скачать книгу бесплатно
Княжнин, Фонвизин, Крылов. Критика и анализ литературного наследия
Константин Трунин
Три русских писателя: Яков Княжнин (1740—1791), Денис Фонвизин (1745—1792) и Иван Крылов (1769—1844). Годы их противления пришлись на конец XVIII века. Их произведения схожи, тогда как признание различается. Все они тяготели к переводной литературе, черпая из неё вдохновение и адаптируя сюжеты. Если Княжнин и Фонвизин не удостоились почёта при жизни (не пришёл он к ним и после смерти), то Крылов вовремя успел понять, встретив XIX век в качестве иначе смотрящего на действительность.
Княжнин, Фонвизин, Крылов
Критика и анализ литературного наследия
Константин Трунин
© Константин Трунин, 2023
ISBN 978-5-4493-3916-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Русская литература требует изучения. И она успешно изучается, только выбор падает на ограниченный круг произведений. Читатель должен самостоятельно повышать свою грамотность, обращая внимание на замалчиваемых авторов или на те стороны творчества, о чём не принято говорить. Например, творившие во второй половине XVIII века Яков Княжнин и Денис Фонвизин, чьё творчество ныне известно в малом количестве, оставили достаточно произведений, обходить вниманием которые не следует. Безусловно, изучать от и до не требуется, однако не нужно и забывать, что таковые писатели вообще существовали.
Важно познавать мир с разных сторон. Обращаться сугубо к узкоспециализированным источникам чаще всего вредно. Нужен взвешенный взгляд на происходящие в природе процессы, лучше поддающиеся пониманию через художественную литературу, особенно имеющую стихотворный вид. Потому не стоит удивляться, если кто-то найдёт нестандартный подход к литературной критике, сумев рифмованную поэзию понять с помощью рифмованной же прозы. Осталось дело за читателем, обязанным согласиться, насколько важно подходить к изучение чего-то, прилагая сходные по построению текста способы.
Такое предисловие – важная составляющая данного труда. Особенно в части, касающейся творчества Якова Княжнина. Оно будет даваться трудно, скорее всего даст ощущение вязкости и не познакомит с изучаемым писателем лучше, нежели должно. То и не столь существенно важно. Сделана попытка разобраться, заслуживал ли Княжнин памяти потомков. Перенимал ли он в действительности сюжеты, порою выдавая переводы за собственные произведения. Ответ не окажется однозначным. Необходимо придти к бытовавшему в XVIII веке приёму, основанном на нахождении общего, создавая на его основе уникальное собственное творение.
В одно время с Княжниным жил Денис Фонвизин. Его литературное наследие не столь богато, зато им написано произведение, за счёт которого имя данного литератора не сходит с уст потомков. Речь о «Недоросле». Но знает ли читатель, что Фонвизин начинал творческий путь с басен, он же успел написать более раннего «Недоросля», почти не имеющего сходных черт с позднее написанным вариантом.
Третьим изучаемым автором в этом труде предстанет Иван Крылов. Известный баснописец прошёл путь от желания видеть нравы общества улучшенными, потому встречавшего постоянное сопротивление власти, до обласканного вниманием читателей поэта, при том ничуть не утратившего пыл радетеля за справедливость. Трудно сказать в двух словах, лучше прикоснуться к расширенному описанию, затронувшему все известные произведения Крылова, начиная с самого раннего – «Кофейницы», так никогда при его жизни и не ставшего опубликованным.
Три русских писателя: Яков Княжнин (1740—1791), Денис Фонвизин (1745—1792) и Иван Крылов (1769—1844). Годы их противления пришлись на конец XVIII века. Их произведения схожи, тогда как признание различается. Все они тяготели к переводной литературе, черпая из неё вдохновение и адаптируя сюжеты. Если Княжнин и Фонвизин не удостоились почёта при жизни (не пришёл он к ним и после смерти), то Крылов вовремя успел понять, встретив XIX век в качестве иначе смотрящего на действительность. Незачем выражать собственную точку зрения, даже мнения человека от него не требуется: пусть он на русской почве взрастит мудрость прежних тысячелетий, добавив немного и от себя.
Теперь, опираясь на сказанное, позволительно приступить к чтению. Основное внимание будет уделено Княжнину, как наиболее плодотворному писателю. Фонвизин за свою короткую жизнь успел создать много меньше литературных работ. Но и Крылов не был обделён вниманием. Не вина потомка, что Иван решил перестать противиться и начал радовать читателя сугубо баснями. Но именно басни – самая тяжёлая ноша его творчества, заставляющая восхищаться, вместе с тем ужасаясь. Так кто же всё-таки был среди представленных в этом труде писателей переимчивым?
Яков Княжнин
Орфей (1763)
Княжнин пред нами, молодой Княжнин. Не драмами, он юностью полним. Там впереди признание, там слава его ждёт. Успеет обрести Яков положенный судьбой ему почёт. То дело будущих свершений, пока же остановимся на одном из мелких творений. Мелодрама «Орфей» с античным сюжетом, лучше понимается в виде пропетом. Она о том, как любил поэт девушку, но рано её потерял, найти пытался всюду, и в аду искал. Там нашёл и попытался к жизни воззвать, богов укоряя, готовый сам жертвою провидения стать. Ничего необычного, старый сказ на новый лад, герои Княжнина положенное им снова повторят.
Горькая жизнь. Зачем человеку дана? Желает он жить, но кусает змея. Умирает человек, родных покинув людей, обитает теперь в аду среди мрачных теней. Его там быть не должно, нужно спасти, решение требуется для того разумное найти. Повторить подвиги героев, войдя во владения Аида? Не испугавшись мучений, подобных мукам Тантала, деда рода Атрида. У врат стоят фурии, попробуй уговорить. Без их согласия внуку Атрея страхами переполненным предстоит быть. Глас свыше позволит Орфею решиться на подвиг, ибо он влюблённый, а не просто с лирой любовник.
Проблема бытия не в желании обладать, она и не в необходимости при себе нужное держать. Необходимо мнение другой стороны, кому важен ты – и только ты. О том не знала Евридика, кою вызволить решил Орфей, она тянулась к любимому человеку гораздо сильней. Он не должен был на неё смотреть, ей же дано было любимого зреть. Они рядом, но до невозможности далеки, дочери Урана – фурии – им не позволят грань перейти. Не должен Орфей смотреть на умершую, ибо тогда – утратит Евридику он навсегда.
Боги играют, они – малые дети. Не считают боги, будто за людей они должны быть в ответе. Им важнее кураж, от прочего скука до скончания веков, заставлять страдать людей – забава всех древних богов. Придумать молодому человеку закрыть глаза и не смотреть на манящую красоту, что просить Солнце не освещать больше на небе Луну. Она есть, её притяжение манит, скорее сам для себя окажешься забыт. Потому посмотрит Орфей на Евридику, и умрёт умершая, уподобится видения краткому блику. Горечь прильнёт к губам, усохнет язык, для мира Орфей отныне погиб.
Фурий полёт, они полны воздаяния, многих сжили со свету Урана дочери, внушив чувство отчаяния. Не вернёт Евридику Орфей, как дальше ему быть? В ад прорваться живым, либо сойти умершим в Аид? Принять яд, окончить дни и покориться року? В воды Леты кануть, отдаться забытья потоку? Того не избежать, сейчас или потом, всё равно фурии пожрут тебя живьём. Потому герой Княжнина поступит согласно внутреннего чувства, не дав выхода наружу сжигающего его буйства.
Так лучше, нежели согласно мифам произошло, Орфей на юношах удовлетворял своё естество. Но писать в таком духе, показывать подобное в балете, не станешь тогда популярным в великолепном высшем свете. Прекратить мучения, довольно будет сего финала, тогда приятнее окажется пересмотреть мелодраму с начала. Боги довели до смерти – осудить таких богов! А если говорить, что боги Орфею восприятие исказили… Нет, не надо произносить об этом слов.
Погиб человек. Погиб великий поэт. Говорят, лириков подобных не рождалось после на свет. Кто приходил, тот с рифмой играл, чему в Древней Греции значения никто не придавал. Красиво и возвышенно говорить – вот это прекрасно. А ежели пафосно? Только если до прекрасного страстно.
Дидона (1769)
Во славу русского народа, и дабы слава процветала, то надо лучшее из лучшего присвоить для начала. Взять драматургов европейских, сюжет их популярных пьес, и показать, как их обходиться можно без. Вот, например, Дидона – Карфаген основавшая царица, первейшая из первых, троянцам беглым давшая кров львица. Она любить могла Энея, тем доли женской воплощая суть, поскольку не стерпев измены, отправиться решила в свой последний путь. В мучениях жестоких, длившихся мгновенье, она умерла, о том помнит спустя тысячелетия каждое молодое поколенье.
Не знал Княжнина двор императрицы, не ведал Сумароков о нём, но стоило «Дидоне» на сцене появиться, имя Якова вошло во всякий дом. Тем озарилось небо, поэзия преобразилась, публика наконец-то ладным слогом насладилась. И было в этом нечто, чего не просто нам принять, но о том не раз придётся после повторять. Ведь Яков не искал сюжетов сам, их он искал в успехах драматургов прочих, чьи пьесы переводил, порою в словах излишне точных. Но дабы прославленье отыскать, потребовалось ему своё создать.
Пред зрителем Дидона. Троянцев ласково принимает она, не понимая, какая ждёт её судьба. В пяти действиях о том будет рассказ, своего рода античных мифов пересказ. Не требовалось нового, ведь той истории известен нам сюжет, не стоит вносить в него изменения спустя множество прошедших лет. Чем заполнить происходящее? Княжнин разумно рассудил, он действующих лиц памятью о потерях наградил. Ежели о чём и заходила речь, то об утраченной Трое и о горечи будущих дней, не знали троянцы куда двигаться им, не знал то ведший троянцев Эней.
Чем разбавить действие, к чему приковать внимание? Разумеется, к необходимости проявлять к богам почитание. Какой правитель не увидит в том отношении уважение самого себя, божественным промыслом посаженого на трон править странами царя? Нужные струны задел Яков Княжнин, посему успех и следовал после повсюду за ним. Поставив «Дидону», он добился положенного ему внимания, зятем Сумарокова вскоре став, оценившего молодого таланта прилежное старание.
Как же быть? Как относиться к первому произведению поэта? Ежели чувство царское было его словами так сильно задето. Увидела публика, куда шли герои со сцены, на смерть шли они: шли на смерть во славу Мельпомены. И шли умирать, коли положено им было смерть принять, не вольны они смерть свою оказывались выбирать. Кто соглашался, тот принимал положенный рок, оканчивая созерцание жизни в положенный тому срок. А кто не желал, тот уходил со сцены или устранялся сам, уже тем становясь приятным богам. Впрочем, жизнь человека всегда в чужих руках: не он принимает радость, не его постигает крах.
В беседах пройдёт «Дидона» пред взором, растворившись в сознанье. Не поймёт зритель, в какое сия трагедия дана назиданье. Античный сюжет оказался приятен, ибо в те времена внимание обращали вглубь времён, откуда любой сюжет мог был быть всегда извлечён. Не о проблемах дня говорилось в трагедиях, не дошёл до того европейский зритель ещё, не дошёл и российский, не понимавший пока в драматургии ничего. Тем легче оказывалось Княжнину творить, потому его имя нам помнить, ведь нельзя такое имя забыть.
Да забыт Княжнин, померкла слава его. Впрочем, классиков XVIII века мало помнит кто. Нужно восполнять сей пробел, и восполнен будет он, Яков Княжнин снова украсит своими стихами литературный небосклон.
Владимир и Ярополк (1772)
История России, кто бы знал, насыщена предательством, и мало там отваги, не добрых дел князья правившие поднимали во все времена стяги. Был Окаянный Ярополк, за прегрешенья гнить его костям, на веки вечные пример его поступков будет потомкам поколений дан. Сложить о том решил трагедию и русским прозванный Расин, ставший зятем Сумарокова, сам Яков Княжнин. Взял ли он «Андромахи» сюжет от французского драматурга или мыслью иной оказался полним, о том не станем задумываться, ибо кто чужое тогда брал, тот не был зрителем гоним.
Хронология событий значения не имеет, никакой автор за прошлым право на существование признавать не смеет. Случилось когда-то, вина в том ушедшей эпохи, не могут нынешние герои быть настолько же плохи. Наделить словами действующих лиц, пусть и не ведали они в подобных чертах: захочет автор, так вечно трезвый пойдёт на рогах. Но как принять то, чего не желаешь принять? Тогда лучше глаза закрыть, и более не открывать.
На сцене любовь – нет важнее чувства сего. Есть и предательство. Куда без него? Трагедия готова, о чём бы не была она, примет её зритель, драматургом перспективным она сложена. Отложены думы, сердце не бьётся, ожидает он, когда действие затянутое разовьётся. Но спешки нету, пятое действие уже на сцене, а зритель так и не внял выведенной автором в заглавие теме. Ярополк и Владимир? Кто кому из них бедою стал? Пусть занавес опускается, пока Княжнин лишнего не сказал.
За разговором действие потребно, ведь есть о чём актёрам сообщить. Но не их словами предстоит действующим лицам на сцене жить. За них определено, талант старайся приложить, в сообщённом автором нужно зрителя убедить. Поверит он, ибо так положено быть, постановку он не должен забыть. Прочее – детали. Ерунда – всё остальное. Прошлое не изменится, его всё равно не оставят в покое. Лишь каждый мнит былое на собственный лад, в том никто из умерших людей не виноват.
Взял бы Княжнин иной сюжет, примеров которому в истории нет. Но он обработать решил сложный эпизод, коварство из коего всегда боялся русский народ. Брат пошёл на брата, и брат другой пошёл на того брата войной, внеся разлад в Богом определённый ход вещей и судьбой. Быть чему и кому, отчего запутано всё оказалось, разобраться с тогда произошедшим не смог никто даже на самую малость. Покрыто мраком то прошлое, есть летопись – источник один. Ему верить нельзя, победитель решает, чем он будет полним.
Так и Княжнин. Он писал, как хотел. Есть надежда, воздействие оказать он не сумел. Ведь во все времена, что сейчас, что тогда, верят люди вымыслам писателей всегда. Всерьёз воспринимают вымысел за истину и с этим живут, других убеждая, лжи тем давая приют. Таков эффект, да чем летопись лучше художественного текста? Пусть каждый для себя решит, если то ему интересно. Не станем задаваться вопросами о былом, настоящей истины нет в источнике ни в одном.
А если принять за факт, как на историю русской земли кладётся античный сюжет, такому повествованию доверия не может быть: ему доверия нет. Развлечься, найти душе облегчение на два часа? Так жизнь пройдёт, и жизнь наша станет мифом сама. За то спасибо Княжнину, пробудившему мысли сии, не чужие они – такие мысли свои.
Ольга (1770—84)
Завешана сцена, на сцене бардак – по воле Якова окутал Русь тяжёлый мрак. Как умер Игорь, древлянами убит, сын его оказался всеми забыт. Не помнят люди Святослава, должного княжество россиян принять под власть, княжеским землям грозит иная напасть. Древляне убили, значит они вольны Русью владеть, того князь их – Мал – задумал хотеть. Пленил он Ольгу, тем воплотив сюжет античных трагедий, опять Княжнин прозрел, слагает рифмы будто гений. Меропа ли? Иль Клитемнестра? Из каких побуждений он Русь довёл до краха? Сказал бы честно. Задумаешься так, увидев трактование иное, словно Ольге мнилось благо такое. Но не падают властители России низко, ибо обязаны парить, осталось о том ещё одну трагедию сложить.
Сложна проблема, сказать попробуй о ней. Получишь от государыни укор, осудит она автора подобных затей. Екатерина Великая, что держала государство в руках, будучи уверенной в законных своих правах. Хранительница стола для потомка из Рюрика рода не станет терпеть поношение средь честного народа. Потому не публиковал и не ставил сию трагедию Княжнин, другими печалями был он томим. А ведь мог подобрать время иное, «Ольгу» иначе назвав, против официальной истории тем не восстав.
Древляне у власти – такова идея всего сюжета. Ограбленные Игорем, их честь оказалась задета. Поступок известен, жадного князя они уморили. И вот, по Княжнину, о праве на Русь они заявили. Не ведают о праве на трон кого-то ещё, итак им хватило Олега, Ольгу терпеть не станет никто. Святослав не подрос, малый совсем, скрытый от глаз, не сразу задумается над тем, кому полагается править, кто престола достоин. Он – юноша, из которого никак не получается воин. Он в раздумьях, никак не Орест, не знает, что происходит окрест. Ему бы восстать, отца убившего наказав, только слаб духовно представленный вниманию князь Святослав.
Сколько лет томилась Ольга у древлян? Княжнин не задумывался о том сам. Правили они русской землёй, принеся войну, где ждали покой. Тут бы развить повествование, античные сюжеты вспоминая, посмевших поднять руки на трон сего права лишая. Но не о том сказывал Княжнин, ибо Ольга – не коварная жена, она коварна, но в мужа, думается, была влюблена. Он умер, от древлян злобы павши, воздавших заслуженное, примером воздаяния ставши. По хроникам расквиталась Ольга, уничтожив Искоростень, и вела себя, будто не княгиня, а безликая тень, какой её Княжнин представить решился, отчего внимающий его истории заметно утомился.
Понятно желание о жизни сильных мира писать. Так внимание к труду своему проще всегда приковать. Известна Ольга, сын её Святослав известен, потому читателю сюжет о них будет весьма интересен. Добавь интригу, иное развитие событиям дай, и возмущения читательской публики скорей принимай. Хоть солгал, измыслил не так, как было оно, зато рифма легла, сказать было легко. Цельное зерно кому-то привидится и тут, если когда-нибудь трагедию сию прочтут.
Может проба пера? Яков силы пробовал, не претендуя на правдивость. Негоже говорить о нём, упоминая зримую в сюжете лживость. Раз не рассказывал про «Ольгу», так не нужно о том судить, поскольку всякое имеет место быть. Когда написал трагедию – гадают потомки, их предположения шатки и ломки. В начале ли пути, когда не ступал широко, или позже: не важно оно. Лучше задуматься об истории под новым углом, где ещё подобную версию о прошлом прочтём?
Флор и Лиза (1778). Феридина ошибка (1779)
Из года в год, из века в век: сила крепнет – знает человек. Уверен в силах, иному не бывать. Ничто не сможет помешать. Уверен он во многом, упираясь крепко рогом. И вот оказия… Как произошла она? Не потрясение великое и не война. Любил один другого, тот его кажется тоже любил, ничего не предвещало, чтобы любимый взял и изменил. Шло дело к свадьбе, должен был случиться брак, но торжество окутал непроглядный мрак. А может и не шло то дело к свадьбе, мнилось действие сие. Требовалось малое – сохранять разум и думать прежде о себе. Что голову ломать, коль разрушена мечта, с другою теперь любимый – ныне она его жена.
Девушке казалось: для любви рождена. Казалось: взаимной любовь быть должна. Кипела в ней страсть, пылала душа, жила мыслью единой, почти не дыша. Не видела преград, не знала проблем, не ожидала столкнуться вскоре с тем, как объект почитания, ею любимый, покажет норов, страстями иными гонимый. Осталось смириться или действие предпринять? Саму себя нельзя наказать. Лучше найти управу, чужую мечту испепелив, наказанной неверности чашу испив. Не так, чтобы заманчивый сюжет Княжнин показал. Может не бывает счастлив тот, кто никогда не страдал? «Флор и Лиза» разошлись, потеряв соприкосновение, о чём и повествует Якова стихотворение.
Но драма требует себя проявить, сентиментализму во строчках обязательно быть. Сейчас нельзя раскрывать подобные сюжеты, поскольку подобное читать могут малые дети. Поверьте, решение Лизы – вздор чистой воды, не так разрушать полагается чужие мечты. Разве дело – заставлять страдать, показывая наглядно, чем грозит любовь потерять? Ежели растаяло чувство, живи и не оглядывайся назад, только тогда всегда окажешься ушедшему в прошлое рад. А так померк свет в глазах одного из влюблённых. Приходится сомневаться, будто от того стало больше среди продолжающих жить огорчённых.
Иначе бывает, стоит человеку возомнить о себе больше, нежели он может принять. Ему кажется, не возникнет затруднений, стоит позицию твёрдую в каком-либо вопросе занять. Как пример: вариант заявить, будто внешность значения не имеет. Якобы ничего переменить это мнение не сумеет. Пусть длинный нос у суженого – жить то не помешает. Или лицо косое – всякое с нами бывает. Но нужно понять, не спешить, взвесив последствия слов, снизойти полагается до первейших основ. Нос длинный – природой такое дано. И природой дано косое лицо. А вдруг случится событие, убеждения во прах повергающее? Всякое действие может случится храбрый дух ужасающее.
Обещания пусты, пока их не исполняют. Сперва слово дают, потом его же на ветер бросают. Смыло волною из песка нанос, что вода принесла – не понадобилось причин измышлять, действительность за человека решила сама. О том сказку Княжнин сочинил, «Феридиной ошибкой» назвал и тем её смысл уточнил. Девушка позволила обещание пустое дать, не подозревая, насколько тяжело обещанное выполнять. Полюбит любого: сказала она. Вдруг разразилась война. Вернулся калекой будущий муж. Выполняй обещанное! Нет уж. Осознание пришло, стоило столкнуться с естественным ходом вещей. Природа зла, но человек к природе ещё злей. Длинный нос – разве грех такой иметь? Хуже совсем без носа, читатель, заметь. Поймёт то и Ферида, но не избавиться ей от укора. В любом случае, не получится избежать Фериде позора. Потому, дабы не утомлять, истину надо такую принять: ежели не красавец любимый – смиритесь и не серчайте, обещаний никому никаких не давайте.
Дуб и трость. Рыбак (1778). Мор зверей (1779)
Не хвались, покуда слаб. Господин пусть хвалится, никак не раб. Прав всегда тот, кто говорит громко, такой не произносит слов тихо и робко. Но не в силе речи превосходство заключается, не для того людям говорить позволяется. Смотри на положение, ибо важнее оно. Говорит господин – слышно всем всё. А как не кричи, будучи ниже его, останешься неуслышанным чаще всего. Такова действительность, исправить не пытайся. Помни, возвышаясь – не унижайся. И помни о том, что сила голоса на самом деле важности не имеет, прав тот – кто это самому себе доказать сумеет. Прочие падут, как падали прежде не раз. Сильными им быть суждено лишь сейчас.
Есть басня из древности, много раз пересказанная стихотворцами после. Смысл её простейший из простейших вовсе. «Дуб и трость» – название той басне дано. В той басне всё просто и даже легко. Имеется дуб – древо, не вырвать из земли. Есть тросточка – возьми и легко преломи. Хвалится дуб, ценит себя сверх всякой меры, полный несокрушимой в то веры. Господин среди прочих – средь деревьев властелин. Трость же гнётся перед всеми, в том числе и пред ним. Гнётся трость и под ветром, всякой силе воздавая почёт, о чём дуб никогда не задумается, на подобное он не пойдёт. Вот ураган грозный подул, дуб с ним не смирился. Встал преградой на пути: не выстояв, сломился. Чем теперь хвалиться? Утратил властелин значение своё. Трость же гнётся снова. Гнуться во славу других – предназначенье её. Потому в том урок от Княжнина, подхваченный от баснописцев прежних веков – живи ярко и кратко, либо долго, но средь оков.
Хвалиться вредно, какой силой не обладай. Сейчас сильный, завтра другому место своё уступай. Лучше делай дело, не говоря о том, как делаешь его. Расскажешь после, достигнув должного всего. Допустим, «Рыбак» был голодом томим, рыбу поймать желал. Он удочку забрасывал и пустой крючок из воды извлекал. Не клевала рыба, избегала крючка. Один карп соблазнился заброшенной приманкой рыбака. Мораль сего сказа как раз в том, чтобы тянуть улов, не называясь хорошим рыбаком. Будет поймана рыба, тогда и хвались. Не поймал – крепче за уду держись! Как у людей, что берутся за дело, до конца не доводя, ибо чрез меры переоценили прежде себя. Легко остаться и без сапог, когда речей сдержать пред обстоятельствами в очередной раз не смог. Хорошо, коли рыба сорвалась, главное, чтобы голова на собственных плечах при этом осталась.
Как-то в лесу разразился «Мор зверей». Предстояло решить, кто повинен в напасти сей. Кто больше грешит – тот виновник, ясно каждому было. Установить сего проказника лесное общество решило. Сам царь леса – лев – с повинной к народу обратился. Знал за собою грех, он кровью так и не напился. Он ел овец и пастухов, зверей он ел и опечален ныне тем, что стал причиной мора – источником случившихся проблем. И быть ему наказанным, не случись лисе возразить. Всем стало ясно, таким кровожадным лев и должен быть. Зато осёл, траву монастырскую щипавший, в прохладе стен монастыря лежавший, божьих тварей не обижавший, виновным сам себя считавший, заслужил порицание и оказался причиной мора. Он думал, будто в деяниях свершённых хуже вора. Получилось, что кто сильнее – тот прав, а слабому мнится вина во всех смертных грехах.
Несчастье от кареты (1779)
Как низок великосветский быт, как низко падают дворяне, они не русские давно, средь русских стали басурмане. Кругом французское желают, им мнится то важней всего. О глупости такого измышления не думает из них никто. Готовы разрушать былое, и память предков не важна. Что муж семейства офранцузиться мечтает, что уподобиться француженке его жена. От сих причуд страдают люди, а кто-то обретает вес, ведь подлым проще навязать глупцам крамольный интерес.
Готово к свадьбе действие на сцене, поют любовники о счастье скором, не ведают они, каким обернётся вёдро вскоре громом. Торжеству не быть, ибо таким тратам не бывать, лучше из Парижа для барина карету заказать. Французская она – такое определение важнее прочих, на русских повозках ездить больше нет охочих. Не по рождению позор иметь подобный, нынешнему обществу теперь не очень угодный. Надо соответствовать ожиданиям соседей и поддерживать порядок, ещё подумают, будто не процветают они – будто постиг их упадок.
Так кажется. Но кто стоит за прихотью четы дворян? Кто воду мутит, кто надоумил, кто смутьян? Приказчик тем решил жениха отставить прочь, ему невеста самому мила, потому на хитрость пойти пришлось. Теперь свадьба отложена – горе молодым. Не учёл приказчик только, как после сладить с соперником своим. Хоть и нельзя жить дальше без кареты, никому всё равно не интересно, насколько чувства любовников оказались задеты. У жениха имелась возможность возразить, пусть лакей: он по-французски прежде научился говорить.
Даётся диву зритель. Как же так… в Париже французский язык распространён даже едва ли не среди собак. В России же, немного отъехав, чуть скроется из вида столица, приходится раскрывать рты от возмущения и делать недоуменные лица. Не ведают о Франции люди там, не знают о ней ничего. Необразованная Россия! Жить в такой стране нелегко. Чтобы исправить положение, нужно карету заказать, а в свадьбе молодым, хочешь или не хочешь, придётся отказать.
Прежде жили дворяне и не ведали о Париже сами. Мода на Францию снизу пошла, приказчиков заговорила устами. Разве понимают о Франции барин и барыня в опере Княжнина? Свяжут ли, если попросить, любые французские на выбор слова? А свяжет ли пару слов приказчик, кажущийся модным? Вдруг этот поступок окажется для него неизъяснимо сложным? Толк от плута, коли о Франции ему мало известно? Разве держать такого слугу дворянам уместно?
Проблема разрешится. Не бывать карете, ежели в карете нет нужды. Не французов на козлах, извините, воссядут зады. Лучше карета своя, но с лакеем, чей язык бесподобно хорош, такому человеку цена отныне больше не грош. Тогда и свадьбу допустимо сыграть, не жалея денег на торжество, на французский манер устроив её. Жениху и невесте французов речь знакома, с сего момента Парижу уподобится обстановка дома. А приказчику свет будет не мил, он французские порядки сам с прилежностью вводил.
Комедия проста и становится понятна, в русском народе страсть к иностранному сродни проявлению коварства. Стоит объявить себя знатоком заграничного быта, любая провинность сразу будет забыта. И нет беды, если соврёшь, лживыми речами в России кого угодно проведёшь. Не верит русский в силы свои, опираясь на опыт чужой, делая выбор в пользу культуры от понимания далёкой, иной. И тот добьётся успеха, легко учиться кому. Успех придёт тогда к нему одному. Важно не унывать, лучше быть готовым ко всему, дабы не огорчаться и не серчать на укравшие шансы судьбу.
Утро (1779). Стансы Богу (1780)
Заря – причина для отрады. Но почему не все восходу Солнца рады? Проснуться трудно, есть такое дело. Не всякий очи утром открывает смело. Лениво тянется, в дремоте пребывая, никак дня нового не замечая. Решил Княжнин правдиво изложить, показать, как может быть, когда одним по нраву теплота светила, другим их бытие она изрядно отравила. Нет в жизни радости от Солнца и его луча, ежели сокровище растает словно огарок, прежде свеча. Такое возможно, не станем смеяться, в оде Якова рассветом будем восхищаться.
Морфея царствие прошло. Заголосили птицы, полетели. Пастух очнулся, очнулись петухи: запели. Пастушка раньше встала, уж венок готов. Никто теперь не видит в мире снов. Рыбак удит, трепещет сердце рыбака, пиршества ожидает желудок едока. Чем не мила пастораль подобного утра? Природа истинно мудра. Кто отдохнул, готов к свершеньям тот, оцепенение раннее вскоре спадёт, пойдёт день своим чередом, только ода Княжнина не о том.
Зачем, как знать, о скупце поэт заговорил? Скупой в страхе дрожит, он от Солнца нечто важное таил. В темноте прятать легко было, теперь Солнце всё осветило. Ничего не скрыть, старания не проявляй, ставни оконные быстрее открывай. Откроешь, возрадуешься, не томи душу тоской, коли бесчестный, смирись со своею судьбой. От Солнца не скроешься, не вечно быть ночи, не всегда удержишь другим закрытые очи.
Предвидел Княжнин иное, науки он зрел в Россию приход. Вскоре учиться, просвещаться станет народ. Хватит гордиться невежеством, русскую речь пора возвышать. Иначе споры вокруг языка не начнут утихать. «Утро» настало, радуется всяк, коснётся лучей Солнца пастух и рыбак.
О Боге Княжнин не забывал, помнил о нём. О том мы в «Стансах Богу» прочтём. Классицизма поэты псалмам новую жизнь давали. В прославлении Высшего существа они себя возвышали. Устали люди от древней речи славян, желали понятное слышать: понятное ныне и нам. Яков на своё усмотрение поступил, он стансы псалмам отдалённо подобные сложил. Заключил четверостишия в форму одного стиха, для чтения дабы была эта форма легка.
Вопиет, взывает к Богу Княжнин. Называет себя рабом, его мудростью он полним. Понимает, нет у Бога рабов, как о том говорят, чадом каждый является, любовью родителя каждый объят. Лживое Бог пресекает, как положено неразумным чадам пресекать, о благе заботится, как заботу он должен к чадам проявлять. А если кажется иное, будто Бог о людях забыл, так человек сам о том его слёзно молил. Пожелал в подобии ада жить человек сам, теперь же ищет он в деяниях Бога обман. Рай доступен, возвести доступно его повсеместно, да человеку ад милее, ежели не желает человек поступать честно.
Просьба есть у Якова, дабы Бог помнил о нём. Об остальном слов Княжнина в стансах мы не найдём. Сказано порядочно, чтобы Бог обратил взор. Яков старался, не заслужил он от Бога укор. Выразил мнение, набожность доказав. Требуемое выполнил, наравне с поэтами-псалмопевцами встав. Не интерпретировал Давида царя на угодный ему лад, говорил от чистого сердца, чему должен быть рад. Иных мыслей у Якова иметься не могло. Писал он стансы без затруднений, легко. Если чему потомок и уделяет внимания теперь мало, Княжнину то уже без надобности, его душа в раю или аду, где ей находиться пристало.
Не уставал творить Княжнин, попробуй замыслы понять. О разумном он часто рассуждал, кто бы желал о том знать.
Рыбак и дух (1781)
Обратить Емелю в дурака, видимо решил Яков Княжнин, сочинив для увеселения публики повествование про рыбака, выудившего причудливый сосуд, вмещавший древнее создание, теперь готовое исполнить три любых желания. Весьма незамысловато, зато без особой мистической христианской составляющей, всего лишь восточная сказка на новый лад. Кто только прежде на Руси до таких чудес не нисходил, пробуждая к жизни создания и пострашнее, нежели оступившихся во времена Соломона, на долгие тысячелетия заключённые в тесные объятия узкого пространства. И поскольку «Рыбак и дух» планировался к постановке на сцене под видом оперы, то зрителю предстояло удивляться, смеяться, грустить и облегчённо вздыхать.
Что требуется рыбаку? Может заставить жену молчать, дабы не мешала мечтать о вкусно приготовленной царской рыбе? Или добиться высокого положения в обществе? Горизонт доступен во всех направлениях. Ограничением выступает авторская фантазия, обязанная обратить действие в шутку. На первый взгляд всё кажется легко осуществимым, но в жизнь всякого человека вмешиваются неблагоприятные обстоятельства. Стоит пожелать великих свершений, как повседневность съедает свободное время и отравляет дальнейшее существование, заставляя забыть о задуманном. Таким же образом будет и с рыбаком.
Вместо сюжета вокруг трёх желаний, Княжнин взялся отразить повседневное. Зрителю представлены страдания дочери. Той желается любить простого парня, тогда как мать настаивает на браке с богатым человеком, который к тому же пылает страстью к избранной к нему в невесты. И что выходит? Имея в руках духа, возникает затруднение. От простого парня приходится отказаться, как усомниться и в допустимости женитьбы на богаче. Теперь представляются горы гораздо выше, происхождение благороднее. Жизнь обещает преобразиться. Нужно лишь найти силы и правильно определиться с желаниями.
Итак, зритель удивился. Настала пора смеяться. Разумеется, ничего задуманного не случится. Нужны ли богатства и почёт, ежели обыкновенные человеческие потребности неизменно преобладают? Да и не стал бы Княжнин изменять миропорядок, даже с помощью сказочных сюжетов. Будь он членом царской семьи – ему бы простили допускаемые вольности. В его же положении требовалось угождать публике, тогда как прочее ничем амбиций не удовлетворяло. Довольно логично – рыбак и есть рыбак, о каких бы глубинах он не мечтал, ходить ему по мелководью и продолжать прозябать, чему виною им же совершённые ошибки.
Теперь зритель вдоволь взгрустнул, в чём-то осерчав на Княжнина, лишившего его лицезрения мужицкого преображения. Отчего же тогда облегчённо вздыхать? Причина легко становится понятной. Покуда бедный человек прижимист и боится отдать копейку, богатому такое вроде бы свойственным быть не должно – ему достаточно осознавать, насколько он помог людям в беде, нежели хоть как-то принимать благодарность за сделанное. В том-то и состоит благородство зажиточных людей – радующихся счастью других, оттого испытывая удовольствие сами.
Мало похоже на правду? Сам дух, обещающий выполнить желания – мало похож на правду. Всё прочее показано для удовольствия зрителя. Вполне сойдёт за настоящую историю, случись таковая в действительности. В традициях лучших итальянских и французских комедий: большие ожидания разбиваются о мелочь. И это правильно, ведь будь иначе, внимать подобным историям было бы крайне скучно. Какой интерес наблюдать за пришедшим успехом, достигнутым благодаря сверхъестественным силам? Может потому и предпочитают авторы, выбирая нечто подобное, сводить действие к возвращению всего к первоначальному состоянию. Таким же образом решил и Княжнин, предоставив возможность воспарить над обыденностью, сам же при этом подрезал крылья и не позволил осуществиться самой малости. Он дал другой намёк – счастье человека зависит от благосклонности способных его дать.
Скупой (1782)
Скупого человека представляют в одних и тех же тонах. Обязательно много денег у него на руках. Он боится потратить рубль, копейку старается сберечь. Готов муки терпеть и кровью истечь. Не согласится обновить гардероб, не станет дыры зашивать. Ему о том бесполезно говорить, не сможет того он понять. Копит без цели, так как нужно копить. Может желает он нечто купить? Может лучшей жизни ищет, роскоши готовый предаться? Понять то не нужно стараться. Он – скупой, прочее значения не имеет. Пусть над златом чахнет и себя не жалеет.
Попробуй понять, как образумить скупого. Не алчного, но жадного такого. Слуги его ходят в рванье, среди них он себе на уме. Сам подобен слуге, ибо дырявый халат, чему редкий хозяин мог быть действительно рад. Дай ему право, быть всем круг него в нищенском платье. С таким вместе жить – это несчастье. Вдруг скупец способен влюбиться? Будучи влюблённым он должен измениться. Как бы не так, не питайте надежд. Невеждой он является невежд.
А если сделать так, что будет скупой ещё богаче. Станет ли он вести себя иначе? Проявит милость, окажется щедр, откроет путь на свободу сокровищам из потаённых недр? Сменит хмурый вид на ласковый взгляд, чему каждый им встречаемый будет удивительно рад? Одарит знакомых, оденет в шелка, если хвалить сильнее скупца? А ежели окажется влюблённым он, тогда преобразится весь дом? Отнюдь, не истребить скупость в скупом. Копил и будет копить ночью и днём.
Вот чудо. Свалилось счастье на скупца! Удостоился он от графини венца. Нет, свадьбы не случилось, до свадьбы далеко, но рублей пребудет от брака, сколько не сосчитает никто. Каким покажется тогда скупой со стороны? Забудет скопидомные мысли свои? Не просто богатая дама пред ним – дама дворянских кровей. С такою женой дойдёшь до царей! На такую даму траты огромные предстоят. Да у скупца иной в мыслях расклад. Не переубедить скупого, как не выводи на свет его. Он скорее сгниёт, малой толики не истратив: не истратив ничего. Не позаботится о графине, ему всё равно, и она в рванье ходить будет. Всё одно!
Стоит ли верить предположению Княжнина, неужели сущность скупца настолько строга? Скупец не купец – не отдаст сокровищ другим, он лучше будет в одиночестве со златом томим. Со златом! И кому то важно, если не будет гроша. Граф он или нет, не о том болит у скупого душа. Вдруг обманут? Такое бывает ведь. Как после в отражение себя в зеркале глядеть? Титул приходит, легко уходя. Зачем деньги вкладывать в его обладание зря?
Скупой останется скупым, он не поверит – злато останется с ним. Не пытайтесь обмануть его, не получится обмануть. Скупому известна действительности злокозненная суть. Он потому и копит, ибо знает цену деньгам. Пусть другие решают тратить, он же не тратить решил сам. В итоге оказывается так, как думал именно он, потому ещё ни разу жизнью не был обделён. Глупы те, кому мнится счастье в трате одной. Не случилось ещё счастливым кому-то оказаться с мыслью такой. И именно оный люд винит в скупости скупых, когда не у скупого чернота внутри, а у них самих.
Мнение сие оспорит драматург иной. Он посмотрит на ситуацию со стороны другой. У него скупой получит по заслугам за скупость, у Княжнина наоборот, скупость – не скудоумие и не глупость. Скупость – заслуга важная ума! Скупого не казнят, как некогда за растраты едва не казнили военным судом Княжнина.
Титово милосердие (1783)
Везувий извергается – беда. Он предвещает смену власти! Во власти Тит, не знает он, какие ожидать ещё напасти. Пожар в столице или бунт созреет? Никто будущего в его окружении предсказать не смеет. Иная причина катастрофой грозит, должен был понимать то легко влюбчивый Тит. Обидеть женщину опасно, в её руках все власти нити, любые благодеяния жаждой мести окажутся смыты. Но коли справедлив, и правишь честно, разве мыслить о предательстве тебя уместно? О том Княжнин рассказал, пускай и со слов других, снова использовав для личного творчества иными написанный стих. Об этом писал Корнель, и Метастазио писал, у Моцарта схожий мотив оперой стал. Теперь очередь Княжнина, он подобрал к сюжету русские слова.
Недолог срок правления Тита, то правление никогда не будет забыто. Везувий в том повинен, накрывший пеплом города, восстанавливать Кампанию задача была не проста. Подготовку к бунту разве заметить в условиях таких? Или понять, кто предаст из друзей лучших твоих? Рим перед зрителем – это надо учесть. В Риме по малому поводу готовится месть. Против властителя или простого люда, никто не знает беду ждать откуда. Всё спокойно, проблемы уже решены, всем устранившим последствия извержения награды даны, теперь заметно станет, чего ранее Тит не понимал: увидит он в глазах друзей отблеска сжимаемый за спиной кинжал.
Правитель восседает шатко, медвяное вкушает сладко, он рад за окружение, ему почёт, а зритель понимает, что подданных гнетёт. Одна рабыня (ибо женщины – рабы, пока не случалось в Риме для них другой судьбы), обижена за поруганную честь, она надеялась по правую руку от Тита воссесть. Желала править, на свет императрицей она рождена, и править могла, но другой достанется римлян страна. Как то перенесть, разве терпению быть? Проще ядом обидевшего её императора напоить.
Кто в жизни понимает суть, тот вершит дела чужой рукой. Виновным будет не он, о кто-то другой. Так и с Титом, который не мог осознать, как на друзей обещание враждебно настроенных к нему сил станет влиять. Ударять не кинжалом положено и не яд подносить, женщине мстящей о том должно забыть. Не ей решать, какой кары обидчик достоин, решение примет оружием в её руках оказавшийся воин.
И вот оно – милосердие Тита. Должна быть казнена враждебная власти клика. Зритель понимает – император простит. Раскаявшимся грех будет забыт. Нет нужды мучить людей, если они пуще прежнего стали верней. Был в том от Княжнина императрице рефрен, спасшей его от грозивших казнью проблем. За десять лет до написания трагедии сей, Княжнин жизни мог лишиться своей. Но всё обошлось, слава царям: теперь это понимал и некогда оступившийся сам.
Пустые помыслы владели сценой на протяжении действий трёх, задуманный против Тита замысел оказался плох. Мести желало лицо одно, тогда как другим то не несло ничего. И не быть бунту, поскольку никто его не хотел, не найти мстительнице того, кто окажется для сего дела смел. Оставалось пленять красотою и нравом своим, говорить, что пошедший на императора будет ею любим. В таком ослеплении, иначе никак, действовал и действует по чуждому наущению всяк. Если задуматься, оценив гнев человека сполна, то увидишь, насколько история ошибками остаётся полна.
Удобный сюжет для оступившихся измыслил Княжнин, Тита вспомнил и его милосердие с ним. Торжество справедливости надо понять и оступившихся неизменно прощать. Не по уму своему творят беды они, пешками являются – зачинщиков прежде исполнителей старайся найти. Но и их прощай, если осознают проступок честолюбивый, Титу подобный правитель народом любимый.
Росслав (1784)
