скачать книгу бесплатно
– И вам того же, Иванчик, – кивнул Гордон и пошел в сторону улицы Надьмезё. На проспекте Императора Вильгельма можно сесть на трамвай, завтракать в «Аббации» ему все равно не хотелось. В табачном киоске Гордон купил газету «Восемь часов», сел на трамвай, сделал пересадку на площади Аппони и уже в половине девятого был в редакции, где вовсю кипела работа. Почти все пишущие машинки были заняты, сотрудники лихорадочно печатали. Гордон осмотрел помещение и поднялся этажом выше, в редакцию газеты «Венгрия». Здесь происходило то же самое. На входе сидел секретарь, который всегда все про всех знал.
– Репортер господин Фогель? – Мужчина лет пятидесяти, в полурасcтегнутом пиджаке, поднял взгляд на Гордона из-за своего крошечного письменного столика. – Прошу прощения, любезнейший, даже если умрет сам папа римский или архиепископ-примас Венгрии, господин Фогель все равно будет начинать свой день с теплой бриоши и черного кофе в кофейне «Нью-Йорк». Он не завтракал там только один раз. Когда румыны захватили Будапешт. Да и то не потому, что кофейня была закрыта, знаете ли. А потому что у него не было аппетита, так он сказал.
Йенё Фогель уже доел свою бриошь и читал вчерашние французские газеты, попивая кофе. Гордон выдвинул стул и присел рядом.
– Скажите, Гордон, вас сильно тревожит гражданская война в Испании и положение абиссинцев? – Фогель опустил газету «Фигаро» на стол.
– По отдельности или вместе?
– Вместе.
– Ни капельки.
– А по отдельности?
– Зачем мне тревожиться? – ответил вопросом на вопрос Гордон. – Муссолини зачем-то понадобилась Абиссиния, и он ее получит. А если испанцы захотят друг друга поубивать, с моей стороны могут быть только возражения нравственного характера. Потому что я уж наверняка ничем не могу помочь.[6 - Абиссиния – ранее одно из названий Эфиопии.]
Фогель нахмурил брови, надвинул на лоб очки в проволочной оправе, затем принялся дергать мясистое ухо.
– Вы ведь пришли не положение абиссинцев обсуждать, – произнес Фогель.
– Нет, – ответил Гордон. – Вы хорошо знаете любовную жизнь Будапешта, Фогель.
– Допустим. – Репортер с недоверием посмотрел на Гордона.
– Я кое-кого ищу.
– А кто не ищет?
– И даже не одного человека, а двоих.
Фогель сложил руки на упитанном животе и неподвижно, равнодушно выслушал описание мертвой девушки.
– Такую не знаю, – покачал он головой.
Гордон ничуть не удивился и продолжил:
– Кто делает фотографии обнаженных девушек?
– Зачем вам это?
– Потому что я видела ее на такой фотографии.
– Кто вам эта проститутка?
– Никто.
– Тогда зачем она вам?
– Потому что этого мало для статьи. Вы читали «Восемь часов»?
Фогель медленно кивнул.
– Там о ней тоже писали. Я был на месте преступления, но этого мало. Хватит в лучшем случае на половину колонки на седьмой странице.
– А вы хотите попасть на вторую?
– Или на первую.
– Или на первую, – покачал головой Фогель. – Передовица – это передовица.
– Ну, так?..
– Я вас слушаю, – ответил тучный репортер. Проволочные дужки очков совсем разошлись у него на голове.
Гордон вздохнул.
– На следующей неделе я пойду к Геллерту, чтобы обсудить дело Роны.
– А потом расскажете мне.
Гордон на мгновение замолчал.
– Расскажу, – наконец сказал он.
Фогель подозвал официанта, заказал кофе и коньяк.
– Хотите кофе? – спросил он.
– Да, черный, – ответил Гордон.
– Немногие делают такие фотографии, – начал Фогель, – и, судя по тому, что вы мне рассказали, возможен только один вариант.
– Я вас слушаю.
– Грязный похотливый старикашка, каких свет не видывал.
– Боюсь, этого маловато, – заметил Гордон.
– Его зовут Шкублич, Ижо Шкублич.
– И где обитает этот Шкублич?
– На Арадской улице, недалеко от площади Гитлера.
– Я могу на вас сослаться? – спросил Гордон.
– Можете ссылаться, но от этого будет только хуже.
Официант принес два кофе и коньяк. Гордон собрался снять пиджак, но Фогель шустро подвинул к себе чашку, вылил в нее коньяк, затем в три глотка выпил все до дна.
– Вы сейчас в редакцию? – Фогель вскочил.
– Нет, позже. Сначала взгляну на Шкублича.
– Он вам не понравится, но взгляните, раз уж так хочется.
Гордон хорошо знал кольцевую площадь Кёрёнд и ее окрестности, Мор проживал как раз по соседству. У Гордона язык не поворачивался называть Кёрёнд площадью Гитлера.[7 - Речь идет о площади с кольцевым движением, названной в честь Золтана Кодая (венг. Kodаly k?r?nd).]
– Если площадь в форме кольца, то называть ее можно не иначе, как Кёрёнд, и только, – многократно повторял он Кристине.
Это была даже не площадь. И уж тем более не площадь Адольфа Гитлера. Гордон где-то слышал, что Октогон планируют переименовать в площадь Муссолини. Репортер только покачал головой и направился в сторону Арадской улицы. Прежде чем свернуть на улицу Синеи, Гордон бросил взгляд на балконную дверь второго этажа одного из домов на Кёрёнде. Дверь была закрыта. На обратном пути проверит еще раз, к тому времени Мор уже должен вернуться домой.
Дом искать не пришлось, Гордон точно знал, о каком здании идет речь. Пятно позора Арадской улицы, шестиэтажный доходный дом с осыпающейся штукатуркой, пропахшим мочой подъездом, голодными, грязными псами, бродящими по внутреннему двору, и общим балконом. Раньше, проходя мимо этого дома, Гордон каждый раз переходил на противоположную сторону улицы.
Гордон перешагнул через лужу, вода в которой, по-видимому, служила для стирки, и отправился по лестнице на шестой этаж. На одном этаже кто-то кричал, на другом грызлись собаки, на третьем двое детей постарше избивали младшего. На шестом этаже Гордон проверил все квартиры, выходившие на общий балкон, но ни на одной двери имени Шкублича не было. В конце концов Гордон постучался в окно, из которого шел запах зажарки. Женщина в платке – возраст ее было трудно определить – отодвинула занавеску.
– Что надо? – спросила она, демонстрируя беззубый рот.
– Я ищу Шкублича, – ответил Гордон.
– Ищите сколько хотите, я не знаю, кто это.
– Он, я так понимаю, живет где-то здесь.
– Я такого не знаю. – Женщина покачала головой и задвинула занавеску. Гордон полез в карман, достал монетку в два пенгё и постучался еще раз.
– Что надо?
– Смотрите, что я нашел у вас под окном. – Гордон открыл ладонь и показал монетку. Женщина к ней потянулась, но Гордон отдернул руку.
– Как вы сказали? – Женщина посмотрела на него.
– Шкублич.
– А! Это совсем другое дело. Не знаю, что там у него творится, но, честно говоря, даже знать не хочу.
– Об этом я вас не спрашивал.
– Понятия не имею, что за девушки к нему ходят. То утром, то вечером.
– В какой квартире он живет?
– Видите дверь на чердак? – Женщина мотнула головой.
Гордон кивнул.
– Как откроете, сразу направо. Постучитесь.
Она просунула свою кривую руку в окно. Гордон бросил ей в ладонь монетку и пошел к двери, ведущей на чердак.
В темноте он едва мог различить дверь, она практически сливалась со стеной. Когда-то ее, видимо, покрасили под кирпич, но со временем она, собственно как и стена, покрылась грязью. Гордон постучал. Никакого ответа. Снова постучал. И еще раз. Тогда он начал колотить в дверь. Никакого ответа.
Он уже собирался уйти, как вдруг из темноты выступила костлявая, до жути белокожая девочка. Жирные, тонкие волосы были собраны в пучок, глаза испуганно блестели. На ней была юбка в складку, но даже она не могла скрыть тонкие как спички ноги. Белая блузка с потертой вышивкой тоже была велика, но от Гордона не ускользнула впалая грудная клетка. Длинным пальцем девочка теребила выпавшую прядь волос, в ее глазах читался ужас.
– Пожалуйста, не шумите! – попросила девочка.
– Вы кто такая?
– Я… у господина Шкублича… секретаршей работаю, – дрожащим голосом пролепетала она.
– Почему вы тогда сидите под дверью?
– Рано пришла, – ответила девочка, – если вам известно, господина Шкублича никогда нет дома по утрам, он сейчас в купальне, я просто рано пришла.
– Когда прибыл ваш поезд?
– В шесть утра, – выпалила девочка не задумываясь, но спохватилась и, заламывая руки, продолжила: – Ой, только не говорите никому, уважаемый господин! В Дебрецене у меня ведь нет работы, поэтому я сюда приехала, мне даже еще не сделали трудовую книжку.
– Для вашей работы книжка не нужна. – Гордон пристально посмотрел на девочку.
– Для того чтобы убираться, еще как нужна! – запротестовала она.
– Хорошо, дорогуша. Для этого нужна. Но поверьте мне, такая уборка до добра не доведет.
– Вы о чем?
– Да бросьте! Я не буду заявлять в полицию.
Девочка бросилась на колени, схватила Гордона за левую руку и начала ее целовать.
– Боже, храни достопочтенного господина! Боже, храни! Знаете, у нас в семье шестеро детей, я старшая и…
– Передо мной не надо отчитываться. – Гордон отдернул руку. – Я зайду попозже. После обеда. Шкублич к тому времени уже вернется?
– Мне сказали, что да…
Через пару минут Гордон уже был на Кёрёнде. Он остановился перед домом и проверил балконную дверь квартиры своего дедушки, она была открыта. В первой половине дня старик всегда бродил по рынкам в поисках фруктов, из которых, хочешь не хочешь, он обязательно сварит варенье.
Ворота были открыты, Гордон поднялся на второй этаж, приоткрыл дверь. Мор никак не мог привыкнуть к тому, что живет не в деревне, и дверь не мешало бы запирать. Судя по звукам, дедушка и сейчас возился на кухне: его добродушные ругательства смешались с грохотом посуды.
– Отлично, отлично! – просиял он при виде Гордона.
Старик вытер руки о полурасстегнутый пиджак, который еле сходился на его круглом животе. Гордон купил ему уже как минимум три фартука, но Мор и слышать о них не хотел. Он был чем-то похож на ветерана войны, который гордится своими ранами. Старик хотел, чтобы все знали: он готовит варенье. Он не мог бы это скрыть, даже если бы очень захотел. В седой бороде у него застревали кусочки фруктовой кожуры, а на косматых бровях оседало варившееся на данный момент варенье. Старик шел только на одну-единственную уступку: пиджак он все равно никому не разрешал с себя снимать, но зато закатывал рукава рубашки, а вместе с ней и пиджака. И это, естественно, приводило к тому, что пускай манжеты и не пачкались, ведь рубашки он менял каждый день, но вот рукава пиджака все равно накапливали на себе следы экспериментов предыдущих дней.
– Дорогой мой, я купил чудесный виноград на площади Лёвёлде! – улыбнулся он Гордону. – Просто восхитительный. Килограмм всего по тридцать восемь филлеров. За ревенем, правда, пришлось идти на центральный рынок, но оно того стоило, еще как стоило. Глянь только, какой хороший, стебель твердый. – Старик потянулся к одной из корзинок и достал пять огромных стеблей ревеня.
Гордон поежился – он не нравился ему даже в компоте.
