Кукловод

скачать книгу бесплатно

Кукловод
Ксения Корнилова

RED. Фантастика
Успешный государственный переворот привел к власти людей, которые смогли создать общество равных. Конкуренция уничтожена – зачем гнаться за деньгами, если всё и для всех стало бесплатным? Но у каждого рая есть обратная сторона. Те, кто не принял правила нового режима ушли под землю и создали государство, в котором правят роскошь, вседозволенность и полная личная свобода.

Ингрид – одна из немногих "сверху", кто знает про это злачное местечко и даже может выбрать свою судьбу: жить скромно и быть как все, или вкусить запретный плод небывалой роскоши. Так ли просто принять это решение?

Комментарий Редакции: Тонкий социальный роман о преодолении границы информационного пузыря. Что, если счастье – это всего лишь красивая, но мертвая картинка, которую тебе продали высшие мира сего? Можно ли разорвать холст и выпорхнуть в живую реальность?

Кукловод

Ксения Корнилова

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© Ann_Mei / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

Ингрид поправила длинный белый носок на правой ноге, который предательски сполз почти на полсантиметра вниз. Прижав лодыжки друг к другу, она выровняла края носков, чтобы ни один случайный прохожий – как будто здесь кто-то мог случайно пройти – не посмел неодобрительно покачать головой. Заметив маленькое пятнышко грязи на кедах, образовавшееся от неизвестно откуда взявшейся капли воды и пыли, девушка нахмурилась, засунула руки в карманы и судорожно начала шарить в них, ища заветный платок.

Через минуту проблема была устранена.

Оглядев себя со всех сторон, насколько позволяло ей это сделать несовершенное человеческое тело, неспособное оценить свой внешний вид в полной мере без использования зеркала, она взялась опять за красный провод и медленно пошла вперед, проверяя его на возможные порывы. Через пару шагов она дошла до ступеней, ведущих высоко наверх, и, не отпуская провод из рук, начала подниматься, считая про себя: «Один, два, три, четыре…» Сбившись со счета после ста восьмидесяти семи, Ингрид хотела было опуститься прямо на ступени, чтобы перевести дух, но побоялась испачкать темно-синюю заботливо отутюженную юбку, которая своей гладкостью могла посоперничать с крылом новенького отполированного «мерседеса». Одного их тех, что она любила поглаживать подушечками пальцев, проходя мимо салона дорогих машин отца по дороге в школу.

Оглянувшись по сторонам, девушка не нашла ничего, что можно было бы постелить на ступеньки, поэтому аккуратно прислонилась к перилам, подложив между ними и все той же темно-синей юбкой свою ладошку. Перила обожгли ее холодом, несмотря на то что лето уже вовсю набирало обороты. Облизнув сухие губы, она почувствовала, как свело желудок. Она не помнила, когда она ела или пила последний раз. Должно быть, это было вчера. Иначе подъем по лестнице дался бы ей еще тяжелее.

Переведя дух, Ингрид легко оттолкнулась от перил и, взяв опять красный провод, пошла вверх. На этот раз ступени она не считала, стараясь даже мысленно беречь дыхание.

* * *

– Ингрид! – немолодая женщина с низко опущенными уголками губ и лабиринтом морщинок вокруг глаз переворачивала очередной кружевной блинчик и беззвучно ругалась, обжигая пальцы о горячую сковороду.

– Да, мама, – ее дочь появилась бесшумно, как обычно до чертиков напугав мать, несмотря на то что та сама ее позвала. Всему виной была ее любовь к кедам на мягкой резиновой подошве.

– Я повешу на тебя колокольчик, – буркнула женщина, подставляя свою съехавшую вниз от старости щеку для поцелуя.

Девушка улыбнулась, клюнула мать в щеку и, поправив юбку так, чтобы шов проходил точно по правому бедру, начинаясь от чуть выпирающей косточки на бедре и заканчиваясь двухсантиметровым разрезом у самой коленки, села за стол.

За столом уже сидел отец, как обычно, не участвовавший в общей беседе и прочей чепухе, которая считалась необходимой составляющей каждой уважающей себя семьи. Конечно, пока в их доме не появлялись соседи или коллеги по работе, перед которыми Стюарт Прим показывал чудеса отцовской и мужеской игры.

– Отец, – Ингрид попыталась заглянуть за газету, которая закрывала не только лицо Стюарта, но и половину небольшой кухни, обставленной светло-серой мебелью. Самым ярким пятном на всех двенадцати квадратных метрах была фотография известной писательницы с ее новой книгой. И то только потому, что краски в типографии выбрали уж слишком неправдоподобно кислотные. Зашуршала свежая бумага, и показалось строгое, высохшее от возраста и недавнего похудения после болезни лицо. Глаза, почти скрытые тенью, создаваемой впавшими глазницами и разросшимися бровями, недовольно блестели. – У нас с тобой на сегодня назначена встреча.

– Я в курсе, у меня отлажена система напоминаний. У тебя, надеюсь, тоже, – скрипучий голос тоже звучал недовольно.

– Я бы хотела ее отменить, если ты не возражаешь, конечно.

– Не возражаю, – отрезал Стюарт Прим и опять скрылся за газетой.

Ингрид открыла было рот, чтобы объяснить, почему она хочет перенести еженедельную встречу с отцом, которые каждая семья обязана была вписывать в свой график, но потом передумала, улыбнулась и расслабила скрещенные вместе указательный и средний палец. Сработало.

– Стюарт, и ты не хочешь узнать, почему твоя дочь отменяет вашу встречу уже вторую неделю подряд? – высохшие губы немолодой женщины подрагивали, как и дряблый подбородок.

– Она уже взрослая, Марла, – Стюарт Прим явно радовался не меньше, чем его дочь. Он отложил наконец-то газету, со вздохом поднялся, подошел к жене и, перегнувшись через ее плечо, утащил горячий, только что смазанный маслом кружевной блинчик пальцами, покрытыми черной краской – газета была только-только из печати.

Когда горка свежеиспеченных кружевных блинов, таких тонких, какие получались только у Марлы Прим, превысила двадцать сантиметров, тарелка торжественно перекочевала на стол, и тут же ее окружили вазочки с терпким айвовым вареньем, вяжущей рот арахисовой пастой, жирной, почти как масло, сметаной и обжигающей язык перцово-томатной сальсой. Семейный завтрак начался.

Через тридцать минут Ингрид схватила свой портфель и выбежала из дома, тихо ступая по асфальту ногами, обутыми в неизменные белые кеды, которые, несмотря на не первый год носки, смотрелись совсем как новые.

Сбежав вниз по ступенькам, она улыбнулась продавцу газет, стоявшему на своем обычном месте, и повернула налево.

Солнце стояло не так высоко и светило девушке в спину, поэтому все, включая саму Ингрид, отбрасывало причудливые тени, тянувшиеся по асфальту далеко впереди нее. Пытаясь шутливо догнать свою тень, чтобы наступить ей на голову, девушка не замечала ничего вокруг: ни серых одинаковых одноэтажных домов, окруженных одинаковыми белыми заборчиками, ни ярко-зеленых газонов, как будто выложенных ворсистым ковром, ни белых машин, выстроившихся в утренней пробке. Если бы не фамилии, черной красной выведенные на почтовых ящиках рядом с калитками, можно было бы легко заблудиться и зайти не в свой дом – настолько все они были похожи.

Через пятнадцать минут она добежала до автомагазина, которым заправлял ее отец, завернув на парковку, где пытались согреть свои бока после прохладной ночи последние модели мерседесов, растерла слегка замерзшие ладошки и, затаив дыхание, провела подушечками пальцев по гладкому, недавно отполированному боку новенькой машины. Она давно поняла, что лучше всего воспринимает этот мир на ощупь, да и смотреть тут было особо не на что, поэтому с трепетом относилась к тому, что доставляло ее тактильным ощущениям столько удовольствия. И по этой же причине она всегда едва заметно морщилась, целуя мать в морщинистую щеку, давно потерявшую свою упругость. Не то, что бока новенького мерседеса, еще прохладные и покрытые маленькими капельками росы, образовавшейся после перепада ночных температур. Ингрид Прим зажмурилась от удовольствия, отдавшись полностью ощущениям, передающимся через нервные окончания на кончиках пальцев, и вздрогнула от неожиданности, когда холодная твердая и влажная поверхность вдруг оборвалась. Она облизнула губы и почувствовала успевшую засохнуть в уголках губ обжигающе острую сальсу.

Открыв глаза, девушка разочарованно вздохнула, но решила не возвращаться, чтобы еще раз обойти это чудесное, на ее взгляд, создание человеческих рук. Приходить вовремя она любила еще больше, чем прохладные бока отцовских мерседесов.

– Ингрид Прим.

– Здесь.

– Кеды?

– Как обычно, мисс Барнаби.

Шейла Барнаби уже десятый год преподавала детям Западного района, но все равно каждый день начинала с того, что неодобрительно смотрела на белоснежные кеды ученицы. Говорят, плохие привычки прилипают намертво.

Окончив перекличку и обход вокруг одноместных парт, стоящих ровными рядами на одинаковом расстоянии друг от друга, Шейла Барнаби вернулась за маленький стол учителя, который едва вмещал ее острые шелушащиеся в теплое время года локти. Ее монотонный голос начал с истории, незаметно для слушающих переключился на вычисления теоремы Пифагора и закончил словами Сократа, которые не вызвали никакого отклика у Ингрид и совсем не отложились в ее памяти. Странная манера обучения мисс Барнаби не раз вызывала споры среди учеников ее класса, но подойти к директору и сказать что-то против никто не решался. Не принято.

– Ингрид.

Она обернулась на тихий голос и едва заметно улыбнулась девушке, сидевшей сзади от нее чуть в диагональ. Агата Адамс, самая низкорослая девочка у них в классе, располагающая к себе открытым круглым (если не сказать, пухлым) лицом, обрамленным взбешенными кудряшками и усеянным маленькими темными родинками с одной стороны от уха и до подбородка, была единственной одноклассницей, которую Ингрид могла с натяжкой назвать своей подругой.

Как ни старалась Агата, предлагая ночевки у нее дома, прогулки после школы, совместное написание проектов, занятия вместе в классе рисования – Ингрид просто не стремилась ни с кем общаться, и никто никак не мог повлиять на это решение.

– Ты смотрела вчерашний выпуск? – прошипела Агата, округляя и без того большие глаза, в которых резвились огоньки желания обсудить последние новости.

– Ты же знаешь, Агата, КУБ нельзя не смотреть, – нервно отреагировала Ингрид.

– И правда, – огоньки сначала перестали плясать, потом уменьшились и, увидев опять спину подруги, совсем погасли. – Ингрид, Ингрид.

Ингрид выругалась про себя, но обернулась, нацепив дружескую улыбку.

– Саймон и Джекки купили новый дом! А? Каково? – Агата светилась таким счастьем, как будто она и была той самой Джекки.

Ингрид прищурилась, облизнула губы, убеждаясь, что следов сальсы не осталось, и открыла было рот, чтобы ответить Агате, как зазвенел звонок. Улыбнувшись, теперь совершенно искренне, она отвернулась, провела кончиками пальцев по обложке тетрадки, на секунду зажмурившись, и, открыв ее, написала вверху пустой страницы тему, которую выводила мисс Барнаби на доске. На время до окончания урока она была спасена.

– Как ты можешь так жить, Игги? – после урока Агата не сдавалась.

– Ингрид.

– Как можно жить в нашем совершенно сером мире и не хотеть погрузиться в другой мир… – Агата сделала вид, что не услышала ее.

– … Который даже не настоящий, – закончила за нее девушка.

– Что?

Ингрид остановилась так резко, что спешащая за ней Агата, отвлекшись на проходящего мимо незнакомого парня, налетела на ее плечо.

– Агата, этого мира не существует, и все это знают. Это КИНО. Понимаешь?

– Почем тебе знать? – скуксилась Агата и обернулась, стараясь увидеть, в какой класс зашел этот незнакомец. В их школе новенькие были редкостью.

– Хорошо, расскажи мне – где эти шикарные квартиры? Где пляжи? Где пальмы? Где продают эту шикарную одежду? Ты видела хоть одну вещь, которую показывают в КУБе?

– Н-нет, – уголки губ задрожали.

– Ну и вот.

– Но погоди. Наш маленький городок еще ни о чем не говорит… – глаза зажглись было надеждой, но тут же погасли.

– Маленький? В нашем городе живет больше пятидесяти миллионов человек, – хмыкнула Ингрид и открыла свой шкафчик, намереваясь оставить там учебники, которые не понадобятся ей сегодня дома для выполнения домашних заданий.

– Курятник, – фыркнула Агата и прислонилась к холодным железным шкафчикам. – Почему тут постоянно холодно? – сменила она тему, обхватывая себя руками за плечи и поеживаясь.

– Кондиционеры, – сухо ответила Ингрид, прокрутила шестеренку кодового замка и, развернувшись, пошла обратно в класс. Предстояло отсидеть еще как минимум два урока. И, если повезет, никаких внеклассных мероприятий на сегодня не запланировано.

– Ну скажи, неужели тебе не хотелось бы пожить такой жизнью? В роскоши? Пить пузырящееся шампанское, которое тебе утром принес твой… хммм… молодой человек. Закусывать клубникой, такой сладкой, что язык покалывает от удовольствия и хочется есть и есть. Пить и пить. И смотреть на восходящее солнце через панорамные окна твоего пентхауса где-нибудь на сто двадцатом этаже… Разве не хочется? А? Или купаться в лазурном море, таком чистом, что видно проплывающих внизу рыбешек, суетящихся у твоих ног…

– …И кусающих тебя до крови.

– Что? – Агата дернулась, как будто ее ударили по лицу.

– Ничего, – буркнула Ингрид, которая мечтала попасть наконец-то за свою парту и услышать спасительный звонок.

– А еще я бы хотела последнюю модель бугатти.

– Чего?

– Ну, бугатти! Такую купил себе Джозеф неделю назад. Эх… Я бы…

– Эй, привет, – неожиданно болтовню Агаты прервал низкий бархатный голос. – Я тут новенький, может, поможете мне найти класс мисс Барнаби? Кажется, Шилла или Шена. – Ингрид на секунду зажмурила глаза и представила себе, как ее обволакивает этот бархатный поток.

– Шейла, – резкий голос Агаты вырвал ее из этой неги. – Шейла Барнаби. Мы идем туда же.

– Здорово. Я Трей, Трей Портер.

– Агата Адамс, а это Иг…

– Ингрид Прим, – перебила девушка Агату, кинув на «подругу» недовольный взгляд. Не хватало только, чтобы новичок с первого же дня звал ее Игги. Не то чтобы она хотела, чтобы он вообще ее хоть как-то звал. Но этот бархатный голос не должен прерываться отвратительно мерзким и склизким, как жаба, которую они недавно разрезали на уроке биологии, прозвищем, которым окрестила ее Агата. Игги. Игги. Игги. Бррр…

– Круто, – улыбнулся Трей Портер и пропустил девушек в класс.

Начинался урок биологии.

Ингрид спешила домой. Она уже и не помнила, когда последний раз так торопилась – ее жизнь, как и жизни всех жителей ее города, страны и мира, была расписана по минутам, чтобы не приходилось никуда торопиться, и в то же время не оставалось времени на лишние неэффективные, с точки зрения мирового правительства, дела. Да и кто захочет нарушать эти законы?

Дисциплина – самое лучшее, что придумало человечество. Так считала Ингрид.

Тем не менее она задержалась в школе не нарочно. Проходя мимо кабинета заведующей по внеклассным занятиям, она услышала уже ставший знакомым бархатный голос. Он и сейчас был похож на невообразимо длинное полотно, которое, кружась, обволакивало ее, прикасалось и терлось о ее голые до предплечий руки, о не защищенные одеждой колени, о ее заалевшие щеки. Ингрид, завороженная, опустилась прямо у двери на пол и сидела, прикрыв глаза, пока скрипучий голос заведующей по внеклассным занятиям, приближающейся к двери, не выдернул ее из мягкого омута этого бархатного безумия. Заведующая увидела ее у двери и битых полчаса объясняла, почему не приемлемо задерживаться в школе после уроков, если тебя не оставили на внеклассные занятия. Эта высокая – выше нее – и сухая, как жердь, женщина всегда немного раздражала, насколько вообще был способен человек раздражать с ее спокойным и равнодушным нравом. Но сегодня быть пойманной под дверью кабинета было особенно неприятно. Трей Портер – а это был он – ухмылялся, видя раскрасневшиеся то ли от смущения, то ли от стыда щеки девушки. Раздражение только росло.

Через пятнадцать минут у Ингрид начинался урок французского, который она выбрала посещать онлайн, чтобы не ехать через весь город в языковую школу и исключить возможность опоздания из-за задержавшегося автобуса. И на который теперь безнадежно опаздывала.

Спеша домой, она удивлялась, как ее мог так привлекать этот голос, хотя его обладатель не произвел на нее никакого впечатления – не наделенный высоким ростом, он был почти вровень с Агатой и не выделялся ничем, кроме странно выпуклого для мальчиков его возраста живота. Ингрид же на уроках физкультуры всегда стояла вторая, сразу после Лиама – самого высокого парня в их классе, с которым они несколько раз ходили в кино. С ее-то ростом особо выбирать не приходилось, а вот Лиам очень скоро нашел замену самой высокой девочке в классе.

– Ингрид! Ты опоздала! – мать стояла в дверях дома. Ее обвисший подбородок подрагивал то ли от возмущения, то ли от страха.

– Еще пять минут.

Она пробежала мимо матери и, влетев в свою комнату, ткнула в кнопку пуск на своем ноутбуке. Послышалось тихое шевеление, как будто внутри проснулась стайка жуков, и через минуту показалась заставка – женская рука, на которую медленно падали капли дождя. Поежившись от внезапно пронзившего ее холода, Ингрид ткнула в голубой значок на панели и, стянув со спины рюкзак, буквально упала в кресло. Как раз вовремя.

– Bonjour, Ingrid, ravie de vous revoir.

– Ингрид, это неприемлемо! Ты знаешь об этом? – кожа на подбородке матери подрагивала от негодования, пока она наливала разогретый суп-пюре из брокколи и щедро посыпала его кусочками соленого, обжаренного до хруста бекона. – Ты в курсе, который час?

– Три часа, мам, – дочь равнодушно водила и постукивала ложкой по столу, дожидаясь, пока Марла Прим наконец-то соизволит принести своей дочери ее обед. На который она опоздала всего-то на пару часов.

– А то, что я могу тебя вовсе не кормить? Ты знаешь об этом? – Марла Прим стояла с тарелкой супа в руках, но не спешила ставить ее на стол – слишком велико было возмущение, чтобы не дождаться сокрушающе склоненной головы дочери.

– Ну, мам, – она с удовольствием встала бы и ушла, но желудок уже, казалось, прилип к ребрам и в нем недовольно бурчало какое-то неведомое доселе Ингрид существо. Прием пищи она не пропускала еще ни разу за всю свою жизнь – жесткий график прививался им с детства, а за нарушение строго наказывали.

Ровный стук ложки по столу все убыстрялся, и Марла Прим сдалась.

На удивление, подогретый суп-пюре был не так уж и плох, если не считать нескольких холодных комочков, которые не пожелали раствориться, несмотря на усилия немолодой уже женщины. А может, усилия были не столь велики, как ее возмущение проступком дочери.

Ингрид не спеша доела свой суп, посмотрела на ложку, с которой стекали капельки бледно-зеленой субстанции, и, обернувшись назад в поисках матери, рассеянно положила ложку на белоснежную скатерть, случайно промахнувшись мимо специально оставленного на столе блюдца.

Увидев, что натворила, девушка не могла оторвать удивленный взгляд от того, как по плотной ткани растекается грязное пятно, и почему-то испытывала непонятное возбуждение. Что это такое?

Девушка поспешила подняться из-за стола и, в три прыжка преодолев коридор, залетела в свою комнату. Проведя рукой по гладкой поверхности двери, она впервые в жизни пожалела о том, что родители лишили ее права запираться на замок – считалось, что личные границы у детей до 10 лет уже сформировались, а дальше подросткам нужно было формировать осознание того, что их поступки контролируются, так они вырастали более дисциплинированными членами общества.

– Да что это со мной? – буркнула Ингрид, стягивая с себя темно-синюю юбку и белую широкую футболку, чтобы наконец-то надеть домашний костюм. И почему она этого не сделала до обеда? Ах да. Им было нельзя показываться в общей комнате в домашней одежде.

Через пять минут после того, как девушка блаженно растянулась на кровати, сжав руки в замок над головой, изгибаясь и вытягивая поочередно то один бок, то другой, раздался противный сигнал – начинался КУБ.

Цифровая панель, расположенная как раз напротив ее кровати именно так, чтобы не было никакой возможности НЕ видеть то, что происходит на экране, ожила. Заиграла знакомая с детства музыка, начали мелькать знакомые до икоты лица – Джекки, Барбара, Шон… или как там их? Ингрид по какой-то причине не впечатлял КУБ, ну разве что в раннем детстве. Когда ребенку только и нужно, что смотреть на яркие мелькающие кадры. Этого в КУБе было навалом.