скачать книгу бесплатно
– Это тайна. А наше заведение всегда держало тайны такого рода.
– Кругом одни тайны, – недоуменно воздевая руки пошел Амендралехо вслед за Марселиной.
– Что ты волнуешься? Ничего собственно не произошло, я никого не нашла, а письмецо всего в несколько строчек неважное, можно выбросить.
– Не выбрасывай, дай мне!
– Ты ревнуешь к ней? – воскликнула Марселина, обернувшись.
– Нет, я просто не могу когда меня водят вокруг пальца. Почему, например, ты не оставила письмо у привратника, если это письмо простое?
– Потому что потому – все кончается на «у».
Все остальное расстояние по берегу и до ступенчатой дорожки они прошли под знаком письма. Одному хотелось непременно узнать что в том письме написано, другой хотелось дать ему почитать, но никто не мог ничего поделать. Наконец, остановившись на одной из длинных террасочных ступеней возле фонаря Амендралехо повернулся к Марселине, заставив ее остановиться и глядеть на него.
– Марселина, мы с тобой хорошие друзья, давай обнимемся крепко и может поцелуемся.
Не дожидаясь ответа под ее улыбкой он прищурился на фонарный свет. Камешек был под ногами. Он был поднят, метким броском разбил фонарное стекло, а сам кидавший окутал фигуру девушки руками, губами приложившись под ушко. Но не столько пухлую мягкость шеи и нежности нужны были ему. Марселина, понимая это, заложила нужную ему руку за голову.
Амендралехо вытащил осторожно из ее рукава клочок бумаги и, о беда! Света не было и невозможно было прочитать. Было уже настолько темно (стало после разбитого фонаря), что пытаться что-либо разобрать даже с его зрением не представлялось возможным. Что делать? За считанные секунды нужно было решить, ведь долго обнимать Марселину тоже было нельзя и он поступил может быть несколько легкомысленно, но единственно правильно: он оставил пока письмо у себя с тем, чтобы потом по прочтении вернуть.
Марселина пассивно участвовала в содееваемом. Роль ее главным образом заключалась в том, что она не мешала происходящему вокруг нее и по нее. Когда нужно было она не задерживалась, отойдя вперед, и Амендралехо тем временем при свете следующего фонаря прочитал:
«Сеньор кавалер де Карак! Мы всегда знали Вас как человека высокого морального долга и, признаться, очень удивлены, видя Вас на тихой вилле сейчас, когда решаются судьбы королевства».
Княгиня де Монтанья-Гранде
Прочитав сие Амендралехо зафыркался и запершился так, что Марселина шаловливо громко и звонко засмеялась, однако не оборачиваясь. Такие милые девушки как она словно созданы для того, чтобы их обманывали всерьез или в шутку.
– Марселина постой! Ты что-то обронила.
Она, вовсе расхохотавшись, повернулась взять письмо, проделав это почти не глядя. Успокоившись, Марселина помахала на прощание ручкой.
– Иди спать, не шатайся по двору.
Значит, что-то должно произойти этой ночью? Амендралехо даже знал что и был близок к тому, чтобы последовать словам Марселины, но в нем возыграли эдакие гуляжно-донжуанские чувства.
Марселина прошла в корпус, поднявшись на второй этаж в залу, где ее ждала Мальвази.
– Как дела? Ты, конечно, отдала письмо по назначению?
– Сеньора де Карака не было дома. Ни слуг его, никого я не нашла, чтобы передать Ваше послание. Пришлось нести обратно.
– А еще что тебе пришлось?
– Целоваться!
– Зачем было бить фонари? Если сеньор Метроне узнает – взыщет с обоих, и правильно сделает.
– Ах, ты подглядывала!
– Я смотрела: не вздумала ли ты сдуру пойти отнести письмецо в лапы к этому Караку. Фу, какой фат, и пошляк, отвратительный мозгляк, не хочу даже вспоминать о нем, как прицепится…
– Не обращай на него внимания, ты же не на балу, а у себя за семью стенами.
– Я не хочу ни от кого прятаться, нужно отваживать таких раз и навсегда! Скоро услышишь.
Вскоре она не только услышала, но даже и увидела, когда подбежала к окну. А дело было так, раздалось треньканье гитары и пьяный забулдыжный рев возопел непонять что. Вдруг он осекся, гитара его со звуками шлепнулась наземь. Можно было видеть, что за оградой пятеро били одного и тот барахтался у них под ногами.
Марселина заметила и шестого, похожего на Амендралехо по росту и по одежде. Он подходил осторожно сзади, словно стараясь вникнуть в происходящее, и потом, яростно сорвавшись с места, подбежал к двум ближайшим, стоящим почти без дела. Один, самый крупный в рясе получил удар шпаги плашмя по лысине на голове, а другой, в широкой шляпе – заработал сильнейший пинок по заднице, который прямо или косвенно заставил Альбертика отбежать. За ним попятились остальные. Не успели Виттили и Метроне присмотреться кто на них напал, как в пьяном гневе поднялся де Карак и, размахивая пустыми ножнами на цепочке от пояса, может быть не имея возможности оторвать с бранной руганью пошел, пошатываясь на обидчиков. Те кучей, не мешкая, смылись за деревья.
Злой как собака де Карак, не зная на ком бы сорвать свое зло, остановил взгляд на Амендралехо. В том, что спаситель де Карака вызовет в том к себе хорошее отношение не можно, а нужно было сомневаться, зная дрянную злыдную натуру такого человека, как этот сеньор. Амендралехо не мог вызвать в нем ничего доброго уже от того, что видел его в униженном положении. Хорошо было уже и то, что де Карак отвлекся на зализывание побоев. Затем, заметив помятую гитару, нашел-таки на чем сорваться, растоптав инструмент всмятку. После этого наступил момент успокоения и протрезвления от хмеля.
– Тащи меня на виллу, открывай ворота, я иду! – снова захмелев отвратно залебезил де Карак, стоя на щепках и с шатанием держась за прут решетки. А далее вообще…
– Ну ты, мурло, сбегай за моим лакеем – он лучше тебя справиться. Ну что ты стоишь! Ты что не знаешь, с каким человеком разговариваешь! Да я винкулето! Ты – понял..? Это..? – так многозначительно молвил он, что будто бы и сам испугался того кто он есть.
Очень захотелось предположить не вид ли это высокогорного винторогого козла? Амендралехо стало и не по себе, и смешно. А все вместе уравновешивалось до оторопелого вида. Действительно, нужно было идти спать, а не влезать куда не надо, в подарок заимев эдакое мурло перед собой. И за окнами, и из-за дерева им были явно недовольны.
– Ладно, бейте его, да еще покрепче, – указал он рукой резкий небрежный знак компании из пяти человек, и уже когда он отошел достаточно далеко, оглянувшись, увидел, что де Карака за руки – за ноги уносят долой.
* * *
Разогнавшись по ровному месту, перед самой оградой хлестнув своего буланого коня по кругу, Амендралехо с силой натянул вожжи на себя, точно уловив тот миг, когда это нужно было сделать. Конское тело под ним и вместе с ним стрелой взмыло вверх над шпилями металлической ограды, оставляя их много ниже под собой. Нижние ноги коснулись земли, и почти тотчас завершили лет и задние ноги, твердо опустившись наземь. Но еще некоторое время по инерции они ни за что не могли остановиться, как не пытался наездник это сделать, стараясь услышать что слух его уловил несколько мгновений раньше. Он не ошибся, ему хлопали – сеньора Мальвази де Монтанья-Гранде, видевшая взятие препятствия. Она была в нескрываемом восторге от увиденного и видимого. Высокая железная ограда со взметенными ввысь остроконечными прутами на фундаменте казалась ей если не границей мира: по ту и по эту сторону, то, во всяком случае, чем-то непреодолимым, над чем перескакивать на коне!… Она бы никогда не подумала!…Что такое вообще возможно!
Мальвази продолжала нисколько не смущаясь восторженно глядеть на Амендралехо и то как он, гарцуя на коне, не сводя с нее глаз, подъезжал к ней все ближе и ближе.
В этой стороне виллы, удаленной от прифасадного двора, и несколько прикрытой от него крылом корпуса, было сейчас после обеда безлюдно и можно было особо не опасаться за любопытство чужих глаз. Хотя вернее даже не это, а обыкновенное отсутствие посторонних привело княжну к раскрепощенности и даже, как мы увидим, – к крайней.
– Какой сильный и славный конь, – проговорила она, не сводя глаз с наездника, – все бы отдала, чтобы побыть на таком.
– Я Вас понимаю как наездницу, но ничем помочь не могу, мой, – хлопнул он своего коня, – любых не берет. Его прежде обласкать, ублажить, а потом усаживаться.
– Не беспокойся, я прекрасно обучена объезжать любых ретивцев без всяких ласок и ублажек!
– Никогда. Он Вас просто опозорит. Он женщин понимает – что это такое.
– Да ну!… Что-о?? Ах, ты!… И она, наполовину выговорив бранное слово, в ее исполнении и в данной ситуации прозвучавшее просто восхитительно, просто трогательно, и далее, вдруг так эмоционально вспыхнула и продолжила беззвучно выговаривать то, что ему можно было только догадываться по тем убийственным красноречивым гримасскам, которые она ему презренчески строила при этом.
Амендралехо уже не в состоянии продолжать смеяться не слазил к ней, а падал, не удержавшись на земле на ослабленных ногах. Но, влекомый к ней, неуверенно поднялся и пошел навстречу, ведя за узду коня.
Его обезумевший вид, в который она его привела, Мальвази льстил, и к тому же она была больше во власти игры, чем реальных чувств, которые выказывала, но и это-то как раз мешало простить ей внешне, то есть она чувствовала, что когда он подойдет – она должна ему обязательно ответить на пошлость увольнением, не иначе. И тут уже, когда она приготовилась говорить, ему осталось сделать перед ней последний шаг, конская голова, длинная и ужасная высунулась из-за плеча Амендралехо и с ржанием, оглушившим ее лизнула в подол, а потом и ткнулась. Взбудораженная Мальвази как ужаленная отскочила в сторону за Амендралехо, а вернее, чуть ли не на него самого. Конская голова с блеющим ржанием и вытянутым языком медленно поворачивалась в ее сторону.
– Уберите это чудовище отсюда!
– Еще минуту назад Вы им почти непристойно любовались. Да и сеньора, где же Ваши навыки в умении объезжать, которыми Вы еще меньше минуты назад хвастали? Надеюсь, Вы хоть мне поверите, что с такими конями иметь дело – опасно для чести.
– Сейчас же замолчите! Это Вы, развратник, научили его этим охальным штучкам. У меня он будет смирным и покладистым. Отдайте его мне, я его у Вас покупаю.
– Увы, дорогая сеньора, я этого сделать не могу.
– Десять тысяч.
– Даже подарить. Это не просто конь, а друг. Он от смерти меня спас в лихом бою. Я друзей не продаю.
– Ах, вы друзья! Два сапога – пара! Я думаю, что Вы неспроста водите дружбу с эдакими чудовищами. Еще неизвестно что за вашим человеческим обликом сеньора Амендралехо скрывается. Не скрывается ли такой же конь?
– Ой-ей-ей. Как зловеще. А ведь все так естественно, только прелестнотелые всеми мерами, всеми усилиями стараются застеснять эти чувства. Эта ставимая преграда, правда, чудесным образом исчезает, когда на нее наваливаешься и валишь. Вот тогда животные чувства принимаются, когда от них некуда деваться. А я не хочу стесняться чужого стыда. Мои плотские чувства к тебе – это мое превосходство перед твоей женской особой.
– И что у коня, и у тебя – одни и те же животные чувства? – с игривой интонацией в голосе произнесла она, улыбаясь.
– Да!
– Могу я их посмотреть, но только в конском варианте?
– Насильно заставлю!
И Амендралехо, ухватив ее за руку, тонкую и слабую повел почти бегом к близкому отсюда песочному вольеру, видному из-за конюшен, и обращенному на море. Мальвази, вынужденная бежать, задирая одной рукой подол, другой старалась вырваться. Ни слова, ни угрозы ей в этом не помогали. Она взяла и укусила руку Амендралехо. Тот с ужасом, отняв больную руку с шипящими звуками боли, взглянул на уставившуюся на него Мальвази. Что в ней сейчас происходило, он не догадывался и потому был естественен, потирая укушенное место руки.
– Я знаю, когда кошку держишь долго за лапку и тоже насильно, она, в конце концов, начинает кусать… Ты не бешеная случаем? – спросил он ее совершенно серьезно, мимолетно глянув, вырвав невоздержанный короткий смех.
Меж тем Амендралехо заставил коня перепрыгнуть через жердь и что потом им устроил, подавая разные команды, на это было смотреть совестно. Она не знала что ей и делать, и смотрела косо на вытворяемые финты и по сторонам, не видит ли кто этого срама? Амендралехо заставил коня перепрыгнуть через жердь и проделать двойной трюк прямо перед ней: усесться наземь с вытянутым языком и блеющим насмешливым ржанием. Она на это так взглянула, игранув глазами, что Амендралехо поцеловал ее на расстоянии, что, впрочем, она может не видела. Но повела себя затем так, словно бы он ее поцеловал по-настоящему. Она хмыкнула (когда конь вовсе улегся наземь, глядя и высовывая язык на нее) и, подскочив к Амендралехо, вырвала у него из рук плетку. Ох и досталось же безобразнику коню от осерчавшей девушки, Амендралехо только посмеивался, как вдруг, ни с того ни с сего, не глядя с разворота Мальвази сильно стеганула его по спине. Удар был хлесток, ошеломляющ! Он невыдержанно завшикал, потирая за спиной.
Это давно уже были половые домогательства, а он это понял только сейчас и, видя каким рассерженным взглядом смотрит на него она, подумал, что зашел слишком далеко! Нужно было как можно скорее кончать, иначе наступала гроза, в которой ему не суждено было поздоровиться!
– Драгоценнейшая сеньора! Это ужасно что Вы сейчас сделали!
– Этого Вы заслужили с вашими конскими выходками!
– Ну, это уже слишком! Я заметил, Вы все последнее время намеренно путаете меня с конем. Отчего бы это у Вас?
– Отчего? – хлестнув, спросила она его, ожидая очередной колкости.
– А все оттого, что у Вас сумасбродный ум! То, я у Вас угорь, то конь. Нет ничего более между собой разного!
– А вот Вам и за угри, которые вы выпустили нарочно. – снова хлестнула она его. Перетерпев небольшую боль, главное для вида Амендралехо подумал: что бы сделать, чтобы это бичевание прекратилось? Он поглядел на коня, который, видя что его хозяина бьют, перепрыгнул через жердь в загон.
– А трусоват Ваш дружок. – насмешливо заметила бившая.
– Не в пример меня. Вот что, я предлагаю проверить Вашу смелость не на плетке, а на седле. Помнится мне вы порывались объездить этого скакуна. Тем более что вы имеете небольшие успехи. Фарлэп Вас уже боится.
– Его звать Фарлэп? Фарлэп – это слово из какого-нибудь языка, кажется из французского?
– И что оно значит? – быстро спросил он.
– … Молния.
– О да! Да, да! У него и имя самое подходящее, какое только может быть. Это не скакун, а молния, седло – самолет. Извольте только усесться и вы испытаете такое, чего Вы еще никогда не испытывали! Не бойтесь – подбодрил Амендралехо ее все тем же заинтересованно-насмешливым тоном, за которым чувствовалась какая-то дурнота, но против чего невозможно было ни возразить, ни сделать. Перепрыгнув по подзывной команде через жердь в который раз, Фарлэп был насилу подведен прямо к княжне для посадки. Она, опасливо озираясь, вынуждена была ступить ногой в стремя и запрыгнуть в седло несмело.
До чего же быстро могла она преображаться, меняться почти в обратную сторону. Амендралехо несколько раз видевший это мог только удивляться. И ему осталось лишь молча снести то, что ему досталось от нового ее выкрутаса. Якобы хлестнув коня, чтобы стронуть с места, она хлестком задела и стоявшего ниже ее Амендралехо. И это того так стронуло, что в нем не осталось ни тени сомнения: делать или не делать. И еще к этому нужно добавить что, несмотря на то, что конь был понукнут, он не стронулся с места, так как воспринял хлесток как очередное надругательство над собой, вместо ласок и сладостей как бывало за исполнения раньше. Обои стегнутые, обои обиженные Фарлэп и Амендралехо между собой быстро сговорились, так как понимали друг друга с полужеста, с полузнака. Стоило одному быстренько почесать полусогнутыми пальцами по шерсти и указать на воду, простиравшегося неподалеку моря, как другой, все отлично поняв после дружеского понукнутия, понес наездницу к синей глади. Амендралехо только после того как отправил – заметил куда отправил и очень сильно испугался: не сбросит ли он ее на камни еле заметного над водой бассейна, построенного прямо в воде. Мгновения переживаний были тяжелы и если он не закричал остановиться, то только из-за того, что его дух и волю сковало опасение. Но Фарлэп со своим заданием справился просто элегантно. Быстро донеся сидевшую не куда-нибудь, а прямо к бассейну, не дав ей спрыгнуть, он заскочил прямо в глубокую нутрь, полную голубой воды. Но и там, не удовлетворившись тем, что до грудей намочил Мальвази, не дав ей слезть самой, подкинул ее от себя. Она, совершив небольшой кувырок на спину, упала в холодную воду. Встав на ноги, она увидела, как жеребец в легком прыжке выскочил из воды, и как под струями стекавшей воды совершенно преобразился его вид.
Выучке Фарлэпа можно было только удивляться, он делал и лучше, и больше, и наделал: холодное время года, а он ее с головой искупал. Отправляя Амендралехо думал, что Фарлэп просто провезет ее в каскаде брызг, извергаемых из под своих ног, как это делал с ним, стоило его только поскрести.
Княжна Мальвази, промокшая и продрогшая, шла по песку у самой кромки воды в сторону корпуса. Ну и вид у нее был, конечно, что называется подмокший. Платье из легкой материи, смотревшееся пышно сухим, сейчас же комично облепляло ее тело. Не в силах было сдерживать смешок, смотря на то, как она, не глядя в его сторону, устыжено уходит прочь. Вместе с этим ему захотелось дать ей определение какое она вызывала… И его как озарило – мокрая кошка, до чего же смешное видение, и его она собой представляла! И все же эта кошечка могла потом коготочки свои выпустить, сказав своим сбирам…, которые может быть у нее и были. Что она предпримет в отместку?
Амендралехо даже почувствовал себя бессильно и жалко перед ней.
* * *
– Ты что как цуцик промокший!? – удивленно закричала Марселина, когда увидела Мальвази какой она вошла. Бледная, или даже синяя от холода, мокрая и злая. Услышанное от Марселины вконец вывело ее из себя.
– Ну все, с ним нужно кончать, – стукая зубами со сжатыми кулачками выговорила она.
– Это он тебя в воду плюхнул?! Как ты могла такое допустить, уже же так прохладно, а вода такая холодная. Ты же заболеешь. Иди скорей прими ванну.
– Марселина, ты знаешь где то письмо, которое я писала герцогине Неброди? – озабоченно спросила Мальвази, идя вслед за служанкой.
Очень скоро, на удивление Марселины, приехала Климентина, которая как будто уже знала что произошло, но все равно приезд которой напоминал прилет любопытной сороки, коя ни что не оставляет без внимания и все хочет знать! Они очень быстро сговорились между собой, порешив поступить так-то и так-то, и еще Мальвази прихорашивалась, как ее Марселину отправили за Амендралехо. Марселина никак не могла вмешаться в разговор и попытаться хоть сколько-нибудь заступиться за виновника, хоть ей очень это хотелось; но она не могла, потому что боялась, слишком сильным казалось ей то, что произошло и она не находила в себе силы воли возражать против этого. К тому же она была очень занята по привидению синьорины в порядок. Марселина единственное, что могла сделать – это, уходя незаметно приостановиться, подслушав крайне важное, как ей показалось. И она пошла, подумывая как выполнить некоторые свои намерения.
Амендралехо она нашла там же, где он и был – на конюшне. Только теперь уж он ей показался испуганным, подавленно чистящим своего коня щеткой. Он даже не обратил на нее внимание, и она понимала почему.
– Что ты наделал?
– А я!? Я почистил коня, после того как наша сеньора изволила на нем искупаться. И я еще могу сказать: не такая уж она недотрога как представлялась. Так уж она ко всем неравнодушна?
– Она ненавидит любого кто пытается домогаться ее чрезмерно. – проговорила Марселина, глядя ему в глаза.
– Это еще неизвестно.
– Это еще мы посмотрим – хотел ты сказать? Тщетно. Твое неравнодушие уже замечено и тебя собираются не просто наказать, а заменить Пакетти.
– Ах, ах, наказания, не выгоны, а замены. Да я сломаю ее, стоит мне только захотеть, можешь ей так и передать, и не такие были. А к ней я ничего не чувствую, ты мне во сто раз милей и дороже.
– И ты мне… Я больше всего не хочу, чтобы она тебя выгнала. Попроси у нее прощения, останься. Куда ты отсюда подашься?
Марселина хотела уговорить Амендралехо идти извиниться, так чтобы он пошел не зная что его звали и придя не выжидал зачем его позвали, а пришел с сознанием того, что он пришел просить прощения и первым начал. Но ничего-то у нее не получилось, это могло бы получиться, разве что между женщинами, но не с мужчиной, и тем более гордым. И ей пришлось сказать что его зовут, напутствовав словами к снисканию прощения. Сама же Марселина направилась в другую сторону и, держась садовой дорожкой берега моря, прошла в ту часть чудесных владений виллы, где сад, становясь преимущественно кустарным, просеченный террасочной дорожкой, плавно спускался от задней стороны корпуса к морю. Здесь она думала найти Пакетти.
С тех пор как Пакетти – крепкий, славный малый был удручен своей неудачной страстью к красавице Марселине, ветреной в отношении к нему, он насупился и приналег на свою садовничью работу и его наверняка можно было найти за работой. Но Марселина заметила его не в зелени, а возле берега у площадки бутафорских белогипсовых развалин под вид древнегреческих, хотя и там он сидел, занимался какой-то работой с садовым инструментом. Рядом же была яма с растительными отбросами. Он сидел с дремучей тоской и как увидел ее, Марселина заметила, сразу изменился, засмущался и оробел. Она это поняла, как то, что его чувства к ней не совсем еще прошли и захотела забить их еще более тем невидящим непонимающим видом, каким всегда расслабляющее воздействовала. Знала бы она что нужно-то ей было всего что недовольно топнуть ножкой и с бесслезным хныканьем потребовать перестать думать об этом, что ей сейчас не до этого…, как он бы тут же успокоился, потому что терзания его были и есть только самолюбивого плана с возможным уклоном на ревность к некоему другому. Но Марселина совсем не хотела о нем думать и разбираться в нем. Она лишь поступала с ним как посчитала правильным однажды.
– Сеньор Пакетти, можете ли Вы оказать мне большую услугу?
– Всегда готов.
– Можете ли вы запрятаться так, чтобы Вас не могли найти ни сегодня, ни завтра. И Вы если услышите, что Вас кличут, не отзывались бы на зов посыльных?
– Мне это нетрудно. Погода на море стоит хорошая. Я сяду в свою лодочку и отплыву подальше от берега, так что меня не станет видно. А на ночь вернусь и спрячусь в стоге сена. Там у меня укромное место. Следующий день я проведу весь в море: с самого утра и до позднего вечера. Вот только мне нужно позаботиться о еде.
– Я вам принесу и спрячу в стогу, – успокоила она Пакетти. – Вот только как бы с Вами в море не случилось что-нибудь. Вы можете заблудиться на обратной дороге к берегу.
