скачать книгу бесплатно
Из тупика: Экономический опыт мира и путь России
Станислав Иннокентьевич Сметанин
Михаил Васильевич Конотопов
Рассмотрены опыт развития экономики ведущих индустриальных стран мира, исторические особенности экономического пути России, ее современные проблемы, в том числе особая психология наших современников. Большое внимание уделено развитию российской экономики в советский период на фоне усиления позиций отечественной бюрократии, а также некоторым итогам и проблемам современных реформ в России.
Для самого широкого круга читателей, включая и зарубежных.
Михаил Конотопов, Станислав Сметанин
Из тупика. Экономический опыт мира и путь России
Светлой памяти композитора Армена Шахбагяна – первого критика этой книги посвящаем
The book investigates the experience of the economic development of the leading industrial countries and the specific features of Russian economy and its modern problems, including their psychological aspects. A considerable attention is paid to the Russian bureaucracy of the Soviet as well as to certain outcomes and problems of the actual reformes in Russia.
The book is addressed to a wide audience, foreign readers making part of it.
The authors of the book arc well-known Russian scientists, Doctor of science M.V. Konotopov (economics) and S.I.Smetanin (history).
Введение
“На всякую перестройку смело клади вполовину больше против сметы”
В. И. Даль Толковый словарь живого великорусского языка
Предлагаемая Вашему вниманию книга – результат российских традиционных размышлений авторов над вопросами “Что делать?” и “Кто виноват?”, а также генетически присущая русской душе потребность поделиться итогами этих размышлений с ближним.
Внешним раздражителем послужила и книга “На переломе: экономическая перестройка в СССР”, неоднократно нами прочитанная и использованная как в учебном процессе, так и при подготовке нового учебника “История экономики”. Пользуясь случаем, мы выражаем искреннее почтение авторам этой книги – докторам Николаю Шмелеву и Владимиру Попову. Предполагаемый читатель нашего издания легко убедится в схожести двух книг по подходам к анализу и изложению материала. Отличие состоит в том, что мы обратились не только к отечественному, но и к зарубежному опыту развития экономики и расширили исторический горизонт. Кроме того, издания разделяют десять лет нового накопленного опыта, иногда печального. Давно прошла эйфория первых лет перестройки и победы демократии, и ругать нынешнюю власть стало хорошим тоном. Ей по исконной российской традиции вменяют в вину и собственные просчеты, и унаследованные ею от предшественников прорехи и в политике и в хозяйстве, а их, ох как немало!
Другой характеристикой нашего времени стала мода приписывать некоторые несомненные достижения в процессе демократизации общества лично себе. Этим грешат сейчас почти все сколько-нибудь заметные общественные деятели. Но так ли велика заслуга оказаться на волне объективных перемен? А в том, что перемены объективны, сомневаться не приходится. Иначе их просто бы не было. Еще четверть века назад отец одного из авторов книги, человек очень не глупый, предсказывал, ссылаясь на законы природы. Даже социальные системы, говорил он, имеют физический предел своего существования. Наша – не исключение. Начнут тонуть пароходы, сходить с рельсов поезда, взрываться электростанции. Так и было.
Лучшим свидетельством тупика избранного в СССР пути социально-экономического развития стала совершенно анекдотическая попытка власть имущих остановить процесс объективно назревших перемен. Действия знаменитого ГКЧП в августе девяносто первого года продемонстрировали явный паралич власти. На самом деле эта болезнь прогрессировала уже давно. Так, проведенная в середине 70-х годов закрытая проверка выполнения постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР дала ужасающие показатели. Указания, исходившие из святая святых советской власти, выполнялись на 3 (три) процента! Впрочем, другого и трудно было ожидать, если вспомнить, что практически ежегодно наш ареопаг принимал, например, постановления “о дополнительных мерах по обеспечению уборки сахарной свеклы”. Думается, можно достаточно твердо сказать, что победа демократии добыта не на полях сражений, а произошла, как говорят украинцы, “натуральным шляхом”. Но мы к этой победе оказались не готовы.
Причин тому много, и одна из важнейших – стерилизация в нашей стране социальных наук, в том числе и теории самих Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Подобно профессору Выбегалло из замечательного романа братьев Стругацких “Понедельник начинается в субботу”, советский социолог вынужден был творить, “размахивая томами классиков, из которых с неописуемым простодушием выдирал с кровью цитаты, вымарывая все, что ему не подходило”. Исчез из марксизма и азиатский или, древневосточный, способ производства. Поэтому школьники и студенты, а впоследствии профессора и доценты искренне полагали, что в Древнем Египте, например, производство было не азиатским, а рабовладельческим. Но не в Египте дело, а в том, что черты азиатского способа производства, привнесенные в Россию монгольским игом, а вернее противостоянием ему, помогают понять, почему Россия, по выражению тех же братьев Стругацких, “свернула со столбовых дорог цивилизации”. Получилось так, что централизованное государство сложилось у нас раньше, чем сложились экономические условия для его создания. Но без экономики государство существовать не может, и оно ее принялось насаждать само. Естественно, административную, естественно, бюрократическую. Азиатчина в нашем экономическом укладе продукт не географического положения, а особенностей исторического развития.
После объединения раздробленных русских княжеств в XV в. вокруг новой столицы – Москвы в России можно наблюдать основные признаки азиатского способа производства. Через поместное землевладение закрепляется верховная собственность государства на землю – важнейший тогда фактор производства, находящийся в государственно-общинной собственности. Само государство формируется по принципу восточной деспотии, предполагающему полное бесправие населения перед его лицом.
Сложнее вопрос о свободе людей – производителей материальных благ. В странах Древнего Востока крестьяне и ремесленники считались лично свободными, но теснейшим образом зависели от государства через ежегодные обязательные работы по строительству и поддержанию в рабочем состоянии ирригационных сооружений, без которых цивилизация просто бы погибла. В России эта зависимость от государства приобрела другие формы, которые мы рассмотрим ниже в обоих “изданиях” крепостничества. А можно ли считать лично свободными наших колхозно-совхозных крестьян, которые советские паспорта, а с ними право свободно перемещаться по собственной стране получили только в правление Никиты Хрущева?
Особого внимания заслуживает естественный продукт азиатского способа производства – невероятный по своему масштабу и влиянию бюрократический аппарат. Сложившийся при формировании раннеспелого централизованного государства, он непрерывно разрастался. Даже прозападные реформы Петра Великого, как ни парадоксально, способствовали его расцвету. Монах Авраамий пенял Петру (за что и был сослан): “иным де и сидеть негде, стоя пишут, а в иных де приказах тесноты ради во днех со свечами пишут, и, написав, дерут, не столько в ящики кладут, сколько под ноги мечут”. Петровская “Табель о рангах” прочно закрепила зависимость материального и морального уровня жизни человека от его личной близости к государству. Чего стоит одна “табель чинов научных”!
От великой силы бюрократии до мздоимства, сиречь коррупции, один шаг. Ближайший соратник Петра светлейший князь Меншиков в период своего практически единовластного правления при вдове Петра Екатерине I вполне логично полагал отменить государственное жалованье чиновникам низшего ранга, мол, те и на взятках проживут.
Было бы наивным полагать, что сейчас можно дать целиком адекватную оценку развития событий в тысяча девятьсот семнадцатом. Им уже посвящены горы томов, многие из которых целесообразно сохранить, если не для изучения истории, то для анализа методов ее извращения. Будущие историки с гораздо большей компетентностью смогут судить о политических процессах этого, безусловно, эпохального не только для отечественной, но и мировой истории года (достаточно вспомнить географию распространения и насаждения идей Октября). Мы же попробуем коснуться только одного – нового витка развития командной экономики. Какой бы социально-политический характер ни носила Октябрьская революция, одно очевидно: она привела к доселе невиданному ренессансу административно-бюрократической системы хозяйствования.
События развивались с чисто военной логикой. Сначала – кавалерийский наскок на нарождавшиеся нормальные экономические отношения в форме политики “военного коммунизма”. Обоснованием служила разруха, этим же “коммунизмом” порожденная, а до него были просто хотя и чувствительные, но естественные в ходе войны перебои в поставках товаров первой необходимости.
Затем, когда стало ясно, что подобная лихая конно-экономическая атака приведет к естественной вследствие голода гибели населения страны, было осуществлено временное отступление, получившее название “новой экономической политики”.
И, наконец, когда отступление обеспечило тылы, накормив и одев бойцов, административная система завершила стратегическое овладение всей “территорией” экономики, включая и ее теорию. Никогда еще административная система управления хозяйством не знала такого расцвета.
На нашей с вами памяти она, система, дошла до логического предела своего развития – до идиотизма. Государство через сеть своих местных органов тогда вознамерилось управлять размером грядок, равно как и набором семян, высеваемых в наших и без того жалких полисадничках. Несешь, скажем, репку на рынок (колхозный, не пугайтесь!) продавать, так предъяви справку от сельсовета, что в этом году тебе разрешено выращивать именно репу, а не ананас. Беда только, что в результате такого руководства экономикой репа у нас стала дороже ананаса.
Все живые системы, и биологические, и экономические, обладают стремлением к самосохранению. Административная система, взросшая на российской почве, продемонстрировала чудеса выживаемости. Походя сбросив не только формального своего главу, но и высшее свое выражение – монархическое государство, посмевшее встать на путь реформ, она ему отомстила. Выжила и развилась.
Если в дореволюционной России существовали наряду с административными и товарно-денежные отношения, то пресловутый “великий перелом” советской экономики превратил их в фикцию. Нормальный товарообмен заменили снабженческо-распределительные отношения. Если говорить об экономических результатах деятельности новых государственных структур, то можно привести только один пример. Дооктябрьское управление экономикой нашей страны и поныне еще принято обвинять в том, что оно превратило Россию в сырьевой придаток промышленно развитых стран Европы. Действительно, тут не без греха – отставали, особенно до реформы 1861 г. Но тогда по основному составу своего населения страна была аграрной. А что сказать теперь, когда наша, в основном промышленная, держава может предложить в качестве конкурентоспособного товара на мировом рынке практически исключительно сырье? Или оружие…
Последние десятилетия советской власти минимальный прожиточный уровень населения страны поддерживался в основном за счет перекачки за рубеж невосстановимых ресурсов, прежде всего нефти. На выручку закупали все тот же “провиант”. Бойко приторговывали золотом, вместо того чтобы делать из него унитазы, как было обещано. Сам собой напрашивается вопрос: не мы ли сырьевой придаток мира, и это при наличии производственного потенциала, нормальных (обойдемся наконец без эпитетов вроде “сказочных”) человеческих и вещественных ресурсов страны?
Давно тотальный догматизм успешно расправился со многим, в том числе и с профессиональной компетентностью. Дилетантство в худшем его смысле пронизало все слои нашего общества, охватило все его сферы.
Но думается, что среди разных родов бескультурья невежество историческое наиболее пагубно для властей предержащих, точнее, для управляемой ими страны.
Историю иногда называют полигоном экспериментов, и многое из того, что происходит с нами сейчас, в отечественной истории уже было. Был, в частности, и переход от административных методов управления к рыночной экономике, правда, в несколько иных исторических условиях. Мы заново изобретаем велосипеды. История – это огромная лаборатория, где ставились самые разные эксперименты. Это надо понять, а то, как предупреждает все тот же В. И. Даль, “прихотливые ломки да перестройки хоть кого разорят”.
К моменту горбачевской перестройки, как отмечают Н. Шмелев и В.Попов, чиновничий аппарат в СССР насчитывал 2,4 миллиона единиц трудоспособного населения. Самая большая его доля, естественно, досталась в наследство новой России. А ведь это люди не только с определенным, сложившимся стереотипом жизни, но и умело им пользующиеся. Вот вам и еще одна наследственная болезнь.
Корни социальных недугов человечеству свойственно искать в ближайшем прошлом. Для нас это Страна Советов. Там и ищем. Но, думается, корни эти значительно глубже. Советская власть сама унаследовала как доблестные черты, так и пороки российского государства. “Вторая”, сталинская империя стала пышным и, смеем надеяться, последним расцветом азиатского способа производства. А ведь ему свойственна стагнация. Великие открытия совершаем мы, а пользуются их благами другие. Так, бумага и порох появились в Древнем Китае (тоже азиатский способ), а книгопечатание, огнестрельное оружие, взрывные работы практиковались первоначально в Европе, а в Китай экспортировались.
Характерной особенностью Страны Советов стало и то, что мы создали “империю наоборот”. Обычно центр империи живет за счет ограбления окраин. Мы же в угоду властным амбициям Кремля готовы были содрать последнее с населения центра в помощь “братьям по классу” аж на других континентах. Но и эта черта – наследственная, что мы попытаемся показать ниже. Болезни надо лечить. Иногда даже приглашают иностранных врачей, если у них клинический опыт больше. Недавно академик Леонид Абалкин в телеинтервью говорил о том, что российские экономисты внимательно анализировали опыт всех “экономических чудес” мира, но убедились, что в чистом виде зарубежный опыт неприменим в силу специфики российских недугов. Оно и верно, чтобы лечить, надо знать историю болезни. Экономика – это процесс развития, а современное фиксированное ее состояние – лишь момент этого процесса. Каждое экономическое и социальное явление наших дней имеет исторические корни, поскольку возникло в связи с определенными условиями в прошлом и сохраняет их отпечатки. Программирование развития экономики без понимания исторического процесса ведет к тому, что результат оказывается не таким, каким ожидался. Отсюда и крылатая фраза наших дней: “Хотели как лучше, а получилось, как всегда”.
При подготовке этой книги мы использовали с незначительными изменениями материалы упомянутого выше нового учебника по курсу экономической истории, но если в учебнике не принято поднимать вопросы, на которые наука пока не нашла ответов, то здесь ситуация обратная. Мы решили не уходить от проблемных вопросов даже тогда, когда наша собственная позиция по ним спорна и уязвима. Мы надеемся, что обсуждение “тупиковых ситуаций” поможет выбраться из лабиринта.
Уважаемый читатель! Не надо воспринимать эту книгу как чисто научную монографию. Опираясь на результаты предшествующих исследований и на свой, пусть небольшой, журналистский опыт, мы стремились сделать ее по возможности публицистичной и четко обозначить собственную гражданскую позицию. Во многом она исходит из понимания того, что современные российские недуги носят не столько экономический, сколько социально-психологический характер.
Эта книга адресована прежде всего не специалистам, а, надеемся, поистине широкому кругу читателей. Именно поэтому мы старались избежать в изложении таблиц и графиков, а также сократить цифровой материал. По этим же соображениям в тексте приводится много примеров из жизни и литературы, позволяющих лучше охарактеризовать эмоциональную сторону экономических процессов и явлений. Все “жизненные истории” получены из первых рук и в проверке не нуждаются.
Автор разд. 7 – доктор экономических наук Козырева Наталья Михайловна.
Мы глубоко благодарны доценту А. А. Котовой – заслуженному экономисту РСФСР, в прошлом заместителю Председателя Госплана РСФСР, профессорам Ю. И. Рысю, А. В. Тарханову и Я. С. Ядгарову, доценту А. В. Куртину за доброе и внимательное прочтение рукописи книги и сделанные ими ценные замечания.
Любые новые критические замечания будут приняты авторами с благодарностью.
1. Опыт экономического разбития западноевропейских стран
1.1. Заря и закат феодализма
1.1.1. Становление феодализма
Рабовладельческий строй погиб в Европе вместе с Римской империей. Но феодализм возник не сразу после гибели Рима. Обычное представление, что рабовладельческий строй непосредственно сменяется феодальным, не совсем точно. Чаще феодальный строй заново возникает из первобытнообщинного. Завоевавшие Рим народы находились на стадии первобытнообщинного строя, и лишь через несколько веков у них родилось классовое общество, но уже в форме феодализма. Такова историческая закономерность: если социально-экономическая система у некоторых народов пришла к логическому концу, отстававшие ранее народы не повторяют ее в своем развитии.
Мы рассматриваем формирование феодализма на примере Королевства франков – преемников Рима в Западной Европе. Франки – одно из германских племен. Сначала они жили по берегам Рейна, но в III в. начали свою экспансию и к X в. завоевали центральную часть Западной Европы.
Что из себя представляло общество франков в период завоеваний? Племя франков делилось на общины – марки. Марка – это уже не родовая община, а сельская. Если родовая община – большая семья, которая состояла из кровных родственников и вела общее хозяйство, то в марке только земля оставалась в общей, общинной собственности, но и она делилась для пользования между членами марки и каждая семья вела свое отдельное хозяйство. А дом, скот и все остальное имущество находилось уже в безусловной частной собственности.
Государства пока еще не было. У франков был строй военной демократии, который переживали все народы на пороге рождения государства. Верховным органом власти в племени было народное собрание, которое для ведения военных действий выбирало военного вождя. Такой вождь у древних греков назывался басилевсом, у римлян – рексом, у восточных славян – князем, а у франков – королем. Естественно, в ходе завоеваний власть короля усиливалась, а власть народного собрания уменьшались. Король стал превращаться в независимого от народа монарха, а вместе с ним возвышалась военная верхушка – королевские дружинники. Они уже не состояли в марках и часто были даже не франками, а галлами, римлянами: королю было выгодно привлекать на службу людей, не связанных с его народом. Они зависели от милостей короля и не могли ограничивать его власть от имени народа.
Военные-профессионалы и составили правящую верхушку общества, были поставлены над общинами. Однако появление правящей верхушки – это еще не феодализм. Феодализм начинается с возникновения феодального землевладения.
В ходе завоеваний у франков рядом с общинной собственностью на землю появляется частная – аллод. Для вознаграждения за службу король стал раздавать землю своим дружинникам, а поскольку они не состояли в общинах, земля им давалась не в общинную, а в частную собственность. Однако аллод оказался невыгодным для королевской власти: его владелец занимался хозяйством вместо военной службы.
Поэтому в VIII в. короли франков вводят новую форму земельного владения – бенефиций. Бенефиций давался уже не в собственность, а только в пользование при условии несения военной службы. Кроме того, бенефиций давался вместе с крестьянами, которые были обязаны нести феодальные повинности в пользу бенефициария.
Но зачем королю было раздавать землю своим дружинникам? А затем, что за военную службу надо платить, а при неразвитых еще товарно-денежных отношениях платить деньгами было практически невозможно. Поэтому военная служба оплачивалась феодальными владениями, и класс феодалов рождался как класс военных, причем не только у франков, но и у других народов.
Введение бенефициев было частью военной реформы, которая выдвигала на первый план новый род войска – тяжеловооруженную конницу в рыцарских доспехах. Эта конница стала ядром, основной силой франкского войска, усилила боевую мощь франков и позволила завершить завоевания. Для службы в такой коннице надо было иметь постоянный и достаточно большой доход, который освобождал рыцаря от хозяйственных забот. Такой доход он и получал в виде феодальной ренты с живущих в бенефиции крестьян.
Со временем бенефиции стали превращаться из условного и временного владения в наследственную феодальную собственность, т. е. в феод.
Не довольствуясь землями, пожалованными королем, феодалы увеличивали свои владения, захватывая новые земли с крестьянами. Но чаще крестьяне сами, добровольно, отдавались под власть феодалов. Почему? Потому что феодальная рента и феодальная зависимость освобождали от военной повинности. Военные походы отрывали крестьян от хозяйства, и чтобы откупиться от участия в них, крестьяне были готовы платить ренту. К середине IX в. процесс закрепления крестьян за феодалами почти закончился. Завершающим актом феодализации стал закон о том, что каждый свободный франк должен был найти себе сеньора.
Поскольку военная служба строилась на земельной основе, крупный землевладелец должен был являться на службу не один, а с отрядом, соответствующим его земельным владениям. Этот отряд он формировал из военных-профессионалов, рыцарей, которым выделял часть земли и крестьян в своих владениях. Эти мелкие рыцари подчинялись уже не королю, а своему непосредственному сюзерену. Да и независимые мелкие феодалы предпочитали иметь мощного покровителя.
Чем больше были владения феодала, чем больше у него вассалов, тем больше его войско. Крупный феодал по силе не уступал королю. И короли были вынуждены подтверждать суверенитет таких феодалов, давая им иммунитеты – документы, по которым феодал в своих владениях заменял короля.
Что из себя представляло хозяйство франков, когда формирование феодализма заканчивалось, т. е. в VIII–IX вв.?
Городов, как центров ремесла и торговли, пока еще не было. Ремесло еще не отделилось от земледелия. Торговля была в зародыше. Поэтому мы должны рассматривать практически только одну отрасль хозяйства – сельское хозяйство. Задача упрощается тем, что хозяйство страны состояло из одинаковых по характеру и структуре, экономически между собой не связанных феодальных владений. Владения самого короля, монастырей, епископов принципиально не отличались от остальных феодов.
Однако нужно уточнить, что такое феодализм и феодальная собственность на землю, потому что европейский классический феодализм существенно отличался от российского крепостничества. В основе феодальных отношений лежала феодальная собственность на землю. А феодальная собственность на землю – это право на получение феодальной ренты с этой земли, т. е. с людей, которые живут на ней. Причем ренты фиксированной, т. е. определенной законом или обычаем. Феодальные отношения предполагали двух собственников земли: феодала, имеющего право на получение ренты, и крестьянина, имеющего право распоряжаться землей. Феодал не мог отобрать у крестьянина землю, а крестьянин мог эту землю не только передать по наследству, но и продать, только к покупателю переходила и обязанность платить ренту. Это, впрочем, не относилось к людям, которые находились в личной зависимости от феодала. Дело в том, что в феодальном обществе сохранялся рабовладельческий уклад. Этих зависимых людей так и называли рабами (сервами).
Хозяйство феода было натуральным: здесь не производилось продукции для продажи за пределы феода, а все, что потреблялось, производилось внутри феода. Феод экономически не нуждался в остальном мире. Поэтому внутри феода дополнительно к сельскому хозяйству работали и ремесленники: кузнецы, плотники, ткачи. Но ремесло не было отделено от земледелия: ремесленники из крестьян выполняли заказы своих соседей и самого феодала, но не готовили изделий для продажи за пределы феода. И потому быт крестьян и феодалов пока отличался немногим: феодалы ели ту же пищу, что и крестьяне, носили такую же одежду домашнего изготовления.
Торговля, как уже сказано, была в зачаточной форме. Первоначально наиболее безопасным местом для торговли была церковь. Дело в том, что в помещении церкви был “божий мир” – здесь нельзя было грабить и убивать, это считалось тягчайшим грехом. Чтобы понять это обстоятельство, надо представить условия того времени, когда человек, который оказывался сам по себе, без чьей-либо защиты, тем самым был вне закона. Его можно было безнаказанно ограбить и даже убить. Особенно соблазнительной и беззащитной добычей был купец, который приезжал с товарами из далеких мест. Но в церкви он был под защитой.
Потом торговля была перенесена на площадь перед церковью, потому что сфера “божьего мира” теперь охватила и эту площадь. Но торговали только в определенное время. На это время над площадью поднимался флаг и площадь становилась частью церкви. Так рождались первые ярмарки.
Подводя итоги пяти столетиям, которые прошли после гибели Рима, мы прежде всего замечаем регресс в экономике и культуре: исчезли города, развитое ремесло, наука, искусство, товарное производство сменилось натуральным. Но новые феодальные отношения давали больше возможностей для экономического развития.
Зависимый от феодала крестьянин был значительно больше раба заинтересован в результатах своего труда: он вел свое, независимое от феодала хозяйство, и если получал больше продуктов, то больше оставалось у него: ведь рента была фиксированной.
Если в рабовладельческом обществе контингент рабочей силы зависел от войн и захвата пленных, то теперь его обеспечивал естественный прирост населения, и поэтому не в период войны, а в мирное время создавались оптимальные условия для развития хозяйства.
Раздавая земли и устанавливая иммунитеты, короли франков подготовили гибель своего королевства. В IX в. оно распалось на мелкие государства. Закономерность феодальной раздробленности определялась натуральным характером хозяйства, когда страна состояла из экономически изолированных небольших районов.
1.1.2. Сельское хозяйство в период развитого феодализма (XI–XV вв.)
В период феодализма развитие производительных сил сельского хозяйства было в основном чисто количественным, экстенсивным: распахивалось все больше земли, росло количество скота и получали соответственно больше продуктов. Повсеместно установилось трехполье. Пашня делилась на три поля: одно засевалось озимым хлебом, второе – яровым, третье отдыхало под паром, и ежегодно происходило чередование полей.
Толчком к дальнейшему развитию отношений в сельском хозяйстве стали крестовые походы XI–XIII вв. До этого быт, одежда и пища феодала принципиально не отличались от крестьянских. Но на Востоке рыцари-феодалы увидели роскошь верхов общества, которая служила показателем престижа: ведь по уровню цивилизации Восток пока существенно превосходил Европу. И вернувшись домой, феодал уже стыдился носить домотканую одежду. Теперь ему нужны были дорогие восточные ткани, восточные пряности, изысканная посуда и мебель. Но все это не производилось в его феоде, все это надо было покупать. А чтобы покупать, надо иметь деньги, т. е. продавать часть произведенного в феоде. И феодальное хозяйство начинает терять свою замкнутость и натуральность, втягивается в торговлю, а значит, становится все менее феодальным. Этот процесс продолжался несколько веков и выражался в поочередной ликвидации форм феодальной ренты, в переводе их на деньги. Такой перевод феодальной ренты на деньги принято называть коммутацией.
Мы проследим этот процесс на примере Франции (точнее, территории будущей Франции, потому что Франции как единого государства еще не существовало), а затем отметим особенности развития феодализма в Англии и Германии.
Итак, Франция. Процесс начинается с ликвидации барщины. Барщина, т. е. принудительный труд крестьян в хозяйстве феодала, – это то, что в феодализме осталось от рабства. При барщине у крестьянина нет заинтересованности в результатах своего труда, поэтому его производительность очень низкая. И барщину в первую очередь заменяют денежными платежами. Ликвидация барщины означала ликвидацию собственного, домениального хозяйства феодала.
После ликвидации барщины ненужным стало крепостное право, которое, в сущности, тоже было пережитком рабовладельческих отношений. Крепостное право было необходимо именно для того, чтобы заставить крестьянина работать на поле феодала. А оброк крестьянин платит и без крепостной зависимости, как современный арендатор платит арендную плату. Поэтому с ликвидацией барщины ликвидируется и крепостное право. Крестьян освобождают за выкуп. Их даже заставляют выкупаться, потому что феодалам нужны деньги. Во Франции это происходило в XIV в.
Но на этом коммутация не закончилась. С конца XV в. феодалы начинают заменять и натуральный оброк денежным. Ведь феодалу нужны были именно деньги. Получив с крестьян оброк продуктами, он должен был продать эти продукты. Но благородные дворяне заниматься торговлей не умели и не хотели. К тому же продукты, получаемые в виде оброка, могли быть и невысокого качества. Например, феодал должен был принять у крестьянина овес, если его соглашалась есть лошадь, голодавшая три дня. Можно ли было продать такой овес – другой вопрос.
Коммутация связала крестьян с рынком. Однако не следует думать, что эта эволюция способа производства давала крестьянам одни только преимущества. Продать продукцию, чтобы заплатить ренту деньгами, при слабом развитии товарно-денежных отношений было труднее, чем отвезти эту продукцию на двор феодала. К тому же, кроме феодальной ренты, крестьяне должны были платить десятину церкви и растущие налоги государству. При переходе к феодальной ренте у крестьян появился новый эксплуататор – ростовщик. Чтобы заплатить оброк и налоги, крестьянин нередко вынужден был брать ссуды у ростовщика и попадал к нему в кабалу.
В то время Франция к тому же была ареной постоянных войн, разорявших крестьянское хозяйство. Деревни состояли из глиняных хижин под соломенными крышами, без окон. В тесном помещении ютилась семья вместе со скотом и домашней птицей. И крестьянские восстания во Франции следовали одно за другим.
В других странах развитие феодализма имело свои особенности.
В Англии феодальные отношения формировались в процессе двух завоеваний. В V в. она была завоевана германскими племенами англосаксов. Местное население, бритты, было частью истреблено, частью обращено в рабов и зависимых людей, а часть его бежала на континент и заселила нынешнюю Бретань. Появление зависимой группы бриттов стало толчком к началу феодализации. Впрочем, этот процесс тормозило то обстоятельство, что основную часть завоевателей составляли крестьяне-воины, которых подчинить феодалам было очень трудно.
Но в середине XI в. Англия снова была завоевана, на этот раз Вильгельмом Завоевателем, герцогом Нормандии. Это и завершило процесс феодализации. Завоеватели, норманны и франки, прибыли с континента, где феодализм уже сформировался. Сами они были феодалами. Поэтому они стали делить землю с местным населением на феодальные владения. Но в феодальную зависимость здесь попали не все крестьяне: 20 % их сохранили землю и свободу (иомены, или, позднее, фригольдеры).
В Англии очень слабой была феодальная раздробленность. Частью это было связано с островным положением страны, частью с тем, что феодализм был установлен в процессе завоевания. Это обстоятельство способствовало развитию торговли, формированию внутреннего рынка и ускорило экономическое развитие.
Это дополнялось другой особенностью – ранней специализацией сельского хозяйства. Из-за природных условий еще в XII в. ведущей отраслью здесь стало овцеводство – разведение овец на шерсть. Но шерсть производится на продажу, поэтому сельское хозяйство стало товарным.
Раннее развитие товарно-денежных отношений ускоряло экономические процессы, и коммутация здесь прошла уже в XII–XIII вв. В XIV в. феодальная рента утратила прежнее значение. На первый план выдвинулись новые дворяне (джентри), которые уже не считали своей профессией военное дело, а занимались производством шерсти на рынок с использованием наемного труда. Торгуя шерстью, они постепенно сливались с буржуазией города. У английских дворян того времени было даже в обычае отправлять одного из сыновей на выучку к купцу.
Германия перешла к феодализму позже Англии и Франции. Это было связано с тем, что она находилась дальше от прежнего центра цивилизации – Рима. Если Галлия была в прочной зависимости от Рима и испытала сильное влияние римской культуры, то Германию римляне так до конца и не завоевали. К тому же Германия была покрыта лесами, а леса тормозили развитие земледелия. Чтобы отвоевать землю у леса, нужен был коллективный, общинный труд, и это задержало разложение общины. Поэтому феодальные отношения здесь начали формироваться лишь в XI–XIII вв.
Развитие феодальных отношений в XII в. было приостановлено экспансией немецких рыцарей на восток. До этого территория восточной Германии была занята славяно-литовскими племенами, но в XII в. немецкие рыцари начали захватывать эти земли, оттесняя и истребляя местное население. Для колонизации новых владений приглашались крестьяне с запада, естественно, на льготных условиях. Наличие свободных для заселения земель задержало феодализацию.
Если особенностью Англии была слабая феодальная раздробленность, то особенностью Германии – сильная и затянувшаяся раздробленность. В сущности, до 1871 г. Германии не было, мы лишь условно называем Германией множество мелких и относительно крупных государств, которые потом были объединены в Германское государство. Это значит, что Германия была экономически раздробленной, не существовало единого германского рынка.
Главным же результатом этого было то, что в Германии вообще не было коммутации. Развитие здесь пошло по пути “второго издания крепостничества” (термин, введенный Ф. Энгельсом). Рост товарно-денежных отношений, который в Западной Европе вел к ликвидации крепостного права и коммутации, в Германии имел следствием усиление крепостничества. Если в западной части Европы экономическое господство феодалов к этому времени было уже подорвано развитием буржуазных отношений и особенно “революцией цен” (о которой речь пойдет позже), то в Германии феодалы пока оставались в полной силе. В условиях феодальной раздробленности внутренний рынок сельскохозяйственной продукции еще не сложился, что тормозило рост товарности крестьянского хозяйства. Избыток сельскохозяйственной продукции шел преимущественно на экспорт. Продавать продукцию за границу у феодалов было больше возможностей, чем у крестьян. Поэтому в торговлю, в товарное производство здесь втягивались не крестьяне, а сами феодалы. Но для продажи требовалось больше продукции, чем для собственного потребления. Поэтому феодалы расширяли свою запашу, свои поля. Тем самым они увеличивали барщину, потому что поле феодала обрабатывалось барщинным трудом крестьян. А барщина, как уже сказано, требовала крепостной зависимости крестьян, поэтому усиливалось и крепостничество. Крепостное право доходило здесь до степени рабства. Некоторые германские феодалы нашли, что очень выгодно продавать крестьян в солдаты – и тысячи немецких крестьян были проданы в солдаты в другие государства. Происходило это, правда, уже за пределами хронологических рамок нашей темы, в XVI–XVIII вв.
Получался парадокс: втягивание сельского хозяйства в рыночные отношения, свойственные капитализму, вело к усилению крепостничества. А крепостничество, как мы говорили, свойственно ранней стадии феодализма. Однако крепостничество “второго издания” имело иное качество, чем серваж раннего феодализма. Усиление крепостничества теперь означало лишь особый путь разложения феодализма. Если при этом восстанавливались архаичные барщина и крепостничество, то, с другой стороны, в имениях феодалов развивалось крупное товарное производство, которое впоследствии стало базой “прусского пути” развития капитализма в сельском хозяйстве. Крепостничество стало тем инструментом, который позволял развивать крупное товарное производство в интересах сословия феодалов.
Итак, главным направлением развития феодализма в сельском хозяйстве Западной Европы был рост товарного производства, который в одних случаях выражался в коммутации, в других – во “втором издании крепостничества”. Но сам рост товарности означал разложение феодализма, потому что классический, “чистый” феодализм – это натуральное хозяйство. Иными словами, период развитого феодализма – это уже период его разложения. Сразу же после того, как феодальный способ производства сформировался, он стал трансформироваться, готовя почву для следующего способа производства. “Чистого” феодализма почти не существовало. Как и другие формации, он был, в сущности, переплетением нескольких укладов.
1.1.3. Средневековый город
Ранний европейский феодализм обходился без городов и городского хозяйства. Города возникают в XI в. и начинают быстро расти. В первую очередь оживают города, построенные римлянами: Лондон, Париж, Марсель, Кельн, Генуя, Венеция, Неаполь. Будущий Кельн к началу XI в. представлял собой значительное пространство, обнесенное римскими крепостными стенами. Рядом с этими стенами на берегу Рейна появилось крошечное ремесленное поселение. Потом за короткий срок город вырос до размеров, втрое превосходивших прежний римский город, и был обнесен новыми стенами.
Причиной возникновения и быстрого роста городов было отделение ремесла от земледелия. С одной стороны, развитие ремесла шло по пути его специализации. Раньше деревенский кузнец был мастером на все руки: подковывал лошадей, делал серпы, ножи и даже оружие для дружины феодала. Ему хватало работы в феоде. Но теперь появляются мастера-оружейники, которые не будут подковывать лошадей, мастера по изготовлению доспехов, которые не умеют делать мечи. И этим “узким специалистам” уже не хватает работы в феоде. Им нужен рынок.
С другой стороны, растет спрос феодалов на предметы роскоши. Потому и появляются “узкие специалисты” в ремесле, что феодала уже не удовлетворяли грубые изделия домашних ремесленников. Он не желал больше ходить в домотканом полотне и овчинной шубе, ему требовались тонкие шерстяные ткани, а их производство нельзя было наладить в каждом феоде.
И теперь ставший ненужным феодалу ремесленник, чтобы совершенствоваться в своем деле и изготовлять те изделия, на которые повысился спрос, покидает деревню и селится в месте большого стечения народа, где он может найти много покупателей и заказчиков на свои изделия, – на пересечении дорог, под стенами крупного монастыря и т. д. На этом месте и начинает расти город.
В города бегут крепостные крестьяне. Тогда существовала пословица “Городской воздух делает свободным”: по законам, принятым повсеместно (любопытно, что, несмотря на феодальную раздробленность, законы и обычаи были почти везде одинаковы), крестьянину достаточно было прожить в городе один год и один день – и он становился свободным.
В условиях феодализма, когда рынок еще оставался узким, ремесленник и в городе не сразу находил достаточное количество покупателей. Поэтому первое время горожане продолжали заниматься и сельским хозяйством, имели огороды и поля. Внутри Парижа еще в XIII–XV вв. были не только огороды, но и пахотные поля, а о городе Майнце говорили, что он частью заселен, частью засеян.
В городах часто свирепствовали эпидемии холеры и чумы. Но города давали свободу, и люди сюда стремились.
Правда, первое время город находился под властью того феодала, на земле которого он вырос. Известны случаи, когда феодалы даже сами старались “организовать” города на своей земле, чтобы потом можно было облагать их высокими налогами: ведь горожане были богаче крестьян, а город приносил гораздо больший доход, чем деревня с полями, занимавшими такую же площадь. Иногда феодал пытался хозяйничать в городе, как в своей вотчине.
Но в том же XI в. повсеместно начинается борьба городов за свою независимость от феодалов. В этой борьбе, как правило, побеждали города. Крепостные стены города не уступали стенам феодального замка, а сплоченные вольнолюбивые горожане сами изготавливали оружие, в том числе и для феодалов. К тому же города зачастую выступали в союзе с королевской властью: короли стремились ослабить могущество крупных феодалов.
Города добивались независимости, становились городами-коммунами, городами-государствами. Управлялся такой город выборным магистратом, заключал договора с другими государствами, вел войны, чеканил свою монету, т. е. действительно выступал как самостоятельное государство. Такими городами-государствами стали Генуя, Венеция, Флоренция в Италии, многие города Франции и Германии.
