скачать книгу бесплатно
Гл. Цимерман находит, что такое мнение об управе – исключительно мнение одного гл. Ремезова и его нужно занести в протокол.
Гл. Матвеев: «Тогда придется внести в протокол мнение всего города!»
Гл. Ющенков: «Управа – есть выбранные люди из тех же гласных, теми же гласными. Оскорбляя управу, гл. Ремезов оскорбил и нас, гласных…«».
Словом, к консенсусу и на этот раз прийти не удалось.
Ну, и что же в итоге? А очень многое: Управа (под предводительством Филипченко) может продолжать править до тех самых пор, когда, наконец, будет подготовлена удобная толстосумам кандидатура…
К протоколу этого судьбоносного вечера были приложены «особое мнение» гласного В. Ф. Михайловского («Если такие беспорядки будут продолжаться, то группа дельцов, поставившая себе задачей не допускать во главу городского самоуправления свежих сил, могущих нарушить установившийся порядок, т.е. выгодное для них положение, достигнет своего…» и т.д.) и «особое мнение» гласного Н. П. Матвеева («В настоящее время самые насущные городские интересы находятся в забвении, и в городском хозяйстве наблюдается большое расстройство. Как участвовавший в многочисленных городских ревизионных и других комиссиях, я, в подтверждение высказанного, могу привести массу фактов. На упреки, направлявшиеся к управе, слышался всегда один и тот же ответ, что „нет головы“, почему и происходит все это расстройство…» и т.п.).
Вполне очевидно: в том, чтобы такое положение дел тянулось как можно дольше, более всех других участников событий заинтересовано было наше доблестное городское чиновничество (в лице руководства Управы).
5.
«На пост городского головы нужен
«капрал», много себе позволяющий
и ничего другим не разрешающий»
Викт. Лидин (В. А. Панов)
Через пару недель предгрозового затишья, словно предчувствуя неожидаемое, газета «Владивосток» пытается робко напомнить читателю о «безголовье»: «Если уже суждено городу иметь головою чиновника, назначенного правительством, то в данном случае был бы более других подходящим советник областного правления С. А. Херсонский. Он, во-первых, городские дела знает лучше других, во-вторых, человек совершенно нейтральный, в-третьих, если он не особенно кричит о своей деловитости, то все-таки человек с характером. „Старое“ при нем едва ли бы уцелело – его это „старое“ достаточно не любит».
Но время прекраснодушных мечтаний закончилось, и никаких компромиссных предложений никто больше не слушает, а «старое» все держит в руках.
Несмотря на протест некоторых гласных, последнее заседание Думы по выборам городского головы Областным по городским делам Присутствием 1 марта все-таки признается законно состоявшимся, и администрация, в силу предоставленной ей власти, делает представление о выборе нового градоначальника из трех кандидатур: Суханова, Высоцкого и Панова.
Но вот что любопытно – газета «Дальний Восток», поначалу покритиковывавшая иногда городскую Управу, в определенный момент, резко изменив свой курс, проникается вдруг самой искренней доброжелательностью к «управленцам»… Впрочем, ничего удивительного в том, конечно, нет, ведь хозяин ее – В. А. Панов, о внезапном взлете которого к вершинам городской власти мы и ведем рассказ.
С 6 марта в этой газете (прежде интересовавшейся в основном делами железной дороги, молодой владивостокской Биржи да Русско-Китайского банка) начинают вдруг обильно появляться заметки, посвященные насущным делам Управы. Это позволяет предположить, что 4 или 5 марта у Виктора Ананьевича состоялся продуктивный диалог с администрацией, закончившийся полным взаимным согласием и прочной уверенностью нашего героя в весьма скором изменении его судьбы…
10 марта в Амурском заливе взломало лед и стало уносить его в открытое море, в связи с чем проезд по льду в этом месте против города был прекращен. В тот же день почтовым поездом из Никольска-Уссурийского вернулся во Владивосток исполняющий дела военного губернатора Приморской области пограничный комиссар Южно-Уссурийского края действительный статский советник Е. Т. Смирнов (новый губернатор и наказной атаман Уссурийского казачьего войска генерал-майор А. М. Колюбакин, назначенный вместо генерал-лейтенанта Н. М. Чичагова, тогда еще в город не прибыл). И в тот же день приказом и. д. губернатора «отставной капитан корпуса флотских штурманов Виктор Ананьевич Панов, с согласия г. министра внутренних дел, на основании 119 ст. гор. пол., изд. 1892 года, допускается к исполнению обязанности Владивостокского городского головы».
А «более других подходящий советник областного правления С. А. Херсонский», последний протеже Ремезова на пост градоначальника, 11 марта назначается председателем «комиссии, производящей ревизию хозяйственной стороны Владивостокской Городской Управы» за минувшие месяцы «безголовья».
Кстати, номер «Дальнего Востока», в котором опубликован приказ и.д. губернатора – последний из подписанных лично В. А. Пановым, в дальнейшем он и публикуется-то лишь под псевдонимами, либо вообще без подписи, печатно препираясь с Думой да изредка радуя горожан своими надеждами: «Нам частно телеграфируют из Петербурга… Товарищ министра финансов Романов сказал на Амурском обеде: „Приказано все сделать для Владивостока; очень скоро положение изменится“».
Положение, конечно, изменилось, однако мира и спокойствия городу и это не принесло, ибо с первых же дней своего руководства Владивостоком новый «голова попал в скверную историю: не успели его еще утвердить, как он уже совершил превышение власти…».
Дело в том, что перед своим назначением на пост городского головы «предприниматель» (как сказали бы теперь) и секретарь биржевого комитета В. А. Панов изрядно задолжал недавно образованному частному Русско-Китайскому банку (в здании которого, к слову, временно располагалась и Биржа). А финансовое доверие и поддержку надо оправдывать… Потому, наверное, первое, что он делает (на пару с членом Управы по хозяйственной части г-ном Филипченко) – переводит 14 марта (т.е. уже через три дня после приказа и.д. военного губернатора и на другой день после получения обнадеживающей телеграммы с Амурского обеда) всю казну города (204 604 руб. 33 коп.) «на хранение» из специально существующего для этой цели городского общественного банка в… местное отделение банка Русско-Китайского, под 4,5% годовых… И через месяц, 16 апреля, в Думе опять дискутируется большой скандал – «по вопросу о хранении управой городских денег и денежных документов».
Кроме того, при новом градоначальнике сразу двинулась в рост численность аппарата Управы, которому, к тому ж, было изрядно прибавлено жалованье.
Да и себя Виктор Ананьевич не забыл: с подачи господ представителей Владивостока в Областном по городским делам Присутствии В. А. Панова и В. Е. Филипченко (что время-то с людьми делает? – даже не верится, что именно этот Владимир Евгеньевич всего лишь десяток лет назад клеймил во «Владивостоке» именно этого Виктора Ананьевича вкупе с его новой газетой такими словами: «С появлением в нашем городе «Дальнего Востока» положительно нельзя выступить с гласным обсуждением какого-либо вопроса, не рискуя быть облаянным чуть не площадными словами. Это имеет вид, будто газета эта хочет установить монополию своего слова и запугать нерешительных высказывать свое мнение. Это какое-то литературное бандитство, имеющее целью вселять к себе страх…») вместо положенного Думой годового содержания головы в 5000 руб., установлено Присутствием новое, увеличенное аж на 20% – 6000 руб.!
Имел г-н Панов и дополнительный доход с вверенного его заботам хозяйства, продолжая получать 3000 руб. годовых за неприспособленные для учебы детей (однако сдаваемые городу под классные комнаты женской прогимназии) помещения бывшей типографии «Дальнего Востока»… Были упреки новому градоначальнику и более мелкие – по ведению собраний Думы, например: «Вы говорите сколько угодно, когда угодно и о чем угодно, а гласный, начавший говорить, Вами прерывается… логика той же управы: кто палку взял, тот и капрал, хотя бы у города целую улицу украл!». Однако до прямых обвинений в волюнтаризме и самодурстве, кажется, не доходило.
Суть же всех этих извечных трений между исполнительной и законодательной ветвями власти (как в начале прошлого века, так и в начале века следующего) вполне описывается такой вот старинной сценкой:
«Вы, милые мои управленцы, хотите такого положения:
Думское заседание. Секретарь читает доклад.
– Господа, – обращается председатель к гласным, – не желает ли кто-нибудь сказать что-нибудь?
– Чево там говорить! Согласны! Отлично! Молодцы, молодцы, управа прекрасно обмозговала дело. Что нам там судить! Вам лучше знать и т. д.
…Ни «личностей» не будет, ни «партийности» – будет тишь да гладь да Божья благодать!
Если будет от этого польза для города, – мы можем посидеть, помолчать. Это даже в наших личных выгодах – не портятся отношения. Только я боюсь, что и молчанье наше будет принято тоже за «личности» и «партийность», как за них принимается всякое несогласие с управою.
А с другой стороны, думаю, обленитесь вы, друзья, окончательно, – что греха таить, и будете меж собой заниматься одними словопрениями и умозрениями».
СПРАВКА: «Панов Виктор Ананьевич (8.8.1854 – 8.11.1922), капитан Корпуса Флотских Штурманов, начальник Владивостокского берегового телеграфа, редактор газеты „Дальний Восток“. Из Санкт-Петербургских мещан. 4.9.70 поступил в Штурманское училище, окончил 31.3.74 с производством в кондукторы КФШ. В 1874 плавал в Белом море. 23.11 переведен на Черноморский Флот. В 1875 производителем работ участвовал в съемке северного берега Черного моря. 30.8 произведен в прапорщики КФШ. 20.12 переведен в Сибирскую флотилию. 10.6.76 прибыл во Владивосток. В 1876—77 старшим штурманом на клипере „Абрек“ плавал по портам Восточного океана и в составе отряда контр-адмирала О. П. Пузино с 10.12.76 по 4.5.77 посетил Сан-Франциско. 27.6 вернулся во Владивосток. 7.11 находился на шхуне „Алеут“, потерпевшей крушение в бухте Сетанай на острове Хоккайдо. В апреле 1878 пассажиром на шхуне „Ермак“ вернулся из Японии во Владивосток. С 24.4 по 23.8 был помощником распорядителя работ при постановке мин и проводке судов через минные заграждения. В 1879—84 старшим штурманским офицером клипера „Абрек“ плавал в морях ДВ и Тихом океане. Затем плавал вахтенным начальником на канонерской лодке „Нерпа“ во внутренних водах. 1.1.81 произведен в подпоручики. 18.8.84 списан на береговой телеграф. 13.4.86 произведен в поручики. 8.5 назначен заведывающим поверкою астрономических и навигационных инструментов и корректурой морских карт Владивостокского порта. 30.6.87 назначен исполняющим дела Директора маяков и лоции Восточного океана. С 28.2.90 начальник Владивостокского берегового телеграфа. 1.4 произведен в штабс-капитаны. В 1890, 1892 по несколько месяцев исполнял дела Директора маяков и лоции Восточного океана. 12.7.93 уволен в отставку по домашним обстоятельствам капитаном КФШ. Награжден орденами: Святого Станислава 3-й степени (1884) и Святой Анны 3-й степени (1888). В 1892—1922 являлся редактором газеты „Дальний Восток“. Состоял заведывающим Владивостокскими Александровскими мореходными классами (1890-?), городским головой Владивостока (1903—1905), мировым судьей (1906—1912). Действительный член Общества изучения Амурского края (не позже 1899 – не ранее 1917), секретарь Распорядительного комитета ОИАК (11.3.1890-?). Умер и похоронен во Владивостоке.»[4 - Болгурцев Б. Н. Морской биографический справочник Дальнего Востока России и Русской Америки. Владивосток: Уссури, 1998. С. 147.]
Отдавая должное авторитетности справочника, следует сделать ряд поправок и уточнений: «вероисповедания православного, образования среднего отставной капитан» и «потомственный почетный гражданин» Панов окончил не «Штурманское училище», а Техническое училище Морского ведомства в Кронштадте; «в составе отряда контр-адмирала О. П. Пузино» он состоял личным переводчиком адмирала; в 1881 г. был командиром коммерческого парохода «Великий князь Константин», а «назначен заведывающим поверкою астрономических и навигационных инструментов и корректурой морских карт Владивостокского порта» не 8.5, а 08.03.1886 г.
«Полный послужной список» Панова от 30 мая 1901 г. сообщает о нем, что Виктор Ананьевич получал в год 900 руб. денежного «содержания, при квартире натурой» и имел участок земли с двумя домами. С 23.03 до 12.07.1893 он находился «в бессрочном отпуске по Морскому ведомству до отставки… но продолжал непрерывную службу Заведывающего Мореходными классами не пользуясь этим отпуском. В отставке по Морскому ведомству с 12 июля 1893, но службы Заведывающего Мореходными классами не покидал и оставлен в оной непрерывно с 28 ноября 1890 года», когда приказом Военного Губернатора Приморской области №161 «с разрешения Морского Начальства» назначен их штатным Заведывающим. Александровскими классами Панов продолжал руководить вплоть до их закрытия в 1902 г., после чего стал членом Попечительского комитета новообразованного Училища Дальнего Плавания и членом городской комиссии по народному образованию.
Кроме того, в 80-90-х гг. XIX в. он был секретарем Владивостокского Благотворительного Общества, курировавшего две элементарные школы и богадельню, в 1885 г. – соредактором единственной тогда городской газеты «Владивосток», секретарем владивостокского Биржевого комитета, в 1902 г. – членом Попечительного Совета городской женской полугимназии, действительным членом Совета Общества вспомоществования недостаточным студентам Восточного института. Дружил с первым директором этого института А. М. Позднеевым, с профессорами П. П. Шмидтом, Е. Г. Спальвиным и Г. В. Подставиным, с известными дальневосточными «дельцами» Ю. И. Бринером и А. В. Даттаном. В газете «Дальний Восток» он являлся не только редактором, но и главным ее хозяином (издателем), хотя официально в этом качестве числилась его супруга, для чего даже завел собственную паровую типо-литографию на Прудовой улице, прихватив для этого самовольно солидный участок городской земли.
Был гласным городской Думы в 1898—1910 гг. и вошел в историю выборных процессов во Владивостоке тем, что 10 марта 1903 г. стал первым назначенным (а не избранным) городским головой (причем сам же и отказался от этой должности 3 ноября 1905 г., после знаменитого «владивостокского погрома»), а также тем, что впервые в России добился отмены результатов думских выборов (по его жалобе Сенат 06.06.1911 г. издал на этот счет специальный Указ).
В 1906—1913 гг. Панов был одним из 34-х определенных «высочайшим приказом по Министерству Юстиции» приморских почетных мировых судей, а вернее – одним из 46 «почетных мировых судей округа Владивостокского Окружного Суда», до 01.07.1912 г. В августе 1914 г. он даже, как «человек вредный для общественного спокойствия», по решению коменданта крепости Владивосток, на время выселен из города.
Был дважды женат. Первая жена (с 14.01.1879 г.), дочь коллежского регистратора Никольского Александра Михайловна, умерла 07.09.1887 г. От второй жены (с 24.01.1888 г.), дочери надворного советника Веденского Евгении Алексеевны, имел 8 детей – 6 дочерей и 2 сыновей: Елизавету (род. 10 марта 1889 г.), Николая (род. 1 января 1891 г.), Валентину (род. 22 июля 1892 г.), Евгению (род. 17 февраля 1896 г.), Наталию (род. 24 июля 1897 г.), Виктора (род. 26 февраля 1900 г.). В годы Гражданской войны оба его сына пошли добровольцами к атаману Семенову и погибли за «белое дело».
25 октября 1922 г., когда части НРА ДВР входили во Владивосток, В. А. Панов слег с инфарктом миокарда и через две недели скончался от крупозной пневмонии. 10 ноября он был погребен на городском Покровском кладбище.
Истории с дальневосточными гербами
«Знак и Символ управляют миром,
а не Слово и не Закон»
Конфуций
1. Особенности приморской геральдики
5 июля 1878 года Император Александр II высочайше утвердил (в числе прочих) следующее описание герба Приморской области Восточной Сибири: «В серебряном щите лазуревый столб, меж двух черных сопок, с червлеными пламенами». Почему же и как обширнейшее пространство дальневосточных земель получило именно такую символику?
До сих пор приходится встречать самые разнообразные трактовки помещенных на гербовой щит изображений. К примеру, хабаровская газета «Тихоокеанская звезда» сообщала читателям, что этот «герб относится к разряду почетной геральдики… столб, помещенный вертикально, занимает среднюю его треть и подтверждает почетность герба (такие почетные столбы имели только шесть гербов городов и областей…); в Приморскую область входили Сахалин и Курильские острова, потому-то на нем и изображены темно-красные пламени на сопках в виде огнедышащих вулканов». Похожие нагромождения нелепостей часто повторяли потом и другие издания… Когда читаешь подобные благоглупости, не устаешь удивляться старанию, с которым невежество заполняет пустоту воображением. Тут тебе и Сахалин (кстати, находившийся тогда в непосредственном ведении Главного управления Восточной Сибири, а с 1884 г. – Приамурского генерал-губернаторства), тут и некий «столб, подтверждающий почетность герба», и даже какие-то «темно-красные пламени» (хотя в геральдике существуют только два условно «красных» цвета: «теплый» – алый, он же червленый, да «холодный» – пурпурный).
А между тем герб существовавшей некогда Приморской области скорее можно отнести к разряду геральдики ТОПОГРАФИЧЕСКОЙ, нежели родовой (почетной). Тем более, что на нем попросту изображена (условно, разумеется) карта области, и ничего кроме нее. Ничего «дышащего почетом» здесь нет (термин «почетные фигуры» на самом деле обозначает в геральдике простейшие изображения, исторически первыми появившиеся на боевых щитах – широкие яркие полосы, пересекавшие его в разных направлениях и позволявшие издалека производить опознание первых рыцарей-гербоносцев по системе «свой-чужой»).
Если взглянуть на карту Российской Империи в направлении на Восток (т.е. так, как это видится из ее столицы), то все вопросы отпадут сами собой: точно по центру области заканчивает свое течение Амур, слева (север) и справа (юг) область прикрывают горные хребты. Безвестный столичный чиновник, рисовавший герб, не мудрствовал лукаво, а попросту перенес на щит то, что увидел на карте. Таких «топографических» гербов, к слову сказать, особенно много в Сибири, обзаводившейся символами позже остальных российских провинций.
Серебряное поле щита в гербе Приморской области – признак принадлежности к Сибири же («родовые сибирские» цвета – белый и зеленый: снег и тайга). А что касается «пламен» на сопках, так это – типичное изображение дальневосточных гор. В те поры считалось, что на Дальнем Востоке все сопки горят пламенем (т.е. это признак «дальневосточности» их, и не более того). «Читать» же этот герб следовало так: «СИЕ ЕСТЬ СИБИРСКАЯ ЗЕМЛЯ, В ЦЕНТРЕ КОТОРОЙ, МЕЖДУ ДВУХ ХРЕБТОВ ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫХ ГОР, ТЕЧЕТ ШИРОКАЯ, ПОЛНОВОДНАЯ РЕКА», – просто, скромно и информативно…
Однако мало кто знает, что был у этого герба абсолютно не похожий на него предшественник – «предположительный» проект, составленный местными жителями, но, как видно, не пришедшийся ко Двору.
4 июня 1877 г. из Иркутска, из Главного управления Восточной Сибири в тогдашнюю столицу Приморской области город Николаевск военному губернатору контр-адмиралу К. А. Эрдману послана была телеграмма следующего содержания: «Поручению председательствующего Совета прошу первою же почтою выслать Главное Управление рисунок герба Приморской области присовокупив когда утвержден герб этой области. Член Совета Сиверс». Уже через неделю Приморский областной совет производит «рассмотрение проэктируемого герба Приморской области» и отмечает: «Во исполнение сего составлен рисунок предположительного герба Приморской области, который должен являть собою: Щит в золотом поле, разделенный на две равные части рекою, посреди которой помещена рыба (эмблема судоходства и рыболовства, доставляющего главное питание всему населению) в верхней части щита изображены крестообразно два двухлапных морских якоря (Морская эмблема) а в нижней части щита изображен соболь (эмблемы: звероловства и главного богатства края) Щит увенчан золотою Императорскою короною. Справка: Герба собственно для Приморской области утверждено не было а был Высочайше утвержден в 22 день Июня 1851 года Герб для Камчатской области (:полное Собрание законов 1851 г. №25329:)».
Как видно, уже тогда главными экономическими отраслями Приморья были признаны судоходство и рыболовство (ныне все более хиреющие), а также пушной промысел (теперь практически сведенный на нет).
Это решение вскоре было утверждено военным губернатором области и еще через неделю «копию с журнала Приморского Областного Совета и рисунок предполагаемого Герба Приморской области» препроводили в Главное управление Восточной Сибири. Однако понадобилось еще целых четыре года с неоднократными запросами «наверх», чтоб Главное управление Восточной Сибири, откликнувшись, известило (за №977 от 19 сентября 1881 г.):
«Господину Военному Губернатору Приморской Области. —
Вследствие представления предместника Вашего от 18 Июня 1877 г. за №3283, честь имею уведомить, что герб Приморской области Высочайше утвержден 5 июля 1878 г. и помещен на 76 странице отпечатанного в картографическом заведении Ильина издания: «Гербы Губерний и Областей Российской Империи. СПб. 1880»
Герб изображает: «В серебряном щите, лазуревый столб, между двух черных сопок, с червлеными пламенами. Щит увенчан древнею Царскою короною и окружен золотыми дубовыми листьями, соединенными Александровскою лентою.»
О Высочайшем утверждении в 5 день Июля 1878 года гербов губернских и областных сообщено Указом Правительствующего Сената от 1 Ноября 1878 за №786, напечатанном в собрании узаконений и распоряжений Правительства за 1878 год, во втором полугодии.
Генерал-Губернатор
Генерального Штаба
Генерал Лейтенант (подп. – Анучин)».
Этот безупречный с точки зрения геральдики герб «продержался» почти четверть века – вплоть до образования Дальне-Восточной Республики (ДВР), которой понадобилась собственная символика, в результате чего и был утвержден 11 ноября 1920 г. отдельный герб (просуществовавший до 15 ноября 1922 г.).
Герб ДВР имел оригинальную форму и содержание: «На красном щите хвойный сосновый венок, внутри которого на фоне утренней зари с появляющимся солнцем и с пятиконечной серебряной звездой (вверху фона) – скрещенные через сноп пшеницы якорь и одноконечное кайло вниз острием; на венке с правой стороны на красной перевязке буква „Д“, с левой „В“, внизу между черенками хвойных веток буква „Р“» («Основной Закон ДВР», принятый Учредительным собранием 27 апреля 1921 г.), однако составители его нарушили сразу два геральдических правила: поместили в поле щита буквы и наложили цвет на цвет (на красном поле – и зеленая хвоя, и красная же «перевязка»).
