скачать книгу бесплатно
Когда вошли Дэвид с отцом, родители переглянулись с особой многозначительностью. Смысла их взглядов Дэвид не понял. Отец похлопал его по плечу – попрощался – и шагнул к загородке.
– Привет, сестричка.
– Привет, – сказала тетя Бобби.
– Из безопасности с тобой связались?
– Пока нет, – ответила она. – Если понадоблюсь, они знают, где меня искать.
Дэвид хмуро обернулся к матери. Он не представлял, зачем безопасникам может понадобиться тетя Бобби. Попробовал высмотреть в этом угрозу себе, к примеру, что им нужна от нее информация о товаре, который он стряпал для Хатча, но в это совсем не верилось. Должно быть, что-то связанное со взрывом, хотя и в этом не виделось большого смысла. Мать только повела бровью и спросила, как прошла встреча с мистером Оком. За Дэвида ответил отец, и неприятное напряжение, окружавшее тетю, отошло на задний план.
Завтра вечером, сказала Дэвиду мать, решено устроить семейный праздник. Папин-пап с кузенами приедут из Атерпола, а дядя Истван с новой женой добираются от Дханбад-Нова. Они сняли кабинку в лучшем ресторане Брич-Кэнди. Дэвид молча возблагодарил мироздание, что о встрече с Хатчем договорился на сегодня. Ускользнуть украдкой с собственного праздника он бы не сумел.
После ужина Дэвид пробормотал что-то про школьных друзей и вечеринку, пообещал не соваться в Солтон и юркнул за дверь, не дав никому полюбопытствовать, куда он направляется. По пути к станции «трубы» на него снизошел покой. Почти умиротворенность. Всю дорогу до Мартинестауна Дэвид словно парил в воздухе. Лабораторные закончены, а те, что не закончены, перешли к другим, а все прочее – Лили, Хатч, протестующие, взрывы, семейное сборище и перспектива отъезда из дома – не висело над ним, как меч над головой. Да, работа в Солтоне будет в тысячу раз тяжелее нижнего университета. Но это когда еще. А пока он поставил на терминале мотивчики бебапапу и расслабился. Пусть только на время пути до Мартинестауна, но ему было спокойно, как никогда в жизни.
Хатч его уже ждал. Строительный фонарь горел резким белым светом, батарейка почти неслышно шипела. Тени как будто съели глаза Хатча.
– Малыш, – обратился он к вошедшему Дэвиду, – не ожидал от тебя. Рискованное дело – заговаривать со мной при родичах и властях. Ты здорово дергался. Такие вещи люди замечают.
– Извини. – Дэвид, цепляясь штанинами за шершавый пластик, сел на ящик и одернул обшлага брюк. – Мне нужно было с тобой поговорить.
– Всегда к твоим услугам, друг мой, – сказал Хатч. – Ты же знаешь. Ты у меня номер первый. Твои проблемы – мои проблемы.
Дэвид кивнул, рассеянно ковыряя кожицу в лунках ногтей. Когда дошло дело, заговорить о Лили оказалось неожиданно трудно.
– Меня распределили в разработки.
– Уже знаю. Самое место для умников. Разыграй свои карты как надо, и будешь кататься на планете как в собственном каре, – сказал Хатч. – Но мы не за тем пришли. Так?
– Да, я… я хотел связаться с Лили. Думал, может, она захочет отметить со мной это дело. Но у меня не в порядке терминал, а в памяти я сведений не сохранил и подумал, раз ты… – Дэвид сглотнул, пытаясь избавиться от кома в горле. – Раз ты лучше всех ее знаешь…
Его взгляд случайно упал на лицо Хатча. Тот словно окаменел, замкнулся в себе и в молчании. Лучше бы он скалил зубы.
– Она обратилась к тебе. – Дэвид обещал не говорить Хатчу о сообщении Лили и действительно не сказал, но молчание его выдавало. Хатч глубоко вздохнул и провел рукой по волосам. – Ты за Лили не волнуйся. О Лили позабочусь я.
– Мне показалось, она попала в беду.
– Ладно, Крошка. Ты не в курсе, так я тебе помогу. Хозяин Лили – я. Она моя. Моя собственность, понял? А она наделала дел, связалась не с той компанией. Вляпалась в политику. Такие, как мы, этим не занимаются. Земля, Марс, АВП – это все дерьмо для добрых граждан. К таким, как мы, оно только внимание привлекает.
– Вид у нее был испуганный, – продолжал Дэвид. Услышал свой плачущий голос и обругал себя, что не сумел сдержаться. Скулит как младенец. – Она сказала, ей нужны деньги.
Хатч рассмеялся.
– Не вздумай давать сучке денег.
– Собственность, – повторил Дэвид. – Она хотела… хотела выкупить себя. Так?
Лицо Хатча смягчилось, стало почти сочувственным. Может быть, жалостливым. Наклонившись, он положил ладонь на колено Дэвиду.
– Лили – отрава с милым ротиком, малыш. Я правду говорю. Она сделала большую-большую глупость и теперь расплачивается за ошибку. Только и всего. Я знаю, сколько у тебя денег, ты ведь их от меня получил. Не хватит, чтобы выплатить ее долги.
– Может, я мог бы…
– У тебя и на половину не наберется. Хорошо если на четверть. Ты ничем не сумеешь помочь девочке. У тебя на нее встает – и ладушки. Только не принимай это за что-то большее. Ты меня понимаешь?
Унижение тошно сжало ему сердце. Дэвид опустил глаза, запрещая себе плакать. Он ненавидел себя за такую реакцию. Он злился на нее, и на себя, и на Хатча, и на родителей, и на весь мир. Его обжигал стыд, ярость, бессилие. Хатч встал, и его тень выплеснулась на пол и стену, как использованная смазка от двигателя.
– Нам пока лучше не общаться, – сказал Хатч. – Тебе и так хватает забот. Про товар пока не думай. Все уладим, когда ты обоснуешься в Солтоне. Тогда можно будет поставить выпуск на поток, а? Узнаешь, что такое настоящие деньги.
– Хорошо, – кивнул Дэвид.
Хатч со вздохом вытащил ручной терминал. Выстукивая по клавиатуре, продолжал:
– Я тебе подкину кое-что на счет, договорились? Считай, премия. Купишь себе что-нибудь для удовольствия, так?
– Так.
А потом Хатч исчез, ушел в Мартинестаун, к станции «трубы», в мир. Дэвид остался сидеть, как недавно сидел здесь с Лили. Ощущение покоя испарилось. Руки сжимались в кулаки, а бить было некого. Он чувствовал себя выпотрошенным. Пустым. Переждав положенные десять минут, он отправил себя домой.
На следующий вечер состоялся праздник. Его праздник. Папин-пап кривовато улыбался после удара и похудел с того раза, как Дэвид его видел, но был по-прежнему бодр и громогласен. Тетя Бобби заняла место рядом с ним, а по другую руку устроился отец Дэвида, словно папин-папу нужна была их поддержка, чтобы сидеть прямо. Негромкий стук столового серебра о тарелки и веселый шум разговоров состязался с просочившейся в их зал музыкой трио, игравшего на возвышении у входной двери. Зеленые с золотом скатерти накрывали сразу три столика, как бы объединяя их. Подавали курицу в черном соусе с рисом и овощным салатом – Дэвид два раза брал добавку, но так и не ощутил вкуса. Отец потратился на открытый бар, и новая жена дяди Иствана, уже основательно опьянев, подбивала клинья к одному из старших кузенов. Мать Дэвида расхаживала позади сидящих, трогала за плечи, иногда ненадолго вступала в беседу – словно налаживала совещание в офисе. Дэвиду страшно хотелось куда-нибудь свалить.
– Знаете, в старину, – говорил папин-пап, жестикулируя рюмкой виски, – люди строили соборы. Огромные церкви вздымались ввысь во славу Господа. Много-много больше, чем можно ожидать от каменотесов и плотников с простенькими стальными орудиями. С самыми простыми инструментами.
– Про соборы мы уже слышали, – отозвалась тетя Бобби.
Она тоже пила, только Дэвид не знал что. По закону Дэвиду еще год не полагалось спиртного, но в руке у него была кружка с пивом. Вкуса он не разбирал, но все равно пил.
– Тут важно время, понимаете? – продолжал папин-пап. – Время с большой буквы. Каждый собор возводили поколениями. Человек, начертивший план, не мог увидеть его воплощения. Он умирал задолго до окончания строительства. Готовую работу могли увидеть его внуки или правнуки, а то и прапраправнуки.
На дальнем конце стола расплакался маленький кузен, и мать Дэвида, склонившись к нему, взяла ревущего малыша за руку и отвела к его матери. Дэвид поперхнулся глотком пива. На следующий год он будет в Солтоне, слишком занятым для таких посиделок.
– В этом есть своя красота, – торжественно заявил папин-пап. – Такой масштабный проект, такой амбициозный. Тот, кто клал последний камень, мог обратиться мыслями к своему отцу, клавшему камни в нижнем ряду, и к деду, заложившему фундамент. Свое место в великом замысле – вот что прекрасно. Участвовать в деле, которое не ты начал и не увидишь законченным. Это было прекрасно.
– Папа, я тебя люблю, – сказала тетя Бобби, – но это чушь собачья.
Дэвид моргнул. Перевел взгляд с деда на отца и обратно. Мужчины заметно смутились. Как если бы она пукнула. А тетя Бобби сделала еще глоток из своего бокала.
– Бобби, – предостерег отец Дэвида, – ты бы полегче с этим делом.
– Я в порядке. Просто я с детских лет слышала про эти соборы, а это чушь собачья. Серьезно, кто решает, чем будут заниматься следующие четыре поколения? Они ведь не спрашивали, сколько правнуков захотят стать каменотесами. А вдруг кто-то из них захотел бы стать… музыкантом. Или, черт возьми, архитектором и построить что-то свое? Решать, что всем делать… кем быть. Не много они на себя берут?
– Мы, кажется, уже не про соборы говорим, сестричка?
– Ну да, это же просто довольно невнятная метафора, – признала тетя Бобби. – Я говорю, что план может быть великим, пока ты в нем участвуешь. А взгляни со стороны, и что тогда?
В ее голосе звучала необъяснимая для Дэвида боль, и отражение той же боли он видел в глазах деда. Старик накрыл руку тети Бобби своей, а она ухватилась за нее, как девочка, которую ведут в ванную перед сном. А вот отец Дэвида надулся.
– Ты не очень-то ее слушай, папин-пап. Она весь день говорила с безопасниками и еще не остыла.
– А должна остыть? Каждый раз, как что-то стряслось, давайте снова обратимся к Драпер.
– Этого следовало ожидать, Роберта, – сказал ее отец. Он звал дочь Робертой, только когда сердился. – Это результат твоего выбора.
– И что же я выбрала? – огрызнулась она, повысив голос.
Разговор кузенов заглох, теперь все смотрели на них.
Отец Дэвида рассмеялся.
– Ты не работаешь. Как там это называется? Бессрочный административный отпуск?
– Отпуск для психологической разгрузки, – поправила тетя Бобби. – Ты это к чему?
– К тому, что как же им не обращаться к тебе, когда происходит что-то странное. Нельзя винить их за подозрительность. Земляне нас чуть не убили. Всех, кто здесь есть, и за этими стенами, и в коридорах. А ты на них работала.
– Не на них! – Она не кричала – для крика голосу недоставало визгливой грубости. Но прозвучало это громко и подействовало как удар кулака. – Я работала с фракцией, пытавшейся предотвратить войну. И предотвратившей. Все, кто здесь есть, живы благодаря людям, которым я помогала. Но я работала с ними, а не на них.
В комнате стало тихо, но отец Дэвида увлекся ссорой и ничего не заметил. Он закатил глаза.
– Да что ты? А кто платил тебе жалованье? Земляне. Люди, которые нас ненавидят.
– Они не ненавидят, – устало проговорила Бобби. – Они нас боятся.
– Тогда почему действуют так, будто ненавидят? – Кажется, отец Дэвида торжествовал победу.
– Потому что так выглядит страх, ищущий себе выхода.
Мать Дэвида словно по волшебству возникла за спинами этих троих. Вот ее не было, а вот она здесь и придерживает мужа за плечо. И непробиваемо улыбается.
– Мы здесь сегодня ради Дэвида, – сказала она.
– Да. – Папин-пап погладил тетю Бобби по руке, утешая. – Ради Дэвида.
Его отец обиженно нахмурился, но тетя Бобби кивнула.
– Ты права, – отозвалась она. – Извини меня, Дэвид. Виновата. Действительно, у меня был трудный день, и выпила я, пожалуй, лишнего.
– Все хорошо, ангел, – сказал папин-пап. Его глаза блестели от слез.
– Я просто думала, что к этому времени уже начну понимать, что… кем я была. И что буду делать дальше, и…
– Понимаю, ангел. Мы все знаем, через что тебе пришлось пройти.
Она засмеялась, вытерла глаза кулаком.
– Все, значит, знают, кроме меня.
Остаток вечера прошел как полагается. Люди смеялись, спорили, пили. Отец попробовал призвать всех к молчанию и выступить с речью о том, как он горд, но маленькие кузены шептались и продолжали стучать по своим терминалам. Несколько человек преподнесли Дэвиду скромные денежные подарки, чтобы помочь устроиться в солтонском общежитии. Новая жена дяди Иствана влепила Дэвиду неприятно липучий поцелуй, потом взяла себя в руки и ушла с мужем. Чтобы добраться домой, наняли машину – для родителей, Дэвида и тети Бобби. Он все не мог избавиться от воспоминания, как она расплакалась за столом. «А если взглянуть со стороны, что тогда?»
Колеса липко шуршали по настилу коридоров, освещение по всему Брич-Кэнди уже приглушили в подражание сумеркам, которых Дэвид никогда не видел. Где-то солнце уходило за горизонт, темнело голубое небо. Он это знал по картинам и видео. Но в его жизни просто светодиодные лампы сменяли цвет и светимость. Дэвид прислонился лбом к подпорке, так что вибрация двигателя и колес передавалась ему прямо в череп. Так было уютнее. Мать, сидевшая рядом, пожала ему плечо, и он телом вспомнил, как возвращался с вечеринки совсем маленьким. Лет в шесть, может, в семь. Он тогда пристроился спать ей на колени, чувствуя щекой ткань брюк. Такого больше не будет. И женщина, сидевшая рядом, почти не напоминала ту, а через несколько месяцев он и с этой перестанет видеться. Не так, как сейчас. А что бы она сделала, если бы знала про Хатча? Про Лили? Мать улыбнулась ему, и в улыбке была любовь, но любовь к другому мальчику. К тому, кем она его считала. Он улыбнулся в ответ, потому что так полагалось.
Дома он сразу ушел к себе в комнату. Хватило ему людей вокруг. Стена еще работала, и он снова переключил изображение на Уну Мейнг. На него взглянули тяжелые темные глаза из-под густо накрашенных ресниц. Дэвид упал на кровать. За стеной разговаривали отец и тетя Бобби. Он вслушался, не гудят ли в голосах сердитые нотки, но их не было. Просто разговаривают. Заныла водопроводная труба. Мать принимала ванну на ночь. Все было маленькое, домашнее, безопасное и где-то не здесь. Лили отрабатывала долги. Она просила его о помощи, а он не помог. И Хатч… Наверное, он всегда боялся Хатча. Наверное, потому и решил, что стряпать для него нормально. И даже разумно. Хатч был из тех опасностей, которые способны превращать людей в свою собственность. Забрать себе, сделать так, чтобы они исчезли. Жить в этом мире было интересно. Волнующе. Как посмотреть со стороны на себя – хорошего ученика, хорошего сына с хорошими перспективами. Ну и что, если теперь ему страшно. Ну и что, если Лили, скорее всего, сдали внаем кому-то, у кого есть деньги, и Дэвид ее больше не увидит. Он сделал выбор, а вот и последствия.
Уна Мейнг не сводила с него душевного, эротичного взгляда. Дэвид выключил свет, схватил подушку и накрыл голову. В разваливающемся перед сном сознании снова и снова возникала Лили. Ее лицо. Ее голос. И как мягко, почти нежно Хатч произнес: «Я хозяин Лили» и «У тебя не хватит заплатить ее долги». Лучше бы хватило. Он оказался в безрадостной, как тюремная камера, комнате, порожденной полусонным воображением. Лили отпрянула от света, а потом разглядела, кто пришел, и просияла. «Дэвид, – сказала она, – как ты смог? Как ты сумел меня спасти?»
Резко, как электрический разряд, пришел ответ.
Дэвид сел и зажег свет. Хитровато-печальная улыбка Уны Мейнг показалась ему более понимающей, чем раньше. «Долго же ты соображал!» Он посмотрел время – основательно за полночь. Это ничего. Откладывать нельзя. Он несколько секунд вслушивался. За дверью никаких голосов, кроме профессионально-отчетливой речи ведущего новостей. Дэвид вытащил из сумки ручной терминал, поставил на край кровати и ввел запрос на связь. Он не ждал ответа, но на экране почти сразу появилось лицо Стефана.
– Большой Дэйв! Привет, – сказал он. – Слышал, куда ты попал. Хорошее начало, кузен.
– Спасибо, – понизив голос, ответил Дэвид. – Но, слушай, мне нужна помощь.
– Я готов, – сказал Стефан.
– У тебя много часов в лаборатории?
– Больше, чем на сон, – грустно сказал Стефан. – Но ты уже получил место. Тебе лабораторные часы теперь ни к чему.
– Да вот, понадобились. И лишние руки не помешают.
– О скольких часах речь?
– Десять, – сказал Дэвид. – Может, чуть дольше. Но часть может подождать, так что тебе и на свое останется. А я помогу тебе с работой, если ты поможешь с моей.
Стефан пожал плечами.
– Ладно. У меня завтра время начинается с восьми. Знаешь, где мое место?
– Знаю, – сказал Дэвид.
– Там и встретимся, – заключил Стефан и прервал связь.
Так, это первое. Мысли Дэвида уже неслись дальше. Триптамина для основы у него достаточно, а с катализаторами всегда было просто. Чего не хватает, это борогидрита натрия или амопроксана в нужных объемах. Закрыв глаза, он мысленно перебрал содержимое своего секретного шкафчика, припомнил каждый реактив и во что его можно изящно преобразить. Двойные связи углерода разрубались, образовывались кетоны, неактивные изомеры принудительно меняли конфигурацию. Медленно и постепенно выстраивался четкий план биохимической реакции. Дэвид открыл глаза, поспешно ввел схему и составил список необходимого. Закончив, переключил ручной терминал на сайт поставщика и заказал срочную доставку на лабораторию Стефана. Цены обещали подчистить его секретный счет, но это его не смущало. Дэвид никогда не волновался о деньгах.
К тому времени, как терминал включил будильник, он успел два часа вздремнуть. Переоделся в чистое, нырнул в ванную пригладить волосы и побриться. Мысли опережали его на три шага. Ручной терминал загудел: пришло чрезвычайное сообщение, и Дэвид не сразу отважился взглянуть, но в кои-то веки новость оказалась хорошей. Восемь человек арестованы в связи со сбросом давления в системе «трубы», идет активный допрос по взрыву в Солтоне. Чистя зубы, Дэвид смотрел репортаж. Когда замелькали полицейские снимки, он на миг заволновался: а если Лили среди них? Вдруг слова Хатча, что она ввязалась в политику, это и означали? Но знакомых лиц не оказалось. Все были молодые, не старше восемнадцати, хотя сильно потертые. У двоих подбиты глаза, одна девушка плакала. Или ее обработали слезоточивым газом. Дэвид не стал о них думать.
– Ты куда собрался? – спросила мать, когда он, склонив голову и ссутулившись, проходил к двери.
– Другу надо помочь. – Он хотел солгать, будто Стефану нужна помощь в лаборатории, но на полпути к нижнему университету заметил, что, не уточняя, нечаянно сказал правду. От этого ему сделалось не по себе.
В тот день они основательно сварились. Двоим было тесно в рабочем пространстве, к тому же Стефан с недосыпа не стал принимать душ. День, окутанный недотянутыми вытяжкой химическими парами, запашком двух подростков, жаром горелок и постоянной почти интимной близостью Стефана, еле полз. Но полз с толком. Стефан не стал спрашивать, что за опыт затеял Дэвид, а Дэвид в спокойные минуты прогонял результаты Стефана и даже выловил просчет в статистических прогнозах, после исправления которого окончательные результаты стали выглядеть красивее. За полдень, когда они выбились из сил, Дэвид отмерил малую дозу амфетамина и разделил ее на двоих. На вызов матери он не ответил, отбился сообщением, что домой придет поздно и пусть ужинают без него. Мать вместо обычных завуалированных упреков написала в ответ, что надеется: это не войдет у него в привычку. От ее записки он загрустил, но тут сработал таймер, подошло время охлаждать партию и добавлять катализаторы, и дело заняло его внимание целиком. Работать было настоящим удовольствием – он много лет не чувствовал себя так хорошо. Он знал каждую реакцию, каждую разорванную его стараниями связь, каждую конфигурацию молекулы. Он видел тончайшие изменения в текстуре молочно-белой взвеси и знал, что они означают. Вот так, подумалось ему, и ощущается власть.
Когда закончили последнюю серию, порошок развесили в розоватые гелевые капсулы и сплавили их в облитые сахарной глазурью таблеточки. Сумка у Дэвида раздулась от них, как мяч. Он прикинул, что отцовский пенсионный счет примерно равен тому, что у него сейчас на плече. Возвращался домой он в приглушенном свете коридорных фонарей. В покрасневшие глаза словно песку насыпали, зато шаги его были легки.
Тетя Бобби, как всегда, расположилась в общей комнате – делала глубокие растяжки и смотрела на монитор. В камеру серьезно говорила что-то молодая женщина с лицом цвета кофе со сливками и бледными губами. Красная полоса вокруг ее изображения на четырех языках возвещала: «Чрезвычайное положение». Дэвид задержался. Тетя Бобби, не прекращая упражнения, взглянула на него, и тогда он кивнул на экран.
– Нашли закладку для нового взрыва, – пояснила тетя.
