скачать книгу бесплатно
Политическую ситуацию в мире и впрямь сложно было назвать стабильной. Обособленные друг от друга города-государства Бреонии имели весьма слабые связи, чему в немалой степени способствовали обширные Пустоши и Леса Виросы, а также самовластные притязания местных лордов-защитников. Однако официально Бреония по-прежнему считалась единым государством, и титул столицы конфедерации, громкий и оттого только более номинальный, принадлежал древней, гордящейся своей историей Аманите.
В былые времена этот крупный и хорошо укрепленный полис располагал наиболее сильными магами и занимал выгодное геополитическое расположение. Однако впоследствии из-за непродуманной и непоследовательной политики некоторых лордов Аманита стала утрачивать свое влияние. Активную конкуренцию столице составил молодой, но быстро растущий и развивающийся Ледум.
Между городами началось противостояние, пик которого пришелся как раз на начало правления отца лорда Октавиана Севира и едва не привел ко всеобщей войне. Однако в последний момент сторонам удалось удержаться от масштабного кровопролития, во многом благодаря значительному сокращению притязаний и политических аппетитов Аманиты.
Но теперь на престол взошел новый лорд, и он был молод и амбициозен.
Но не мог же Октавиан, едва успев стать правителем, затеять такую серьезную и рискованную операцию, зная, что неудача почти неминуемо приведет к войне? Если Ледум и Аманита начнут открыто бороться за господствующее положение, мир ждет настоящая катастрофа. Силы городов, если учитывать наиболее вероятные альянсы, примерно равны. Малой кровью тут не обойтись: рассчитывать на скорую безоговорочную победу просто глупо, ни у одной из сторон для этого недостает ресурсов. А значит, конфликт будет длительным, изматывающим и бессмысленным, ведь победителю достанется государство в руинах, в которое наверняка, воспользовавшись слабостью людей, пожелают вторгнуться оборотни и прочая нечисть из Пустошей.
– Спасибо за предупреждение, Маршал, – Себастьян с достоинством поднялся из-за стола, – но я не лезу в политику. Я только ювелир, меня волнуют минералы – и ничего больше. Разве что гонорары за их поиск.
Убийца одобрительно качнула головой, отставив в сторону пустую рюмку. Наполнять ее было нечем.
– Поддерживаю. Но давно хотела спросить, Серафим: для чего тебе столько золота? Разгульную жизнь ты не ведешь, женщин не содержишь, в карты не играешь… Короче, ты почти святой, чтоб тебе провалиться. Неужели жертвуешь все заработки своей Церкви?
– А если и так? – Себастьян вновь улыбнулся – вежливо, но твердо. – Не волнуйся, Маршал, я всего лишь одержим мерзким грехом стяжательства.
Она только хмыкнула и ничего не ответила.
– Спасибо, что согласилась встретиться. Знаю, как баснословно дорого твое время, а потому не смею более задерживать и злоупотреблять дружбой. Да и мне самому пора. До встречи.
Маршал тоже встала, но уходить не торопилась. Вероятно, собиралась исчезнуть через черный ход, как только он удалится. Себастьян коротко кивнул на прощание и, краем глаза не выпуская убийцу из вида, направился к выходу. Лучше лишний раз перестраховаться, даже если опасения не подтвердятся, чем поймать неожиданную и оттого особенно обидную пулю в затылок.
– Всегда нравилась твоя смелость, Серафим, – задумчиво признала Маршал, когда он уже стоял на пороге. Почти автоматическим движением достала очередную папиросу. – Немногие надеются на встречу со мной. Может, потому что я и смерть приходим одновременно.
Глава 5,
в которой не получается в полной мере насладиться коньяком
Безупречность письменного стола Кристофера нарушала одна-единственная инородная деталь – статуэтка танцовщицы в белоснежной балетной пачке. Прекрасная вещица из фарфора, работа известного мастера. Изящная фигурка приподнимала край ниспадающей, доходящей до середины икры юбки; и, отведя глаза от высокого гостя, Кристофер принялся разглядывать эту пышную юбку на кринолине с таким преувеличенным усердием, будто видел впервые и та вызывала живейший интерес. Глава ювелиров и правда был известен любовью к антикварному искусству, но не до такой же степени. Весь облик его словно сочился предупредительностью, демонстрируя тактичность, почтительное внимание и готовность к диалогу.
Однако к сыну лорда ни в коем случае не полагалось обращаться первым или задавать вопросы – только поддерживать избранную им тему.
Сидящий напротив темноволосый мужчина безмолвствовал. Именно так: он не молчал, а воистину безмолвствовал, и безмолвие его, роскошное, густое, царственное, невозможно было выносить вечно. Пауза неприятно затягивалась. Но иерархические правила требовали неукоснительного соблюдения, а потому Кристофер предусмотрительно запасся должным терпением и морально приготовился к продолжительному, но малоинформативному разговору.
В отличие от венценосного отца, Эдмунд имел склонность выражать мысли неторопливо и обтекаемо, затрудняясь в четких формулировках. И в этой неуверенности сложно было упрекнуть человека, выросшего в тени великого лорда Ледума. Как бы то ни было, Кристофера удивил и даже немного встревожил незапланированный визит, неофициальный и к тому же довольно поздний. Наследник престола собственной персоной – к чему бы это?
Ясно, что не к добру.
– Тяжелое испытание выпало на долю Ледума, – начал наконец Эдмунд, постукивая по паркету концом элегантной резной трости. Дорогой сорт красного дерева издавал приятный гулкий звук, почти мелодичный. Если бы он не был еще таким монотонным! – До сих пор не могу поверить, что Эдгара больше нет… в живых.
Кристофер сочувственно качнул головой, все еще не понимая до конца, к чему клонит инфант. Ничего не скажешь, приступил издалека.
– Какая невосполнимая утрата для нашего общества! Как преждевременно покинул мир мой возлюбленный брат, жизнелюбивый, всесторонне одаренный человек…
Кристофер вновь вежливо кивнул этому поразительно глубокомысленному наблюдению, недоумевая – исключительно про себя, разумеется, – о каких именно талантах Эдгара идет речь. Если о способностях к магии, то они были весьма посредственны, как, впрочем, и другие дарования старшего отпрыска лорда. Но Эдгар куда успешнее находил общий язык с отцом, а потому пользовался его любовью.
Вот этот талант действительно редок и весьма полезен.
– Страшно и помыслить о том, что ожидало бы Ледум, сработай план убийцы без осечки, – продолжил Эдмунд, небрежным жестом веля подать ему коньяк. Пузатая бутыль с благородным напитком стояла неподалеку, на столике за перегородкой, рядом со свежими фруктами, шоколадом и сделанными на заказ сигарами цвета кофе с молоком.
Немедленно поднявшись, Кристофер поставил перед престолонаследником большой шарообразный бокал с короткой ножкой. Неторопливо, давая коньяку время подышать, наполнил снифтер густой ароматной жидкостью – до самой широкой части, не выше – примерно на четверть. Янтарный напиток был идеально прозрачным, чистым и вязким. Он оставлял на стенках маслянистые потеки, которые привели бы в восторг эстета, и мог считаться великолепным образчиком алкогольной продукции.
Но Эдмунд, похоже, не обратил внимания на такие мелочи: он опрокинул содержимое залпом, не успев в должной мере насладиться ни запахом, ни вкусом и послевкусием. Любого ценителя покоробило бы столь мещанское употребление коньяка, частенько именуемого напитком лордов. Поставив бокал, Эдмунд сделал знак повторить, однако на сей раз пить не торопился. Руки его подрагивали.
Вернувшись на место, Кристофер заметил, что болезненную бледность инфанта волной заливает не менее болезненный румянец. Совершенно неуместное проявление волнения, причины которого были пока неясны, но… наводили на вполне определенные мысли.
– Что стало бы тогда с Ледумом, Кристофер? – тоскливо вопросил престолонаследник, и гладкий лоб его прорезали случайные нервные морщинки. – Что стало бы со всеми нами, учитывая нынешнюю… хм-м… непростую политическую ситуацию?
Как правило, у наследников правителей мысль о смерти отца вряд ли вызывает столь священный ужас. Но в случае с Ледумом дело обстояло иначе.
Вот уже более трех сотен лет, поправ все известные законы мироздания, лорд Эдвард единолично правил городом.
Конечно, маги жили долго, гораздо дольше обычных людей, черпая энергию из драгоценных камней. Однако ни одному из них доселе не удалось обмануть время, отодвинув на неопределенный срок старость и неизбежную кончину.
Никому, кроме лорда Ледума. А тот строжайше хранил свой секрет, узнать который тщетно пытались многие любопытствующие: желая вечной жизни, все они отыскали лишь скорую смерть.
– Несомненно, это был бы колоссальный удар для всех нас, – подчеркнуто бесстрастно подал голос Кристофер, видя, что инфант медлит и ждет от него подобающего ответа. Увы, это был не риторический вопрос, как он подумал вначале. А просто очень, очень глупый. – В нелегкое время пришлось бы вам принять бремя власти. Но я убежден, вы с честью исполнили бы долг крови.
Глаза Эдмунда чуть расширились, и он отвернулся, скрывая выражение своего лица.
– Как ты считаешь, Кристофер, кто стоит за этим покушением? – голос инфанта, и без того невыразительный, прозвучал еле слышно.
Вот это, что называется, вопрос в лоб. А так долго ходил вокруг да около…
– Совместными силами особой службы и службы ювелиров Ледума ведется расследование, но говорить о результатах пока рано, – почти отрапортовал Кристофер, умело скрывая за сухими словами личное мнение, которого у него так неожиданно потребовали. – Никаких убедительных доказательств причастности каких-либо лиц обнаружить до сих пор не удалось.
Эдмунд задумчиво вращал коньяк по стенкам большой чаши бокала, согревая ее теплом ладони. Очевидно, это было стремление реабилитировать себя за первую неуклюже выпитую порцию. Но Кристофер ясно видел застывшее в глазах престолонаследника преступное безразличие, и это задевало утонченную натуру аристократа за живое.
С коньяком следовало обращаться совсем иначе. Вот-вот, сейчас… Самое время приблизить нос к зауженному выходу снифтера, вдохнуть букет раскрывшихся ароматов. Не слишком близко, дабы не обжечь чувствительную слизистую парами, позволяя веществам смешаться наиболее гармонично.
На лице Кристофера появилось мечтательное и горделивое выражение: что ни говори, а то был высококлассный коньяк, семи лет выдержки в старых дубовых бочках. Он обладал богатым и сложным букетом. Сперва явственно различались нежнейшие фруктовые нотки: виноград, за ним яблоки, персики. Затем цветочные: фиалки, липовый цвет, левкой. Развитие аромата, третья его волна, радовало знатока еще сильнее: теперь проступали легкие тона лесных орехов, кураги и инжира, обещая полноту и незабываемую глубину вкуса…
– Говорят, преступника нужно искать среди тех, кто получит от преступления выгоду, – негромко произнес Эдмунд, бестактно вырывая Кристофера из облака славных воспоминаний. Впрочем, мысль эта казалась вполне разумной. – Кажется, на поверхности лежит, кто главный выгодоприобретатель во всей этой невеселой истории.
– И кто же? Не понимаю вас. – Кристофер отрицательно мотнул головой, начиная заметно нервничать от столь откровенного разговора.
Вот еще кто-нибудь узнает об этой встрече! Есть шанс попасть в неловкое или даже опасное положение. Пересудов не избежать.
А пересуды, как известно, страшнее револьверов.
– Уже поползли слухи, будто я замешан в покушении на отца, – вполголоса проговорил Эдмунд, устремив на главу ювелиров свои светлые, блеклые глаза, такие непохожие на глаза лорда. – Будто я вознамерился сам стать правителем Ледума! Об этом шепчутся и на улицах, и в высоких кругах… Ты не можешь этого не знать, Кристофер. Скажи мне, верит ли в это лорд Эдвард?
– Прошу прощения, – слабо выдавил Кристофер, разглаживая кружевные складки манжет, и без того лежавших идеально, – но мы с правителем не близки настолько, чтобы он поднимал подобные вопросы. Даже если бы это было так, не думаю, что я позволил бы себе говорить с кем-то еще на столь деликатную тему.
– Брось, Кристофер. – Эдмунд попытался ободряюще улыбнуться, но улыбка не удалась, выйдя какой-то кривой, напряженной. Всегдашняя подчеркнутая аккуратность аристократа, граничащая с манией, казалось, начинала смутно раздражать его. – Это просто отношения между отцом и сыном. Не вмешивай в семейные дела чертову политику. Мне не хотелось бы, чтобы минувшее неприятное происшествие омрачило нашу связь.
Неприятное происшествие? Кристофер мысленно закатил глаза. Уж Эдмунд мог подобрать иной оборот речи, говоря о гибели родного брата. Кажется, такое поведение не очень достойно престолонаследника… Хотя у августейших господ свои представления о нормах. Главу службы ювелиров это не касается. Так какого дьявола Эдмунд заявился к нему? Он что, главный знаток придворных интриг в этом городе?
Может, конечно, и так… но только самых невинных из них.
– Ни в коем случае не желаю разочаровывать вас, светлейший, – беспокойным движением Кристофер провел рукой по волосам, чуть сминая идеальную укладку, – но, боюсь, мне неизвестно мнение милорда на этот счет.
Инфант вздохнул и медленно, смакуя, допил коньяк. Кристофер готов был поклясться: он едва ли чувствует вкус. Отрешенное выражение, появившееся на лице престолонаследника, отличалось от выражения удовольствия.
– Я понимаю, как опасно быть искренним, – тяжело выдохнул Эдмунд. – Признаюсь, я и сам устрашен. Вчера целую ночь не мог заснуть, ожидая ареста, допроса… Ты знаешь подозрительность отца… она поистине беспредельна. Да, в прошлом не однажды сия свойственная правителю черта сберегала ему жизнь, но в этот раз я всерьез опасаюсь за свою… Ты должен помочь мне, Кристофер. Не дай отцу совершить ужасной ошибки, не дай обвинить невиновного. Помоги мне! Мне больше не у кого просить помощи.
Кристофер заметно побледнел. Что тут, черт побери, происходит? С одной стороны, Эдмунд серьезно напуган, как может быть напуган только человек, чья совесть нечиста. Это ясно. Он даже не пытается замаскировать свой страх, хотя так привыкли поступать все при дворе. С другой стороны, если бы Эдмунд был замешан в покушении, разве стал бы так глупо подставляться, нарочно привлекать к себе внимание? Или он решился пойти ва-банк и найти союзника?
В чем – в новом заговоре?!
Кристофер вздрогнул. Нет, невозможно. Эдмунд всегда был слишком нерешительным и слабовольным, чтобы осмелиться на переворот. Значит, действительно так дрожит за свою жизнь? Но почему, если он не замешан, как клянется? А если инфанта прислал сам лорд Эдвард – разыграть этот спектакль и проверить его лояльность? Непохоже на правду: прежде у правителя не замечалось подобных склонностей к детективным играм… Лорд Эдвард всегда был прямолинеен.
Бред. Если так пойдет и дальше, у всех здесь скоро разовьется паранойя. И так придворные подозревают друг друга и боятся ненароком сболтнуть лишнее. Нужно сосредоточиться и вернуть себе самообладание. Медленный вдох – спокойный выдох… Так-то лучше.
– Уверяю вас, милорд никогда не даст согласие на арест, если не будет наверняка удостоверен в виновности подозреваемых, – как можно убедительнее произнес наконец Кристофер, продолжая размышлять над излишне, на его взгляд, неоднозначной ситуацией. Он вообще крайне не любил неопределенностей и требующих щепетильности моментов. – Стало быть, вам, как лицу непричастному, ничто угрожать не может. Пожалуйста, успокойтесь и возьмите себя в руки…
Резко стукнула входная дверь. Кристофер дернулся от неожиданности и нахмурился, намереваясь гневно обругать Патрика, посмевшего прервать приватную беседу, – но вместо этого вскочил на ноги и глубоко поклонился. Обернувшийся Эдмунд побелел, как покойник, и спешно последовал примеру главы службы ювелиров, едва не опрокинув тяжелый стул.
В кабинет вошел лорд-защитник Ледума. Вошел стремительным, порывистым шагом, напрочь игнорируя правила этикета, предписывающие правителю ступать чинно. И почему это совершенно не удивило?
– Вижу, у вас тут собрание, – не дав никому и рта раскрыть, желчно заметил он. – Я объявляю его оконченным. Если вы уже все обсудили, конечно.
Повелительный взгляд лорда едва царапнул по ним обоим, но и того было достаточно, чтобы лицо Эдмунда перекосилось и выразило такой ужас, будто его застали с окровавленным ножом в руке над телом юной девственницы.
Кристофер также сошел с лица. Хочешь не хочешь, а выглядели они как типичные заговорщики, которых поймали с поличным. Только вывески на дверях не хватает: «Не беспокоить! Проходит организация государственного переворота».
Опомнившись, инфант пробормотал извинения и торопливо удалился, а вечер нервотрепки продолжился.
Впрочем, неправильно было бы сказать, что Кристофер ощущал один лишь только страх: присутствие правителя приятно раздражало нервы, подобно присутствию дикого зверя – грациозного, красивого, сильного, способного убить одним прыжком. За ним инстинктивно хотелось наблюдать, но в то же время – держаться на безопасном расстоянии. Разумное проявление осторожности, но… слабеющее с каждым произнесенным лордом словом, с каждым звуком голоса, глубокого, как подземное озеро.
– Что скажешь на это? – Не глядя, лорд Эдвард швырнул на стол бумаги, часть которых взмыла в воздух и тут же опала, ворохом выцветшей хрусткой листвы рассыпавшись по полу. Правитель никогда специально не стремился к театральности, но, похоже, та была у него в крови.
Кристофер кинулся было собирать упавшее, но помимо воли застыл, бросив случайный взгляд на лорда.
Легко узнаваемая внешность его высочайшего повелителя по праву считалась необычной: в ней практически отсутствовал пигмент. Кожа, брови и ресницы были светлыми, почти прозрачными, волосы же имели оттенок насыщенный, словно выбеленное полотно. Тем более контрастным на общем фоне выглядел единственный темный штрих: цвет радужек глаз. Такой темный, что нельзя было различить зрачка, – видимо, весь цвет ушел на них.
То была не седина, а естественный тон, доставшийся, как считалось, с рождения. По крайней мере, именно таким изображали лорда-защитника портретисты на картинах разных эпох: менялись фасоны одежды, окружающая обстановка, даже техники рисования, и только строгий облик оставался неизменным.
Однако почти двадцать лет назад кое-какие изменения все же случились: после трагической гибели близнецов Эммы и Эрика лорд Эдвард, следуя традиции траура, обрезал волосы.
В те годы Кристофер был совсем ребенком и мало что понимал в устройстве мира. Всю сознательную жизнь он помнил длинные волосы правителя, ниспадающие свободно, разделенные неизменно прямо, а в торжественных случаях особым образом собранные высоко на затылке.
Однако теперь лорд Ледума надел новый траур. Волосы вновь были обрезаны: прилив холодной молочной волны едва доходил до плеч. Гладкие узкие пряди каскадом падали на лоб и чуть набок, застыв, словно схваченные внезапной ночной стужей.
Непривычно, но нельзя не признать: асимметрия стрижки придавала правителю северной столицы вид человека будущего, а не прошлого. Точные геометрические линии складывались в какие-то новые, агрессивные формы: мужчина не был больше похож на лорда со старых портретов.
Взгляд Кристофера не мог не зацепиться и за другую деталь, не столь приметную, но немаловажную: в эту минуту голову лорда-защитника венчала платиновая диадема. Несомненно, более эффектно она смотрелась бы на темных волосах. Белые пряди почти скрывали россыпь мелких бриллиантов, но великолепный алмаз в центре горел и переливался, привлекая внимание и притягивая взор. Как завороженный, Кристофер глядел в самое сердце камня, любуясь прихотливой игрой света на острых гранях.
Это был «Властелин», самый крупный из ограненных алмазов.
Прозрачный и чистый, как вода, он был безупречен, давая смертным наглядное представление о совершенстве. Вместо классического симметричного восьмигранника площадка алмаза была огранена пятнадцатью плоскостями, что усиливало естественный блеск и значительно облегчало магу взаимодействие с ним. Эта трудная в исполнении непарная огранка импариант называлась также идеальной. Говорящее название.
Совершенные пропорции позволяли достичь предельной игры света внутри камня, образуя более широкий и приятный для зрения спектр. Падающие внутрь «Властелина» лучи отражались и выходили обратно, рождая блеск, который намного превосходил игру бриллиантов с четным числом граней. Камень весь казался сгустком сияющей чистой энергии.
Из-за сложности гранения, редкости и сильно проявляющихся магических свойств цена на алмазы была заоблачно высока. Они успели накопить наибольшее количество магической силы. «Властелин» же был поистине уникален: обладая сверхмощной энергетикой, он, как считалось, делал владельца непобедимым. Алмаз оберегал от всяких попыток влияний и блокировал активность находящихся рядом драгоценных камней, возвращая их энергию в качестве ментального удара.
Он обращал силу врагов против них самих.
Помимо прочего, алмаз приносил власть и богатство, сохранял ясным рассудок и значительно усиливал физические способности. Все это давало даже простое обладание камнем, искусный же заклинатель мог произвести посредством «Властелина» практически любое воздействие, ограниченное лишь его собственным потенциалом. Возможности же самого камня, по-видимому, не имели границ.
Это был символ могущества, неподвластный времени.
Тем не менее в использовании алмазов, как и других минералов высшего порядка, имелись свои нюансы и сложности. Прозрачные камни были привередливы, и овладеть ими мог не всякий, лишь человек достаточного уровня подготовки – и сильной воли. Для прочих же применение алмазов, энергозатратное само по себе, грозило смертью от истощения или помешательством.
По этой причине лорд Эдвард надевал бриллиантовую диадему только по особым случаям. Нечасто приходилось Кристоферу видеть знаменитый алмаз, и горло невольно перехватило при мысли о силе «Властелина». Правитель решил повысить личную защиту после покушения? Скорее всего.
Лорд-защитник Ледума молчал, видя, какой эффект произвело его появление, и молчание его не сулило ничего хорошего. С большим трудом Кристофер смог наконец оторвать взгляд от лица, на которое, вообще-то, нельзя было смотреть так долго, так открыто и беспардонно, и заставил себя вернуться мыслями к разговору. Зная, что правитель никогда не повторяет вопроса, Кристофер спешно перевел взгляд на листки, о которых шла речь. Даже не беря их в руки, он понял, в чем дело.
Жемчужного цвета плотная гербовая бумага, вызывающе алые чернила, личная подпись и золотая печать правителя Аманиты! О боги, что ждет их на этот раз?
– Осмелюсь предположить, милорд, что владыка Октавиан Севир продолжил переписку?
– Разумеется, продолжил. – Лорд Эдвард поморщился. – Важно другое: Октавиан продолжает настаивать на своем. Наш ответ не удовлетворил его. Вернее, твой ответ, Кристофер.
В свое оправдание Кристофер мог бы заметить, что ответ был составлен в точном соответствии с официальными предписаниями дипломатической службы, а также личными директивами самого правителя и детально согласован с ним же, но такая крамольная мысль даже не пришла в голову. Он вновь поднял взгляд на «Властелин», хоть и знал, что делать этого не следует.
Камень почти ослепил.
Проклятье, находиться так близко к камню невыносимо! Даже дышать становится тяжело: в воздухе словно парит мельчайшая алмазная крошка, забивает нос, рот, залепляет немилосердно слезящиеся глаза. Сердце застучало, закололо, и Кристофер пошатнулся, с трудом сохраняя равновесие. Сухой, дерущий горло кашель душил, и сдерживать его было все сложнее.
«Властелин» сиял ярче полуденного солнца.
Это было страшно и… против ожидания, почти приятно, как великолепный неотразимый удар в сердце, который нельзя не оценить по достоинству. Ничто на свете не существовало, – ничто, кроме безупречного камня. На него хотелось смотреть вечно, не отрываясь ни на миг, растворяясь без остатка в мучительном и сладком блаженстве его непостижимой природы.
Но в этом случае вечность была бы непростительно коротка.
– Ожидаю ваших распоряжений. – С трудом, но Кристоферу удалось оторвать взор от древнего алмаза, однако гипнотический блеск по-прежнему стоял перед глазами. Аристократа немедленно затошнило, во рту появился чуть заметный привкус крови. Ах, вот даже как! «Властелин» недоволен. «Властелин» мстит.
И ведь такое воздействие на психику камень совершает, даже не «работая». Страшно представить его реальную сокрушающую мощь.
– Ознакомься с этой… занудной писаниной и подготовь достойный ответ. Позиция Ледума остается неизменной.
– Я счастлив служить вам, милорд. Прикажете приступить немедленно?
– Нет нужды торопиться, Кристофер. Это подождет до утра.
– Благодарю.
