со школы, с ней можно и пойти куда-нибудь. По-тихому добрела до остановки, когда подъехал автобус, Ленка в него не села, в этом – автобусе противная кондукторша, не отстанет, пока не заплатишь, а водила может и за шкиряк из автобуса выкинуть. Платить не хотелось, курево заканчивалось, стоять и ждать следующий автобус скучно. Ленка достала тоненькую сигарету из розовой пачки, закурила на ходу. По пути оглядела свое отражение в стеклянной двери магазина: короткий топ с титаником, короткая джинсовая юбка с широким поясом, кеды на платформе, в руке сигаретка, помада алая – шикардос. Сумка только стремная, купленная на китайском рынке, как и вся ее одежда, но за тряпки она особо не переживала, а сумка в глаза бросается.
Ну ничего, когда-нибудь и у нее деньги будут, подцепит она мужика при бабосах, он ей накупит всего, а она и мамке денег даст, пусть тоже себе всего накупит. Ну, а не найдет мужика, сама в баре заработает, пошли они, эти козлы.
Сумку она оставила дома, ключи с брелоком-сердечком сунула в карман и пошла к Вальке:
– Сима, сеструха, привет!
– Привет, Сима!– у Вальки тоже дома никого не было.
– Сим, дай пожрать и собирайся, погуляем.
Ленка по-хозяйски открыла холодильник, нашла тети Маринины котлеты. Греть было в ломы, жуя котлету, она вернулась в комнату. Валька уже накрашенная стояла в короткой джинсовой юбке с широким ремнем и в лифчике. Поглядев на Ленку, вытащила из кома в шкафу короткую футболку, почти такую же , как у Ленки, только не серую, а белую и с Лео:
– Блин, гладить надо.
Ленка хихикнула:
– Сима, ты капец, – кусок котлеты чуть ли не из носа вылетел, – нас же вообще никто не отличит.
На самом деле они с Валькой не были сестрами, они просто соседки, Валька учится еще в девятом.
– Куда пойдем?
– Давай в парк.
– Да ну, Сима, там стремно днем, нет никого, пиваса никто не нальет, и сегодня вторник, дискотека не работает, – Ленка поморщилась, настроение стремительно портилось, вроде, уже и идти никуда не хотелось, но и дома делать было совсем нечего.
– Тогда давай, Кольку с собой позовем.
– Достал чмошник этот, Колька твой, мы с ним погавкались. "Мама сказала: на выходных будем сажать картошку", – Ленка опустила уголки рта вниз и загнусавила, зло и похоже изобразив двоюродного Валькиного брата Кольку, – У него тоже бабла никогда нет. Ладно, пошли так, тусу найдем.
Прогулка вышла такой же стремной, как и весь сегодняшний день. Они сходили в парк, на площадь, потом на пятак на спортивной площадке около школы. Там кучковались одни соски, у одной Ленка отобрала банку пива – дешевую и горькую "Балтику девятку", но банка была почти пустая. Ленка пыталась стравить малолеток, чтобы хоть как-то развлечься, но они, завидев их с Валькой, очень быстро свинтили.
Кафешки днем почти все не работали, время тянулось мучительно медленно. Еще даже не стемнело, когда трезвая и злая Ленка шагала дворами в сторону дома. Рядом гундела Валька, предлагая подождать пока откроется "Весна" – центровое кафе на районе. В последнее время Ленку все злило: злила мать – алкашка, изображающая из себя порядочную, злила их однушка в занюханой пятиэтажке без балкона – бывшей общаге, злили необходимость торговаться с китайцами из-за каждой шмотки, прыщавый Колька и короткие перепихоны с ним.
Раньше Ленка была не такая, веселая и активная, душа любой компании, ее знали не только на районе, но и в городе. Теперь она становилась веселой и доброй, только после пары литров пива. Пацаны говорили, что для настроения лучше курнуть, но она коноплю не курила, насмотрелась на травокуров, свои мозги ей были дороже.
– Эй, мадам, окурок свой подними! – какой-то старый мужик в фирмовых джинсах и черной рубашке около сотого Крузака окликнул ее.
– Подними, сказал! Тут дети играют!
О, цепуру на шею нацепил, тачку купил, думает, крутым стал:
– Иди, на, дедуля! – Ленка для убедительности подняла средний палец. Дедок неожиданно схватил ее за шею, приложил затылком к машине.
– Тварь, ты сейчас нагнешься, поднимешь свой бычок из песочницы и отнесешь в урну.
Ленка попыталась расцарапать козлу харю, но никак не могла дотянутся, рука сжала ее горло крепче.
Валька, молодец, не растерялась, завизжала, как будто всю жизнь тренировалась. Мужик швырнул Ленку, она больно проехалась коленями по асфальту. Потом она еще чуток покричала в кодовый замок подъезда, да Валька испугалась и увела домой.
– Чтоб меня, да на моем районе, какой-то жмот душил! Да он не жилец, Валька, я тебе базарю, не жилец!
Она осталась ночевать у Вальки на диване, на грязном покрывале. Тетя Марина – хорошая тетка, добрая, с Валькой никогда их не ругает, готовит – закачешься, жратвы у них дома всегда навалом, настоящей, домашней. Валька, дурища, счастья своего не понимает. Одно плохо, тетя Марина постоянно на дежурствах, в выходные готовит, а потом прибухивает с ее, Ленкиной, мамкой. Это потому что муж ее, чмо безрогое, их бросил и ушел жить к малолетке. Потому что тетя Марина уже старая, ей уже 35 лет было в этом году. Вроде, дядя Сережа с малолеткой своей еще дитя родили. Тетя Марина, как его вспомнит, так слезы у нее все катятся-катятся, как будто сами по себе, поэтому они с Валькой про дядю Сережу никогда не говорят, даже когда тети Марины рядом нет.
– Валь, – Ленка оторвала голову от засаленной думочки, – а ты вот свою жизнь как-нибудь представляешь? Ты как жить хочешь?
– Я, – Валька запнулась, попыталась в темноте вглядеться в Ленкино лицо, не издевается ли?
– Я, Лен, замуж хочу, чтобы муж был высокий, красивый, чтобы работал и не пил, конечно.
Ленка, прихватив покрывало, переползла к Вальке на кровать, улеглась рядом.
– Двоих детей хочу, чтоб на мужа были похожи, беленькие, я, знаешь, как их одевать буду? И любить, и на кружки всякие водить. И всех-всех кормить вкусно. Я вообще, поваром хочу быть, чтобы вообще, всех вкусно кормить.
– Нет, Валька, на мужиков нечего надеется, козлы они все, как папашка твой. Мужиком нужно попользоваться, деньги от него получить, подарки, лучше квартиру, там, или машину, пока молодая. А жить одной. А то потом станешь старой и толстой, и все, никому ты будешь не нужна.
– А как же дети, Лен?
– А чтоб детей родить, муж не нужен. Захочешь ребенка – сама родишь. Только надо, чтоб у тебя уже все было, чтоб нищету не плодить.
Ленка обняла подругу:
– А знаешь, я ведь в детстве врачом хотела стать, хирургом, – она зыркнула на Вальку, но та не хмыкнула, не прыснула. Ленка вздохнула, зажмурилась и продолжила:
– Сейчас и не поверит никто, но я же до седьмого класса отличницей была. Тогда еще бабуля жива была. Она меня любила, во всем поддерживала, и в музыкалку меня водила, на театральный, пока еще ходить могла. Я тогда не знала, кем я хочу больше быть – актрисой или врачом. Баба говорила, что надо в медицинский поступать – уважаемая профессия. " Из тебя, говорила, Лена, хороший хирург получится, ты на виду любишь быть, там ты самореализуешься". А баба у меня была педагог, она знала, что говорила. Ты только не говори никому.
И они вдвоем, притихнув, долго смотрели как за окном ветер раскачивал невидимые ветки, отчего одинокий фонарь во дворе причудливо менял формы, двигаясь, как живой, и такой же маленький фонарик жил и бился на предательско-блестящей радужке Зенкиной Лены.
2003. Саша Солдатов
Когда к Саше, после его похода в морг, около обеда привезли мать Зенкиной, он ожидал все, что угодно, но только не такого отношения к смерти дочери. Раньше он не общался с потерпевшими по убийствам, очень боялся, что женщина будет плакать, и не знал, как при этом можно ее допросить.
Мама Зенкиной Лены была молодой и привлекательной женщиной, здоровье которой позволяло пока не отражаться на внешности пристрастию к алкоголю. Толстый слой тонального крема превратил лицо в маску, на котором не отражалось не только горе, но и любые другие эмоции.
Женщина водила большими красивыми и густо подведенными глазами, задерживая взгляд на его лице. Саша почувствовал себя глупо и ниже опустил голову к протоколу, отчего вид у него сделался обиженный. Стараясь не смотреть на потерпевшую он спросил:
– Скажите, когда вы видели дочь в последний раз?
– На праздник, День России.
– То есть, 12 июня, а где вы ее видели?
– Ну мы с дочерью пошли в парк погулять, праздник же.
– Вдвоем?
– С нами была еще Сергеева Валя, подружка Лены.
–Что вы делали в парке?
