скачать книгу бесплатно
Бесстрашные, или Кирзачи для Золушки
Алёна Александровна Комарова
Нет ничего легче, чем попасть в беду.
«Не доверяй незнакомцу!» – кричал внутренний голос. Но кто и когда его слушал? Подруги Марта и Аня отправились на поиски лучшей жизни, но нашли проблемы и потеряли свободу. Их похищают. Чудом Марта сбегает, но бандиты не оставляют желание вернуть ее и, как хищники, идут по следу. Опасность, в которую Марта попала, можно было избежать, если бы прислушалась к своему сердцу.
И что теперь ты сделаешь, чтобы выжить? И что теперь ты сделаешь, чтобы спасти детей, с которыми тебя свела Судьба?
Алёна Комарова
Бесстрашные, или Кирзачи для Золушки
***
Если прислушаться к сердцу, то можно избежать неприятностей и обмануть Опасность…
Когда-то, совсем недавно…
Панцирная сетка старенькой кроватки провалилась под весом девочки. Сидеть было неудобно, а убежать девочка не могла. Она теребила одеяльце, то сжимая, то разжимая пальчики в кулачок. Нервничала. Боялась. Переживала. Такого позора она не испытывала еще никогда. Да что там позор? Вот такого прилюдного позора она не испытывала еще никогда. Самое страшное то, что позор этот на виду у всех. Она потупила взгляд, смотреть прямо и нагло она не могла. Стыд давил на нее. Она готова была провалиться под кровать и там спрятаться.
Она не знала, куда ей смотреть, чтоб не видеть осуждающих взглядов друзей. Теребила в руках одеяльце и рассматривала полы. Узор на линолеуме, глубокий порез и царапину от ножек кроватей, потертость и черную полосу от подошвы кроссовок.
От тяжести стыда, взглядов, прилюдных осуждений, плечики ее опустились. Ей казалось, что на шею посадили слона, стотонного, а может тысяча тонного африканского слона. А он, мало того, что давит на ее хрупкие детские плечики, так еще и хоботом бьет по лицу, так что аж щеки горят. Оскорбительные слова хлещут ее по лицу.
Девочка согнулась под Слоном позора. Еще чуть-чуть и она увидит всю грязь под соседней кроваткой. Такой моральной тяжести на ней не было еще никогда. Казалось, что сейчас от напряжения лопнут сосуды головного мозга. В них трещал электрический ток, разбавленный тягучей карамелью.
Женщина грозно вышагивала возле кровати и мешала рассматривать пол. Ее чуть толстоватые ноги в красных лодочках закрывали узор, трещину и царапину.
– Что ты молчишь? – спросила она и потребовала, возвышаясь над ней – смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Что это? Неуважение? Проявление неуважения?
Девочка подняла взгляд на женщину и опять потупилась.
На нее смотрели. Несколько десятков глаз. Смотрели по-разному: с сочувствием, с жалостью, с издевкой. От них некуда было деться. Девочка зацепилась взглядом за подушку. На белой наволочке двойная печать. Видимо кто-то, когда-то ставил штамп на казенных вещах, рука дрогнула и печать получилась размытая, двойная. Захотелось прикрыться ею, спрятаться. А еще лучше кинуться на нее и утонуть в ее глубинах.
– Сиди ровно – потребовала женщина, когда девочка потянулась за подушкой. – И отвечай на вопросы.
Вот только вопросов она не задавала.
– Украла. Спрятала.
– Это не… – попыталась сказать девочка.
Но грозный взгляд женщины прикрыл ей рот, припечатал в панцирную кроватку, заставил покраснеть от стыда, выдавил слезы.
Девочка поискала взглядом мальчика, нашла и только одними губами позвала. Никто не услышал, только он понял, что от него ждут помощи, спасения. Он сжал кулаки и дернулся в сторону девочки, но чьи-то крепкие руки схватили его и остановили.
Женщина видела этот порыв парня, еле заметно усмехнулась и продолжила:
– Я прекрасно знаю, что ты украла мои деньги. Вот они лежат.
Она дернула хлипкую дверцу тумбочки. Старенькая мебель жалобно скрипнула, обнажая внутренности. Она трепетно хранила в себе ценности – склеенную статуэтку черной бархатной кошечки, зубную щетку, кусочек мыла, нижнее белье и… деньги. Много денег. Тумбочка также трепетно обнажила пачку тысячных купюр, перетянутую резинкой красного цвета. На фоне нежного цвета денег, эта резинка смотрелась перетяжкой жгута – так сильно она сдавила деньги, что они согнулись пополам – а на фоне бедности ее тумбочки, вообще как инородное тело. Как акула в аквариуме с рыбками неонами.
Все охнули. Конечно, кто мог подумать, что эта пачка окажется именно в этой тумбочке. Кто мог подумать, что в этой пачке окажется так много тысячных купюр. Наверное, там целый миллион. А может тысяча миллионов.
Из-за этой пачки начались все эти разборки и позор. Прилюдные разборки. Прилюдный позор.
Женщина с силой захлопнула дверцу. Та громко стукнулась об тумбочку и, с не меньшей силой вернулась обратно, оголяя содержимое. Тайное, сокровенное, личное, любимое содержимое с хищной акулой, перетянутой красной резинкой.
– Не додумалась спрятать? Как ты вообще могла?
Девочка прикусила губу, она тряслась. Нижняя губа. Сама. Непроизвольно тряслась.
– Я…
– Неужели я этому тебя учила?
– Я… – губа сейчас лопнет.
– Ну что ж. Раз ты относишься ко мне так, то не жди от меня хорошего к себе отношения.
– Я… – сейчас из губы пойдет кровь.
– Ты понимаешь, что мне придется вызывать полицию?
Девочка не смогла ничего ответить. Про эту полицию сегодня столько разговоров было. Все только и говорили о полиции, что приедет, что найдет вора, что заберут вора и посадят в тюрьму. Но девочка уже и не хотела отвечать. Она понимала, что ее не хотят слушать. И что бы она сейчас не сказала, ей никто не поверит. Зачем тогда говорить, разговаривать. Вот только одному человеку она скажет правду.
Она опять взглянула на мальчика. Он нервно сжимал и разжимал кулаки, губы плотно сжаты, нервно дергалась жилка на шеи, взгляд грозный. Только ему она готова рассказать правду. Ему она все-все расскажет. Больше она никому ничего не скажет. И даже полиции.
Женщина тяжело вздохнула и продолжила:
– Я же вас всех предупредила, если вор вернет мне деньги до шести часов, то я никому ничего не скажу. Но… – она развела руками – но вор не вернул. Мне придется вызывать полицию.
От слова вор, и от той силы, которую женщина вкладывала в слово, слезы потекли по щекам девочки. Это слово хлестало ее по лицу, по глазам. Только от этого слова было очень больно и обидно. Щеки действительно покраснели и пылали, как от пощечин.
Женщина спросила:
– И как же ты хотела воспользоваться моими деньгами?
Девочка отвернулась, она уже решила ничего не говорить. Только ему.
«Я бы точно одна не пользовалась твоими деньгами – подумала девочка. – Я бы раздала их всем. Всем и каждому. И друзьям. И тем, кто смотрит на меня со злостью и злорадством. Даже им бы отдала по одной купюре. Не пожалела бы. Всем бы хватило. Здесь их много».
Женщина опять тяжело и судорожно вздохнула и сказала:
– Что ты молчишь. Ну, хорошо, посиди, подумай. Обдумай свой поступок. Позже мы с тобой обсудим твое поведение.
Она повернулась к остальным детям, окинула разновозрастную аудиторию ребят и сказала:
– Так! Все! Расходимся! Что вам здесь цирк? Нечего здесь больше смотреть. Все идут в столовую на ужин. А ты – она указала пальцем на парня – зайди после ужина в мой кабинет.
Парень не сдвинулся с места. Все остальные дети проходили мимо него. Им же уже разрешили уйти, им же уже разрешили не смотреть на этот позор. Им же надо в столовую, им же надо на ужин. Даже если кто из детей не хотел уходить, то разве можно поспорить с грозным и требовательным тоном женщины.
– Иди. Иди, ужинай – махнула она упертому парню.
– Я не хочу.
Она внимательно и строго посмотрела на него, пытаясь понять: врет или действительно уже не хочет. Не поняла.
Одно она знала: если он что-то решил, то будет стоять на своем. Упертый и неспокойный характер, и жутко упрямый нрав, но в тоже время целенаправленный. Она всегда сравнивала его с быком. С быком, который видит красную тряпку перед собой и не слышит ничего другого. Того и гляди бык проткнет тебя рогами.
А сегодня он напоминал крокодила.
Женщине ничего не оставалось, как опять тяжело и прерывисто вздохнуть и согласиться. Разве можно спорить с молодым зеленым крокодилом? С крокодилом, характер которого несносен, в виду его юношеского переходного возраста. Того и гляди крокодил сейчас откусит тебе руку, или голову. Не важно. Главное что-то откусить в виду своей глупости, необразованности и несдержанности.
– Ну, что ж. Не хочешь, тогда пойдем ко мне в кабинет сейчас.
Она развернулась к девочке и потребовала:
– Давай сюда мне МОИ деньги.
Девочка беспомощно посмотрела на женщину, на парня, на акулу. Она моргнула – акула превратилась в пачку денег. Завороженная ими, она, не моргая, сползла со скрипучей кровати, протянула руку и достала из своей тумбочки пачку. Удивилась. Она-то думала, что пачка денег весит много.
Сегодня днем дети шептались, что украли сто тысяч рублей, а может миллион, а может и тысячу миллионов. Взрослые утверждали, что сто тысяч. А это так много!!! Целых сто тысяч. В уме не укладывается такая огромная сумма денег. Это очень, оооочень много. Поэтому думала, что такое большое количество денег будет очень тяжело поднять. Но оказалось, что пачка легкая, вес его такой же, как… как у блокнота, не тяжелей тетрадок, в которых они писали на уроках.
Девочка протянула женщине ЕЕ деньги.
Та аккуратно двумя пальцами, как будто боялась испачкаться, взяла их и вышла из спальни, уводя с собой мальчика.
Девочка присела рядом с открытой тумбочкой, прямо на голый пол, прямо на ту самую царапину, которую все время рассматривала. Достала из тумбочки бархатную статуэтку, погладила. Черная кошка зияла дыркой вместо уха, на спине не хватало треугольного осколка. Если просунуть туда пальчик, то можно порезаться. Такое уже было. Однажды она порезалась об острые, как бритва края. Девочка хорошо помнила тот день, как будто все произошло только что. Они искали этот осколок – не нашли, куда он запропастился – непонятно. Вот ухо разлетелось на очень мелкие острые частицы, что их не возможно было склеить. Но они целенаправленно, уперто, через слезы собирали и склеивали статуэтку обувным клеем. Потому что это не просто статуэтка черной кошки. Это – Память. А Память нельзя выкинуть в мусорное ведро, даже если оно раскололось и разлетелось на мелкие осколки. Нельзя допустить, чтоб Память валялась на мусорной свалке. Нельзя допустить, чтоб Память оставили без хозяина, а хозяина без Памяти.
Разбитую статуэтку склеивали детские ручки, поэтому получилось неровно, чуть безобразно. Бархат отошел от краев, оголяя белую основу, клей торчал между осколками, как шрамы на коже, выпирал рубцами. Смотрелось неаккуратно. Но разве Память должна быть всегда аккуратной, красивой, безупречной, идеальной? Память может быть такая, как эта кошка. Несовершенной, трепетно восстановленной из неровных острых осколков, в шрамах из клея. А еще шрамах из воспоминаний.
Главное, чтоб Память была честной и настоящей, чистой, любимой, родной. И вечной.
***
Совсем недавно…
Если прислушаться к своему сердцу, то можно услышать Вселенную.
Какая-то смутная тревога терзала ее, но она пыталась себя успокоить и списывала все на усталость и нерешительность. Марта всегда была нерешительна и отлично это знала и адекватно отдавала себе в этом отчет. Но смутная тревога все никак не давала ей покоя. Она закралась глубоко в грудь, в самое сердце, и не собиралась уходить, как бы ни старалась Марта себя успокоить и переубедить.
Уже двое суток в дороге. Колеса поезда мерно постукивали, но от них уже давно хотелось отдохнуть. Она устало смотрела в окно на уносящийся вдаль лесочек, постоянно спрашивая себя, зачем? Как? Не зря ли?
Лесочек пропал из вида, а вопросы остались.
Как? Как она решилась на все это? Что она придумала? Разве есть где-то лучше жизнь, чем дома?
– Конечно, есть, – отвечал ей внутренний голос – ты же все сама видела по телевизору, слышала от соседки, бабушки Муси. У нее все родственники живут в городе. Там хорошо. Там есть работа, там есть порядочное жилье, там есть деньги, там есть все. В городе хорошо.
– Города бывают разные – отвечала Марта своему внутреннему голосу. – А мы с Анютой, как две потерпевшие наводнение, помчались сразу из Норок в Москву. А если столица нас не примет?
– Да ладно, тебе. Разве ты знаешь людей, которых столица не приняла? Никого. А кого ты знаешь и помнишь в селе Норки? Остались три бабульки старые и два алкаша пропойных. Образно, конечно. Но разве можно оставаться в Норках?
– Нет.
– Вот и правильно, что Анюта позвала в Москву. Устроитесь на работу. Дадут комнату в общежитии. Потом снимите квартиру и заживете. И начнется у вас жизнь, а не выживание. Вспомни как жила? А лучше не вспоминай. В полуразвалившемся доме. Без мамы. Дядя Петя умер два месяца назад. Он любил тебя как родную внучку, а ты его называла дедом. Раньше ты жила в Норках только ради мамы, а потом из-за него, но теперь тебя там ничто не держит.
– А могилки? За ними надо ухаживать – не унимался внутренний голос.
– В городе будешь хорошо зарабатывать, раз в год сможешь приехать и поухаживать за могилками. Так и что тебе осталось? Менять место жительства, найти работу и настраивать жизнь на хорошую волну. А в Норках вас с Анютой ждала одна участь – спиться и замерзнуть зимой в сугробе под собственным забором, как тетя Вера, покойная, которая всю жизнь проработала в магазине, который «загнулся» без покупателей, вот она и спилась. Так что начинай радоваться и наслаждаться жизнью. И не забудь Анечку поблагодарить, которая вырвала тебя, как морковку из той грязной деревни. И давай-ка, Марта, откидывай эти грустные мысли и тревоги. Бери пример с Анюты.
Марта посмотрела на подругу, та с самого утра щебетала с подсевшим ночью в плацкарт, парнем. Костя Анне понравился, вот она с ним и щебетала. Если бы не понравился, то нагрубила бы, даже глазом не моргнув. Это Аня умела.
– Вот так мы и решили ехать в Москву – рассказывала Аня. – Самое сложное было уговорить Марту начать новую жизнь подальше от Норок. Норки это деревня, в которой мы проживали, и предки мои там всю жизнь мучились, и их предки тоже. А ты давно в Москве живешь?
– Давно – ответил Костя. – А как же родственники отреагировали на ваш отъезд?
– Мои? Никак – пожала плечами Аня. – Бате до меня дел нет, пьет он в дурную глотку. А Марта вообще сирота, на ее отъезд некому реагировать. А ты где в Москве работаешь?
– Я менеджер в одной крупной коммерческой компании, в отделе продаж.
– Менеджер – протянула Аня, пробуя его на вкус. – Слово-то какое красивое. Начальник значит.
– Почти. Отвечаю за поставки товара и продажи.
Он весело рассмеялся, шутку никто не понял и его не поддержал.
– Начальник, а в плацкарте ездишь? – спросил дедушка-попутчик – экономишь что ли?
Дед Василий сел в поезд на той же станции, что и девушки и с самого начала пути пытался учить Аню уму разуму, думая, что она несмышленая вертихвостка, которой мозг в голове не мешало бы вставить, да еще и путем ремня по пятой точке. Всю дорогу они спорили по поводу и без него, чем сильно раздражали друг друга.
– Нет, дед, – весело ответил Костя, – студенческая привычка осталась. Когда еду в купе, ностальгия мучает по таким вагонам.
– Очень радостно ехать в грязных плацкартах – вздохнул дед.
– Просто не обращаю внимания и не сравниваю с лучшим. Вот и весь секрет. Тем более, в таких вагонах можно найти много хорошего и познакомиться с прекрасными девушками. – Он махнул рукой и повернулся к Ане, дав понять, что не хочет продолжать спор с вредным дедом. – Так, а что твои родители? Им совсем не интересно, куда ты поехала?
– Я ж тебе говорю, батя пьет не просыхая. Я ему сказала, что уезжаю, он головой махнул и стопку опрокинул за мой отъезд. А матушка моя лет десять назад уехала в Турцию. Хотела сначала тряпками заниматься, вещи оттуда возить, а потом видать и передумала. Там и осталась. – Аня вздохнула – вроде замуж там вышла.
Дед громко фыркнул, махнул рукой и недовольно возмутился:
– Разве ж это мать?
– Нормальная у меня мать – возразила Анюта, – она мне деньги высылает. Иногда. Письма пишет.
– Тоже иногда?
– У нее все хорошо.
