скачать книгу бесплатно
Девушек на курсе оказалось всего десять. Одна итальянка, две француженки, три немки, четыре из России – и пять десятков молодых людей неизвестной пока этимологии, но, похоже, голландцы в основном.
Небольшая аудитория амфитеатром. Новоявленные студенты Нового университета встали, когда за кафедрой появился пожилой профессор.
– Братья мои! О, я вижу, тут нынче и сестёр немало – здравствуйте все! Я сразу вас спрошу. Почему, ответьте, люди не наслаждаются мирной жизнью? Почему они равнодушно проходят мимо дивной красоты окружающей нас природы и не пользуются во всей полноте благостными дарами земли нашей, общей матери-кормилицы? Зачем народы беспрестанно враждуют друг с другом, когда можно было бы так прекрасно жить в мире – по-братски?
Седые вихры вьются дружелюбно, огромный лоб мыслителя сулит вам бездну знаний – профессор радостно, по-детски засмеялся, довольный, что поставил аудиторию в тупик.
– И это очень хорошо, что вы не знаете ответа! Для того и создан наш университет, чтобы дать вам фундаментальные знания, чтобы вы научились думать и находить ответы на любые вопросы, которые вечно ставит жизнь перед человечеством. Все занятия здесь будут проходить на основе принципа «свободного исследования». Это главный принцип светского гуманизма, он предполагает разнообразие мнений и уважение права отдельных личностей выражать собственные верования без всяких гражданских и юридических запретов или страха подвергнуться наказанию. Здесь каждый свободен высказать своё мнение, даже если оно непопулярно или неприемлемо для большинства. Вы поймёте, что именно в отдельной человеческой личности нужно искать ту побудительную силу, которая послужит для распространения гуманистических идей и примет участие в действиях сознательных масс, способных изменить мир к лучшему и сделать всех людей счастливыми…
Это был Элизе Реклю?. Учёный с мировым именем, гениальный географ и писатель, человек удивительной судьбы. За участие в Парижской коммуне арестован, но и в тюрьмах, закованный в кандалы, он продолжал писать статьи. Приговорён к пожизненной каторге на островах Новой Каледонии, где большинство осуждённых молили бога лишь о быстрой смерти. Как мог, подбадривал там своих несчастных собратьев. А в это время Чарльз Дарвин, глава созданного для его защиты международного комитета, телеграфировал в Париж:
«Мы осмеливаемся думать, что жизнь этого человека принадлежит не только его родной стране, но и целому миру, что, обрекая такого человека на страдания далеко от центров цивилизации, Франция нанесет себе большой ущерб и уменьшит принадлежащее ей по праву моральное влияние в мире».
Самые видные европейские учёные подписали петицию. И помогло! Вечную каторгу ему заменили изгнанием из Франции.
Через несколько лет выйдет первая книга гигантского труда всей жизни Элизе Реклю «Земля и люди». В 1893 году читатели получат 19-й том этой «великой географии». В том же году Бельгия пригласит его возглавить кафедру географии в университете. Но, переехав в Брюссель, Реклю успеет прочитать лишь одну лекцию: половина профессоров запротестовала против «революционера-коммунара», и начальство вынуждено было отказать ему. Учёный мир раскололся. Те, кто разделял гуманистические взгляды великого географа, решили создать свой университет – новый, открытый, свободный.
Скромная аудитория Нового университета бывала всегда переполнена на лекциях Элизе Реклю. Приходили с других факультетов, стояли в проходах. Впрочем, другие предметы (все они шли на французском языке) тоже были очень содержательными и интересными.
Как-то вечером, уже выходя из университета, Анжелика чуть не столкнулась с Реклю. Профессор энергично постукивал тросточкой перед собой, придерживая под мышкой толстенную книгу.
– Давайте я вам помогу!
Наверное, только настоящие французы могут так грациозно отдать даме тяжёлое, приподняв шляпу в почтении и в улыбке.
– А вы, мадмуазель, наверное, русская? Только русские предложат сразу помощь, – просиял профессор.
– Как хорошо вы говорите по-русски! – удивилась Анжелика.
– Выучил за полгода, когда жил в Сибири. Ваш покорный слуга объездил полмира и везде старался понимать язык других. Признать должен, что русские более гостеприимны и братолюбивы, чем другие народы. Когда-нибудь это признают все. Уверен, что ваша страна примет самое широкое участие в том безостановочном движении, которое несёт нас к новому миру. История наделит вас великими доблестями. Через несколько веков, когда утихнут современные страсти и забудутся все распри, вас начнут воспринимать иначе.
– Вы серьёзно так считаете? – воскликнула обрадованно Анжелика.
– Однозначно. Вы – нация, охватившая беспредельную равнину, и при этом ваш народ обладает качествами оседлого земледельца, который любит землю и с охотой её возделывает. Ни одна нация не будет содействовать настолько мощно, как ваша, нарождению будущего. Вы станете главными деятелями в развитии истинно человеческой цивилизации, основанной на свободе, равенстве, братстве. Вы – коммунары, а коммунары никогда не будут рабами… Кстати, что за брошюру вы брали сегодня в библиотеке?
– Это Плеханов. «Анархизм и социализм».
– Опять же вы порадовали старика! Георгий Валентинович – очень основательный теоретик. Нам с моим другом князем Кропоткиным в этой работе основательно досталось. Мы у Жоржа – эпигоны ранних анархистов, туманные угодники, не понимающие, где кончается «товарищ» и начинается «бандит». Он считает, что нас пора на свалку. Дескать, скоро пролетариат станет господином положения, ему достаточно будет нахмурить брови, достаточно дунуть, – и анархистская пыль исчезнет. Мы, конечно, не пыль на ветру, наш университет для того и создан, чтобы молодёжь могла узнавать, постигать логику и истину в столь многочисленных социальных течениях. Выбирать и строить новый мир – вам. Мой совет: слушать всех, а слушаться лишь сердца своего. Завтра Плеханов в Народном доме выступает с лекцией. Так что готовьтесь, читайте его брошюру и – верните мою книгу. О'ревуар!
…Ночью Анжелика долго не спала, читала Плеханова, потом статьи Реклю об анархизме – пыталась понять, «за» кого она и с кем не согласна. Разумеется, личность профессора-коммунара произвела на неё очень сильное впечатление.
Да, соглашалась она с великим географом: жизнь миллионов людей – это лишь незаметные явления всеобщей великой эволюции, увлекающей всех нас в своё бесконечное движение. Разве что-то значат эти маленькие явления, называемые сегодня революциями, – неважно какими: астрономическими, геологическими или политическими? Что могут эти едва заметные, почти призрачные движения? Миллиарды революций сменят друг друга в мировой эволюции, в существующем прогрессе Вселенной. Как бы велики или малы они ни были, все эти революции – лишь часть большого цикла бесконечного процесса, которое подчиняется движению Солнца и светил.
Нет, она против! Сердце подсказывало Анжелике, что в философии анархизма ей недостаёт каких-то важных элементов – отправной точки и причинной связи. И тут прочитала у Плеханова: «Если социальная наука в конце концов все-таки выбралась из этого тупого переулка, то она этим обязана Карлу Марксу». На этой фразе, наконец успокоенная, она уснула…
Её соотечественники, студенты из России, были в большинстве своём неплохо подкованы в теории и практике социальной борьбы. Многие из них вели активную работу в подпольном движении, и у них было мало общего с теми молодыми студентами, которые родились и выросли в благополучных, богатых семьях. Она почтительно смотрела на этих русских, которые могли часами обсуждать идеи Маркса, участвовали в митингах и демонстрациях.
Новый университет давал лишь основные понятия о политэкономии, философских течениях, механике капитализма, истории революционного рабочего движения. Всё чаще Анжелика ходила в Народный дом, где по вечерам кипели жаркие споры, где говорили о необходимости и неизбежности новой революции, в которой обязательно победит пролетариат, и именно он приведёт человечество к социальной справедливости. Эти люди для Анжелики были героями. Она боготворила их издалека. А они боготворили Плеханова. Они звали его, и он пришёл…
Она благоговейно смотрела на высокого красивого мужчину за трибуной и не могла отвести взгляда. Аккуратно одетый, Плеханов больше походил на местного аристократа, чем на русского революционера, спасавшегося за границей от царской охранки. Сейчас он казался Анжелике иллюзионистом, магом: «Пока вы тут верите всему, что я говорю, пока вы смотрите в мои глаза, а я в ваши, разгадка фокуса останется в моём рукаве».
Его красивое, умное лицо завораживало. Тёмно-карие глаза смотрели то сурово из-под густых бровей, то иронично, с лёгкой усмешкой. Он говорил так убеждённо и страстно, что не было никакой возможности и желания спорить. Кто-то попытался спросить его о деле Дрейфуса, кто-то о монистическом подходе к истории – сбить с темы Плеханова оказалось невозможно.
Он рассказывал о созданной им группе «Освобождение труда», о своих встречах с Фридрихом Энгельсом, о налаженных контактах с петербургским «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» и его лидером Ульяновым, об участие в работе конгресса II Интернационала и докладом там о рабочем движении в России.
– Конгресс Второго Интернационала окончательно подтвердил разрыв между марксистами и анархистами, – звучал на весь зал его магнетический голос. – В отличие от всех течений утопически настроенной интеллигенции, мы, марксисты, убеждены, что промышленные рабочие в городах – даже в такой неразвитой стране, как Россия, – составят авангард любого революционного переворота, и он не за горами…
На сцене стоял уже не фокусник. Это выступал признанный основатель социал-демократической партии России, её представитель в Исполнительном комитете Второго Интернационала.
– Задача революционной интеллигенции сводится к следующему: она должна усвоить взгляды современного научного социализма, распространить их в рабочей среде и с помощью рабочих приступом взять твердыню самодержавия, – так закончил Плеханов своё выступление. – Революционное движение может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может!
Он ушёл с трибуны под бурные, продолжительные аплодисменты.
Если бы кто-нибудь сказал тогда Анжелике Балабановой, что через несколько лет лектор, выступавший в тот вечер в Народном доме, станет её другом и товарищем, а она – его помощником и заместителем в Исполкоме Интернационала, она, конечно, не поверила бы. А если б ей предсказали, что позже она выступит против Плеханова и разорвёт с ним всякие отношения, она, скорее всего, рассмеялась бы в лицо.
…Обожала Георгия Плеханова тогда не она одна. И течений в революционном движении было тогда больше, чем нужно. Как ручейки, они с разных берегов пытались слиться в едином русле реки, но на пути вставали островки и острова, откуда с кручи вещали разные личности, один другого круче.
Приезжала на лекции мэтра студентка Цюрихского университета Роза Люксембург. Её узкое лицо светилось каким-то благородством, прекрасные глаза излучали живой ум. Начинала она, как и многие девушки-эмансипэ, с феминизма: освобождение женщины считала важной частью программы по освобождению человечества от гнета капитализма. Про Розу потом будут говорить, что судьба обездолила её трижды: как женщину в обществе, где главенствуют мужчины; как еврейку в антисемитском окружении и как калеку. Из-за родовой травмы она на всю жизнь осталась хромой, её рост не превышал ста пятидесяти сантиметров, голова казалось непропорционально большой, – тут поневоле задумаешься о нелёгкой женской доле.
Анжелика заревновала, когда сидящая рядом Роза громко сказала:
– Я люблю на Плеханова смотреть, просто смотреть, как он говорит, движется, его лицо мне безумно нравится.
– Феминизм – это лишь до первого мужчины, я уверена в этом.
Позже Анжелика поняла, что сказала это жестоко, хотя и была права. Роза взяла от короткой своей жизни всё. На тот момент она по уши была влюблена в литовского эмигранта Лео Йогихеса, который пытался приучить её к свободным отношениям «на время и без обязательств». Роза же мечтала о семье и детях. Она писала своему жениху:
«Собственная маленькая квартирка, своя библиотека, совместные прогулки, каждое лето – поездка на месяц в деревню, совсем без всякой работы! И, может быть, ещё такой маленький, совсем малюсенький ребёночек? Неужели мне никогда не будет это дозволено? Никогда? Вчера в Тиргартене у меня под ногами завертелось дитя лет трёх-четырёх… Словно громом меня поразила мысль схватить этого малыша, стремительно убежать домой и оставить его себе как своего собственного. Ах, дорогой, неужели у меня никогда не будет ребёнка?»
Жених «на время» отвечал ей без эмоций и без обязательств:
– Ваша задача состоит не в том, чтобы рожать детей и пасти гусей. Вам следует отдавать себя политической борьбе!
Роза страдала по-своему: день и ночь занималась наукой и стала чуть ли не первой женщиной, получившей учёную степень по экономике. Она была одним из организаторов социал-демократической партии Польши и Литвы, ей поручили возглавить редакцию газеты «Рабочее дело», печатного органа новой партии.
Вот так получилось, что маленькая революционерка с нелёгкой судьбой и железной волей стала для Анжелики Балабановой примером на долгие годы. Она подружилась с Розой, вошла в круг её друзей и знакомых. И себе твердила каждый день: «И я! И я тоже! Я так же буду!»
И пятьдесят, и сто лет пройдёт, а в жизни всё останется, как раньше. И стоит кому-то защититься, получить учёную степень, как все друзья и многочисленные знакомые одно и то же завистливо будут говорить: «Мне тоже предлагали писать диссертацию!» А чего ж не сел писать? Трудно показалось?
Анжелика себя не жалела. Жила впроголодь. Досрочно сдавала текущие экзамены в Новом университете. Моталась по Европе, собирая материал. Полгода просидела в библиотеке Британского музея в Лондоне. В Брюсселе продолжала ходить на вечерние лекции и митинги социал-демократов. Прочитала сотни «идейных» книг и статей на разных языках.
Три года спустя успешно защитилась. Первыми с докторской степенью её поздравили Роза Люксембург и Георгий Плеханов.
– А я к вам, уважаемая Анжелика, сразу с просьбой, – замялся Георгий Валентинович. – Не могли бы вы поехать в Париж, проводить в последний путь нашего общего друга Петра Лавровича Лаврова? Мне, к сожалению, не позволяют семейные обстоятельства и здоровье…
Плеханов очень уважал этого маститого учёного, общепризнанного лидера французской колонии русских революционеров. «С тех самых пор, как во мне начала пробуждаться „критическая мысль“, Лавров, Маркс и Чернышевский были любимейшими моими авторами, воспитавшими и развившими мой ум во всех отношениях», – сказал однажды он.
Через несколько часов Анжелика уже сидела в поезде. На одной из остановок она купит какой-то литературный журнал на русском языке. Усмехнётся, увидев имя автора под рассказом – Иегудиил Хламида. Как давно это было: Чернигов, странник Алексей Пешков, его предсказание, что она станет знаменитой…
Тысячи рабочих, крестьян, студентов – и не только «лавристы» – собрались у дома великого революционера-гуманиста. Все венки не поместились в его небольшой квартире, десятки их стояли прислонёнными к стене дома. Капал мелкий холодный дождь, пальцы пахли ладаном, все молчали. Потом похоронная процессия двинулась к Монпарнасскому кладбищу. Парижане с удивлением глядели из окон. А из толпы им кричали:
– Да здравствует революция! Да здравствует Интернационал! Да здравствует Коммуна!
И пели «Марсельезу». Большинство на французском, но многие – на русском языке, в переводе великого Лаврова:
– Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног…
Кто-то поднял красный флаг. Полицейские кинулись его отнимать. Это повторилось и на кладбище, где они пытались порвать на куски красные полотнища.
Выступая у могилы от имени французских социалистов, Поль Лафарг сказал:
– Обращаюсь и к вам, товарищи из России! Вы имеете право гордиться Петром Лавровым. Вечная честь русскому социализму, давшему рабочему классу всего мира этого героя мысли, столь кроткого и столь непобедимого!
После таких слов Балабанова не могла не выступить. Она говорила о гигантском значении великого наследия Лаврова для будущих общественных преобразований. Сказала, в частности, о роли и месте его «Исторических писем» в своей диссертации. В конце передала от Георгия Плеханова благодарность Лафаргу и французским социалистам за большую подготовительную работу очередного конгресса Второго Интернационала.
– Вы очень хорошо говорили, – тихо сказал сосед, мужчина с пышными усами. – Доходчиво, ярко. Я так не умею. Хотя и пытаюсь…
– Пытаетесь выступать перед людьми, я правильно поняла?
– Нет, пытаюсь стихи писать. Меня зовут Аркадий Коц, я горный инженер, родом из Одессы. Сейчас вот работаю над переводом текста «Интернационала» господина Потье.
– Могу ли я вам как-то помочь? Всё-таки я доктор философии и литературы. И французский язык знаю с самого рождения.
– Благодарю вас. Не откажусь. Приглашаю посетить мои скромные пенаты.
Они поехали к нему домой, и эмигрант из Одессы показал ей свои наброски. Глядя с надеждой в глаза, посетовал:
– До меня ведь уже многие пробовали перевести. Вот Екатерина Бартенева, подруга Петра Лавровича, старалась как можно ближе быть к оригиналу. Но её перевод совершенно невозможен для песни: «Нет для нас избавителя свыше, ни бога, ни царя, ни парламента!»
– Вы абсолютно правы, Аркадий! Не надо тут ни красивостей, ни точности! Музыка давно есть, текст должен ложиться в её размер, слова нужно пропевать. «Интернационал» – очень длинное слово, поэтому рядом должны стоять короткие слова. Для равновесия. И каждая строчка должен быть призывом, лозунгом. Как в «Манифесте» Карла Маркса, оттуда надо их брать! И обязательно учитывайте русский менталитет!
Они просидели над переводом часа три. Пока, наконец, не родились чёткие строки: «Никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и ни герой!.. С Интернационалом воспрянет род людской…»
– Вот это уже хорошо. То, что надо! Этот текст будет жить веками, корнями прорастёт в сердце каждого русского человека. И его не вырвать иначе, как вместе с горящим сердцем!
У Аркадия Коца были переводы и других строк текста Эжена Потье.
– Посмотрите, пожалуйста, Анжелика, а вот это не пригодится? «Презренны вы в своём богатстве, угля и стали короли! Вы ваши троны, тунеядцы, на наших спинах возвели»…
– Моё мнение, Аркадий, что староцерковное слово «тунеядцы» здесь лишнее. У вас же там сказано: «Лишь мы на то имеем право, а паразиты никогда». Боюсь, что кое-кто и при этих словах будет смущенно голову опускать. Если не сейчас, то позже…
Они тепло попрощались. Балабанова торопилась в обратный путь. Великому географу Элизе Реклю исполнялось семьдесят лет. Она везла юбиляру подарок – старинную карту Парижа.
А ещё её ждали друзья-революционеры и работа во Втором Интернационале.
Глава 3
«И Ленин такой молодой…»
НЕЖДАННО и негаданно налетел со всех сторон капризный ветер разброда и шатаний. Похоже, надолго. Это был безжалостный, как огонь, вздорный и обидчивый период, где никто никого не собирался ждать и тем более слушать. Революционеры жили и созревали в разных странах, читали разную «тенденциозную» литературу и по-своему понимали, куда движется человечество, каким оно будет завтра, каким оно вообще должно быть – или не быть. Всё пытались ответить на эти вопросы, и каждый при этом считал себя мессией. Ни о какой демократии или централизме речь и не шла.
Шло осеннее обострение нового столетия. Суфражистки с плакатами «За равноправие с мужчинами, но без них!» били стёкла полицейских участков Лондона, в тюрьме объявляли голодовки. Обвиняли немецких феминисток, что те не делают так же. Клара Цеткин, редактор женской газеты немецких социал-демократов «Равенство», пыталась силой печатного слова успокоить мужененавистниц. В острых диспутах и на многолюдных митингах доходило чуть ли не до рукоприкладства. Цеткин мужественно держала оборону, а маленькая Роза Люксембург, тоже ставшая редактором газеты социал-демократов, только польских, буйных активисток строго предупреждала:
– Не лезьте, подруги, под руки подруге моей!
Им обеим проще, они влюблены. Маленькая «красная фурия» – в своего литовского эмигранта, не имеющего соцобязательств. А «дикая Клара» – в красивом тёмно-синем платье в пол, с ниткой кораллов на шее и неизменной фуражкой на голове – каждый вечер после работы торопится к своему молодому мужу. Ещё три года назад, ей было уже сорок, она без памяти влюбилась в бедного, отчисленного студента. Окружила его заботой и свела под венец. Разница в восемнадцать лет не помешала, Клара ведь ничего не крала. Из студента вырос талантливый художник, картины его хорошо продавались, хватило на большой дом и автомобиль. До драк ли тут? И за что можно бороться без мужчин? За право? Да что вы, право!..
По Европе бродит призрак. Это ещё не тяжёлая поступь Командора. Это стучат каблучками феминистки. Но они уже не в моде, и новый век на повороте без труда обходит их.
В том странном «нулевом» году, только-только вернувшись из Парижа с похорон Петра Лаврова, Анжелика решила ехать за своими воинствующими и влюблёнными подругами в Германию.
Попыталась учиться экономике в Лейпциге, но не понравилась чопорная, до неприятия упорядоченная атмосфера. Зато там, на вечерних собраниях, она встретила Августа Бебеля, вождя социал-демократической партии Германии, а его верные помощницы Роза Люксембург и Клара Цеткин стали самыми близкими подругами Анжелики.
Балабанова вернулась в Брюссель. Георгий Валентинович Плеханов попросил её помочь в организации V конгресса Интернационала, который планировалось осенью 1900 года провести в Париже. Ожидались важные решения, Плеханов собирался дать бой бернштейнианцам и прочим оппортунистам. Их девиз «Движение всё, конечная цель – ничто» очень многим импонировал, но категорически отвергался радикальными марксистами. Тем более что два российских лидера – вечный эмигрант Плеханов и вернувшийся из сибирской ссылки Ульянов – наконец-то нашли друг друга и решили создавать единую общерусскую газету.
Впрочем, первый раз встретились они пять лет назад. И тогда Плеханов сказал про 25-летнего революционера, брата казнённого цареубийцы:
– Этот молодой товарищ – очень умный, образованный и одарённый даром слова. Какое счастье, что в нашем революционном движении имеются такие люди – эрудированные, с целостностью революционного мировоззрения и бьющей ключом энергией. Ни с кем я не связываю столько надежд, как с молодым Ульяновым…
«Старик» (так партийные сотоварищи называли Владимира Ульянова) ответил алаверды:
– Плеханов – человек колоссального роста, перед ним приходится съёживаться. Это настоящий апостол русского марксистского социализма…
Обменялись они тогда не только комплиментами, но и своими книгами. Интересно, что обе книги, авторы которых так хвалили друг друга, редактировал Александр Потресов. Он всю свою жизнь будет стойко держаться социал-демократических взглядов и, может быть, благодаря этому переживёт обоих авторов, несмотря на тяжёлую болезнь с детства.
Не только два автора тут нашли себя, но и два руководителя. Плеханов вместе с Аксельродом, Засулич и Дейчем основал заграничную группу «Освобождение труда». А Ульянов сотоварищи в Петербурге сплотил все кружки в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».
Они решили издавать единую газету «Искра». Ссориться, конечно, не собирались, никто драку не заказывал. Вот тут-то она и приключилась. Два лидера не поделили редакторского портфеля.
Плеханов пригласил приезжих из России к себе на квартиру. Принял их радушно. Он явно гордился тем, что Фридрих Энгельс лично передал ему эстафетную палочку во Втором Интернационале. Рукопожатый другом Маркса, он был старше Ульянова на четырнадцать лет и не сомневался в своём превосходстве – дескать, воевал, имею право.
Его близкое окружение давно делилось на две группы – «плехалюбки» и «плехалюбцы». Верная жена Розалия, неприкаянная Вера Засулич и вчерашняя студентка Анжелика Балабанова относились к первой группе. Приезжие – ко второй. Ульянов прилюдно объявил, что он – плехановец. Хотя позже честно написал:
«Мы всегда думали так: редакторами будем мы, а они – ближайшими участниками… как потому, что „старики“ крайне нетерпимы, так и потому, что они не смогут аккуратно вести чёрную и тяжёлую редакторскую работу: только эти соображения для нас и решали дело».
Анжелике молодой Ульянов поначалу показался загримированным актёром, играющим строгого школьного учителя. Но все, не только она, мигом почувствовали, каким гипнотическим воздействием обладает этот лысый человек с рыжей бородкой и хитрым взглядом карих глаз. Он делал вид, что внимательно слушает собеседника, но так он только готовился окутать несогласного железной хваткой своих едких контраргументов. Словно только у него одного была истина в кармане. Он тоже не сомневался, что станет редактором.
Дважды участники совещания вставали из-за стола, дважды Розалия Марковна раздувала самовар. Короче, «Искра», ещё не появившись, чуть не погасла. Избрали всё-таки Плеханова. Но это был первый и, пожалуй, единственный случай, когда будущий Ленин пошёл на компромисс с патриархом марксизма. Он никак не ожидал, что патриарх тут же начнёт распределять обязанности каждого. Ух, как он разозлился!
«Ослеплённые своей влюблённостью, мы держали себя в сущности как рабы, а быть рабом – недостойная вещь, и обида этого сознания во сто крат увеличивалась ещё тем, что нам открыл глаза „он“ самолично на нашей шкуре», – писал будущий вождь.
Затаённая обида, только она, даст ему право обозвать «отца русского революционного движения» подлейшим перебежчиком. Но это будет через пятнадцать лет, а пока молодой Ульянов страдает, даже нервами болеет, оттого что сложилось не по его плану. И год пройдёт, он будет жаловаться на Плеханова приехавшей из России жене. Крупская напишет об этом так:
«Ох уж эта заграница! Грязи тут и интриганства столько! Я всё больше и больше уважаю группу „Освобождение труда“, у всех у них интересы дела на первом плане, одно только – Плеханов не чуткий человек, но и это выкупается его страстностью».
При всём разброде и шатаниях в воздухе висела тяга к объединению. Ещё не «воспрял весь род людской», но очередной конгресс Интернационала в том странном «нулевом» году состоялся. И принял он важное решение: образовать постоянно действующий исполнительно-информационный орган – Международное социалистическое бюро. Так и получилось, что вся организационно-техническая работа, включая обширную переписку, пала на трёх женщин. Газета «Искра» и петербургский «Союз борьбы» – это, понятно, Надежда Крупская; «Освобождение труда» – Вера Засулич, а новый орган и документация Второго Интернационала – Анжелика Балабанова.
