скачать книгу бесплатно
– Тебе легко это забыть? То, что на твоём лице?
Они смотрели друг на друга. Никто склонился к нему. Почти лицом к лицу. Давая разглядеть себя, свои шрамы, свои татуировки на щеках.
– Речь сейчас не обо мне, – наконец сказал Никто спокойно. – Но… – он помедлил, – я пытаюсь. Я пытаюсь, Тоби.
Тот вздрогнул, когда Никто назвал его по имени.
– Тебе нужна семья. – Никто отстранился от него, отходя и позволяя встать.
Тоби горько усмехнулся, стряхивая с одежды каменную пыль и мох:
– И где же мне посоветуешь искать себе семью? Может, на рынке в базарный день? – и он рассмеялся невесело.
– Хоть бы и так. Удачи! – Никто отвернулся от него, уходя.
– И… и тебе… – едва выговорил снова ставший очень серьёзным Тоби.
Никто подошёл к Карине:
– Пойдём, – сказал он просто.
Карина поднялась.
– Знаешь, – сказала она чуть позже, когда они покинули лесное кладбище и почти вышли к Королевскому тракту. – Это какой-то кошмар, Ник! И ещё меня всё время не покидало ощущение, что мы словно герои какого-то приключенческого романа. Очень дурного романа, я бы сказала!
Глава четвертая.
Привал
– Остановимся здесь, – сказал Никто, тяжело опускаясь на траву.
– Да. Хорошо, – согласилась Карина. Ей и самой понравилась эта уютная лесная полянка, со всех сторон окружённая кустами. – Здесь небольшое озерцо, можно вымыться.
– Да, – отозвался Никто, и в его голосе она уловила усталость. Он сел на траву, как обычно вытянув хромую ногу, а здоровую чуть согнув в колене, и, чуть опустив голову, тупо смотрел перед собой в одну точку. Она видела, что он вовсе не разглядывает листочки клевера, в обилии росшие здесь, а смотрит на траву, как на фон, помогающий углубиться в свои мысли. Его глаза были пусты, и он смотрел вперед невидящим взглядом. И Карина, глядя на него и вспоминая то, что произошло с ними сегодня, в который раз подумала о том, что его милая и такая мягкая внешность с нежными аккуратными чертами, лишенная какой бы то ни было брутальности и жесткости совсем не вяжется с его поступками, тем как он действовал – жестко и бесстрашно.
«Ну как можно быть таким мягким внешне и таким сильным внутри!», – подумала она. «Это тело совсем ему не подходит. Всё-таки мужчины «высшей белой расы» слишком милые, впрочем, это не удивительно, ведь они абсолютно мирный народ, совсем не такие, как «черные» или «красные».
Она сказала:
– Ты так круто дрался сейчас, один против всех! Тебе очень сложно было?
– Да, это пиздец какой-то, – сказал он, всё также глядя перед собой, голосом, лишенным каких-то интонаций, так просто и буднично.
И Карина замерла, ошеломленная подобным неожиданным ответом. Своими ответами он периодически вводил её в замешательство, она вспомнила, как первый раз пришла к нему в камеру, вся дрожа от волнения, ожидая, что он начнет ей сейчас предъявлять, ну или произнесет какую-то осуждающую речь, а он сказал что-то в стиле: «Попроси этого старого мудака разбавлять не водой». И никакого пафоса, он перенял это от князя Арела или сам был такой? Вот и теперь она ожидала от него каких-то явно других слов, что-нибудь героическое: «Плевать я на них хотел!» или «Всё это ерунда, подумаешь! Кто они такие для меня! Да я расправился бы с ними одной левой!». А он сидит, такой замученный, уставший, и признается, что попал в переделку.
– Что? – И Карина засмеялась.
Он взглянул на нее удивлённо и улыбнулся тоже.
И сама не зная почему, она вдруг протянула руку и погладила его по лицу, по не шрамленой щеке, там, где на скуле чернела татуировка. Погладила с нежностью, по его зачерненной скуле, по витиеватым буквам нечистых, некоторые с «хвостами» вверх доходившими под самый глаз, другие наоборот «хвостами» вниз дугой спускались со скулы на щеку. Обе его татуировки на скулах были абсолютно одинаковыми и расположены симметрично, но потрепать его вот так ласково и по шрамленой половине лица она не решилась, он и так вскинул на неё глаза, полные удивления, и как-то смущенно произнес:
– Эй, что ты делаешь?
Но всё же она заметила, что в его взгляде промелькнули озорные искры, и он перестал тупо пялиться на клевер.
– Пытаюсь тебя приободрить, – улыбнулась она. – Всё ведь хорошо будет?
– Да, – кивнул он, – рука совсем онемела.
Помогая себе левой рукой, Никто стащил куртку; всё было пропитано кровью на сквозь.
– Ты потерял много крови. Арел найдет доктора, я думаю.
– Нет. Я сам сейчас, – он потянулся к сумке, доставая бутылёк с «Самой», которую принёс им на болото Вер.
– Ты сможешь? – Спросила Карина немного испуганно.
Он не ответил, всё также действуя левой рукой – правая висела как плеть. Открутил крышку и смочил лекарством тряпицу.
– Ты хорошо умеешь действовать левой, я заметила, – сказала Карина, внимательно наблюдая за его действиями.
– За правую часто пристёгивали, пришлось научиться, – сказал он, – не волнуйся и… лучше не смотри.
– Я боюсь.
– Не бойся, – сказал он и приложил лекарство к ране.
И как только Никто приложил обильно смоченную «самой» тряпицу к задетому стрелой предплечью, лицо его исказилось от боли. Его буквально опрокинуло на спину, но здоровой левой рукой он всё равно мёртвой хваткой вцепился в предплечье, продолжая прижимать «лекарство» к ране. Его тело судорожно дёрнулось, рука наконец разжалась, отпуская пропитанный «самой» и кровью лоскут, лицо мертвенно побелело, а глаза закатились. Он лежал, разметав свои светлые длинные волосы по траве, и не шевелился. Потерял сознание? Карина испугалась:
– Ник? Ник?! – вскрикнула она испуганно.
И он зашевелился. Хрипло задышал, медленно и как-то неуклюже приподнял руки к своему горлу; его пальцы, нащупав широкий ошейник, вдруг к ужасу Карины, принялись скрести его, словно в отчаянной попытке снять. Когти заскребли по металлу, он схватился за край ошейника у самого горла, просунув пальцы под него, и потянул вниз. Это было бесполезно и бессмысленно и от того, наверное, ещё страшнее. То, как в беспомощной попытке он пытался освободить своё горло от рабского ошейника. Как судорожно дергал, пытаясь стянуть наглухо заваренный ошейник, который невозможно было снять, только распилить, да и то, на это потребовался бы явно не один час времени. Нащупав запаянный шов, Никто замер, глядя мертвыми пустыми глазами в небо. Лицо его исказила гримаса какого-то нечеловеческого страдания и безнадежного отчаяния, он продолжал еще вяло царапать пальцами по металлу ошейника, потом вдруг открыл рот и словно хотел закричать, но из горла его вырвался только глухой хрип. Он хотел кричать, но не мог.
– Боги! Он человек сейчас! – пронеслось в голове у Карины; Демон потерял контроль. Карина подскочила к брату, приподнимая его. Он сел, дрожа, его рот был приоткрыт, но с губ не слетало ни звука, хотя Карина была уверена, что он кричал, кричал от боли и невыносимого своего состояния. Пустые его слепые глаза смотрели прямо перед собой и в никуда. Пальцы безвольно отпустили ошейник. Он схватился руками за лицо, ощупывая себя также, как тогда в камере тюрьмы, и эти его судорожные движения пугали Карину больше, чем сам Демон. Никто согнулся, словно его сейчас стошнит, вцепился пальцами в свой нос, нащупывая кольца, пытаясь разжать и вытащить видимо ненавистные ему тяжелые украшения. Ему удалось разогнуть и вытащить лишь одно самое тонкое колечко. Из порванной ноздри потекла кровь. Карина испугалась:
– Ник, не надо! Ты не вытащишь! Нужны специальные инструменты! Ты себя только покалечишь! Не надо! Эти украшения тебя не уродуют, – она запнулась, понимая, что несет чушь. Ей нужно было как-то попытаться его успокоить. Чтобы он перестал причинять себе вред. Он ударил себя по голове кулаками. Она закричала. И вдруг он вздрогнул, так, как обычно вздрагивают люди, когда засыпают. И уставился на неё, и, видимо увидев её перекошенное лицо, сразу всё понял. Отвернулся, отдирая тряпицу с предплечья. Рана полностью затянулась, оставив только белую полосу светлой новой кожи на татуировке. А Карина смотрела на его рабский ошейник и думала о том, что видит его сейчас совсем по-другому. Никто ходил в нем, никогда не высказывая или показывая какого-то неудобства. Он никогда не трогал его руками, в попытке снять или поправить.
Он никогда не дергал его руками. Он спал, ел и пил в нем, трахался в нем, и был для нее частью его самого. И только теперь она взглянула совсем по-другому, на это сомнительное украшение. Она вдруг со всей ясностью увидела, какой он толстый, широкий и наверняка тяжёлый. Она увидела выбитые на нём надписи, дату и место клеймения, порядковый номер раба. Приваренное кольцо, к которому должна была крепиться цепь. Демону видимо было без разницы, человек же её, брат, страдал, ошейник сковывал движения его шеи и мешал дышать. Никто поднял с травы вырванное колечко, взял его в рот и, послюнив на ощупь, снова вставил в свой нос, приложил к порванной дыре в ноздре тряпицу с остатками «самы», поморщился, но не вырубился.
– Почему ты не снимешь ошейник? – спросила Карина. Никто взглянул на неё настороженно:
– Я раб вообще-то, забыла?
– Ну и что? Ты ведь никогда не вёл жизнь раба.
– Разве? – Никто пригладил волосы:
– Что ты об этом знаешь? Я на «ферме» был, а потом меня продали нечистым, и в городе я сидел в тюрьме и воевал как раб, как мясо, которое кидают на передовую. Я был отличным рабом!
– Но потом, когда ты познакомился с Арелом?
– Стал его рабом. Его шлюхой. Арелу он нравился, он пристегивал меня к кровати за него, он не приказывал его снимать. Это долго. Это нужно пилить.
– Я понимаю. Но ведь это возможно было сделать! И… И я поняла сейчас, почему ты этого не делаешь! Сейчас только до меня дошло! Ты его не снимаешь не потому, что ты раб! И не потому, что Арелу это нравилось! Ты его не снимаешь, потому что раб – мой брат! И ты ему это демонстрируешь! Он, он должен ходить в этом тяжелом ошейнике, потому что он – твой раб! Ты не снимаешь, чтобы показать моему брату, кто он. И ты обращаешься с ним, как с рабом. А шутка в том, что выглядишь как раб – ты!
– Я очень хорошо обращаюсь с твоим братом, поверь мне, ты просто не представляешь, как должен выглядеть раб в моём мире. Какой ошейник и что ещё он должен носить! Поверь мне, этот ошейник меньшее из того, что ему бы следовало надеть на самом деле по-хорошему! Но это и моё тело тоже, поэтому я ограничиваюсь всего лишь несколькими атрибутами.
– И ошейник в их числе? Да?
– Да!
– Я хочу чтобы ты его снял.
– Нет!
– Но тебе самому в нём разве удобно?
– Нормально!
– А ему плохо! Сними!
– Прямо сейчас хочешь снять?! Голову мне отрежь тогда!
Карина закрыла лицо руками;
– Пожалуйста, не злись, прошу. Может, возможно надеть на него ошейник полегче? Этот сколько весит?
Она подняла на него умоляющие глаза, попытавшись вложить в свой взгляд всё, что чувствовала, всю мольбу:
– Прошу тебя! Давай, когда мы приедем к Арелу в Имение, ты прикажешь распилить этот ошейник и надеть на брата другой, чуть легче. Я не прошу снять совсем, я понимаю, что он твой раб и должен быть в ошейнике, как бы это абсурдно не звучало и не выглядело, ведь вы – одно целое.
– Я подумаю, – сказал Никто, и Карина видела, что он пока не собирается откликаться на её просьбу.
– Сделай лучше такую мочалку из пучка травы, как ты делаешь, чтобы одежду оттереть. А? Займись делом. Твой брат в порядке, я не сделал с ним и сотой доли того, что должен был, потому что мне тоже нужно это тело. Вот и всё. Не волнуйся за него.
Карина отвернулась, чтобы он не видел её слёз, и принялась рвать траву.
Он молча взял у неё скрученный пучок травы, подошёл к кромке воды и принялся оттирать от грязи свои сапоги, он молчал и не смотрел на неё и явно больше не хотел продолжать разговор про брата, про ошейник, про рабство и правила поведения Демона в теле человека, и правила поведения человека, в котором поселился Демон. А она смотрела на него, и перед глазами стояла картина царапающего когтями ошейник существа, с лицом, искаженным отчаянием и безнадежностью. Незрячего и немого.
– Знаешь, что? – вдруг сказала она.
– Что? – он глянул на неё исподлобья, не отрываясь от своего занятия.
– Ты сейчас впервые не стал юлить и придумывать отговорки, ты сейчас впервые признался, что ты Демон в теле моего брата.
– И что?
– Ничего. Просто странно, почему?
– Ну, ты ведь всё равно так считаешь?
– Да. И я правильно считаю. Это правда. И если бы раньше сказал, я бы не ушла. Если ты боялся сказать, думая, что я испугаюсь и уйду, а я тебе была нужна для твоего колдовства…
– Ооо, твою мать, – протянул Никто. Отбросил травяную мочалку и посмотрел на Карину очень внимательно. – Иди сюда.
– Зачем?
– Боишься? А как ты собралась к Арелу идти? Он пострашнее меня будет в том, как обращается с женщинами. И Лис там.
– А если я им расскажу все? Что ты Демон.
– Они знают.
Карина опешила:
– Ты им говорил?
– Иди сюда.
Она подошла, и он прижал её к себе, приблизил лицо близко, смотря прямо в глаза.
– Говори им, что хочешь, мне всё равно. А тебе я сказал сейчас просто потому, что теперь можно. Но больше не спрашивай.
Он оттолкнул её легонько:
– Ты мыться будешь?
К вечеру они пришли в Имение, Никто вёл их окольными путями, буквально огородами, чтобы не попадаться на глаза редким крестьянам, впрочем, большинство из них, по-видимому, работали в полях и им не встретились. Обогнув большой массивный дом, Никто вскрыл какую-то заднюю калитку.
– Мы крадёмся как воры, – заметила Карина.
– Хочешь, чтобы на тебя пялились все слуги?
– Нет.
И всё равно, несмотря на все предосторожности, у самого крыльца им всё же попалась какая-то дородная служанка, которая, увидев выходящих из-за угла незнакомцев, охнула, выпучив глаза, и бросилась в противоположную от них сторону.
Глава пятая.
Друзья
Карина и Никто вошли в дом и главную залу Имения. Перед ними за столом сидели Орёл и Лис. И лицо Лиса было грубо раскрашено так, как обычно размалёвывают себя дешёвые шуты на ярмарках. А в его ушах вместо серёг блестели шутовские колокольчики. Нелепый грим безобразно искажал черты Лиса, и узнать его можно было только по рыжим волосам.
– Ох, – невольно вырвалось у Карины при виде этого.
– Привет, – сказал Никто, и тоже глядя на Лиса, не удержавшись, хмыкнул.
– Ник! Ник! Боги! Мой Ник! – закричал Орёл, вскакивая и не обращая никакого внимания на их несколько ошарашенный вид. Он бросился к Никто, падая перед ним на колени и обнимая его ноги, повторяя как заведённый:
