скачать книгу бесплатно
Осталось пять шагов… три… один… И, наконец, Эль спрыгнул с каната, на подгибающихся ногах сделал ещё пару шагов, отходя от пропасти, и без сил опустился на землю. Его затрясло от пережитого страха и охватившего его возбуждения, и он задышал глубоко, со всхлипами, пытаясь овладеть собой. Закрыл глаза, обхватил себя руками за плечи и застыл, постепенно успокаивая бешено бьющееся сердце.
Энасс, окаменев, смотрел, как этот невозможный глупец и безумец идёт по канату через широкое и глубокое ущелье. Руки сами сжимались в кулаки, в голове билась одна мысль: останется жив – убью.
На середине пути Эль покачнулся. Раскинул руки, пытаясь восстановить равновесие, и Энасс вдруг отчётливо понял, что парень сейчас сорвётся. И закрыл глаза, не в силах смотреть на его гибель.
Рядом ахнул Эрист, и Энасс, стиснув зубы, мысленно взмолился: «Великое Светило, помоги ему, прошу. Приму любое наказание за свою глупость, только спаси его. Не дай ему погибнуть. Прошу тебя, пусть он дойдёт! Любую аскезу выполню, любую жертву принесу, какую потребуешь, собственную жизнь отдам, только спаси, не дай ему погибнуть!»
Прислушался, пытаясь на слух определить, что происходит. Эрист молчал, не голосил, как наверняка было бы, если бы Эль сорвался.
Осторожно открыл глаза, бросил взгляд на канат. Эль, балансируя раскинутыми руками, был уже в конце пути. Вот ему осталось пять шагов… четыре… три… Вот он спрыгнул с каната, сделал ещё пару шагов от края и сел на землю, вытер пот с лица…
Энасс услышал, как тяжело выдохнул Эрист и только тут понял, что тоже уже давно не дышал. Судорожно вздохнул, наполняя воздухом сжавшиеся лёгкие, прогоняя застилающую глаза тёмную муть.
И снова сжал кулаки.
Проклятый дурак! Какой же он придурок, этот Эль. Гордец и задавака. Когда же он научится смирению, без которого не стать хорошим служителем?
И когда же научится думать, прежде чем что-либо делать?!
Внезапная ярость плеснула волной, изгоняя страх, от которого дрожали пальцы и холодило спину. Энасс повернулся к бледному, как мел, Эристу, спросил сипло:
– Что, тоже по канату пойдёшь?
Тот отчаянно замотал головой:
– Я не смогу. Я не так смел, как Эль. Я упаду.
– Не так смел? – Энасс задохнулся от переполнившего его гнева. – Не так смел? Ты ему ещё позавидуй, героем назови!
И вдруг выругался – грязно и яростно.
Эрист изумлённо посмотрел на вэссера. Никогда в жизни не слышал он, чтобы тот пачкал свои уста непотребными словами. Это был один из величайших грехов служения, а Энасс служил истово, свято выполняя все правила Обители. Теперь ему долго придётся замаливать свой срыв.
Но вэссера это, казалось, совсем не волновало.
– Вы – два идиота, не желающие думать! Вы голову только ради рта носите? Чтобы было куда пищу пихать для вашего тупого туловища?
Энасс уже кричал так, что проснулось эхо, и крик его загулял между скал, отскакивая от холодных вершин, по несколько раз повторяя каждое слово.
Эль поднял голову, удивлённо прислушался: что это с Энассом? Чего он так разозлился? Сам же подначил, предложил пройти. Ну, да, сглупил Эль, не сообразил, что вэссер хотел просто поиздеваться, в очередной раз выставить их трусами, недостойными носить звание Солнечного монаха.
Но не стоять же там было целый день.
Вздохнул: а вообще, Энасс прав, называя его идиотом. Так и есть.
И Солнцеликий прав: надо ему учиться смирению. Если бы не поддался он на провокацию, подумал бы головой, увидев ступеньки, перешагнул бы через свою гордыню и спросил бы, нет ли другого способа перебраться, то и не пришлось бы жизнью рисковать.
А он опять поставил себя выше вэссера, не сообразив, что вряд ли желает тот их гибели. Энасс ведь знает, что Эрист высоты боится и точно не сможет пройти по такой переправе. Значит, где-то рядом есть мост, куда Энасс и собирался их отвести.
А теперь бесится оттого, что Эль опять повёл себя глупо и чуть не сорвал всю их миссию. Ведь если бы он погиб, никуда бы они не пошли. Не оставили бы его тут лежать, решили бы похоронить. А пока бы добрались до его тела, пока бы сняли с этих скал, сколько бы дней прошло?
Прав Солнцеликий, ох, как прав…
Энасс замолчал так же резко, как начал кричать. Закусил губу, слушая, как затихает повторяющее его слова эхо. А когда в горах снова воцарилась тишина, сказал Эристу:
– Иди.
– Нет! – испуганно отступил тот. – Я не смогу!
– Тут мост, – устало пояснил Энасс. – Канат – это перила для подстраховки. Видимый – по правую руку, по левую – невидимый. Мост прочный, Солнцеликий его каждую весну сам проверяет и подновляет. Я не такой болван, как некоторые, чтобы на погибель вас отправлять.
Эрист недоверчиво взглянул на вэссера, но расспрашивать не стал. Подошёл к обрыву, увидел ведущие вниз ступеньки. Осторожно спустился, вцепившись правой рукой за канат. Стоя одной ногой на последней ступеньке, второй нащупал в воздухе поверхность моста. Закусив губу, медленно сделал шаг вперёд, вцепившись в канат так, что костяшки пальцев побелели. Постоял, глядя расширившимися глазами на пустоту под ногами. Шагнул ещё раз. Нащупал второй канат, крепко схватился за него, вздохнул судорожно, закрыл глаза и быстро пошёл по раскачивающемуся висячему мосту, стараясь поскорее преодолеть страшную преграду.
Энасс не спеша двинулся за ним.
Проскочив ущелье, Эрист упал на колени рядом с Элем, выпалил, задыхаясь, не успев восстановить дыхание:
– Ты как? Всё в порядке?
– Нормально, – процедил тот, настороженно глядя на друга. – Ты знал про мост?
– Нет! – отчаянно замотал головой Эрист. – Нет, Эль. Я бы не стал от тебя скрывать. Энасс только что про него рассказал, когда проорался и велел идти. Я сказал, что по канату не пройду, тогда он и сообщил про мост. Обозвал нас идиотами, которым голова только для еды нужна.
– Я-то точно идиот, – пробормотал Эль и встал, увидев завершающего переход через мост Энасса.
Вэссер шагнул с моста на твёрдую каменистую поверхность, остановился возле Эля, окатил его яростным взглядом и бросил сквозь зубы:
– Когда вернёмся, пять дней в холодильне молиться будешь.
И, не сказав больше ни слова, пошёл вперёд.
Эль молча наклонил голову, соглашаясь с наказанием.
Холодильней назывался погреб для продуктов. А ещё – маленькая комнатка-молельня в его дальнем углу, такая же холодная и тёмная, освещаемая только тусклым светом лампады. Туда посылали молодых адептов отмаливать свои прегрешения, дабы царящий там холод выморозил глупые мысли и придал молитвам больше жара. Трижды в день, после общих молитв, наказанные спускались под землю, и в тишине и темноте по полчаса закаляли свои душу и тело, вознося покаянные молитвы возле установленного напротив входа иконостаса, с которого смотрел на кающихся грешников Отец мира – широкоплечий блондин с густыми, раскинувшимися по плечам длинными волосами, добрыми, глядящими с лёгкой укоризной, глазами небесного цвета и сияющим огненным нимбом над головой.
В Обители это было единственное изображение Великого Светила в человеческой ипостаси, и Эль любил молиться в холодной молельне даже без вынужденной аскезы, таким теплом веяло от фигуры Бога, так по-доброму, сочувственно, смотрел он на Солнечного монаха.
Энасс не мог не знать, что холодильня для Эля – не наказание. Почему он оказался так милостив?
Только сейчас, придя в себя, Эль понял, как глупо он себя повёл, сколько поводов дал для новой, более суровой, чем предыдущая, аскезы. Погибнув, он подвёл бы вэссера, отвечающего за жизнь членов своей тройки, под суровое наказание, доставил бы много горя Солнцеликому, относящемуся к нему с отцовской любовью, а, главное, сорвал бы их миссию, ради которой они все здесь и оказались. И его смерть вряд ли бы оказалась оправданием этому проступку.
Увидев гневно смотрящего на него вэссера, встал, ожидая самого неприятного развития событий, самой строгой аскезы. Даже если бы Энасс на него с кулаками набросился, не стал бы сопротивляться, так остро он вдруг осознал свою вину перед ним и перед всей Обителью.
Но вэссер оказался на удивление добр. Добр несоразмерно его проступку.
Эль, нахмурившись, шёл за ним, мучительно раздумывая, почему так легко отделался. И вдруг подумал, что Энасс, наверное, видел, как страшно было ему идти по этому канату, и решил, что его страх и был для него самым сильным наказанием.
Снова вспомнил свой ужас, когда почувствовал, что сейчас сорвётся, и вздохнул: Энасс прав. Это ущелье ему ещё долго в кошмарах сниться будет.
И в сердце шелохнулась благодарность к суровому вэссеру.
Может, не так он плох, как Эль о нём думает?
Поднял голову, посмотрел на спину идущего впереди вэссера: тяжело, наверное, отвечать за жизнь и здоровье других людей? Ведь Энасс уже не впервые водит тройки, и неизменно все возвращались целыми и невредимыми, да ещё и вместе с новичками, для которых этот переход всегда был очень трудным. Но тем не менее у Энасса никогда ничего не случалось, в отличие от других вэссеров. Гибель одного-двух монахов в год во время этих путешествий считалась печальной нормой и никого не удивляла. А Энасс был словно заколдован от неудач. И понятно, почему он сейчас так зол: Эль уже третий раз за поход притягивает к себе смертельные неприятности. В первый раз им просто повезло, что не набрели на них ни нежить, ни разбойники. Во второй раз Энасс рисковал собой, чтобы спасти его от гибели. А сейчас…
Солнцеликий, как же ты прав!
Эль снова уткнулся взглядом в землю, и так и шёл, не глядя по сторонам, до самого привала.
Вечером Энасс долго не мог уснуть. Лежал у костра, сквозь опущенные ресницы наблюдая, как Эль, постанывая сквозь сжатые зубы, накладывает мазь на разбитую ногу. Не глядя, несколько раз пальцами перебрал узелки на верёвке, считая, сколько дней страшной аскезы уже прошло. Но, как ни считал, всё равно оставалось ещё два дня. Двое долгих, мучительных суток.
Вспомнил ужас, охвативший его при виде идущего по канату Эля. И опять разозлился на этого безмозглого идиота, не поддающегося воспитанию, за столько лет так и не научившемуся смирению, переполненного гордыней, чересчур самостоятельного для монаха… и отличного парня, с которым Энасс мечтал подружиться чуть ли не с первого дня его появления в Обители.
Но тогда, будучи ещё подростком, он сразу не сообразил, что с образованным и мечтательным мальчишкой, попавшим в Обитель из-за сложных жизненных обстоятельств, нельзя обращаться так же, как с крестьянскими детьми, привыкшими к покорности и понуждению. А когда Солнцеликий объяснил ему его ошибку, было уже поздно. Эль счёл его бессердечным задавакой, любящим показывать свою власть, и всей душой невзлюбил его.
А ведь в действительности всё было не так страшно, как Элю казалось. Это только избалованному ребёнку-аристократу, выросшему в благородной семье, придирки Энасса могли показаться непомерными. В действительности ни один из молодых адептов никогда не жаловался Солнцеликому на вэссера. И совсем не из страха перед ним. Просто больше никто не считал их чрезмерными. Кто-то пропускал их мимо ушей, кто-то обижался, но быстро забывал свою обиду, кто-то отвечал похожей издёвкой и на этом успокаивался. Но все считали, что вэссер имеет право и на острое словцо, и на наказание провинившегося. И только Эль, напичканный по уши благородными представлениями о жизни, впитанными чуть ли не с молоком матери, которые не сумели развеять даже два года бродяжничества, не смог смириться с правом Энасса им командовать. В каждом его слове искал подтекст, в каждом приказе – подвох. Бился за «справедливость», не понимая, что справедливость бывает разная, и то, с чем не справится один, вполне по силам другому, не зная, что в то время ни одной аскезы Энасс не накладывал, не посоветовавшись с Солнцеликим, обучающим его соразмерять наказание не только с проступком, но и со способностью адепта его вынести.
Именно поэтому Энасс знал всё о своих подопечных: кто что любит и чего боится, к кому нужно быть максимально строгим, а кого порой и пожалеть, сделав вид, что не заметил провинности.
И только Эль постоянно ставил его в тупик. Только он всегда в штыки воспринимал все его указания. Только к нему он так и не нашёл подход.
И это было тем досаднее, что из всех служителей Обители только его Энасс считал человеком, которого бы он с радостью назвал своим другом.
Энасс снова взглянул на закончившего лечение парня. Эль, плотно закрыв крышкой спасительную мазь, аккуратно укладывал её в сумку. Какое счастье, что мнительный Эрист, боявшийся заболеть в походе, взял с собой всё необходимое для оказания первой помощи! Что бы сейчас Эль делал без этого, пусть и не слишком сильного, но всё же помогающего облегчить боль, средства?
Теперь Эль ещё сильнее возненавидит его за оказавшееся несоразмерно тяжёлым наказание, которое он выносит с терпением стоика. Окончательно утвердится в мысли, что Энасс – самодур, и о хорошем отношении с его стороны можно больше даже и не мечтать.
Зато сегодня, кажется, ему удалось найти компромисс, в котором и овцы целы оказались, и волки сыты. Хотя, конечно, Эля овцой не назовёшь.
Усмехнулся едва заметно, вспомнив удивлённый взгляд парня, когда услышал он о холодильне. Эль не мог не понимать, что вэссер прекрасно знает: холодильня для него не наказание, а, пожалуй, поощрение. Он и так готов каждый день там молиться.
А вот для других адептов это – вполне суровая аскеза, и он, Энасс, в их глазах будет выглядеть строгим вэссером, не оставляющим проступки служителей без внимания.
Идя через мост, Энасс лихорадочно думал, как наказать непокорного монаха. Не мог он оставить его поступок, поставивший под угрозу всю их миссию, без внимания. Но и наказывать сильнее, чем тот был уже наказан, тоже не хотел. Бьющий по ногам Эля булыжник отработал все его аскезы на много лет вперёд. И не поднималась у Энасса рука снова карать его.
И когда он вспомнил о холодильне, обрадовался так, что чуть не заулыбался довольно, с трудом сохранив суровое выражение лица, подходя к вскочившему при его появлении Элю. Поэтому и пошёл, не задерживаясь, вперёд, чтобы не выдать парню своё облегчение и радость от того, что всё так благополучно закончилось.
Энасс вновь взглянул на Эля и удивлённо распахнул глаза, забыв, что он, вроде бы, спит и смотреть напрямую ему нельзя.
Эль сидел, вытянув ноги, и, поглаживая булыжник, шёпотом уговаривал того потерпеть ещё только два дня. А потом он даст бедному камню возможность наслаждаться покоем и одиночеством, вспоминая их приключения в походе.
– Когда бы ты ещё полетал над горами? – шептал Эль. – Ты видел, какой был оттуда великолепный вид? Или тебе тоже было страшно, и ты не смотрел вниз? Но тебе-то чего бояться, ты бы не пострадал при падении. Это я – дурак, не подумал, каково будет Энассу, если я разобьюсь. Он бы себе этого до конца своих дней не простил. Я уверен, не простил бы. Не такой уж он плохой, как хочет казаться. И ты, малыш, не сердись на него. Он не со зла тебя с места сдёрнул. Просто не подумал, каково тебе будет вдали от родных мест.
Энасс вдруг почувствовал, что на глазах появилась какая-то странная плёнка, от которой окружающие предметы помутнели и начали расплываться.
Значит, Эль не ненавидит его? И даже понимает, что поступил глупо?
Поспешно закрыл глаза, с удивлением почувствовал, как увлажнились веки.
Этого ещё не хватало! Он что, решил расплакаться от умиления?
Слабак.
Сердито сжал губы, повернулся спиной к костру и продолжающему шептаться с камнем Элю и приказал себе: пора спать. Иначе он проспит утреннюю молитву, и таскаться с булыжником придётся уже ему.
Последующие два дня прошли спокойно, без особых приключений, и, останавливаясь на ночёвку, Эль был в приподнято-радостном настроении. Оставалось перетерпеть всего одну ночь, а завтра, после утренней молитвы, он сможет снять свой тяжёлый груз и уже налегке продолжить путешествие, которое после этого испытания станет просто лёгкой и приятной прогулкой.
Еле дождался, когда все поужинают и лягут спать, быстро размазал по ноге уже заканчивающуюся мазь и сел у костра, мечтая, чтобы скорее закончилась эта ночь, а вместе с ней и его аскеза.
Вспоминал прошедшую декаду и думал, как же Энассу повезло, что Солнцеликий взял у него клятву. Сколько раз за эти тяжёлые дни хотелось Элю отвязать булыжник и размозжить им вэссеру голову, чтобы хоть раз тот почувствовал, каково это – терпеть постоянные удары тяжёлого камня. Сколько раз хотелось наорать на него, кинуть в лицо обидные и презрительные слова. Но он терпел и был «покорен и полон смирения», как велел ему Солнцеликий.
И кто бы знал, как ему было сложно исполнять своё обещание.
Но, кажется, он справился. И, наверное, Солнцеликий прав: слишком много в нём гонору, мешающему служению. Может быть, и в следующий раз попроситься в тройку Энасса, чтобы потренировать смирение и покорность?
А теперь, наконец-то, всё заканчивается. Завтра утром можно будет снять булыжник, с которым, благодаря ночным разговорам, он уже почти сроднился. Положить его повыше, чтобы видел он, какие красивые горы возвышаются вокруг, чтобы не скучно было ему лежать здесь многие десятилетия.
Эль улыбнулся: кажется, он совсем с ума сошёл с этой аскезой, раз для булыжника место поудобнее выбирает.
И тут у горизонта что-то сверкнуло.
Эль поднял голову, всматриваясь, но тут же вскочил и попятился, изумлённый открывшимся видением.
С запада быстро поднималось только что ушедшее на покой солнце.
Огненный шар рос с невероятной скоростью и за считанные секунды закрыл всё небо, перекрыв собой и звёзды, и луну.
Эль испуганно обернулся к безмятежно спящим спутникам, собираясь разбудить их, но тут раздавшийся прямо над головой громовой голос буквально оглушил его, а навалившаяся на плечи тяжесть заставила упасть на колени, склонив голову:
– Они будут спать, пока я не разрешу им проснуться.
Монах хотел закричать от охватившего его ужаса, но пережатое страхом горло выдавило едва слышный сип.
– Не бойся меня, – в голосе прозвучала едва слышимая усмешка. – Я не причиню тебе вреда. Я пришёл за помощью.
– За помощью? – прохрипел Эль, думая, что он, наверное, уснул и ему снится то ли кошмар, то ли, наоборот, сон просветлённого.
– Ты не спишь, – хмыкнул голос. – И я – не сон. Я – твой Бог, Великий Свет, Всемогущий Отец мира. И пришёл к тебе, как к своему лучшему адепту, чтобы сообщить тебе благую весть: ты избран Мною, чтобы совершить подвиг во имя Моё.
– Подвиг? – Эль поднял голову, но свет, исходящий от Великого Светила, был так ярок, что у него мгновенно заслезились глаза, и он снова потупился.
– Подвиг, подвиг, – согласился Отец мира, и монаху показалось, что тот улыбается.
– И в чём этот подвиг заключается? – недоверчиво поинтересовался Эль.
Первоначальный шок прошёл, и теперь он очень хотел узнать, чего от него хочет Великий Свет. Но, ещё не зная требований Светила, уже понял, что согласится на любое служение, даже если от него потребуется стать жертвой на алтаре. Ведь Отец мира не стал бы являться перед ним просто от скуки.
– Почему бы и нет? – иронично спросил голос.
