скачать книгу бесплатно
В начавшиеся мирные переговоры вмешиваются не только Англия и Германия, но и Италия, и Франц-Иосиф, «в третий раз переменивший свое мнение об этой войне». Царь дает распоряжение вел[икому] князю, как держать себя при входе в Константинополь (снабдить население провиантом и проч[ее]); но покуда вел. князь раскачивается, англичане уже в Константинополе. Царь отмечает, что турки встретили их «без восторга». Сам же он задержал свои войска перед воротами Константинополя «по совету Бисмарка». И тут же прибавляет: «никогда история не простит мне этого акта». И все-таки соглашается на настояния «честного маклера» собрать мирный конгресс в Берлине
. В дальнейшем, агония «победоносной» войны. После отхода войск из Адрианополя царь видит свои мечты о Царьграде разбитыми. И записывает: «Если бы я имел для советов русского Бисмарка, я бы приказал Николаю: войдем в Константинополь, а там разберемся».
Так кончилась эта война, начатая слезами царскими и побуждениями рыцарскими, а кончившаяся слезами русских вдов и сирот и побуждениями торгашескими.
Автор книги «Жизнь Дизраэли»
дает такую картину Берлинского конгресса: «Специальные поезда тронулись к Берлину, подвозя распростертых на мягких подушках, расслабленных старцев Биконсфильда и Горчакова. А Бисмарк говорил себе: “Конгресс – это я”. Так же думали и старцы».
На этом конгрессе, где должны были обменяться свободными мнениями, государства явились с заранее составленными секретными решениями. В Лондоне было достигнуто соглашение Англии с Россией
. Турция о нем не знала, не знала, что она должна уступить Англии остров Кипр. Австрии были обещаны – Босния и Герцеговина. Франции – протекторат в Сирии. Английская публика, смаковавшая заранее схватку Биконсфильда с русским медведем, понятия не имела, что до этой схватки все было распределено и решено… И все закончилось двумя фразами: фразой Бисмарка – «Турция осталась европейской державой» и фразой Горчакова: «Сотни тысяч солдат и сотни миллионов рублей – ни к чему».
Поколебав наш престиж внешний, война эта расшатала престиж монархии внутри России.
Террор
Третьим стимулом этой трагедии был террор.
Успехи «нигилизма» – как окрестили тогда, с легкой руки Тургенева
, наше освободительное движение, – начинают беспокоить царя лишь с 1872 г. Узнав, что гнездо его в Швейцарии, где обучалось много русских студентов, царь, по совету начальника III-го отделения гр[афа] Шувалова, дает приказ о немедленном их возвращении в Россию
. Приказ этот подкрепляется угрозой потери русского подданства и запрещения въезда в Россию. Зараза, локализованная самой судьбой вне России, разливается, таким образом, волею начальства, по всей стране.
Прежде всего, она отражается на общественном и народном самочувствии. Все проведенные Александром II реформы, во главе с освобождением крестьян, уже не радуют. Шестидесятые годы с их подъемом отодвинуты в далекое прошлое. Россия с ее обожаемым «царем-освободителем» не прожила и десяти лет, как это обожание потеряла. Потеряла и вкус к реформам. Одна из них, запоздавшая – общая воинская повинность – была обнародована лишь в 1874 г. Казалось бы, реформа не малозначащая в политическом и социальном смысле. Но она вызвала отрицательное отношение не только общества, но и народа. «Я еще понимаю, – записывает царь, – неудовольствие буржуазии и дворянства, но не понимаю неудовольствия крестьян». Отрава нигилизма распространяется со страшной быстротой. Царь записывает: «Это гидра: на месте одной отрезанной головы у нее вырастают две». Анархизмом заражена «даже жандармерия». Совсем неправдоподобной кажется запись царя: «Движение поддерживается одним еврейским банкиром, одновременно ссужающим и правительство». Царь не мог не знать, кто этот банкир, но о судьбе его ни слова
.
В 1875 г. о революционном движении в России царю докладывают глава III отделения гр[аф] Шувалов и министр юстиции гр[аф] Пален. Шувалов рекомендует суровость, гр[аф] Пален – умеренность. А жандармский генерал Слезкин рекомендует Варфоломеевскую ночь. Между этими тремя мнениями царь в нерешительности. Но отдает секретное распоряжение облегчить выезд за границу части арестованных, принадлежащих к высшему обществу (Перовская, оказывается, была далеко не единственной аристократкой, замешанной в революционном движении
). И начинается обратный исход заграницу русских революционных сил.
Но революционное движение не останавливается. Крепнут даже в правительстве влияния, требующие конституции. Царь сердится. «Пока я царствую, – пишет он, – я не позволю никому мне ее навязывать».
Война за освобождение «единоверных славян» вселяет царю надежду на приостановку, если не на полное прекращение революционного движения. Тщетная надежда. С первых же дней войны начались манифестации, а 6 декабря манифестацию на Казанской площади лишь с трудом удалось рассеять
.
С конца 1878 г. события развертываются. Выстрел Засулич и оправдание ее
. Царь записывает, что даже в высшем обществе Засулич сравнивают с Шарлоттой Кордэ. Гр[афиня] Панина восклицает: «Я бы желала иметь такую дочь»
. На стенах столицы появляются революционные прокламации. Полиция признает себя «бессильной». Ждут взрыва в Николаеве. Бисмарк присылает царю листовку «Земля и воля», и царь ее читает «с интересом». 3-го декабря царь находит у себя на письменном столе письмо, требующее его отречения.
Безвольного и бестолкового Макова сменяет «кавказский герой» Лорис-Меликов
. Так называемая «диктатура сердца». Особое совещание под председательством наследника цесаревича. И в ответ: взрыв в Зимнем дворце
, бомба в царском кабинете. В Особом совещании стычки наследника с Лорис-Меликовым. Лорис советует царю поместить свои деньги в Англии. Царь отвечает: «Я уже давно решил приобрести имение на юге, чтобы удалиться туда, когда они окажутся сильнее меня. Я заживу там спокойной жизнью помещика и позабочусь о приведении в порядок моих мемуаров».
Но «они» уже сильнее его. Угрожающее царю письмо передает ему сын (от Долгорукой)
. А сама она требует «исключительных мер». Царь отвечает: «Я вспоминаю ответ Бестужева на допросе у моего отца: “Воля царя в России, к несчастию, выше закона”…»
. По настоянию Лорис-Меликова царь упраздняет III-е отделение и распускает Особое совещание
. Из личных средств помогает бегству за границу революционеров «из общества». Признает Лорис-Меликова «российским диктатором». И начинает думать о конституции. На конституции настаивают Юрьевская и вел[икий] кн[язь] Константин
. По выражению царя, – вся Россия «минирована террором». Знакомясь с одним из планов покушения на себя, царь приходит в восторг от «его гениальности». Из-за границы пишут о подкопе на Мал [ой] Садовой. (Царь ездил через нее в Михайловский манеж). Мал[ая] Садовая длиной не больше 150 метров и на ней всего 5-10 домов. Ее дважды обыскивают и подкопа не находят. А он был в центре улицы, и его открыли на другой день после убийства царя
. «Террористы проникли уже во дворец», – пишет царь. Опубликование проекта Лорис-Меликова царь назначает на 2 марта
. Опубликование же конституции – на 23 мая, одновременно с указом о короновании кн. Юрьевской.
1-ое марта, воскресенье, очередной парад (развод) в Михайловском манеже: царь обожает воинскую помпу. Юрьевская просит не ездить. Царь знает, чем ее успокоить: «конституция, коронация!» Юрьевская забывает свои страхи. Царь едет. А через два часа сани полицмейстера Дворжицкого
привозят то, что осталось от императора Александра II.
Глава II[63 - Далее зачеркнуто: Последние Романовы.]
Император] Александр III
С луны щей не хлебают…
Из письма цесаревича Николая
Царь-супруг
Личность Александра III настолько скульптурна, что исключается возможность крупных ошибок даже при схематическом ее очертании. Прежде всего – внешность царя.
Каким чудом в складной семье Романовых уродился этот обломок? Физическое вырождение династии началось лишь с Николая II. Даже дети уродливого Павла Петровича были на редкость красивы (победила, очевидно, более сильная кровь матери). Трудно сказать, кто из них был представительнее: Александр I или Николай I, Михаил или Константин Павловичи? А семья Николая I: Александр, Константин, Николай Николаевичи? А потомство Александра II: Николай (цесаревич), Владимир, Алексей, Павел – один пригожее другого. Пригожи и дети этих детей – Владимировичи, Михайловичи, Константиновичи, Павловичи. Только Александр III в этом романовском выводке – это утенок среди цыплят – вырос почти уродом.
В юности он вечно спотыкался. Все опрокидывал, был крайне застенчив, нелюдим, антиобщественен.
Его дяди, особенно Константин Николаевич, третировали его, как невоспитанного (этого он не забыл после). С одним лишь старшим братом цесаревичем Николаем у него была нежная дружба
.
Выхоленный красавец цесаревич, по внешности, – полная противоположность брату, – был исключительным явлением в семье Романовых. При дворе на него молились. А он прильнул сердцем к своему незадачливому брату и всюду, где мог, внедрял к нему симпатию.
– У Саши золотое сердце, и он вовсе не глуп, – уверял Николай. – Беда одна – влюбчив…
Неуклюжий гигант, впоследствии образцовый семьянин, был в свое время подлинным Дон-Жуаном. Особенно серьезно было его увлечение красавицей княжной Мещерской, на которой он хотел жениться. Это увлечение сблизило его с кузеном ее, кн[язем] В. П. Мещерским, а сближение это наложило глубокий след на царствование не только его, но и его сына.
Уже будучи мужем бывшей невесты покойного брата, цесаревич Александр продолжал посещать молодого автора «Женщин Петербургского большого света» и нашумевшей «точки»
. (Мещерский – точка). В собраниях на Почтамтской ул[ице] (где жил кн[язь] Мещерский), затягивавшихся до поздней ночи, участвовали наставник цесаревича К. П. Победоносцев и друзья его детства – графы Шереметев и Воронцов. На этих литературнополитических радениях Александр III получил свое политическое крещение, давшее характер его царствованию. Радения эти и дружбу с кн[язем] Мещерским прекратил Александр II, по просьбе своей невестки Марии Федоровны, скандализированной, как и весь тогдашний Петербург, предпочтением, которое цесаревич оказывал своему политическому другу перед молодой женой. Оборванная на целых 16 лет, эта дружба возобновилась лишь по вступлению Александра III на престол, когда кн[язь] Мещерский написал царю покаянное письмо, а царь ответил своему бывшему (и будущему) ментору: «Кто старое вспомянет, тому…».
Женитьба на прелестной Дагмаре, о которой ее покойный жених цесаревич Николай писал: «Разве я с моей нечистой жизнью достоин этого ослепительного счастья?..»
, женитьба эта резко изменила моральный облик Александра III. Трудно было представить себе по внешности более несхожие существа, как этот суровый, шутя гнувший подковы, нелюдимый и необщительный гигант, и крошечная, хрупкая, как фарфор ее родины, всем улыбавшаяся и всех озарявшая взглядом своих прекрасных очей, общительная датчанка. Но гигант подчинился крошке, а крошка полюбила неладного гиганта, как когда-то любила его ладного брата. В истории Романовых, да и всех европейских династий, не было примера столь чистого и прочного брачного союза. Женившись, Александр III стал однолюбом, и все сплетни об его супружеских неверностях лишены малейшего основания. И это тем страннее, что среди его предков однолюбов не было (не исключая и Павла). А отец его на этом поприще стяжал особую известность. Трогательные отношения между супругами ни в чем не меняли основных черт их характеров. Царица обожала танцы и устраивала у себя вечеринки, на которых, ворча и скучая, терпеливо высиживал царь. Рассказывали, что когда царица особенно увлекалась вальсами, царь подзывал капельмейстера, шептал ему на ухо, и музыканты один за другим, прекращая игру, уходили, пока не оставался один тромбон, и спохватившаяся царица, топая ножкой, не прекращала танца. Безмерно снисходительный ко всем женским склонностям своей жены, царь был непреклонен в отстаивании своих мужских прав и обязанностей. К политике он свою жену и близко не подпускал. Во все его царствование не было случая, чтобы он решился на что-нибудь в области управления страной под влиянием жены. Он предоставил ей принять или не принять ко двору жену министра м[ада]м Витте (бывшую м[ада]м Лисаневич)
, но, вопреки ее антипатии к кн[язю] Мещерскому, возобновил свои политические уроки у князя-точки. Да и в интимной жизни доминировал муж, а не жена.
Рассказывали такой случай: гигант любил крошечные комнаты, засиженную мебель, был рабом самых обывательских привычек. Чтобы удалиться от царственного великолепия Зимнего, Петергофского и Царскосельского дворцов, он поселился в скромной резиденции своего прадеда, Павла Петровича. И занял там верхние, самые маленькие и низкие комнаты. Ложем супругов служила старая, чуть ли не со времен Павла не ремонтированная кровать. Вследствие разницы в весе, матрас ее скоро перекосился, и Мария Федоровна с ее воздушностью скатывалась к супругу. Все просьбы ее о перемене матраса не имели успеха. И вот, однажды, в отсутствие мужа, она приказала заменить матрас. Вернувшись, улеглись и, очутившись не на привычной высоте, царь рассвирепел. Как смогли? Гофмаршала! Убрать! Давай старый! Царица плачет, царь бушует. Занимают прежние высоты. Инцидент исчерпан.
Царь-националист
У Александра III были два резко выраженные фобства: юдофобство и немцефобство
. Кто внушил ему первое – неизвестно. Во всяком случае, не кн[язь] Мещерский, ратовавший в своем «Гражданине» против погромов, черты оседлости и за еврейскую бедноту. В этом единственном пункте, да еще в вопросе о франко-русском союзе, ментор расходился со своим царственным учеником. Но сломить упрямство Александра III было невозможно. Русское революционное движение он приписывал еврейству. И, хотя погромов не одобрял, но смотрел на них сквозь пальцы. После крушения у ст[анции] Борок
, чудесно спасшийся, он схватил обломок подгнившей шпалы, и сунув ее под нос оторопевшего тогдашнего министра путей сообщения Посьета
, проворчал:
– Вот вам ваши жидовские дороги!..
(Сеть южных дорог тогда принадлежала евреям бр[атьям] Поляковым)
.
Юдофобство Александра III (переданное им сыну) было тем страннее, что он вверил свою жизнь еврею доктору Захарьину и чутко прислушивался к голосу Каткова, связанного дружбой с Поляковыми
. При нем не мог иметь места Союз русского народа, как и все, выросшее из юдофобства и черносотенства. Остается предположить, что эта черта, наложившая тень на все его царствование, явилась следствием сгущенного, в противовес царствованию Александра II, национализма.
Этот сверхнационализм, как единственная самобытная опора царствования, лежал в основе и его германофобства.
В пору франко-прусской войны Александр III, тогда еще юный наследник, не называл пруссаков иначе, как «свиньями», предсказывал близкий реванш французов и стал в антагонизм с тогдашним русским правительством и особенно с военным министром Милютиным, опасаясь воинской поддержки немцам. Став царем, он не замедлил изменить внешний вид онемеченных русских войск, удалил от дворца немецких выходцев и повел антинемецкую политику. Отдавая дань уважения своему дяде Вильгельму I, Александр III не выносил Вильгельма II и не мог простить Берлинского трактата Бисмарку. Чтобы не встречаться с железным канцлером, он ездил в Данию морем, а когда вынужден был проезжать через Берлин, на все ухаживания Бисмарка отвечал суровой холодностью. В Эймсе, куда Вильгельм I послал своего внука поухаживать за русским царем, царь наговорил юному Вильгельму дерзостей
. И если Бисмарку не удалось signer en blanc[64 - Подписать чистый лист (франц.).] [у] французов, как он об этом мечтал, то лишь благодаря окрику царя: «Руки прочь».
Таким же окриком, подчеркнутым ударом кулака по столу, Александр III остановил и вожделения Англии в Афганистане. К англичанам как к расе он был равнодушен, но не прощал им вмешательства в нашу турецкую войну, в нашу политику вообще. Вот почему, когда Гире в шхерах, где царь удил рыбу, доложил ему однажды, что Европа в ожидании решения России волнуется, царь, нанизывая червяка на удочку, проворчал:
– Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать
.
А немного спустя, в один из приездов в Петербург (за обычной подачкой) кн[язя] Черногорского, пил здоровье «своего единственного друга»…
Невысокого был мнения этот русак и о французах. Из Парижа, куда он ездил с отцом с визитом к Наполеону III
, он писал кн[язю] Мещерскому: «Удивительная раса, – вы ему слово, он вам десять. Наполеон любезен… Евгения
красива… Париж – Вавилон… Умоляю государя поскорее уехать»… и т[ак] д[алее]
…
И, тем не менее, он заключил франко-русский союз, заключил его наперекор своим симпатиям и своей внутренней политике, исключительно с целью утереть нос Бисмарку и Солсбери. И, держа руку под козырек, выслушал гимн с проклятьем самодержавию и призывом к революции
. А когда «Гражданин» кн[язя] Мещерского назвал французского посла парикмахером (или чем-то в этом роде), царь утвердил наложенную на него цензурную кару и в записке к своему ментору начертал: «Легче на поворотах!»
Волевой царь
Александр III был, несомненно, волевой и типичный повелитель, и не один Витте в царствование Николая II вздыхал о «лучезарном» прошлом.
Александр III был честен, правдив и ему органически была противна ложь и интрига. (Назначая, напр[имер], государственным контролером известного Тертия Филиппова, сказал, что делает это лишь потому, что против Филиппова была интрига (Половцова))
. Ему были дороги интересы России, и ради них он ломал, как подковы, бюрократическую и царедворческую рутину. Назначив, против всех традиций, на место Бунге Вышнеградского, когда его пугали репутацией последнего, отвечал:
– Пусть украдет 10 миллионов и даст России сто…
Когда забастовало путейское ведомство, и жел[езные] дороги представляли собой картину, близкую к теперешней в СССР, царь послал разгромить это ведомство инженерного полковника Вендриха (по указанию кн[язя] Мещерского), дав ему полномочия, которых не имел министр
. Когда придворные на него насели с кандидатурой на пост министра путей сообщения таких столпов режима, как креатура вел[икого] кн[язя] Владимира Половцов, принц Ольденбургский, светлейший] князь Имеретинский и другие звезды петербургской аристократии и бюрократии, он призвал к себе надворного советника Витте (опять-таки по указанию кн[язя] Мещерского), только что обвиненного во взяточничестве, и, вручая ему власть, советовал «начхать на врагов». А когда Витте просил его разрешения на брак с м[ада]м Лисаневич, не скрыв, что она еврейка, юдофобский царь сказал:
– Женитесь хоть на козе, только приступайте к делу!
И велел Победоносцеву в три дня развести с мужем м[ада]м Лисаневич.
Александр III доверил армию военному министру Ванновскому, не прошедшему Академии Генерального] штаба (что было тогда явлением небывалым). Но когда кн[язь] Мещерский стал обличать порядки военного ведомства, и Ванновский просил государя обуздать подрывающего дисциплину журналиста, царь посоветовал своему министру доказать журналисту, что тот неправ.
Александра III к царствованию не готовили. Высшего образования он не получил. Но не он был автором мер против «кухаркиных детей» (как о том теперь пишут)
. Да и были ли эти меры? Насколько помнится, официального запрета к доступу в университеты для лиц податного сословия не было – была лишь «политика» Министерства нар[одного] просвещения. Эту политику создал, еще при Александре II, высокообразованный гр[аф] Д. А. Толстой, поборник классицизма
. Высшее образование в России было аристократизировано еще тогда, когда гремела слава Менделеева, Ключевского, Пирогова и друг[их]. Александр III не помешал, а помог Каткову в основании в Москве известного Катковского лицея
. Он же одобрил проект Витте к основанию в Петербурге знаменитого Политехникума
. И он же всячески поощрял московское купечество к основанию всякого рода клиник. Его министр народи [ого] просвещения (Делянов) был самым доступным из министров, и университетских волнений в царствование Александра III не было. Наконец, и вся земская деятельность по народи [ому] просвещению была стеснена не по указаниям, а как следствие грызни между Победоносцевым и гр[афом] Д. Толстым (тогдашним министром внутренних] дел). Эта грызня между двумя столпами самодержавия, людьми просвещеннейшими по тому времени, привела к тому, что Толстой, чтобы утопить церковноприходскую школу, науськивал земства чинить ей всякие препятствия, а Победоносцев науськивал царя против школ земских. Немного спустя, когда Толстой учредил институт земских начальников, Победоносцев, обучавший Александра III гражданскому праву, публично называл затею гр[афа] Толстого «правовым кретинизмом» и величайшей ошибкой самодержавной власти. И если царь в этом вопросе присоединился к мнению Толстого, против огромного большинства членов Государственного] Совета, списав в своей резолюции очередной дневник кн[язя] Мещерского, причиной тому было не столько его невежество, сколько плохо усвоенная забота о приближении власти к народу.
Реформу земских начальников гр[аф] Толстой поручил разработать симбирскому помещику, бывшему ярко-красному, Пазухину
. В проекте этой реформы вначале предполагалось создать агентов исключительно административной, близкой к народу власти – нечто вроде уездных начальников. Присоединение к функциям этой власти – функций судебных, совершилось в последнюю минуту, по совету кн[язя] Мещерского и под влиянием борьбы гр[афа] Толстого с министром юстиции Манасеиным
. Гораздо более странно в этом казусе то, что его допустил либеральный Пазухин, чем то, что склонился к нему мало сведущий в вопросах юриспруденции царь.
Царь-миротворец
Когда еще жил цесаревич Николай, и юный кн[язь] Мещерский старался поднять в нем интерес к России, «лучезарный» юноша отвечал:
– С луны щей не хлебают…
Тот же кн[язь] Мещерский с тем же советом обращался впоследствии к цесаревичу Александру. Но угрюмый юноша только мучительно кряхтел. Познать Россию не дано было ни одному из русских венценосцев. Но у Александра III была почти мужицкая сметка, и он проявлял ее каждый раз, когда приходилось защищать русскую вотчину от иноземных поползновений.
Александр III и впрямь был «миротворец». Но не по рецепту Александра I и Бриана
