скачать книгу бесплатно
Чувство будто сплю и вижу кошмар. Проснуться бы, перелистнув время назад, как страницы старого фолианта. Ощутить на лице проблески утреннего света, падающего в большое панорамное окно кельи. Услышать сопение спящих девчонок, впустить Булку, и постараться не наорать на неё перед всеми за то, что бродит ночами шнод знает где, и возвращаясь под утро, мешает всем спать. Давно пора. А вечером, вместо того, чтобы вытаскивать Макса из тёмных пещер и вести его в Башню, пойти на праздник со всеми, пить вино, веселиться и запускать горящие шары в честь завершения цикла – триста девяносто шесть дней, оборот Эйдоса вокруг Астры.
А следующим утром смотреть, как Максу приносят шкатулку с «чёрной смертью», и он принимает её только потому, что не один из нас.
Нет. Даже после его предательства я бы не выбрала такой вариант.
Пока я разглядываю замок, время тянется древесной клейковиной. Пальцем механизм не откроешь, а больше у меня ничего нет. Как же хочется выползти из тёмной норы, увидеть дневной свет, вдохнуть свежий воздух, сходить к Мастеру Гилладу, поговорить о случившимся или помолчать и послушать стариковское ворчание. Зато рядом с ним всегда спокойней, я даже готова помогать ему в лазарете целые сутки: двадцать шесть часов напролёт мыть склянки, кипятить инструменты и подавать бодрящий чай с листьями дурмана. Но лучше в Архив, к книгам с историями и вырванными страницами, где, вероятно, рассказывалось о мире на Эйдосе. К недогоревшим в случайном пожаре фолиантам, где навсегда похоронена часть истории Аллидиона. Хорошо быть архивариусом, работать в тишине, покое… Шорох капиллярной ручки по листу, влажный аромат свежей бумаги и сухой, слегка заплесневелый запах умирающего тома. Переписывание успокаивает, освобождает ум, это лучше всякой медитации. Даже думая об этом, я на мгновение забываю, во что влипла.
Вдруг дверь распахивается и в свете проёма является сама глава Совета, Батья-Ир с двумя советниками. Только их не хватало. Что они задумали? Неужели принесли «чёрную смерть» без суда? Во мне всё холодеет.
Свита из четверых Безымянных следует за ними с масляными лампами на цепях, останавливается у входа, и в келье воцаряется свет. Один из святош поглядывает из-под капюшона. Узнаю Ми?рима. Мальчишка – мой подопечный. Я не наставник и не имею права, но заботилась о нём с пелёнок, потому что нас связывает общее прошлое, которого он не помнит. Но помню я и отдаю долг. Теперь он – моя семья. Так что же он забыл в свите нашего недруга Батьи-Ир? Вскакиваю и подбегаю к нему, игнорируя остальных.
– Мирим, ты же ненавидишь её! – Я бросаю короткий взгляд в сторону советницы, замечая насмешку на её лице. – Что ты делаешь? Тебя бы взяли в подмастерья к Доверенным. Ты ведь хотел!
– Это ты хотела, – ворчит он хмурясь и краснея, отводит взгляд.
Все удивлённо косятся. Неловко вышло. Прищемить бы себе язык дверью, но сказанного не вернёшь. Ну и пусть Батья-Ир знает, что о ней думают. Всё равно это её не волнует, напротив, веселит.
– Нам лучше поговорить наедине, – бросает она советникам, задержавшимся у входа. Я чувствую озноб. Опасно оставаться с Батьей-Ир. – С Безымянным братом мы позже обсудим его назначение, – она окидывает Мирима насмешливым взглядом, мальчишка прячет лицо под капюшоном.
Получается, я должна забыть его имя и обращаться уважительно: Святой брат? Хотя не так давно вытирала ему сопли и прикладывала припарки на разбитые коленки. Нелепость какая.
Батья-Ир взмахивает рукой и сопровождающие дружно выходят за дверь, не забыв её запереть. Я напрягаюсь, что если она принесла «чёрную смерть»? Но пусть только попробует заставить меня принять яд. Возвращаюсь на циновку у подножия истукана, пытаясь унять нервную дрожь.
– Не наказывайте его из-за меня, – бормочу, усаживаясь. – Мирим не виноват.
– Ты не в том положении, чтобы указывать. – Она подходит ближе и ехидно разглядывает меня. – И никогда не будешь.
Издевается. Батья-Ир невысокая, важная, как левиафан, такая же хищная и красивая, не смотря на годы, перевалившие за сотню. Мой образец женщины – бывшая наставница, которая учила нас, как завязывать балахоны, как жить и во что верить в нашем скромном мирке. Но не могла объяснить, почему если мы реинкарнируем, то не оставляем себе посланий на будущее, ведь так было бы проще исправить ошибки. Почему нельзя увидеть, как Демиурги возрождают нас в Башне? Почему в архивных документах только общая информация о прошлом; почему столько вырванных страниц? Что находится за стенами Аллидиона? За эти вопросы Батья-Ир била палкой по рукам.
Теперь она может запросто меня убить. У неё есть доступ к яду, ведь Батья-Ир – глава Совета в конклаве Чёрных Обаккинов – второе по важности лицо в Аллидионе и больше не интересуется воспитанниками, а я давно не привлекаю её внимания. Для неё служение – карьера, и ради должности советница пройдёт по головам более достойных. Только мы с Миримом не стоим на её пути, я лишь эккин, прислуга, в сравнении с нею никто.
– Вы могли не приходить лично. Зачем вам пачкать руки?
Я разглядываю её лицо, пытаясь уловить эмоции, но она их тщательно скрывает. Пресмыкаться не тороплюсь, продолжаю сидеть на полу у подножия истукана. Если встану, снизу смотреть будет она. И так и эдак накажут за неуважение к святому человеку. Она и сама запросто может дать по морде, но пока не спешит, хочет поиздеваться напоследок. Её лицо принимает ложно-приветливую гримасу. Батья-Ир умеет вывернуть ситуацию в свою пользу.
– Знаешь, Соломея, – она всегда с ехидством произносит аллидионское имя, которое мне дала, и которое я ненавижу, – когда мне сообщили, что одна из моих бывших подопечных переступила порог священной Башни, я даже не удивилась. Ни одному непосвященному не пришло бы на ум подобное святотатство. Но ты всё ищешь некую «правду», пренебрегаешь правилами.
А что остаётся? Нам врут, за стены не пускают. Других выходов из обители нет. Доверенные не брали меня в подмастерья, хотя я много раз подавала прошение и выполняла условия, которые ставил их главный, Мастер Силлион. В итоге, проблема оказалась в другом: я не того пола. Это же бред! Оставалась надежда на Мирима, но и он подвёл.
– Так ничего ведь не случилось! – Мой голос эхом проносится по келье, и я стараюсь говорить тише. – Кроме того, что вы держите нас силой веры и врёте. А может, и про Демиургов тоже ложь?
Хотя мне нравится думать, что где-то есть создатели, которым на нас не плевать, и которые однажды выпустят нас из клетки в безграничный мир с горами и океанами. Но сколько можно ждать?
– Случилось. – Батья-Ир ехидно ухмыляется, позволяя мелким морщинкам лучиться вокруг её больших карих глаз. Она медленно усаживается напротив. Тысячи ледяных мурашек успевают пробежать по моему позвоночнику: сейчас она достанет из складок балахона шкатулку с ядом. Но она не спешит, растягивает удовольствие. – Зелиг сказал, что в тебя попала молния.
– Ну, конечно, сказал, – нервно усмехаюсь я. – Этот ваш вездесущий Зелиг. Не молния, а так, искра. Если бы молния…
В аллидионском Архиве пылится книга с названием «Как приготовить ядовитый гриб и не умереть». Так вот, согласно рецепту, на вопрос «Как я выжила после молний?», получается только один логичный ответ. Это были не молнии. Но Батья-Ир не даёт досказать про горстку пепла.
– Тебе ведь известно, что полагается за проникновение в Башню? Что с тобой будет за такое дерзкое святотатство? – Она хватает меня за руки, поочерёдно задирает рукава, бегло изучает. Я в полном недоумении позволяю ей это. Батья-Ир разворачивает мои руки запястьями вверх, находит красное пятно и останавливает взгляд на нём. – Демиурги пометили тебя, – рявкает она с видом «так я и знала», и чувство, что я не выйду отсюда живой, крепнет.
– А почему за враньё Демиурги не наказывают? – фраза срывается с языка быстрее, чем я успеваю её осознать. Батья-Ир прищуривается, отпускает мою руку и поднимается с места. – Это всего лишь ожог!
Как заставить её признаться, что никакая это не метка? Проще оттолкнуть и убежать, только далеко не получится. Наша обитель – небольшое поселение на вершине высокой горы. Вокруг отвесные скалы и выхода нет, кроме дирижабля, но тот выход уже использован.
– В священной Башне ничего не бывает просто. И встань, когда с тобой говорит глава Совета! – шипит Батья-Ир.
Никак не привыкну к её новой должности. Неохотно поднимаюсь с нагретой циновки и становлюсь на голову выше её, но именно она продолжает смотреть свысока. Ненавижу межранговые пресмыкания. Если мы все равны перед Демиургами, так зачем нас делить?
– Ты помогла чужаку сбежать со знаниями об обители, – старается говорить тихо Батья-Ир. Чего она боится, что не все в её свите знают правду о чужаке? – Подвергла Аллидион опасности. О чём ты думала?
– О чём вы думали, когда его привели? Вы решили его убить! – Возмущает, когда люди с подобным самомнением притворяются, будто не понимают простых мотивов. – Потому что считаете их варварами, прячете от нас. Зачем? Что случится, если они узнают? Что они по-вашему сделают? Там такие же люди. Может, даже лучше, потому что не врут как вы и этот ваш любимый Зелиг.
– Дура. Влюбилась и ослепла, – снисходительно улыбается она. – Судишь по одному дикарю, а сама толком его не знаешь. А Зелиг предан нам. Здесь его дом, мы его семья. И он уже отправился исправлять твою ошибку. Будь благодарной!
– Свою ошибку, – поправляю я. – Ведь именно он привёз сюда Макса. Силой.
Батье-Ир нечего возразить. Советникам и их подопечным можно врать и принуждать других. Она всегда будет их защищать. Зелиг – её глаза и уши за пределами наших стен, преданный верный шпион. Поэтому бывшей наставнице не нравится моё замечание, она знает, что я права.
Батья-Ир плотно сжимает губы, прищуривается и ловко меняет тему.
– Вход в Священную башню запрещён не дураками и не без причины. Эта Башня – остов Аллидиона, завет Демиургов. Она бережёт нас, даёт нам жизнь. Поэтому и мы должны оберегать её.
– Оберегать? Мы даже не знаем, что там! Может, оно вредное и опасное. – Не замечаю, как наглею, скрещиваю руки на груди и спорю с Батьей-Ир на равных. Но терять уже нечего. – А что бережёт людей снаружи? Что даёт жизнь дикарям? Ведь Башня одна, другой такой нет!
– Не тебе менять вековые традиции и решать, как нам жить, – зло шипит Батья-Ир, даже воздух вокруг её рта словно электризуется. – Мы выжили благодаря вере. А в тебе её нет ни капли, Соломея. Ты плюёшь на наши догматы!
Каждый раз, когда она произносит моё аллидионское имя, меня корёжит, будто кто-то царапает вилкой по керамической посудине. Много дурных воспоминаний и рефлекс – жди неприятностей. Я предпочитаю прозвище. Звучит привычнее и добрее.
– Мы шли путём Доверенных, – возвращаюсь я к теме о Башне. – Они ходят там каждый день и ничего не случается.
– Доверенные специально обучены. Они знают своё дело, они давали обеты и клятвы, их не зря так называют. – Она подходит близко, совсем вплотную и говорит тихо: – Хорошо одно. Ты не проболталась о чужаке, сдержала свой длинный язык, хотя это тебе несвойственно. На суде оценят. Совет будет соблюдать осторожность, ты тоже старайся. Для своей же пользы. В любом случае, тебе не поверят. А ляпнешь что-нибудь лишнее, наказание усилят.
Так она не убить меня пришла? Я выдыхаю.
– Суд будет публичным?
Пульс подскакивает к горлу, но я уже знаю ответ и знаю, как поступить.
Никто не заставит Батью-Ир признаться, что среди нас жил чужак из-за стены, что там есть люди. И мне не поверят без доказательств, но я воспользуюсь ситуацией и заставлю всех хотя бы задуматься. Вдруг народ закидает Совет тухлой капурой и две тысячи человек дружно снесут аллидионскую стену?
– Защищать тебя вызвался Мастер Гиллад, кто б сомневался, – ехидно улыбается она. – Но по правилам, поскольку я на свою беду тебя растила и воспитывала, учила быть послушной перед Демиургами, мне тоже придётся встать на твою сторону и оправдывать результат своей неудачи, – Батья-Ир теперь глядит недовольно.
– Неудачи? Вы считаете неудачей то, что я вижу ваше враньё насквозь?
Она вдруг отвешивает мне пощёчину, злую, настоящую. В ушах звенит, но я улыбаюсь.
– Что ты лыбишься, дурочка? Скажем, парень был не в себе, наплёл тебе ерунды, – продолжает она с равнодушным видом, но я замечаю, как трепещут крылья её маленького острого носа, – задурил твою голову глупыми идеями о жизни снаружи, и даже насильно затащил в Башню. Повезло, что Зелиг оказался рядом и спас тебя. Ещё сделаем снисхождение по возрасту – в двадцать два нет большого ума, это просто цифра. Вот о чём тебе следует молить Демиургов – об уме. И о спасении, конечно. Чтобы красное пятно на твоём запястье и правда оказалось электрическим ожогом, а не проклятой отметиной.
Так просто её не проведёшь. Она знает это и ехидно улыбается. Но и я хочу уколоть её побольнее.
– Кого молить? Они нас бросили. Соорудили шнодову Башню и свалили.
Я наблюдаю, как у Батьи-Ир залегает очередная морщина между бровей, как раздуваются ноздри.
– Не забывайся, – предупреждает она. – Твоя судьба зависит от решения Совета, а конклав зависит от меня.
Развернувшись, бывшая наставница быстро уходит, подметая балахоном пол из циновки.
Она бы придушила меня, не дожидаясь суда, или напоила бы ядом, но ей нужна показуха. Во главе Совета Батья-Ир всесильна. Только её методы заткнуть меня и выставить дурой на всю обитель, мягко говоря, неприятны. Какое наказание выберет суд, как я буду жить дальше, страшно представить. И как найти выход, которого нет?
3. Метка
Разглядываю запястье. Батья-Ир сказала, что это отметка Демиургов. Допустим, создатели и правда жили на Эйдосе, построили Башню с макетом целой вселенной, который я видела лично. Людям такое не под силу. Но зачем натравливать на меня искры, метить? Уж лучше бы сразили молниями. Откуда Батье знать, что это дурная метка? Может, Демиурги хотели, чтобы люди ходили в Башню? Вдруг у меня откроется талант? Но, что если я завтра умру?
В аллидионских садах так помечают больное дерево, а после спиливают, чтобы зараза не распространялась. Не зря ведь меня заперли подальше от всех. От этой мысли становится не по себе.
На ощупь всё просто – небольшая мягкая выпуклость, и если придавить, кажется, будто она расползается, шевелится, как живая. Отодрать бы эту дрянь вместе с собственной шкурой, но иллюзия быстро проходит, и я снова ничего не чувствую. Нужно избавляться от этой заразы. Мне бы в лазарет, к инструментам, или кого попросить. Только сюда никто не спешит.
Время будто остановилось, замкнулось на себе, как знак бесконечности, и лишь голодный спазм в животе напоминает о его течении. Утолить голод нечем, еда в этой келье не положена, зато воды хоть утопись: небольшой бассейн. Полезная жидкость очищает тело, храм души, а от чистого тела зависит и чистота духа. Но этого святошам мало. Следующий шаг – чистота мыслей, и его я ненавижу особенно. Трудно отказаться от желания прибить Батью-Ир за вредность, или Макса после его поступка. Но согласно Писанию, дурные помыслы, не говоря уже о действиях, истощают дух негативной энергией. И духу может не хватить сил, чтобы сохранить личность и возродиться в новом теле. Поэтому у нас тут постоянно очищаются голодом, водой, молитвами и ритуалами. Такова суть аллидионской религии, так святоши зарабатывают возможность реинкарнации. Хотят бессмертия.
Но я не верю в перерождение, в волю Демиургов, и с моими помыслами не очищусь никогда. Брожу по келье, царапая ногтями непонятный след на запястье, как вдруг за дверью слышатся шаги: шарканье подошв по каменной кладке. Скрип дверных петель, словно музыка, глоток свежего воздуха, оживляет отсыревший склеп. Хвала Демиургам! Это Мастер Гиллад, человек, заменивший мне семью, лучший лекарь в обители, строгий и справедливый учитель.
Всем знаком его серый балахон, расшитый лекарскими символами, и неулыбчивое, гладковыбритое лицо. Его седые волосы забраны очками на ремне, одежда пропиталась микстурами, так что Мастера легко узнать с закрытыми глазами. Подпрыгиваю навстречу, надеюсь, он принёс хорошие новости и просветит меня насчёт отметки Демиургов, скажет, что Батья-Ир лишь хотела меня запугать.
Старый лекарь суёт мне в руки кружку горячего супа. Запах еды дразнит так сильно, что я не могу удержаться.
– Только посмотри, куда тебя занесло! – ворчит он вместо приветствия, пока я, обжигаясь, проглатываю суп. – Всё я виноват, старый чурбан. Мало того, что заступился за сопляка, так ещё и угораздило приставить к нему тебя.
Для Мастера Гиллада все сопляки, даже Макс, который точно был старше меня. Разве что Обаккинов он так не называет.
– Ты не виноват, что так вышло, Мастер Гиллад. – Я отдаю ему пустую кружку. – Откуда тебе было знать?
И приставил он меня только потому, что я подслушивала и была в курсе.
– Оттуда! – Он ставит кружку на циновку и внимательно глядит. – Так обычно бывает, когда встречаются двое молодых людей.
Я хорошо помню нашу встречу и состояние, в котором был Макс. Треснувшие рёбра, синяки, ссадины и отшибленная напрочь память. Кстати, благодаря Зелигу. Не думала, что он способен на такое. Но Доверенные с радостью врали, будто не в курсе. Остальным святошам сказали, что Макс из южной части обители, из тех затворников, кто редко сюда заходит. Это сработало.
Совет обсуждал в Архиве другое: способ избавиться от чужака, его смерть. Они не знали, что я сижу в обсерватории и слышу, как Батья-Ир называет его выродком и дикарём из-за стены, как убеждает всех, что Максу среди нас не место, и после всего увиденного им, чужака нельзя отпускать. Мастер Гиллад и большинство считало, что чужак ничего не помнит, поэтому безопасен, и если его отпустить, никогда не найдёт к нам дороги. Только древний закон поставил точку в этом споре: «Пока пришелец не покидает стен обители, он имеет право на жизнь».
Мастер Гиллад всегда умел докопаться до правды и утереть нос Совету. Именно он нашёл этот пункт в старом фолианте, а потом поймал меня за ухо, выходящей из Архива следом за Советом. Но вместо наказания, раз уж я в курсе, заставил приглядывать за Максом, помогать ему адаптироваться. Разумеется, тайно. Я не возражала, мне до коликов хотелось разузнать о нём побольше, выпытать знания о жизни на материке. Проблема была только в памяти Макса, впрочем, это не помешало его стремлению свалить отсюда. И общая мечта объединила нас.
Мастер Гиллад зажигает в чашах огонь и, наконец-то, интересуется моим следом на запястье. Напяливает очки на выцветшие голубые глаза, выбирает в сложной конструкции стекло потолще, и пытается рассмотреть сквозь следы моего вандализма что-то известное только ему. Кряхтит, сопит, водит большим пальцем по моему запястью, надавливает место, где недавно алела отметина, а теперь не осталось и следа. Может, там и не было ничего?
– Что именно ты трогала? – Мастер Гиллад цокает, оставляет мою руку, думает. Плохой знак.
– Ничего, – нервно мотаю головой, и мне становится не по себе, неужели Батья-Ир права и это опасная метка? – До самой платформы только за руку Макса держалась.
Даже такой незамысловатый контакт в обители считается преступлением, поэтому лишь смелые позволяют себе прятаться по углам. Мастер Гиллад знает о нас и не выдаст. Ведь чувства нельзя запретить, вытравить голодом, медитациями и вымыть водой. Он задумывается, морщится, стареет на глазах, хотя ему и без того сто восемьдесят.
– Это невозможно. Сколько себя помню, такого ещё не было, – бормочет он под нос.
Я начинаю подозревать, что не первая прогулялась по Башне.
– Чего не было, Мастер Гиллад? – Я даже не могу пошевелиться от оцепенения, как тогда, на площадке под дождём.
– Того! – Он хватает меня за руку, тычет в нос моим же расцарапанным запястьем, и сокрушается. – Когда не трогаешь, что не положено, такого не случается.
Выдёргиваю руку из его сухих пальцев, потирая саднящие царапины, стараюсь выглядеть спокойной. Постепенно и он усмиряет свой вспыльчивый характер. Если лекарь так реагирует, всё серьезно. Но я ничего и не трогала, это Макс открыл целую комнату со звёздами. И чего они к нему не прицепились? А если прицепились? Что если это от них у него в башке заклинило, и он меня бросил? Скотина, шнод!
– Мастер Гиллад, ты можешь это вытащить? – Слышу, как дрожит собственный голос и стараюсь взять себя в руки. – У тебя ведь с собой инструменты?
Он не расстаётся с пеналом-скруткой. Постоянно таскает всё для первой помощи. Вдруг кому поплохеет.
– Хочешь убрать эту штуку? – Он снимает очки, протирает стёкла подолом балахона. – Хорошая мысль. Её и правда лучше вытащить, пока она тебя не убила.
– Убила? – Холодок пробегает по позвоночнику и редкие волоски на руке становятся дыбом. – Да что в ней такого? Просто вырежь её.
Старик начинает ворчать:
– Просто, да не просто. Всё сопляк виноват, разрушил твою жизнь! Тебя ведь больше не допустят к прежней работе, Рыжик. А кто теперь будет мне, старику, помогать? Дело-то хорошее, спокойное, полезное. Ты могла бы стать моим подмастерьем.
Я отвожу взгляд. Когда Мастер берёт в помощники, это честь и возможность быстрее продвигаться по рангам. Только я не люблю лекарню. Продлевать жизнь знаниям гораздо приятнее и чище, а искать среди них необычное – высшее благо. Просто Мастер Гиллад добр ко мне, с ним можно поделиться наболевшим, попросить совета, вот я ему и помогаю. Но сейчас он прав, не видать мне ни его лекарни, ни архива, как и мира за стеной. Осознание этого душит, словно меня заперли в тесном ящике.
– Никто не заменит тебя, Мастер Гиллад, да и какое из меня подмастерье? Я от вида крови сознание теряю.
– В этом и суть, – он успокаивается окончательно, – чем больше сталкиваешься со своими страхами, тем меньше боишься.
Не знаю. Я много помогала ему, стараясь наблюдать за работой и учиться, но всё так же не переношу кровь.
– Ты можешь вырезать это из меня? – напоминаю о главном. Кстати, крови будет много, и меня мутит от одной мысли.
В тусклом пятне света вырисовывается задумчивое лицо Мастера Гиллада, усталый взгляд из-под насупленных седых бровей.
– Это святотатство, – мрачнеет старый лекарь. – К тому же если я это сделаю, меня не допустят к твоей защите. А на Батью-Ир надеяться не стоит.
И всё же он вынимает пенал-скрутку из недр балахона, разматывает шнурок и разворачивает инструменты. По келье разносится запах микстур. В пенале полно тонких железяк и флаконов – постоянный набор лекаря. Я воодушевляюсь, никогда не думала, что с радостью предложу пустить себе кровь. Но старый Мастер открывает флакон и всего лишь льёт прозрачную жидкость на мои царапины, прямо как в детстве на разбитые коленки. Щиплет немного, но что толку?
– Ты же сказал, надо срочно это убрать! – возмущаюсь я, хотя сама не верю. Но Мастер Гиллад врать не станет. – Оно правда меня убивает?
– Раз сказал, значит, так и есть. Мне жаль, Рыжик, но пока это всё, чем я могу помочь. – Он закупоривает флакон, сматывает инструменты и поднимается.
– Но… – Что-то душащее сдавливает мне горло, и я лишь наблюдаю, как он уходит, оставляя меня со смертельной штуковиной на руке.
Пульс стучит в висках, хочется забраться на вершину Башни и выть, звать на помощь. Чувствую себя тонущим кораблем из «Фантазий Путешественника». На моём борту пробоина, и волны океана, который я ни разу не видела, как, в общем-то, и корабль, пожирают меня с потрохами. Нужно успокоиться, собраться, подумать – это всё, чем я могу себе помочь. Вдох-выдох.
Не выходит. Брожу из угла в угол, думаю, как избавиться от метки, и оставить Совету меньше поводов для обвинений. Кого позвать на помощь?
