Александр

скачать книгу бесплатно


– Что ж ты не позвонил? – причитала Арина, вытирая слёзы. – Я бы приехала, забрала тебя на машине…

– Да нормально, я на скейте сам доехал, – пошутил Александр, думая тем самым разрядить обстановку.

– Саша! – как-то сердито-обиженно воскликнула Арина. – Никаких тебе больше скейтбордов! Мы… – её голос надломился от вновь накативших слёз, – мы очень за тебя переживали.

– Простите, я… не знаю, о чём я думал…

– Иди мой руки, я ужин поставлю, – и Арина поспешно, виляя своими крупными бёдрами, двинулась к холодильнику, стоявшему в конце коридора (на кухне он не умещался), достала оттуда красную кастрюлю с красной же прорезиненной крышкой и, ещё раз пройдя мимо Александра, понесла её на кухню. Александр нагнулся, чтобы разуться, но тут почувствовал, что сейчас, пожалуй, протаранит головой стоявший в прихожей большой аквариум с плавающим в нём одним-единственным сомом, поэтому, оглядевшись по сторонам, чтобы никто не видел (Алина уже ушла к себе в комнату – дальше тягаться с институтской домашкой, а Арина захлопотала по кухне), Александр снял пустующую сейчас кошачью корзинку (ни одна из трёх кошек почему-то не вышла поздороваться с ним) со стоявшего сбоку от входной двери декоративного пенька, присел на него и только тогда спокойно разулся.

Носки промокли насквозь, и перед тем, как надеть тапки, Александр прошёл босиком в ванную, снял носки, положил их на бортик ванны и стал мыть руки. Но вскоре его намыленные, тёршие друг друга ладони застыли. Из зеркала над раковиной на него смотрел живой труп. С бледно-жёлтым, как сплошная гематома, обвисшим лицом, тёмными морщинистыми кругами под глазами и высокими залысинами, обрамлявшими островок проеденных сединой чёрных волос. А потом и эти редкие волосы в непроизвольно заработавшем воображении Александра выпали, и на их месте остался лысый, пергаментного цвета, скальп. Прямо как летом несколько лет назад, когда он поспорил с другом, что, если русские обыграют испанцев на чемпионате мира по футболу, он побреется налысо. С той лишь разницей, что волосы, вытравленные химиотерапией, уже не отрастут.

Александр домыл руки, наскоро вытер их полотенцем и поспешно вышел из ванной.

На ужин были макароны по-флотски – флот, конечно, едва ли можно было накормить этими редкими комочками фарша в море сухих макарон, – но Александр, изголодавшийся по домашней еде (как и чем его кормили, пока он был в коме, ему оставалось только догадываться), с большим удовольствием накинулся на блюдо.

А пока он ел, Арина рассказывала ему о том, что интересного произошло за неделю. У Алины в институте протекла крыша, и экзаменационные работы многих студентов намокли и испортились. Благо, Алина, как будто предчувствовав это, переложила свои в другую аудиторию. А ещё у Алины появился новый друг, Игнат. Пока ничего серьёзного, но он уже пару раз провожал её до дома. А ещё у Алины четвёрка с минусом по живописи. Это самое высокое, что вообще ставили, у остальных тройки и двойки.

– Ариш, ты же уже отучилась там, – с нежной шутливостью заметил Александр, хрустя макаронами, – чего ты за Алинку-то учишься?

– Я не учусь, – обиженно потупилась Арина, – мне… мне просто интересно.

Наступило странное молчание. Александр, казалось, был не меньше Арины удивлён своему этому непривычно резкому замечанию. Нужно было как можно скорее продолжить разговор.

– Ну, а ты как сама? – спросил Александр. – Как у тебя дела?

– Да хорошо у меня… ездила вот недавно в «BIO», отщипнула там ещё пару «заморышей», щас… – и Арина, сходив в коридор, где на полках белого металлического стеллажа, под резким светом фитоламп, стояли горшки с цветами и контейнеры с рассадой, принесла в пластиковом стаканчике одного из этих «заморышей», острый, розовый по краям глянцевый листик. – Это вот begonia rex, у меня, правда, уже есть такая, но, ты меня знаешь, не смогла удержаться… а там ещё «замик» стоит. И вот зачем ты мне помог с зимним садом, – вздохнула с каким-то шутливым укором Арина, – теперь нам точно негде будет есть.

– А, второй стол купим, – махнул Александр, но, бросив мимолётный взгляд на ту треть стола, которая целиком была занята цветочными горшками, вспомнив, что растениями заставлены уже все подоконники, столы и полки в их доме, он с какой-то досадливой горечью понял, что именно такого, пустякового, ничего не значащего ответа и ждала от него Арина и что тем своим шутливо-укоризненным вздохом она как бы на корню пресекла возможную угрозу (хоть даже в виде простого недовольства с его, Александра, стороны) её постоянно расширяющемуся питомнику. Эти новые, непривычно острые и витиеватые, как терновник, мысли вызвали у Александра отвращение. Но не к Арине или её растениям, а к самому себе. Как мог он так плохо думать о своей жене? О самом любимом и родном человеке, с которым он вот уже почти как тридцать лет жил в счастливом браке. Видимо, прав был доктор Куценко, и сотрясение не прошло для него без последствий.

– Саш?..

– А?.. – встрепенулся Александр, не заметивший, что за своими раздумьями совсем перестал воспринимать окружающий мир.

– Я спросила, как ты день рождения хочешь свой отпраздновать? Он уже послезавтра, забыл?

– Нет я… я помню… давай, как обычно, что ли, накроем стол, друзей позовём…

И пока Александр это говорил, его мысленному взору представали образы этого грядущего застолья: тонкий, женственный Толь, распевающий под гитару песни их молодости, лысый Вадик с черноволосой Настей – она, от скуки затевающая со всеми подряд какие-то провокационные беседы, он, рассуждающий о непревзойдённости русской народной музыки, приглашающий их с Ариной на новогодних праздниках послушать, как он играет на гуслях, – и, конечно, Егорыч, рычащий подшофе какие-то сентиментальности, – и всё это, открывшее вдруг свою рутинность, механическую заученность, не вызывало у Александра ничего, кроме тоски. Новая, доселе ему не знакомая, эта тоска ужаснула его. Он почувствовал себя предателем, раскольником, ему стало стыдно и совестно за эту свою тоску. Но он отчётливо понял, наравне с невозможностью воспротивиться этой наработанной годами инерции, что он просто не сможет насладиться праздником и что все старания Арины, всё это нарезание салатов, закупка алкоголя, уборка перед гостями и мытьё посуды после, пойдут насмарку.

Боясь, как бы Арина, всегда безошибочно распознававшая, благодаря своей художественной проницательности и женской интуиции, его чувства, не прочла в его взгляде эту тоску и неудовлетворённость, Александр поблагодарил её за вкусный ужин и, объяснившись тем, что хочет проведать Алину, вышел с кухни.

У Алины в комнате, как всегда, царил творческий беспорядок: тут и там лежали куски картона, кисточки, резаки, линейки; у шкафа рядком, притёртые друг к другу, стояли планшеты с натянутой на них ещё чистой бумагой; рабочий стол, маленькая наклонённая парта, за которой и сидела, как роденовский мыслитель, Алина, одну ногу подогнув под себя, а другую свесив вниз, вся была погребена под распечатками и тетрадями; дополнительный, привезённый с дачи стол разделял с ним эту участь, и наконец на диване лежал, открытый на странице с эскизом женского лица, французский журнал про Леонардо да Винчи, на нём – полупрозрачная бумага для перерисовки, а поверх всего этого растеклась Риз, одна из их трёх кошек, пепельно-серая, с жёлтыми глазами.

– Как работа, Алинка? – спросил Александр тем участливо-добродушным тоном, каким спрашивал её об этом всегда.

– Хорошо, устала только… – выдохнула Алина с тем грустно-страдальческим смешком, с каким отвечала на этот вопрос всегда.

– Ну ничего, немного осталось, а потом каникулы. – А затем, ни с того, ни с сего, Александр добавил: – Мальчиков не просто так в армию забирают, если они никуда не поступили – все должны трудиться.

Не в силах сказать прямо, этими окольными словами Александр лишь хотел предостеречь дочь от его ошибок, ведь он как раз и был тем «мальчиком», которого «забрали» и который потратил два года на бессмысленную, отупляющую шагистику, чистку картошки и рытьё ям; два года, из которых самым интересным было то время, когда он, проходя службу на Кавказе, ездил на стычки с горцами, фактически давая им себя избивать, лишь бы те не приставали к их женщинам. Но, странное дело, Александру вдруг стало противно от этих своих слов. Он не верил им. Потому что теперь, когда служба в армии уже давно осталась позади, став одной из множества его застольных историй; когда ему самому