скачать книгу бесплатно
Сказанное Рено никого не натолкнуло ни на какую другую мысль относительно смерти, кроме как на мысль об открывшемся наследстве. Его все-таки усадили за стол и он рассказал все, что знал о состоянии наследства покойного. В основном он говорил только об очень доходных земельных виноградниковых владениях, где часто бывал.
Когда стало очень уж поздно, аббат Витербо заметил об этом, окончив затянувшуюся беседу, первым поднявшись из-за стола. Вслед за ним стали расходиться все остальные, радостно возбужденные после беседы. Барон д’Обюссон задержался, давая Бертону относительно гостя указания… и поэтому Рено представилась возможность поговорить с ним наедине:
– Господин барон, мне нужно вам кое-что сказать.
Бертон, поняв что он здесь лишний удалился выполнять распоряжения.
– Все дело в том, господин барон, – сделал Рено паузу, – что по дороге к вам у меня возникли кое какие затруднения…
– Я все понимаю, что вы хотите сказать господин…
– Себастьян Рено. Так вот господин Себастьян Рено говорит, что вы ничего не понимаете, – с улыбкой продолжил говорить он. – По дороге к вам у меня возникли затруднения совсем другого рода. – рывком вынул из ножен шпагу и показал. – Здесь кровь троих человек. И еще: о том что я привез документ вам, уже знают, за мной проследили. Так что я советую вам бросать все и скорее поезжать в Париж.
– Господин Рено, как мне все это понимать?
– На огромное состояние ныне покойного сеньора де Жонзака был положен большой глаз.
– Я понял.
Они учтиво раскланялись и вышли из зала в разные двери.
Все в этот вечер переполняло Рено удовлетворением, роскошный зал, в темноте которого он проходил, когда направлялся в залитую светом столовую. Отличный старик Бертон, как следует его накормивший и приготовивший ему постель в уютной спаленке, наконец завязавшиеся с ним хорошие отношения.
– Встают у нас поздно, так что отсыпайтесь до десяти-одинадцати. Пойду я что-то Франсуа запозднился, до завтра!
Дверь без всякого приспособления для закрытия очень смущала Рено после всего того, что он пережил, но ничего нельзя было поделать…
Рено стал устало раздеваться, при этом зевая, как вдруг услышал звон монет, кинутого на постель камзола. Присел рядом, вытащил из кармана битком набитый золотой кошель. «Что ж другой такой не помешает».
В эту ночь Рено ложился со спокойной душой, пристанище найдено и ничто уже не угрожает его жизни. Однако свежи были воспоминания о прошлой ночи и поэтому ложась он положил шпагу в постель рядом с собой. Задув свечу, сразу же уснул.
Глава III. Ночное происшествие, с последующим отъездом в Париж
Рено спал чутким сном, иначе, после всего произошедшего с ним, было и не возможно, и поэтому он сразу проснулся от неясного шума, наподобие шороха с приглушенными разговорами.
Вскочив со шпагой в руке, он застыл, весь превратившись в слух. Сейчас явственно услышал приближающиеся шаги нескольких человек и их приглушенный разговор.
«Вот как значит „до завтра“?!» – прошептал он, хватая камзол, чтобы не сражаться голым… одеваясь пришла светлая мысль – бежать через окно, благо первый этаж…
Вместе с тем как шумы стали стихать, сразу же подумалось, что страхи напрасны… и действительно боязни того, что его хотят убить, при дальнейшем осмыслении показались ему настолько надуманными, что он устыдился собственных подозрений, если не сказать трусости. И как бы в подтверждение правильности этих суждений шум как-то сразу стих, но тут по галерее прошел кто-то возле самой двери. Ему показалось что что-то случилось, а может быть просто готовились к отъезду. Видно барон не стал терять даже ночи.
Рено решил проверить так ли это, но прежде он как следует оделся, вложил шпагу в ножны и направился к двери. Выглянув в коридор и не обнаружив там ничего кроме темноты, решил направиться в ту сторону, где стихли шаги. Попав в Заднюю залу, увидел полоску света, лежащую на полу от приоткрытой двери.
Подошел поближе и заглянул: увидел господина д’Обюссона и старика Бертона, что-то ему расстроенно говорившего.
Заходя во дверь Рено неожиданно для себя вздрогнул при виде крови на полу и лежащего раненного юношу, перевязываемого аббатом Витербо с помощью слуги.
– …Я побежал на крик, сам стал кричать, – вздыхал горестно старик, со страхом поглядывая на неподвижное и бледное лицо. – А возле самого озера я увидел, как этот человек уезжает на лошади, а его я нашел вот таким, боже мой! Не приведи господь!… – запричитал он, не сдерживая слез от мысли, что может никогда больше не увидеть своего мальчика, которого ростил и лелеял с детских лет, как родного.
Смолкнув Бертон стал вспоминать как осторожно, согнувшись в три погибели, тащил его по тропинке на спине; как встретил у калитки сторожа и приказал ему закрыть ворота как следует, и идти разбудить аббата Витербо, если тот уже спал… пред глазами явственно предстало все то, что делал, когда принес юношу сюда…
Рено подошел к барону д’Обюссону сзади, так же встав у края кровати, как и он глядя на бездыханное тело.
– Это сделал тот, кто следил за мной. – только и сказал он барону глядевшему на сына, быть может уже мертвого… как скажет аббат Витербо.
Думалось что вот она первая жертва… лежит с глубокой сквозной раной в плече, неподвижно, без признаков жизни; лежит как предупреждение, об опасности того пути, на который они встали, с которого еще можно свернуть, отдав злополучный документ преступникам.
Аббат Витербо имевший в медицине большие познания, после перевязки, чувствуя, что его слово с нетерпением ждут, начал давать осторожный диагноз:
– Я не могу сказать что-либо определенное сейчас. Его организм, молодой, крепкий, должен справиться. Он потерял много крови… вот что больше всего меня волнует, а рана сама по себе для жизни не опасна, жизненно важные органы не затронуты, но заживать будет долго. Я ее промыл, наложил корпию, чуть затянется, я ее смажу моим бальзамом… Аруэ, сходи принеси воды или молока… он в любой момент может очнуться.
– Я схожу! – вызвался старик Бертон и поспешно направился на кухню.
А аббат Витербо продолжал, как будто зная о планах барона:
– Пульс у него очень слабый, душа еле в теле держится. Его нельзя будет тревожить. Полный покой и недвижение – вот что его исцелит если…
– Если??! – побледнел весь встревоженный барон.
Аббат Витербо не смог сказать о чем думал сразу, дабы не терзать своими словами отцовское сердце, давая время самому додуматься.
– Если он очнется. Неизвестно сколько он потерял крови? Забытье внушает мне опасения.
Бертон вернулся со стаканом воды и молока на подносе, на случай если оно тоже понадобится.
И понадобилось, после того, как первой дали воду. Налили сквозь зубы. Как будто пошло. Затем для поддержания сил так же влили молока.
Как они и ожидали, Франсуа подал признаки жизни шевельнулся, глубоко вздохнул, открыл глаза, застонал, но на этом все и кончилось. Снова забытье на несколько часов, а может быть и дней.
Теперь необходимо было выйти, создать полный покой, оставив больного с Бертоном. Аббат Витербо сразу направился к своей аптечке.
Аруэ было приказано убрать следы крови во дворе, протереть пол и… молчать насчет всего случившегося.
В данном положении, оставшись наедине с Рено, медленно шагая рядом по темной галерее, барон д’Обюссон мысленно обратился за поддержкой к нему, как к человеку здравомыслящему и разбирающемуся в этих делах.
– Вы думаете это удастся скрыть?
– Не думаю, – покачал головой д’Обюссон, – Ясно видно, они здесь, или скоро будут здесь, а раз уж о нас узнали, то спешить уже не имеет смысла.
– А я думаю наоборот, что его не зря подкололи. Послушайте меня, барон, хорошенько, они не здесь! Они пока не здесь! Так что здесь только тот, кто за мной следил. Один он погоды не сделает, тем более что ему еще известить своих нужно. И поэтому пока пути открыты, вам нужно рвать отсюда пока не поздно, а то ведь потом какую охрану не возьми, любая пуля кого угодно из вас, даже через обитую железом стенку достанет. Вы бы видели как они нагло напали на графа Саймона, которому я служил.
– Оставить его одного, в таком положении, я просто не могу, это против моих принципов. Я не могу рисковать его жизнью ни за какие миллионы!
– Да зачем он им нужен? Разве что в заложники, так вы оставите в замке надежную охрану. Да и при том, что они кинутся за вами вдогонку, а не штурмовать крепость. Если уж на то пойдет, то недалеко отсюда Лимож. Осведомите начальника полиции чтобы он прислал солдат, а сами тем временем поезжайте спокойно. Оставьте все на аббата Витербо… на него можно положиться…
…А если вы останетесь, это засосет вас как болото. Соберут местное бандитье-камизаров и…я думаю, вам хорошо должно быть известно, что такое атака, или что такое палить замки? Они нас вместе с завещанием сожгут!
– Господин Рено, я думаю что вам, да и пожалуй аббату Витербо самим следует отправиться…
– Нет, нет, и еще раз нет! – перебил его Рено. – Никогда не доверяйте такие вещи никаким друзьям. Это ваше личное дело и вы не можете рисковать чужими жизнями. Вы получили этот документ и держите его всегда при себе, пока не засвидетельствуете его в высшей инстанции, самолично. Тем что вы будете действовать через кого-то, этим вы будете только усложнять дело.
– Я думаю вы тоже усложняете дело, дорогой господин Рено. Зачем далеко ездить когда можно все сделать через Лиможский суд, и даже получить право наследования; или того ближе сдать на хранение моему старинному другу, смотрителю королевского замка Гере.
– А вы уверены, что на посул пятизначного числа ливров можно не соблазниться? Зачем доверять провинциальным служакам, если через несколько дней документ можно будет заверить в парижском суде, а не среди родственников и арендаторов.
Рено еще хотел добавить, что уехав они отведут опасность от семейного гнезда, но видя что и без того убедил, промолчал.
Дойдя до спальной комнаты Рено, они расстались. Рено из чувства вежливости пожелал спокойной ночи.
– Да какой уж спокойной! – немножко невоздержанно ответил барон.
На следующее утро Рено проснулся неожиданно рано, о чем свидетельствовали настенные часы, показывающие пол-шестого. Быстро одевшись и нацепив свою шпагу, теперь уже лежавшую на столе, поспешно вышел из спальни на прохладный двор, где вовсю кипели снарядительные работы.
Посреди двора стояли в ряд два громоздких рыдвана, и уже запряженный парой выносливых лошадок черный лакированный кабриолет.
Среди дворовых работников, начинавших подводить лошадей запрягать в рыдваны, можно было заметить слоняющихся пока без дела, деревенских парней, собравшихся группой у собачьей конуры, и развлекавшейся тем, что пинали друг другу перед носом собаки ее кость.
Рено посторонился, давая проход слугам, несшим дорожные баулы и чемоданы, укладывать их в багажники. Наблюдая за ними он снова встал на проходе и неожиданно почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку.
– А меня вы не хотите пропустить, господин Рено?
Рено обернулся и увидел аббата Витербо, шедшего сзади слуг, руководить погрузкой.
– О да! Конечно же, конечно! – отшагивая в сторону охотно согласился он.
Аббат Витербо, встретившись с ним, изменил свои намерения, остался на лестнице, откуда и за погрузкой можно было проследить, и поговорить с Рено, первым делом осведомившегося о Франсуа.
– Ему стало значительно лучше…
Затем разговор коснулся охранников, продолжавших забавляться от собачьего визга.
– И этим балбесам, увальням деревенским, доверили такое дело? Где это только таких жлобов раскопали? Куда смотрят рекруты, просто диву даешься.
– Да, эти края богаты на таких.
Последний хотуль был заложен, крышки багажников закрыты, ключи были вручены аббату Витербо и ему за неимением других дел ничего другого не оставалось больше делать как пригласить своего собеседника за стол, где можно было подробно разузнать о его планах.
Рено признаться думал, что по случаю отъезда будет одно общее застолье, где соберется вся семья и замковая челядь, но был не мало обескуражен, когда его привели на кухню / в столовой наскоро откармливали парней \ и там был усажен Бертоном за столик, накрытый на него и аббата. Торопиться конечно нужно было, но не до такой же степени!
Задав им работы главный кухар продолжил приготовления съестного на дорогу.
Во время застольной беседы Рено охотно поделился своими планами на счет того, что собирается поехать, помочь барону в его делах, собираясь отвести и повыгоднее вложить деньги месье де Жонзака. На его же вопрос, полный недоумения, почему такая спешка, аббат Витербо, не желая говорить на эту тему в присутствии посторонних, сослался на известные причины, из-за которых сейчас…
…В покоях супруги барон д’Обюссон развернул кипучую деятельность по сборам в дорогу, неустанно поторапливая ее и служанок, готовивших дорожное платье и вещи, необходимые на дорогу в Париж.
После долгой процедуры одевания, баронесса наконец была готова, как и тюки, которые уносили слуги.
– Куда ты столько набрала! – выругался он беззлобно по-мужьи. – Ну ладно, пошли, там все уже давно готово!
– Как даже не позавтракав? Куда ты торопишься так?
– Люди уже устали ждать! Пойдем, в дороге поедим, в Гере пообедаем. Анжелика! – крикнул он на молодую служанку, привлекательного вида. – Что ты здесь копаешься?! Сходи к Бертону принеси в кабриолет еды!
Взяв с косметического трельяжа сумочку с драгоценностями и другими женскими вещами, все это поспешно передал супруге.
– Так, деньги взяла? А! Витербо уже… так ну все…
– Как все!? Нужно попрощаться!
– Какое там, им еще пять часов спать!
Но в это самое время как бы в опровержение его слов, в покои вошел дед, ведомый под руки теткой.
– Доброе утречко. Это что вы уже собрались ехать?
– Да-а. Чем быстрее со всем уладим, тем скорее поедем в Жонзак, а то лето закончится, – рассмеялся барон.
– Ну-ну, давайте.
Баронесса д’Обюссон подошла к отцу и сестре попрощаться. Расцеловались как положено, затем пошли во двор. За разговорами она пока не вспоминала о сыне, тем более что не видела его вчера с самого полудня, как он уехал на охоту. Пока все шло хорошо, в окружении многих, ничто не наталкивало ее на мысль о шевалье, как это часто в таких случаях бывает. «Скорей бы сесть в кабриолет, и тогда мы сразу тронемся», – только и думал д’Обюссон.
Скоро попрощавшись по второму разу и приняв от аббата Витербо кошель на сумму в три с лишним тысячи ливров, он поспешно залез вовнутрь, подбивая тем самым последовать его примеру и баронессу. Но баронесса д’Обюссон не торопилась, рядом стояло столько дорогих ей людей. Все слуги и люди в замке вышли их провожать, и поэтому она конечно же не спешила, с каждым находившимся поблизости прощаясь отдельно, отчего ему, усевшемуся в кабриолете несколько минут назад, стало от этого неловко до такой степени, что он вылез. Еще раз стал пожимать на прощание руки, помахал на прощание рукой всем и со скрытым восторгом стал залазить во внутрь вслед за баронессой.
И тут произошло то, чего барон так опасался, чего никак не ожидал от деда, обычно всегда тихого.
– А что Франсуа-то не пришел, спит после вчерашней охоты? А ну, идите растолкайте его! – распорядился он.
Кто-то направился и тут глупейшим образом вступил Аруэ.
– Не вздумайте его толкать!
– И правда, где Франсуа? – спросила баронесса, ничего не заподозрившая из слов Аруэ.
– Я тоже не знаю. Наверное в гости к соседям на охоту подался, да так и не вернулся, – продолжал Аруэ, выдавая себя своим предательским тоном. Соврать тоже самое подтвердив его слова у д’Обюссона не хватило сил.
Баронесса д’Обюссон побледнела, почувствовав сердцем что-то неладное.
Барон решил что лучше будет сказать правду, как ни боялся он за ее слабое сердце и крутой нрав. Начал издалека.
– Знаешь, его вчера угораздило поранить плечо, – сказал он тихо, чтобы его слышали только в кругу своих. – Сейчас он еще спит, еще семь часов только… вчера поздно… – запнулся затруднившись подобрать слово относительно того как Франсуа прибыл, не желая в тоже время выдать волнение в голосе.., но баронесса, не слушая его, как подхваченная с места, уже направилась в сторону подъезда, куда пришлось устремиться за ней и ему.
Рено, прежде чем направиться вслед за ними, подумал: «Успеют они тронутся до восьми, или она вообще не поедет?» А направившись решил, что ему нужно бы поспешить, чтобы успеть попасть в комнату, в гущу событий, иначе ее заполнят, так что и не пробьешься. И чтобы успеть, он проворно работал руками, а главное ногами, и пробился в переднюю дверь галереи, куда никто не заходил, так как все устремились в главный вход.
Барон вел супругу за руку, стараясь успокоить от треволнений. В ту комнату они вошли, когда Рено был уже там и отнимал прильнувшую к больному Франсуа Анжелику, как-то уж очень близко к сердцу воспринявшую его немощное состояние, и то что он не может даже голову поднять.
– Что с тобой, мальчик мой! – кинулась баронесса к нему вся в слезах, вконец оттеснив Анжелику, нисколько не скрывавшую своих чувств, под смешки окружающих.
– Да не беспокойтесь, матушка, это пустяк, – правильно понял нужную политику потерпевший.
