скачать книгу бесплатно
Какое-то время Матвей молчал, набираясь решимости, и наконец спросил:
– Скажи, зачем тебе это все надо?
– Что это? – не поняла Рита.
– Ну, со мной, на дело… Зачем?.. Могут же схватить, а это реальный срок. Зачем тебе это?
– А тебе?
– У меня долг, мне отрабатывать надо. Если не отработаю, поставят на нож.
С тех пор как Шалут поставил его на счетчик, Матвею больше не надо было искать оправдания – ни перед собой, ни перед Ритой. Проигрался он и теперь ходит в должниках. Больше никогда не сядет за карточный стол, слово себе дал завязать с этим делом. Но кому от этого легче?
– Я не хочу, чтобы тебя поставили на нож. Поэтому я с тобой.
– А если влетишь?
– Все равно… Я люблю тебя, Молотов. Я очень тебя люблю.
– Да ну!
Он хотел, но не мог верить. Она ведь едва успела рассмотреть его тогда в машине. Был бы на его месте кто-то другой, она бы отдалась так запросто и ему.
– Гну! – Надув щеки и скрестив руки на груди, Рита отвернулась. Она не собиралась его в чем-то убеждать, она просто хотела быть рядом.
Помятая дверь, разбитые стекла. Все это, конечно, можно было починить, люди у Шалута для этого есть, но вор качал головой, осматривая машину.
– Ну, я же не прошу три штуки за это дело, – вздохнул Матвей. – Можно две с половиной.
– И на «общак»… Полторы в зачет пойдет… Мало… И долго… – качая головой, тускло сказал Шалут. – Кто там у тебя?
Он заметил сидящую в машине Риту, щелкнул пальцами по стеклу, движением пальцев поманил ее к себе. И Матвей кивнул – да, она может выходить. Машину он уже, считай, сдал, сейчас они покинут гаражный кооператив, поймают тачку и отправятся на новое дело. Если, конечно, Рита будет настаивать. Он бы дал ей отдохнуть пару дней, но не хочет она – такая вот ситуация.
Рита вышла из машины и взяла Матвея за руку, с опаской глядя на вора.
– Здрасте!
– Хорошенькая. Твоя телка?
– Она – не телка! – вскинулся Матвей.
– Это правильно, – покладисто улыбнулся вор. – Не надо признаваться в том, чего нет… Здесь пока побудешь! – Он кивком головы показал Рите на открытый гараж.
– Почему это? – возмущенно спросил Матвей.
– Сделаешь дело – заберешь, – ответил Шалут и, отводя Матвея в сторонку, с нотками зависти в голосе добавил: – Клевая девчонка… Невеста?
– Ну-у… В общем, да.
– Я тебе, брат, подарок на свадьбу сделаю. Тридцать «косарей» скину. Пятьдесят останется. Но ты их сегодня и отработаешь. И все, никаких долгов.
– Сегодня? – У Матвея сжалось сердце в недобром предчувствии.
– Ну, а чего тянуть… Пацан ты правильный, я в тебя верю… Короче, фраера одного нужно проучить.
– Фраера? Проучить? – пробормотал Матвей.
– Только мямлить не надо… – с осуждением глянул на него вор. – Сделаешь дело и дальше работай. Я тебе «штуку» на каждую тачку накину.
– А что делать надо?
Шалут выразительно провел пальцем по горлу.
– Что, так серьезно? – похолодел Матвей. Одно дело – морды всяким козлам на дискотеках бить, машины угонять, и совсем другое – убивать. На «мокруху» он не подписывался.
– Очень серьезно. И ты уже в курсе дела. Поэтому без вариантов: или ты решаешь проблему, или твоя девочка остается здесь. Навсегда.
Уж полночь близится, а Германа все нет… Смешно это или нет, но жертву действительно звали Германом. Рослый парень, плотного телосложения, можно даже сказать, качок. Матвей не видел его вживую, но Шалут дал подробное описание. Массивная тяжелая голова, круглое лицо, маленькие поросячьи глазки, широкий приплюснутый нос, а главное, раздвоенный подбородок. Шалут назвал его «яйцебородым».
Матвей знал, где он живет, и, придя к его дому, устроился в беседке, наблюдая за подъездом. Июнь месяц, в это время дни длинные, а ночи предельно короткие. Темнеть еще только-только начинает…
Герман еще молодой, он мог и до самого утра гулять, обычное дело. Но Матвею не хотелось пропадать в этом дворе всю ночь. Ему спешить надо: Рита в заложницах у Шалута, и он должен как можно скорее освободить ее… А Германа все нет, и ощущение тупика усиливается.
Сумерки сгустились, во дворе зажглись фонари, и Матвей переместился на скамейку перед подъездом. Только он сел, как появился Герман. Действительно, рослый, мощный. И яйцебородый. Он быстро прошел мимо, и тот, словно подхваченный вихрем, вскочил и понесся за ним…
Матвей никогда еще никого не убивал, он даже не знал, как это делать. И страшно ему, и вид у него растерянный – Герман мог заподозрить неладное. Но парень ничего не замечал, и Матвей беспрепятственно зашел в подъезд, доставая из кармана нож…
Шалут говорил, куда и как нужно бить, чтобы наверняка, но все наставления вдруг вылетели из головы. И решимость убивать исчезала ударными темпами. Зачем он должен убивать? Ясно же, что Шалут играл краплеными картами. Он же нарочно поставил его на долг, чтобы подбить на «мокрое» дело. Возможно, собирался использовать его как одноразовую торпеду. Матвей убьет Германа, а потом на нож поставят и его самого. И Риту заодно. А если так, то нужно возвращаться, забирать Риту, а там видно будет. Страна большая, а руки у воров коротки… Действительно, нет никакого смысла убивать человека, только грех на душу брать.
Герман подошел к лифту, нажал на кнопку и только тогда заметил и Матвея, и нож в его руке.
– Эй, я не понял! – воскликнул он и ударил его ногой.
Матвей успел среагировать, на рефлексах ушел от удара. И ответил. Он мог бы ударить в ответ ножом, но в ход пошли руки и ноги. Он заблокировал ударную ногу противника, лишил его равновесия и обрушил на него град ударов. «Цуки», «учи», «энпи»… Он бил так, как требовала обстановка. Бил, пока противник не затих.
Герман всего лишь отрубился, пропустив рубящий «учи» в переносицу. Матвей не стал его добивать. Он поднял с пола нож, сунул его в карман и был таков…
Забор высокий, железобетонный, колючая проволока поверх него, но Матвей знал, куда и зачем он лезет, и это придавало ему сил. Он порвал рукав, оцарапал железной колючкой щеку, но препятствие взял и направился к приоткрытой двери в гараж.
Тихо в отстойнике, нет никаких работ. И только в штаб-гараже Шалута кто-то что-то говорил. Голос звучал монотонно и напоминал голос диктора, передающего новости с экрана телевизора. Может, никого там и нет, кроме Риты, сидевшей у работающего «ящика». Матвей должен отработать по «мокрому» делу, отчитаться перед Шалутом и забрать ее отсюда. Да, он облажался, не смог убить жертву, но вор пока не может об этом знать, Матвей со всех ног сюда спешил.
В гараже действительно работал телевизор, но Шалут на экран не смотрел, он был занят Ритой. Девушка лежала на столе животом вниз – голова повернута набок, тело и руки привязаны к столу. Без одежды, беззащитная, и Шалут, нависший над ней…
Больше в гараже никого не было. Но если бы здесь находились люди Шалута, Матвея это не остановило бы. Сейчас он готов был драться со всеми чертями ада. Готов был биться насмерть, лишь бы отомстить за Риту.
Он достал из кармана нож, подскочил к Шалуту и всадил клинок в область почки. Быстро ударил, по самую рукоять, с прокруткой. Именно так Шалут и учил его бить…
Он развязывал Риту, когда в гараж вдруг ворвались вооруженные люди. Одни были в форме, другие – в штатском. Матвей отбросил нож в сторону и поднял руки. Ментов было слишком много, чтобы сопротивляться…
Глава 2
Вода холодная, времени на помывку чуть-чуть. Матвей спешил намылиться с ног до головы. Маленький обмылок выскальзывал из рук и в конце концов выскользнул. Он шагнул за ним и застыл как вкопанный, почувствовав пристальное к себе внимание.
– Ну, чего встал, как хрен с бугра? – с усмешкой спросил кряжистый тип с квадратной головой.
Маленькие оттопыренные уши напоминали миниатюрные локаторы, форма черепа прямоугольная, но на этом сходство с карикатурным роботом заканчивалось. Глаза у него живые, похотливые, оскал кривой, глумливый. Роста он среднего, а в плечах косая сажень, руки короткие, но наверняка сильные. Вперив в Матвея пристальный взгляд, он кивком головы показал на обмылок:
– Давай, поднимай!
Матвей в ответ демонстративно повернулся к странному арестанту спиной и, улучив момент, встал под струю холодной воды. Сполоснувшись, отошел в сторонку и снова нос к носу столкнулся с ним.
– Я с тобой разговариваю, ты что, глухой! – пристально глядя на него, ткнул ему пальцем в грудь мужик.
И тут же взвыл от боли. Это Матвей, схватив его за пальцы, с силой выкрутил руку.
– Я не знаю, кто ты такой, но, если ты еще раз подкатишь ко мне, я заявлю «смотрящему», с его разрешения вызову тебя раз на раз и выверну тебя наизнанку. Ты меня понял?
– Пусти!
Матвей кивнул и разжал руки. Мужик не удержал равновесие и шлепнулся в мыльную лужу под ногами. Это его так взбесило, что он, вскочив на ноги, выхватил из-за голенища сапога нож с наборной ручкой.
– Без «смотрящего» хочешь? – хищно усмехнулся Матвей, принимая боевую стойку. – Ну, давай!
Четыре месяца он провел под следствием, еще столько же шел по этапу. Долго шел, нудно. И в СИЗО к нему лезли, и на пересылках, но ему удавалось отшивать всех этих уродов. Одному челюсть сломал, второму перебитый нос вправляли, третий на правый глаз ослеп после точечного удара. А этому он сейчас сломает кадык, если не уймется. А по-другому нельзя, лагерное быдло понимает только язык силы.
– Губарев! Я тебя сейчас в кондей запру! – властно донеслось со стороны двери.
В моечный зал вошел пузатый прапорщик с красными от мороза щеками. Старый застиранный китель, брюки с разглаженными стрелками, но, несмотря на внешнюю неухоженность, выглядел он внушительно. К тому же за ним была система, на которую Губарев мог только гавкать, как шакал, а зубами он в нее точно не вцепится. Вернее, клювом. Бакланским.
Так и оказалось. Отморозок затих и отвалил в сторону, а Матвей отправился одеваться.
– Ты покойник, падла! – донеслось ему в спину.
Матвей кивнул. Угроза принята, и отнесется он к ней со всей серьезностью. Но трепетать от страха не будет, хотя бы потому, что смерть не очень-то пугает его.
Когда жизнь заходит в тупик, движение вперед прекращается, дальше – только вниз. Так и с Матвеем – он опускался все ниже и ниже. Дно совсем близко. Мерзкое, лишенное всякого жизненного смысла. И не жизнь там, а жалкое существование. Так что, если ему вдруг суждено погибнуть под ножом того же Губарева, то ничего страшного. Хотя, конечно же, подставляться под удар он не будет…
А жизнь его зашла в тупик с тех пор, как он бросил вызов родителям, а затем и обществу. Пьянки, гулянки, посиделки с друзьями – все это требовало денег, причем с каждым разом все больше. А еще нужно было оплачивать карточные долги, которые время от времени возникали. Сначала у родителей лопнул бюджет, а затем и терпение. Матвей должен был понять отца, который влез в долги, чтобы у него было все, но нет, он пошел на принцип – угнал одну машину, вторую, с Шалутом связался. А в итоге оказался в следственном изоляторе. Арестовали его за убийство, а потом еще и за угоны предъявили. Шалут насиловал его девушку, Матвей схватился за нож, не отдавая отчет в своих действиях, но защита не смогла подвести дело под убийство в состоянии сильного душевного волнения. И хотя отец нанял очень хорошего адвоката, все оказалось без толку. Вот если бы Матвей не угонял машины, тогда, возможно, ему пошли бы навстречу. Но ведь он угонял. И фактически состоял в преступном сообществе.
Суд все-таки сделал ему снисхождение. Он мог получить все пятнадцать лет, но ему дали восемь – с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Всего-то…
Отец не проклинал Матвея, не отказывался от сына, но махнул на него рукой. Сколько раз говорил ему, что нужно взяться за ум, осмыслить свою жизнь, сделать правильные выводы, а все как об стенку горох. Не хотел Матвей исправляться добровольно, и теперь это будут делать принудительно. А если с ним вдруг что-то случится, родители убиваться не станут. Нет у них больше слез, все выплакали, и в этом виноват только он сам.
Родители дают о себе знать, и передачи отправляют, и письма шлют, а от Риты ни слуху ни духу. Как будто и не было ее в этой жизни… Не простила она ему, что попала в такую ситуацию, даже несмотря на то что Матвей наказал беспредельщика. Так ему и надо…
Сибирские морозы не чета московским, дышать невозможно, только глотать воздух. А он холодный, не глотается…
В цеху чуточку теплей, чем на улице, и печка здесь есть, руки можно погреть, а еще лучше всем телом к ней припасть. Матвей так и сделал. Сдал бревно и обнял печку.
– Эй, ломовой, хватит греться! Давай за работу!
Матвей отошел от печки, взялся за тележку, на которой завозил на распил бревна. Работа у него каторжная, но никто не виноват, что у него нет серьезной профессии, которая позволила бы ему работать в тепле. С учебой он завязал еще на третьем курсе университета… Если учеба мешает наслаждаться загулом, брось ее, проклятую. Так он и сделал – по своему скудоумию…
Лучше бы он в армию тогда после отчисления ушел, сейчас бы дослуживал. И домой бы вернулся человеком…
Он выкатил тяжелую скрипучую тележку во двор, загрузился, вернулся в цех. К печке сразу нельзя, надо несколько ходок сделать, только тогда его к ней подпустят… Вот если пилорама вдруг сломается, тогда можно будет погреться. Но не сломается…
Матвей бросил взгляд на железную печку, возле которой стояли двое в новеньких теплых клифтах. Куртки на них с иголочки, но сами они старенькие, в смысле, бывалые. Важные, деловые, нахальные, на Матвея смотрели с презрением, но вместе с тем и оценивающе. Один среднего роста, коренастый, второй долговязый, с длинными и сильными руками. Оба ущербные – как на внешность, так и по содержанию.
– Молот, тут это, к тебе! – Костлявый Кузьмич толкнул Матвея плечом, кивком головы показывая на них. – Тебя зовут… Блатные, от Боярчика. Ты это, осторожней с ними…
Последние слова Матвей слышал уже на ходу. Он прекрасно понимал, что интерес лагерного «смотрящего» ничего хорошего ему не сулит, но и отступать не собирался. Да и некуда.
Вор Боярчик «смотрел» за всей зоной, Матвей лично его не знал, но все-таки сослался на него в разговоре с Губарем. В принципе, он правильно все сделал, но теперь его могли спросить за тот инцидент.
Неделя уже прошла с тех пор, Матвей и распределение в отряд получил, и в камеру заехал, и работает уже в меру сил своих. Он думал, что инцидент с Губарем сойдет на нет сам по себе, но, увы.
– Ты, что ли, Молот? – Коренастый двигал челюстями, как будто перемалывал зубами большой ком жевательной резинки, хотя там ничего такого и не было.
Матвей кивнул. Его так назвали еще в следственном изоляторе, после того как он с одного удара вырубил особо озабоченного «баклана». И вырубил, и челюсть сломал. И никто не возражал против столь звучного «погоняла».
– А я – Мадьяр. Слышал? – с небрежностью спросил коренастый.
Матвей снова кивнул. Да, конечно, слышал он про Мадьяра… Возможно, это был какой-то другой Мадьяр, но ему-то какое дело?..
– А кто такой Губарь, знаешь?
– Ну, был такой, – помрачнев, исподлобья глянул на него Матвей.
– Что ты там обещал с ним сделать?
– Ну, если «смотрящий» добро даст.
– А если даст?
– Я готов, – кивнул Матвей.
– А если Губарь тебя на нож поставит?
– Чему бывать, того не миновать.
– Сегодня за тобой зайдут, жди.
Мадьяр подмигнул Матвею и, не прощаясь, направился к выходу. И долговязый глянул на него – с ухмылкой. И еще громко гыкнул, поворачиваясь к Матвею боком.
Ну, вот и началось. Матвея вызывали на разбор к «смотрящему», и там он действительно мог умереть в поединке с Губарем. Он будет биться до последнего, но если вдруг – значит, так на роду написано…
Губарь жег взглядом и раздувал ноздри, но на Матвея не нападал. Не было такой команды. Пока не было.
