скачать книгу бесплатно
323 убийства
Алина Кононова
Лана умирает по пять раз в неделю.Спектакли. Репетиции. Съёмки фильмов. Если нужно сыграть труп, никто не справится лучше.Пистолет, нож, петля на шее – Лана может показать Смерть в любом виде. На сцене не существует страха, только иллюзии и миражи. Но в театре начинают происходить странные события, опутывающие актёров, словно паутина.И Лане придётся отделить иллюзии от реальности, пока не стало слишком поздно.
Алина Кононова
323 убийства
Глава 1 Убийство, оно настоящее
После смертельного ранения надо чем-то себя занять.
Кровь растекается по ткани платья, обивке кресла, доскам пола. Я полусижу, терпя неудобную позу и зуд в носу. Обивка пахнет хлоркой. Понятное дело, её очищают от фальшивой крови три раза в неделю.
Знаете, как это делается? У актёра в руке пистолет, заряженный холостыми патронами. У меня – булавка, спрятанная в ладони. В нужный момент раздаётся громкий хлопок. Хватаюсь за грудь, где скрыт пакет с фальшивой кровью. Алое пятно расплывается по платью. Зрители ахают, я падаю в кресло и направляю взгляд в пустоту. Смерть воцаряется на сцене, в который раз.
Но здесь мы её не боимся.
Самое сложное – не моргать: глаза быстро пересыхают. Подстраиваю моргание под реплики и перемещения других актёров, когда зрители скорее посмотрят на них, чем на меня. Дышать надо неглубоко и медленно, чтобы грудь почти не двигалась. И, конечно, терпеть боль в спине, желание чихнуть и остальные телесные неудобства.
Такая у меня работа.
Мой убийца, его зовут Петя. Слишком безобидно для того, кто пару раз в неделю стреляет в беззащитных девушек, да? Он – один из худших актёров, которых я встречала. Как-то на вечеринке знакомая шепнула, Петя вылетел из трёх театральных школ. Но пьесу режиссирует его сестра, поэтому «большой талант» не сидит без работы.
Он выбросил пистолет за кулисы и произносит монолог. Фальшивая кровь добралась до кожи; вспоминаю, остался ли дома пятновыводитель. Это помогает не скучать, пока я изображаю труп.
Крови должно быть не так много – при одном выстреле прямо в сердце. Но Вера, наша специалистка по спецэффектам, – фанатка багровых рек. Будь её воля, под платьем оказалось бы в три раза больше крови, а Петя не стрелял, но набросился на меня с ножом.
Представляю, как он смеётся, танцуя в потоках фальшивой крови, когда монолог заканчивается и падает занавес. Можно встать, размяться и, самое главное, нормально моргать!
Сегодня меня убили в триста двадцать третий раз. Это случалось на сцене, и перед объективом камеры, и даже на корабле, когда я играла в труппе на круизном лайнере. Стоит выйти на подмостки – меня зарезают, душат и травят. Несколько десятков раз я скончалась от болезни, но это было не так увлекательно.
Остаток спектакля досматриваю из-за кулис. Персонажи расследуют мою смерть, разоблачают Петра, и в конце Игорь, играющий тайного агента полиции, надевает на него наручники. Мы выходим на поклон – я в окровавленном платье, намертво присохшем к груди. Ольга просит его не снимать, чтобы удивить зрителей – и получить яркие фотографии для рекламы.
Жидкие аплодисменты. Поклон, ещё один. Занавес.
Когда последний зритель покидает зал, а капельдинер закрывает двери, все снова собираются на сцене. Кто-то наступил в лужу фальшивой крови и оставил десяток алых отпечатков на досках. У уборщицы есть немало причин нас ненавидеть.
Ольга, как всегда, начинает с криков:
– Петя, монолог в начале был ужасен! Ни капли мастерства, ни единой капли. Алсу, ещё один такой проход, и я тебя уволю! Поедешь назад в свою деревню играть Анну Каренину. – Она переводит взгляд на меня. – Лана, у тебя всё прекрасно.
Улыбаюсь, принимая похвалу. Никто не изображает трупы настолько хорошо. Правда, никто и не в курсе, как я играю другие роли.
Единственная моя цель на сцене – умереть, творчески и красиво. Создать иллюзию, которая будет прекрасной и безопасной, совсем не похожей на реальность.
Ольга продолжает распекать остальных; Алсу ловит мой взгляд и закатывает глаза. Она постоянно переигрывает, но кто в таком маленьком, дышащем на ладан театре выступает хорошо?
Все знают ответ: Игорь.
Игорь единственный из нас, кого ангел поцеловал в лоб, одарив талантом. Он может взять любую роль и оживить её. У меня это получается только с мёртвыми, простите за каламбур.
– Один Игорь нормально справлялся! Так, куда он делся?
Несколько минут назад точно стоял здесь, мрачно слушая Ольгу. Она вертит головой: русые волосы горят золотым в свете софитов, кончик носа сильно вздёрнут вверх – у Пети тоже, но не так заметно. Наконец она говорит:
– Так, ладно. Но если он не придёт завтра на репетицию – уволю!
Она часто грозит кого-то уволить, можно пропустить мимо ушей. Платье прилипло к груди, кажется, отдирать придётся с кожей. Спешу в душ, надеясь, что ради экономии Ольга не выключила горячую воду – снова.
Сегодня у меня другая проблема. Внутри горит свет, дверь приоткрыта, а на пороге – алые следы. Уборщица превратит нас в трупы, самые настоящие! Как можно разнести кровь по всему театру?!
Я играла трупы столько раз, могла бы и догадаться. Но не чувствую ни зова интуиции, ни самого маленького подозрения. Просто хочу взглянуть, кто вляпался в кровь. Следы ведут к дальней кабинке, вода внутри не шумит, и я не испытываю смущения, отдёргивая шторку.
На полу сидит Игорь.
Голова откинута, ладони сложены на животе. У него вид человека, который задремал на пару минут – если не считать крови.
Красные следы, красные пятна на кафеле, красная рана в груди, из которой торчит рукоять ножа. Первая мысль: долго же он будет это отстирывать. Ещё секунда – и до меня доходит: это не бутафорская кровь. Не рукоять ножа с отпиленным лезвием.
Его рана, она настоящая. Убийство, оно настоящее.
Оставляя алые следы на полу, я бросаюсь наверх.
Через несколько минут в душевой собираются все: Алсу, которая сняла парик и распустила длинные чёрные волосы, Ольга с чашкой вечернего чая и Петя. Они чуть не сталкиваются в дверях, торопясь увидеть тело. Но, когда я подвожу труппу к дальней кабинке, там никого нет.
Это смахивает на шутку. Недавно здесь лежал труп. А теперь я смотрю на пол, капли воды на стенках, слив и не вижу ничего: ни тела, ни лужи крови. Смерть исчезла, как в очередном спектакле.
Открываю рот, чтобы спросить: «Какого чёрта?», но понимаю: все смотрят на меня. Кто-то с любопытством, кто-то мрачно, а кто-то с непониманием.
– Это что, шутка? – наконец рявкает Ольга. – Сегодня не первое апреля!
– Да я… Я видела его. Он был здесь! – звучит так неубедительно, будто я играю по ужасному сценарию.
– О боги, – она закатывает глаза.
– Но вот же, на полу… – Я осекаюсь.
Кто-то из нас натащил фальшивой крови со сцены, и весь пол, вся лестница теперь в алых следах. Если настоящая кровь Игоря и была среди них – она давно затерялась.
Глупо приоткрываю рот, глотая воздух, когда тёплая рука обнимает за талию:
– Боже, кажется, кто-то перегрелся. Или перепил, – Алсу хихикает. – Пойдём домой.
– Но он был здесь! Мёртвый!
– Видишь тело? Мы нет, – говорит Петя с такой доброй улыбкой, бесит!
– Так, а ну пошли вон из душевой! – наконец рявкает Ольга.
Стучат каблуки, Алсу тащит меня к двери. Створка захлопывается, разделяя нас и место убийства. Я не уверена, что смогу остаться в театре одна, поэтому набрасываю куртку прямо на окровавленное платье. Все три квартала до нашего дома Алсу болтает:
– Тебе надо хорошенько выспаться! И, это, будь осторожнее, ведь актёры часто с ума сходят. Слышала о Нижинском? Невероятный талант, но шизофрения…
– Это не галлюцинация! – перебиваю я.
– Да ладно, ты сама видела, никого там не было. И, боже, кому нужно убивать Игоря? Актёр он хороший, верно. – Она достаёт из сумки ключи. – Но когда за это начали перерезать глотки?
Пока мы поднимаемся по лестнице, Алсу продолжает говорить и говорить:
– Ты слишком много думаешь о мёртвых и слишком часто их играешь. Тебе надо расслабиться. Хочешь, сходим вместе по магазинам?
– Посмотрим.
Останавливаюсь у своей двери. Квартира, которую снимает Алсу, – этажом выше. Не успеваю достать ключи, она перехватывает руку:
– Лана, ты точно в порядке? Посидеть с тобой?
– Нет, – мотаю головой.
Может, она права, и я перегрелась в тяжёлом платье под светом софитов. Или фальшивая кровь оказалась токсичной, вызвав галлюцинации. Но мир вокруг кажется реальным.
Она не могла вырваться со сцены, правда?
Пообещав Алсу, что всё будет нормально, закрываюсь в квартире. Избавляюсь от окровавленного платья и наконец снимаю грим. Стоит выспаться перед завтрашней репетицией, но, упав в кровать, я не могу сомкнуть глаз.
Как увлекательно тикают часы.
Как завораживающе стучит моё сердце.
Сколько интересных мыслей в голове.
Щёлкаю выключателем и тянусь за телефоном.
У меня, оказывается, есть номер Игоря. Нажимаю на «Вызов» и не меньше нескольких минут слушаю гудки. Спит ли он? Или не берёт трубку по другой причине?
Об этом я думаю, пока наконец не забываюсь сном.
На работу утром добираюсь одна: Алсу убежала на очередное прослушивание. Захватив капучино из кафе через дорогу, распахиваю дверь для сотрудников. Налево, налево, а потом направо.
Наш театр похож на лабиринт. Я работала в разных местах, но в таком – никогда. Ольга говорила, его построил лет пятьдесят назад один эксцентричный богач, любитель искусства. Он скорее хотел развлечься, чем создать место для работы. «А владельцу теперь плати за ремонт этого всего», – вздыхает она.
Наконец добираюсь до сцены. Проскальзываю в неприметную боковую дверь, поднимаю голову и – замираю на месте.
В первом ряду сидит Игорь с кружкой кофе в одной руке и томом Достоевского в другой. У нас происходит диалог, которого я не слышала ни в одной пьесе:
– Ты умер!
– Я не умер.
Пауза. Пытаюсь понять хоть что-то. И быстро, пока он не успел спохватиться, подхожу вплотную, тыкая Игоря пальцем в грудь.
Туда, где вчера была рана.
Ойкнув, он проливает кофе, роняет книгу, лезет в карман за платком. Помочь бы ему, но замираю, гадая, не сошла ли я с ума. Может, триста двадцать третий труп стал фатальным для психики?
– Теперь все подумают, я напился и пролил что-то на себя! А сегодня первая репетиция. Что я скажу Ольге?
– Что ты не умер, – выдаю я.
Не знаю, чего во мне больше: непонимания или облегчения, что Игорь жив. Что она осталась на сцене, где ей и место. Мне бы посидеть в тишине, успокоиться, но в зале появляется Ольга.
Сегодня мы начинаем разбирать новую пьесу. Алсу выходит из-за кулис, Петя чуть не опаздывает, но успевает в последнюю минуту. Ролей больше, чем постоянного состава, и Ольга смогла выбить у владельца средства ещё на одну актрису. Кажется, мы работали вместе – Надя? Наташа?
– Я Настя, – говорит она, опускаясь на соседний стул.
Почти угадала.
Ольга раздаёт копии пьесы, отпечатанные на старых черновиках. Я появляюсь в первом акте, чтобы быстренько умереть, а потом мелькаю в виде безмолвного призрака. Всё, как я люблю.
Обычно репетиции с чтением текста проходят гладко. Я откидываюсь на спинку стула, смотрю, как Петя перебирает листы, Игорь делает пометки, а Алсу качает головой в такт чтению. Слушаю голоса, которые на разные лады рассказывают историю, и иногда, очень редко, присоединяюсь к ним.
Моё дело – смерть.
Но не сегодня. Сегодня я смотрю на Игоря. Прикрываясь листами с пьесой, щипаю себя за бедро – не сплю ли? Я видела его мёртвое – мёртвое ли? – тело. Почему я не проверила пульс? Не прикоснулась к холодной руке?
– Лана, тут будет твой выход, – Ольга заглядывает в опустевшую кружку чая. – Давайте сделаем перерыв.
На лицах актёров тут же появляются новые эмоции, будто духи, которыми те были одержимы, покинули их. Алсу и Настя тянут на кухню, чтобы выпить кофе, но я качаю головой. С губ срывается оправдание о туалете.
Куда я, конечно, не иду.
Я крадусь к душевой по полутёмным коридорам театра. Для экономии свет сильно приглушён, погасшие лампочки редко меняют. Дверь, наверное, заперта, но я дёргаю за ручку, и она отворяется.
Внутри тоже темно, кафель поблёскивает в луче, падающем из двери. Петя бы точно сказал, что здесь водятся призраки. Но я не притворялась бы мёртвой несколько раз в неделю, если бы верила в потустороннюю чушь.
Поэтому я щёлкаю выключателем и иду к последней кабинке. Дёргаю за шторку, мотаю головой, избавляясь от образа окровавленного Игоря. Может, на полу остались пятна?
Дверь хлопает за спиной. Оборачиваюсь, вспоминая каждую пьесу про маньяков, каждое убийство в закрытой комнате. Кто это: вампир в самом белом гриме, который найдётся в гримёрке? Человек с бутафорским ножом?
Всего лишь уборщик.
Несколько секунд я разглядываю серую толстовку, ведро с водой и швабру в руке. Выглядит как реквизит – но в нашей постановке нет роли уборщика.
– Вы кто?
– Никто, – он с шумом опускает швабру в ведро. – То есть новый уборщик.
Не знала, что могу удивиться ещё сильнее.
