скачать книгу бесплатно
– Командир, там какое-то движение, – опередил меня сержант Шпак.
Он и без оптики разглядел два человеческих силуэта на крыше блокпоста. А ведь у него с глазами большие проблемы. И все из-за мародеров, в лапы которых он попал. Над ним издевались, облив его азотной кислотой. Эта дрянь не выела ему глаза, но обожгла веки. Восстановить их удалось лишь частично, однако функцию свою они выполнять отказывались, поэтому сержант вынужден был ежеминутно капать в глаза смазывающую жидкость.
Я снова взялся за оптику, навел бинокль на объект. Как я и ожидал, это были зомби. Они стояли на плоской крыше гаражного бокса, вместе со всеми строениями блокпоста обнесенного земляным валом. Пустые глазницы, тронутые тленом лица, обреченно склоненные головы. Но на них я обнаружил остатки армейской формы и разгрузочных жилетов. Оружия при них не было, но все равно я должен был отнестись к ним со всей серьезностью.
– Зомби, – сказал я, опуская бинокль. – Похоже, из наших, армейских…
– Может, с блокпоста? – закапав глаза, спросил Шпак. – Здесь заразились, здесь и остались…
Не похоже было, что сержант шутит, но все же я отнесся к его предположению с юмором.
– Что, всей ротой?
– Ну, не знаю. Пока только двоих видим… Там пулеметы не просматриваются?
Отвечать я не стал, но подал команду: «К машине!»
По периметру блокпоста, на крепостном валу располагались дзоты. С нашего ракурса я отчетливо мог видеть только две такие огневые точки, находящиеся с обеих сторон тяжелых откатных ворот. В амбразурах не было заметно направленных в нашу сторону стволов, и все же я решил спешить группу, спрятать ребят за броню боевых машин, а башенные пулеметы развернуть в сторону предполагаемого противника. Вот будет история, если нам придется отбивать у зомби свой блокпост… Только почему-то не смешно. Слишком много в этом районе зосов, за двадцать километров пути это была уже третья встреча с ними. Что-то здесь не так. Как бы нам самим не пополнить их ряды…
К блокпосту мы двинулись по дороге, медленно, внимательно, чтобы не нарваться на тщательно замаскированную аномалию. Порой даже мощный детектор не в состоянии предупредить о западне; спасти в таких случаях может только интуиция, отточенная долгим пребыванием в Зоне. А малоопытных бойцов у нас в группе всего двое. К тому же они еще и глупые. Их я оставил охранять отцепленный бронетранспортер и походный скарб, погруженный на броню. Обращаться с башенными пулеметами эти парни вроде бы умеют. Вроде бы…
Исправный БТР шел по левому краю дороги, прикрывая нас от возможного огня. Если вдруг в арсенале предполагаемого противника окажется противотанковое оружие и наша машина будет уничтожена, нам придется уйти в поле, что расстилалось по обе стороны от дороги. Трава там стояла по пояс, это меня и пугало. Затеряться в ней могли не только мы, но и аномалии. Еще я боялся, что на ближних подступах к блокпосту могут оказаться противопехотные мины. Брыль говорил, что их убрали. Но разве можно верить человеку, который воспринимает тебя как расходный материал?
Мы шли по дороге, в любой момент готовые рассредоточиться. Если бронемашина сгорит, дальше в атаку я людей не поведу, не стану губить их. Мы отступим на исходные позиции и решим, что делать дальше. Проведем тщательную разведку, прощупаем подступы к блокпосту, если будет необходимость, разминируем их, а ночью незаметно подберемся к объекту и возьмем его штурмом. Связываться со штабом бригады я, пожалуй, не стану. Вертолеты огневой поддержки или дальнобойная артиллерия нам не помощники: они смешают блокпост с землей, а это никак не входило в наши планы…
Какое-то время зомби оставались на крыше, наблюдая за нами, затем исчезли из виду. Может, решили убраться подобру-поздорову, а может, спустились в дзот, чтобы обстрелять нас из пулеметов… Не думаю, что их огонь будет точным, но бдительность терять никак нельзя. Первая заповедь штурмового бойца – нет слабых врагов, и даже к полудохлой крысе относиться нужно так, будто перед тобой стая зверопсов.
Дорогу, по которой мы шли, перекрывал контрольно-пропускной пункт – приземистое здание из серых блоков, с плоской крышей, на ней еще оставалась огневая точка, сооруженная из мешков с песком, к счастью, без пулеметчика. И у ворот, перекрывающих дорогу, ничего подозрительного я не заметил. Перевернутый «уазик» без колес, рухнувший электрический столб, лежащие на дороге деревянные ящики, прочий мусор – это всего лишь элементы бардака, порожденного эвакуацией. Дробь-четвертая линия ограждения в целом сохранилась, а ведь это несколько рядов оцинкованной проволоки, такая и в домашнем хозяйстве пригодится, и на металлолом можно сдать вместе с перевернутым и никому не нужным автомобилем. Целый год прошел с тех пор, как отсюда ушли люди. Неужели охотники за металлом упустили из виду этот участок? А может, им просто не позволили добраться до подобных трофеев?..
От здания пропускного пункта к периметру блокпоста тянулась крытая галерея такой же примерно высоты, как земляной вал. Это был один, пеший проход к объекту. А техника на двор заставы могла попасть по патрульной дороге, пересекающейся с основной и тянущейся вдоль линии ограждения. Она проходила мимо блокпоста с безопасной – в свое время – северной стороны, от нее и ответвлялся подъезд к воротам.
Ворота, замыкающие крепостной вал, были открыты, но именно это меня и насторожило. Не ловушка ли там?
Путь через обваловку я считал неприемлемым. Склоны ее крутые, но преодолимые для пешего бойца. И все три линии проволочного заграждения на дальних и ближних подступах к ней вполне проходимые: где-то столбы повалены, где-то вообще ничего нет. Но на самом валу могли оказаться хитроумные мины, почти недоступные для сапера. Разминирование в этом случае требовало немало времени, а также умения, поэтому при отступлении на них могли махнуть рукой. Такое предположение меня не пугало, напротив, нам было выгодно, чтобы мины сохранились. Ведь нам самим предстояло оборонять этот объект. Конечно, если мы сможем до него добраться.
Если, если… Что-то не по себе мне. Предчувствие нехорошее. И это ощущение, что кто-то контролирует каждый наш шаг… Все это давило на психику так, что в самую пору повернуть назад.
Но все же я продолжал вести группу. Контрольно-пропускной пункт все ближе. Вот мы вышли к патрульной дороге, высокая трава отступила, и мы смогли увидеть въездные ворота по всей высоте. Я заметил, что из них неторопливо и обреченно выходят зомби. Расстояние до них метров сто, не больше – пулеметный огонь плотно накроет цель. Но команду открыть огонь я подавать не стал. И никто из моих подчиненных не рвался стрелять без приказа.
Мы остановились на развилке, глядя, как зосы выходят на патрульную дорогу и поворачиваются к нам спиной. Они не пытались атаковать, как будто понимали, что смысла в том нет… Почему как будто? Может, действительно понимали? Ведь они смогли понять, в каком направлении мы движемся, сообразили, что нужно уходить, спустились с крыши, и вот они уже уходят от нас. Возможно, они чувствуют исходящую от нас опасность. Может, потому плетутся немного быстрей, чем обычно…
Я повел группу по патрульной дороге, мы приблизились к воротам, осторожно зашли во двор заставы. Никто не пытался нас остановить, но мне все равно казалось, что за нами наблюдают. Скорей бы привыкнуть к этому давлению извне…
Блокпост представлял собой фортификационное сооружение в форме прямоугольника с закругленными углами. В нем располагался компактный военный городок в расчете на роту солдат. Через ворота мы преодолели линию земляного вала, вдоль которого изнутри тянулась круговая дорога.
Вторые ворота, также открытые, вывели нас в автопарк. Слева и справа тянулись приземистые гаражи на шесть боксов каждый. Забетонированная площадь между этими сооружениями завалена была всяким хламом – ящиками, досками, обрезками покрышек, на ветру с трескучим шорохом полоскался кусок полиэтилена, свисающий с крыши. Ни единого живого существа в парке.
Оставив бронемашину на территории автопарка, мы продолжили путь, уперлись в казармы с обычными окнами, каждое из которых вполне могло служить пожарным выходом. Почти все стекла на месте, но грязные, пыльные, густо затянутые паутиной.
Казарма тянулась с востока на запад. Первое крыльцо с пластиковым козырьком, второе – в проходе между зданием и торцом гаража, третье выходит на небольшой строевой плац, слева огороженный Г-образным сооружением, которое, насколько я знал, занимали караулка, гостиница, баня с котельной и столовая. Штаб и офицерские комнаты находились в западном крыле казармы.
Начиная от восточного гаража, по часовой стрелке, три казарменных блока, штаб, бытовые сооружения и западные боксы образовывали своего рода оборонительную линию, соединенную массивными въездными воротами автопарка. Плоские, просмоленные крыши строений представляли собой смотровые площадки, на которых еще громоздились мешки с песком, оставшиеся от разобранных огневых гнезд. Расстояние между обваловкой и зданиями – не менее пяти метров, чтобы кенги, забравшись на крепостной вал, не смогли запрыгнуть с него на крыши. А для того чтобы сооружения не сгорели при обстреле, их строили основательно, не из легких конструкций, а из бетонных блоков. Работа, надо сказать, топорная: мало того, что стыки между блоками густо заляпаны кладочной смесью, так еще и стены выложены не совсем ровно. Впрочем, эстетическая привлекательность нас волновала мало. Главное – прочность…
Не знаю, кто и зачем высыпал на строевом плацу и раскидал по сторонам кучу крупного, темно-серого щебня. Стертая временем и непогодой разлиновка забрызгана красной краской. Сначала я подумал, что это кровь, но, присмотревшись, признал свою ошибку.
Кровь я увидел чуть дальше. Ею были забрызганы стены столовой, окна, двери, крыльцо, площадка перед ней. Но и это было еще не все. Черепа, разбросанные кости рук, ног, позвонки, ребра…
– Похоже, кто-то здесь порезвился, – высказался Шарп.
Его позывной не имел никакого отношения к японской технике. Дело в том, что, так же как и я, он в свое время попал в «духовку», но кожа его лица обгорела незначительно. Во всяком случае, менять ее не стали. Однако непонятно почему она очень сильно растянулась, встопорщилась, и лицо рядового теперь напоминало морщинистую шкуру шарпея. Отсюда и название…
– Похоже, здесь побывали кенги, – предположил я.
И случилось это, скорее всего, после того, как отсюда ушел гарнизон. Нормальный командир ни за что бы не бросил здесь останки своих солдат. Возможно, здесь пытались укрыться местные жители, а зосы настигли этих несчастных. Кенги разорвали тела на куски, а зомби обглодали кости… Иного объяснения у меня не было. Да я и не пытался замыливать голову детальным расследованием произошедшего. О будущем нужно думать, а прошлым пусть займутся историки, когда не станет Аномалья. Если это когда-нибудь случится…
Мы осторожно прошли в столовую. Гулкий пустой зал, плиточный пол, крашенные масляной краской стены, на одной из которых, от пола до потолка была изображена картина – бронетранспортер, сидящие на нем бойцы с улыбками на лицах, под одним колесом барахтается раздавленный косорог, на другое намотан кенг… И образ был грамотно создан, и прорисовка деталей выше всяких похвал. Солдаты на броне выглядели как живые. Наверняка художнику позировали служившие здесь пограничники.
Наши предшественники патрулировали свой участок границы, сдерживали зосов, отбивались от мародеров, в общем, служили как надо, справлялись со своей задачей. Но все же у них не было тех проблем, что у нас. Они стояли на передовой, но не в тылу врага. Гарнизон был многочисленным, вооружение и техника не чета нашему и местность вокруг не кишела зараженными особями. А блокпост они покинули при первой же опасности, потому что начальство заботилось о них. Нас же бросили на съедение волкам. И я очень хотел, чтобы это мое предположение оказалось ошибочным…
Глава 4
Нагромождение туч казалось мне крышей, через мансардное окно которой под острым углом вонзается в землю сноп солнечного света. Я стоял на крыше казармы и видел, как закатная охра красит синевато-серую гладь озера, разлившегося в каком-то километре от блокпоста. Из-за игры света мне казалось, что вода смешана с кровью. Или это у меня воспалилось воображение…
К озеру примыкал поселок, он хорошо просматривался за голыми, болезненно скрюченными ветвями придорожных тополей. Дома, улицы… Брошенные дома, пустынные, заваленные хламом и опавшей листвой улицы. За озером, дальше от поселка, я заметил темную шиферную крышу высокого здания, почти целиком скрытого от глаз зачахшей сосновой рощей.
Поселок и озеро находились за «колючкой», в запретной зоне, год назад сдвинувшейся на двадцать километров на север. И хотя мы сами сейчас находились далеко за линией «фронта», во вражеском тылу, мне все равно казалось, что там, в поселке более опасно, чем здесь, за линией ограждения, прорванной во многих местах.
Я не удивился, когда возле магазина с выбитыми витринными стеклами увидел бесцельно шатающихся зомби. В бинокль была хорошо видна их одежда, вернее, то, что от нее осталось. Один был в рабочем комбинезоне и резиновых сапогах, на другом сохранились остатки формы, но, похоже, не военной, а милицейской. Я смог разглядеть даже измазанный грязью командирский ремень с кобурой, в которую, возможно, вложен пистолет. Но если так, то воспользоваться своим оружием зомби не сможет. Слишком далеко он ушел от человеческой сущности. Синюшное лицо, местами лопнувшая кожа, по которой растекался гной, глаза настолько глубоко провалились в глубь черепной коробки, что их вообще не было видно. И походка у него беспомощная. Он шел, сильно наклоняясь вперед, как будто для того, чтобы нога следовала за телом под действием одной только силы тяжести. И каждый раз, когда он опирался на безвольно поставленную ногу, мне казалось, что это его последний шаг. Его спутник находился не в лучшем состоянии…
Похоже, зомби – привычное явление для этих мест. С блокпоста они убрались, но это не значит, что ночью у них не возникнет желания вернуться обратно. Соберут свою полумертвую рать и громко заявят о своих правах.
А ночь уже скоро; заставу окутает тьма, а у нас, увы, нет электричества. Отсутствуют и прожекторы, чтобы осветить подступы к заставе. О приборах ночного видения и говорить не приходилось. Об осветительных ракетах тоже. Был только прицел ночного видения на исправном бронетранспортере, но я не мог оставить пулеметную установку без глаз. Свечей тоже мало, и штурмовые фонари не у каждого бойца. Небо же затянуто тучами, и ночь наверняка будет безлунной.
Мы обследовали блокпост, теперь нужно навести здесь порядок – провести генеральную уборку, очистить территорию от мусора, вымыть окна. Может, нас и бросили на произвол судьбы, но все же мы люди военные, приученные к порядку, так что бардаку – бой.
Я бы не сказал, что застава досталась нам в разграбленном состоянии. Во всяком случае, мародеры здесь не бесчинствовали. Но прежние хозяева вывезли отсюда все, что представляло хоть какую-то ценность для обустройства на новом месте, – кровати, столы, стулья, даже про электрическую печь из пищеблока не забыли. Из котельной забрали оборудование. Хорошо, что в сооружениях остались трубы и батареи отопления. А котел и заказать можно. Как и все остальное, чего нам не будет хватать для полноценной жизни…
Я хорошо помнил, как Брыль убеждал нас, что сорок второй-дробь-четвертый блокпост всего лишь законсервирован и большая часть имущества находится под замком на складе, размещенном в подвале столовой. Склад мы нашли, замок сбили, но ничего не обнаружили, кроме хлама из сломанных кроватей, столов, стульев и прочей казарменной утвари. Что ж, буду звонить полковнику, и если он вдруг начнет воротить нос от наших нужд, я ему быстро вправлю мозги. Это я для себя не привык ничего просить, но ради своих подчиненных пойду на все. И лучше полковнику не знать, как далеко я могу в этом зайти.
А ведь я чувствовал, что полковник водит нас за нос. Поэтому и не стал отказываться от списанного бронетранспортера, выделенного нам в нагрузку к исправной машине; мы использовали его как грузовик – забили десантные отсеки оружием, боеприпасами, а на броне закрепили походное имущество из того барахла, что не пожалели для нас армейские кладовщики. Отопительные печи, матрасы, одеяла, белье постельное и нательное, мыло, посуда, всякое-разное, необходимое в обиходе. О провизии, конечно же, не забыли, о питьевой воде. Даже позаботились о запасе осиновых дров, которые горят жарко и почти без дыма.
Я развернулся на сто восемьдесят градусов, вышел на край крыши, откуда хорошо просматривались два бронетранспортера. Ими мы перекрыли проход между торцом западного гаража и вторым блоком казармы, откуда на крышу можно было попасть через люк по удобной железной лестнице. Мешки с песком есть, на крыше их уже много, осталось соорудить укрепление вокруг этого люка, чтобы противник не смог попасть через верх в облюбованное нами спальное помещение. Подступы со двора обороняли бронетранспортеры с их мощными башенными пулеметами.
В прошлом на блокпосте размещалась целая рота солдат. Большая часть личного состава была задействована для патрулирования границы, но в любом случае людей для охраны и обороны объекта хватало. Да и в инженерном отношении на заставе имелось все – системы наблюдения, ограждения и сигнализации, минные поля, огневые точки…
Ничего, пока у нас нет возможности держать под контролем весь блокпост, будем довольствоваться малым. А со временем мы обживемся, рассчитаем и расширим свои возможности – восстановим проволочное заграждение вокруг заставы, насытим подступы к ней сигнальными и противопехотными минами. И каждый боец будет работать за троих…
За моей спиной послышался шорох; обернувшись, я увидел Малыша и Титаника, с пыхтением втаскивающих на крышу очередной мешок с песком.
– Все, командир? – устало спросил рыжеволосый детина с изуродованным шрамами лицом.
– Да все, все, сам знаешь, что все. Тут можно целый замок сложить, – опередив меня, звонким фальцетом затараторил его приятель, низкорослый, крепенький паренек точно с такими же увечьями. – Крышу из брезента натянем, пулеметы поставим. Чур, я первый по зосам стреляю!..
– Все? – резко перебил его я.
– Все, – растерянно захлопал глазами Титаник.
Казалось, его удивило, что я посмел остановить его. Но при этом он смотрел на меня снизу-вверх, заискивающе, выгнув шею.
Рослый Малыш производил впечатление человека, чуть более сообразительного, чем его товарищ. Но все равно я считал его, по меньшей мере, не очень смышленым.
Малыш и Титаник призвались из одного района, вместе поступили на контрактную службу, год охраняли запретную зону по внешней стороне периметра, затем им вдруг захотелось попасть в спецназ. Для этого им элементарно не хватало соответствующей подготовки, но ребята решили, что им отказали из-за недостатка боевого опыта. Бедовый Титаник подговорил Малыша сделать себе скарификацию, изуродовать свое лицо «боевыми» шрамами. И сам тоже лег под нож хирурга, который, надо сказать, был гением в своей области. Он сделал на лицах этих остолопов шрамы с рваными, заостренными лепестками, похожие на те, которые оставляет пуля на выходе из жестяной банки. А чего стоил след от «удара ножом» с отслаивающимися от него лохмотьями зарубцованной кожи. А как изумительно им распороли щеки, чтобы стал шире рот. Там были не просто раны, а произведение искусства – как ни пытайся сжать губы, боковые зубы все равно видны, как верхние, так и нижние. Я при всем желании не смог бы изуродовать так даже самого лютого врага. А эти по своей воле сделали из себя уродов. И, можно сказать, добились своего: попали к бывалым спецназовцам, из которых состояла наша группа. Теперь им так же, как нам, предстояло выполнять задачу в глубине Аномалья.
Я показал, где и как укладывать мешки с песком, а сам спустился в казарменный отсек, где бойцы обустраивали свой быт. Скорняк занимался найденными на складе кроватями. Если не удавалось приладить панцирные сетки к железным ножкам, он ставил их просто на ящики, которыми был захламлен двор заставы. Гуцул, Чиж и Шарп находились во дворе; первые двое готовили к бою башенные пулеметы, а третий снимал с бронемашины прожектор, чтобы установить его на крыше.
Не нравилась мне эта затея. Чтобы прожектор светил, нужно постоянно подзаряжать аккумуляторы, а значит, будет работать двигатель, тарахтеть за окном. Хорошо еще, что исправный бронетранспортер был повернут к нам передом – меньше выхлопов просочится в помещение.
Пух готовил ужин, примостившись в углу казарменного отсека. Примус уютно гудел, в кастрюле булькала каша с мясом из сухого пайка.
Пух любил поесть, и его лишний вес бросался в глаза. Но комплексовал он по другой причине. Парень принимал участие в штурмовых операциях, представлялся к боевым наградам, но ни разу при этом не был ранен. А обидела его природа, надругалась над ним с самого рождения. А может, акушер постарался, руками смял нос, надбровья, продавил ему лоб, когда вытаскивал его из материнского лона. Возможно, в его переносицу врезалось пушечное ядро из древней пушки. Я, конечно, понимал, что такого быть не могло, но все же вслед за одним вымыслом возник другой. Так я придумал, что выстрел этот производился в упор, потому что кожа, казалось, была прожжена пороховыми газами. Хотя Пух уверял, что странная пигментация лица у него от природы… Так или иначе, кто-то из его командиров проникся к нему отвращением, поэтому и сплавил в нашу спецкоманду. И, надо сказать, это Пуху не нравилось. Он искренне считал, что по сравнению с нами он просто красавчик. Так это или нет, но никто и не пытался его разубеждать.
Якут и Баян возились с крупнокалиберным пулеметом. Станковый «ДШК» – отличное оружие, но, к сожалению, в единственном для нас экземпляре. К тому же вид у него был такой, будто его вытащили из дзота, погребенного временем после боев сорок первого года. Выкопали, кое-как очистили от коррозии, смазали для вида, после чего передали нам. Пользуйтесь, и чтоб вы там заржавели вместе с ним.
– Вот тебе и коза с баяном, – хриплым басом изрек Баян, хлопнув тяжелой пятерней по коробке с патронной лентой.
Он знал толк в оружии, поэтому смог установить пулемет на кривую, давно уже вышедшую из употребления треногу. Глядя на этого парня, медлительного, но расторопного, основательного и уверенного в себе, я не сомневался, что его «ДШК» будет стрелять, как надо.
– Я работал с этой машиной, – щелкнув планкой прицела, деловито пояснил он. – Вещь. Только тяжелая очень. «Корд» в этом плане лучше. Тот же калибр – двенадцать и семь. И скорострельность выше. Я из него с рук стрелял. Пули там разрывные. Косорога на молекулы разнес!..
Баян остолбенело замер. С ним это иногда случалось. Вспомнит, как на зосов охотился, а память его тут же перенесет в последний бой, где он попал под огонь воинствующих мародеров. Подствольная граната разорвалась в нескольких сантиметрах от него. Врачи, говорят, поверить не могли, что спасли ему жизнь. Он встал на ноги, вернулся в строй, но лицо его так и осталось сплошной зарубцованной раной. Что, впрочем, никого из нас не смущало.
– Ну ты, баянутый, чего застыл, как мамонт в Арктике? – бесцеремонно ткнул его в бок Якут. – Давай снимай эту дуру, треногу ровнять надо.
Этот парень действительно был якутом по национальности. Я видел фотографию в его личном деле. Черные волосы, широкое лицо, высокие губы и узкие глаза… Нет больше черных волос, не растут они на месте обширного ожога. Глаза остались, но кожа вокруг них сожжена так, что не узкие они уже.
Баян долго смотрел на него, пытаясь понять, чего хочет от него напарник, наконец сообразил, кивнул и взялся за пулемет.
Якут хмыкнул, глядя на него. Почесал обожженный затылок, перевел взгляд на сержанта, который, как обычно, закапывал себе глаза.
– Что главное у человека? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил он. – Мошонка. Не было бы мошонки, яйца пришлось бы держать в руках. И руки всегда были бы заняты.
– Они у тебя всегда будут заняты, – не оборачиваясь, пообещал ему Шпак. – Как минимум шваброй.
Баян толкнул Якута в плечо и многозначительно похлопал себя по голове. Дескать, соображать нужно, что говоришь.
– Да пош… – огрызнулся было Якут, но, встретившись со мной взглядом, осекся.
И, закусив язык, взялся за треногу, с которой Баян уже снял пулемет.
– Не понял! – взвыл вдруг Пух. – Это что еще такое?
Он сидел над коробкой с сухим пайком, возмущенно вытаскивая из нее лапшу быстрого приготовления. Квадратные брикеты без какой-либо упаковки и к тому же явно просроченные.
– Это уже второй ящик такой! – простонал парень. – Одна лапша!
– А это нам на уши лапша, – ехидно и с горечью усмехнулся Скорняк. – Чтобы мы думали, что кому-то здесь нужны. А не нужны мы никому ни здесь, ни там.
Я глянул на него резко, но голос мой прозвучал мягко:
– Мы друг другу здесь нужны… – И уже жестко: – Чего встал? Почему печку еще не установил?
– Так я думал, сначала кровати поставить, – растерялся Скорняк.
– Брыль тоже думал. Да попадет. В суп… Когда-нибудь…
Мы взяли с собой двадцать коробок с сухим пайком, по норме довольствия этого нам должно было хватить на две недели. Но, похоже, качественный сухпай находился в первых двух-трех ящиках, а остальное – лапша. И если это так, то Брыль уже списал нас со счетов. Видимо, полковник знал, что выжить на этой брошенной заставе невозможно: слишком много вокруг зосов. Говорил мне одно, а думал другое…
Я еще мог простить полковнику, что нас бросили сюда на верную смерть. Но если это так, то я никогда не забуду, как он снарядил нашу экспедицию. Когда-нибудь я припомню ему и сломанный БТР, и кривую треногу, и эту лапшу, которой, как выяснил Пух, были забиты почти все коробки…
Глава 5
Ночная тьма навалилась на землю тяжелым ватным одеялом, но не грела, а холодила тело. Якут пытался разрезать мрак лучом слабенького прожектора, но тот едва достигал второй линии ограждения, тускло высвечивая рваную проволоку на ней.
– Может, лучше совсем потушить? – спросил стоявший за пулеметом Баян. – Только внимание привлекать. И бэтээр тарахтит, не услышим, как зомби шуршит.
– Не услышим, – кивнул Якут.
– Выключай, – махнул рукой я.
И на всякий случай вынул из ножен свой ятаган с коротким клинком, которым я обзавелся еще будучи лейтенантом. Меч этот сваял мне алтайский кузнец, специализировавшийся на холодном рубящем оружии. В бою с монстрами нельзя целиком полагаться на карабины и автоматы. Это нам выгодно держать зосов на расстоянии, а они предпочитают ближний бой. Поэтому хорошие клинки пользовались спросом у бойцов истребительно-штурмовых подразделений, и алтайский умелец, говорят, сколотил себе на этом целое состояние. А оружие он, надо сказать, делал знатное, из булатной стали. Мне пришлось отдать за ятаган три свои офицерские зарплаты, но я нисколько о том не жалел.
Прямой и короткий меч различаются прежде всего балансировкой. У первого центр тяжести ближе к рукоятке, а другого – где-то на середине клинка. Прямой меч хорош для колющих ударов, а кривой – для рубящих. Изгиб рубящей кромки делал клинок более прочным, а высокое расположение центра тяжести значительно увеличивало его пробивную силу. Рубить можно было и прямым мечом, но для этого он должен весить около трех килограммов. А мой ятаган обладал массой вдвое меньшей, а рубил головы зосам за милую душу.
Глянув на меня, Якут обнажил свой кортик с кривым клинком, гордость британских мичманов девятнадцатого века. Баян ощупал висевший на поясе боевой топор с основным и вспомогательным, сильно заостренным лезвием.
Прожектор погас, и какое-то время мне казалось, что нас окутала совершенно непроглядная тьма. Но прошло время, и я различил в темноте сначала Баяна, затем Якута. Потом заглох двигатель бронетранспортера, и уши сдавила звенящая тишина. Ветер успокоился, не слышно, как он шелестит в траве за обваловкой, как гоняет мелкий хлам по заставе. Жутковатое ощущение. Хотя, казалось бы, в такой тишине легко можно было угадать приближение врага. Но я эту тишину воспринимал как затишье перед бурей. И чувствовал, как напряглись мои подчиненные.
– Командир, ты бы шел спать, – шепотом предложил Баян. – Мы тут сами.
Я кивнул, соглашаясь. Посты уже расставлены – двое на крыше, двое в боевых машинах, за спаренными пулеметными установками, дневальный у двери в казарме. Через полтора часа смена, я должен ее развести. И пока не пропищит будильник на часах, отсекая этот период времени, можно немного поспать.
Я четыре раза тихонько стукнул по железному люку – пусть дневальный знает, что с крыши спускается свой. Но только я взялся за ручку, чтобы открыть ее, как тишину прострелил волчий вой. Казалось бы, ничего особенного, но душа затрепетала в ожидании большей беды.
Люк я открывать не стал, вернулся к пулемету, от которого успокаивающе пахло смесью из пушечной и ружейной смазки. И пусть не видно цели, но мощь крупнокалиберного «ДШК» слегка ослабила нервное напряжение.
– Где-то у озера воет, – поежившись, сказал Якут.
– Зверопес, – добавил Баян.
