скачать книгу бесплатно
В бой вступила наша артиллерия. Торопливо рявкнули орудия, шрапнель с визгом и ревом неслась над головами казаков и разрывалась в лесу. Хорошо стреляют русские артиллеристы. Через полчаса, когда казаки снова пошли в наступление, они нашли десятки убитых и раненных, кучу брошенных винтовок и один совсем новый пулемет.
2
Весь март месяц прошел в непрерывных боях на левом фланге русской 3-й армии и на всем фронте 8-й армии. Здесь, на кратчайшем направлении из Венгрии к Перемышлю, с целью его деблокады настойчиво наступали австро-германцы, неся ежедневно крупные потери.
Но 22 марта после шестимесячной блокады Перемышль пал. За три дня до сдачи гарнизоном его была предпринята решительная вылазка, войска были снабжены довольствием на несколько дней, что свидетельствовало о намерении их пробиться к своим. Вылазка была отражена блокадными войсками русской 11-й армии. Всего сдалось 9 генералов, 2500 офицеров и 120 тысяч солдат, взято свыше 900 орудий.
Падение Перемышля освободило 11-ю армию для участия в походе через Карпаты. Но ее корпуса были поделены между 3-й и 8-й армиями. Иванов отдал директиву, согласно которой обе названные армии, прорвав центр австро-германцев на фронте Уйгель – Чап, должны были выйти на Сатмар – Немети – Хуст, т. е. во фланг и тыл войскам, действовавшим против 9-й русской армии.
Австрийцы, разгадав замысел русских, обратились за поддержкой к Германии, и в конце марта был сформирован германский Бескидский корпус генерала Марвица в составе трех дивизий. Он был направлен к Мезо – Лаборгу. После длительных боев на главном Бескидском хребте к середине апреля корпусам 8-й и 3-й русских армий удалось овладеть главным гребнем этого хребта, но до выхода в Венгерскую равнину было еще далеко.
Кое-где пехота отбивала противника, вообразившего, что он наступает по собственной инициативе, кавалерия занималась усиленной разведкой.
Казачьему разъезду было поручено наблюдать за одним из таких боев и об его развитии и случайностях докладывать в штаб.
В один из дней хорунжего Казея с сопровождающим послали с донесением в штаб дивизии. Дорога лежала через местечко Мезо, но к нему уже подходили германцы. Никита все-таки сунулся: вдруг удастся проскочить, но ехавшие навстречу ему офицеры предупредили:
– Куда? Не проедете, – сказали они, – вон уже где палят.
За стеной крайнего дома стояли десять спешенных казаков. Они тоже предупредили:
– Не проехать вам, братцы!
И только хорунжий двинулся, защелкали выстрелы, запрыгали пули. По главной улице навстречу им двигались толпы германцев, в переулках слышался шум других. Казей поворотил, а за ним, сделав несколько залпов, последовали и казаки.
На дороге артиллерийский полковник, уже останавливавший Казея, спросил:
– Ну что, не проехали?
– Никак нет, там уже неприятель, – ответил Никита.
– Вы его сами видели?
– Так точно, сам.
Полковник повернулся к своим ординарцам и приказал:
– Пальба из всех орудий по местечку. Огонь!
И тотчас заговорила наша батарея.
Однако хорунжему Казею все-таки надо было пробраться в штаб. Разглядывая старую карту этой местности, случайно оказавшуюся у него, советуясь с товарищем, расспрашивая местных жителей, он кружным путем через леса и топи приближался к назначенной ему деревне. Двигаться приходилось по фронту наступающего противника, так что не было ничего удивительного в том, что при выезде из какой-то деревушки, где они, не слезая с седел, напились молока, им под прямым углом перерезал путь неприятельский разъезд. Он, очевидно, принял их за дозорных, потому что вместо того, чтобы атаковать их в конном строю, начал спешиваться для стрельбы. Их было десять человек, и казаки, свернув за дома, стали уходить. А те, поняв, что казаков всего двое, стали их преследовать.
В это время сбоку послышались выстрелы, и на Никиту карьером вылетели три казака – двое молодых, скуластых парней и один бородач. «Да это же наши соседи, станичники – котляревцы» – промелькнуло в голове у Казея, который узнал бородача.
– Певнев, ты? – выкрикнул он.
– Я, Никита Петрович, я! Узнал, чертяка?
Они столкнулись и придержали коней.
– Что там у вас? – спросил Никита у бородача.
– Пешие разведчики, с полсотни. А у вас?
– Десять конных.
Бородач посмотрел на Никиту, он – на него, и они поняли друг друга.
Несколько секунд помолчали.
– Ну, поедем, что ли! – запальчиво произнес бородач, а у самого так и зажглись глаза.
Скуластые парни, глядевшие на него с тревогой, довольно тряхнули головой и стали заворачивать коней. Едва они поднялись на только что оставленный холм, как увидели немцев, спускавшихся с противоположного холма.
Слух Казея обжег не то визг, не то свист, одновременно напоминающий моторный гудок и шипение большой змеи. Перед ним мелькнули спины рванувшихся казаков, и он сам, бросив поводья, бешено заработал ногами, только высшим напряжением воли вспомнив, что надо обнажить шашку. Должно быть, у них был очень решительный вид, потому что немцы без всякого колебания пустились наутек.
Гнали они отчаянно, и расстояние между ними и казаками почти не изменялось. Тогда бородатый казак вложил в ножны шашку, поднял винтовку, выстрелил, промахнулся, выстрелил опять, и один из немцев поднял обе руки, закачался и, как подброшенный, вылетел из седла.
Через минуту казаки уже неслись мимо него. Немцы свернули круто влево, и навстречу казакам посыпались пули. Это они наскочили на неприятельскую цепь. Однако казаки повернули не раньше, чем поймали беспорядочно носившуюся лошадь убитого немца.
– Каськову пригодится, – говорили котляревцы, – у него вчера убили доброго коня.
Никита поддернул уздечку, придавил сапогами коня, и тот, прижав уши к голове, пошел наметом по раскисшей от дождей дороге. Никита, жалея коня, перевел его на шаг. Поднялся на стременах, еще раз осмотрел окрестность.
А потом он сидел в расположении котляревской сотни и вел беседу с земляками.
– Устал? – спросил его Певнев.
– И устал, и промок. Как выехал из штаба пошел дождь, и так всю дорогу за мной шел.
Выпили по рюмке, и он продолжил:
– Грязь везде. Вторые сутки бурку не снимаю.
– Надо же и в трудных делах побывать, не всегда же в тепле и сытости, – наверное, в шутку сказал котляревец, с интересом поглядывая на новые офицерские погоны Казея.
– Да уж, нам в дивизии расслабляться не дают, не знаю, как у вас?
– У нас тоже обстановка тяжелая. Не жалеют нашего брата, – отвечал уже серьезно Певнев.
– Да, немец огрызается серьезно, как бы не перешел в наступление, – заметил Казей.
– А у нас тут недалеко кабардинцы воюют, – вдруг вспомнил Певнев.
– Точно?
– Точно! В соседней дивизии. Их полк, оказывается, вместе с нами прибыл сюда.
– А я и не знал, – с удивлением ответил Никита.
– Кабардинцы – народ лихой. Настоящие джигиты. Отчаяные, черти, – как и мы, казаки.
На всем скаку одним выстрелом подкову с лошадиного копыта могут сбить, – восторженно рассказывал станичник Казею. – Нас они тоже уважают.
– Я их знаю, – просто ответил Казей.
– Ну, тогда давай еще выпьем, для сугрева, – предложил Певнев и продолжил рассказывать:
– На днях тут жаркие были бои. Ждем мы со станичниками, когда немцы в наступление пойдут. Перед этим они два раза в атаку ходили, но мы сдюжили и отогнали их. И тут слышим: «Алла! Алла!» – кричат кабардинцы и бегут, без всякого понятия и воинского порядка. Одно у них хорошо: ни раненных, ни убитых своих они на поле боя не оставляют. Мало что басурманы, а не видел я, чтобы хоть одного бросили. Однако – глупы. Если передних расстреляют, они все равно лезут. Под пулями так и валятся, как колосья под серпом, а лезут.
– Так вы эту атаку отбили? – переспросил Никита у Певнева.
– Да, да! Слушай. Наутро, стало быть, они снова с силами собрались и поперли. Никогда не забуду, – он облизнул сухие губы и подергал ус, – живого места на поле боя не было, повсюду немцы, куда ни глянь – трупы.
Пока они разговаривали, одежда Никиты немного просохла, и надо было прощаться.
Расстались они за бугром, дружески пожав друг другу руки.
– Дай нам Бог здоровья, и мы встретимся. Вспомним еще не раз наш Терек, станицы, – горячо сказал Казей.
– Ладно, Петрович, мы ведь с тобой друзья навсегда, как полагается у нас, кавказцев, – кунаки?
– Конечно, да!
– Какой же ты, однако, молодец, Петрович. Рассуждения твои, твое жизнелюбие просто возродили меня. Я очень рад, дорогой друг.
– Спасибо тебе, твоим казакам! – сказал напоследок Никита, и они разъехались.
Штаб дивизии Никита с сопровождающим нашел только через несколько часов, и не в деревне, как они предполагали, а посреди лесной поляны, на низких пнях и сваленных стволах деревьев. Штаб туда отошел, оказывается, уже под огнем противника.
Громадные потери и утомление русских войск, которым приходилось, кроме боев с искусным противником, преодолевать непривычные для них свойства горного Карпатского театра боевых действий в зимнее время, при туманах и морозах на вершинах и распутице в долинах, задерживали наступление. К этим невзгодам нужно добавить все более возраставший недостаток артиллерийских припасов. При войсках оставалось на орудие не свыше 200 выстрелов, и улучшения в снабжении можно было ожидать не раннее поздней осени 1915 года. С таким ничтожным количеством боеприпасов бесполезно было вести операцию для выхода в Венгерскую равнину. По признанию Брусилова, он стал ввиду такого положения добиваться дальнейших успехов, наблюдая лишь за тем, чтобы держаться на занятых местах с возможно меньшими потерями.
Однако теперь Ставка уже сама торопила Иванова с продолжением «незаконченной операции», чтобы скорее выйти в Венгрию, так как положение русских войск 3-й и 8-й армий, глубоко втянувшихся в Карпаты, становилось рискованным. 6 апреля Иванов отдал директиву армиям, в которой указывалось: «Идея нашей операции в настоящее время состоит в том, чтобы, удерживаясь на наших флангах, выйти остальными войсками на линию Зборо – Варанно – Чап – Хальми и этим заставить противника очистить Заднестровье, ибо с выходом к Хусту прерывается лучшее железнодорожное сообщение Заднестровья с внутренними областями Австро-Венгрии».
Через несколько дней, когда русское наступление в Карпатах наткнулось на упорное сопротивление и германцы даже стали сами теснить 22 корпус армии Брусилова на направлении Мункач – Стрый, Иванов приказал 3-й и 8-й армии перейти к обороне.
К середине апреля стало очевидным, что Карпатская операция захлебнулась и что задача вторжения в Венгрию должна быть признана неосуществившейся. Операция, по оценке военных, оказалась мертворожденной. Она ослабила весь русский фронт и не привела к какому-либо оперативному успеху Самый генезис операции был уродлив. Он возник в штабе фронта, был навязан верховному командованию, которое не находило нужным обеспечить всеми средствами выполнения задуманную Ивановым операцию. В процессе ее развития не раз менялось направление главного удара, уже после начала маневра производилась перегруппировка сил, австро-германцам представлялась возможность легко парировать удар.
Глава V
1
С самого начала войны обе коалиции развернули интенсивную дипломатическую борьбу за привлечение на свою сторону новых союзников.
Особое внимание уделялось странам имевшим важное стратегическое значение – Турции, Италии и балканским государствам (Болгарии, Румынии, Греции).
Особенно важно обеим коалициям было привлечь на свою сторону Турцию, за влияние на которую великие державы боролись еще задолго до 1-й мировой войны.
В борьбе за Турцию победу одержала германская дипломатия. 21 июля (3 августа) Турция объявила о своем нейтралитете, готовясь выступить на стороне Германии, чтобы осуществить свои давнишние захватнические планы на Кавказе. Турецкие вооруженные силы насчитывали в то время свыше 500 тысяч человек в составе 14 корпусов, сведенных в шесть армий.
1-я, 2-я, 5-я – в районе Константинополя.
3-я – в Турецкой Армении.
4-я – в Сирии и Палестине.
6-я – в Ираке.
Небольшие силы прикрывали побережье Красного моря.
Номинально верховным главнокомандующим считался Мухамед V, фактически же им был военный министр Энвер-паша. Начальником штаба турецкой армии был германский генерал Бронзарт фон Шелендорф.
Русская Кавказская армия насчитывала тогда свыше 170 тысяч человек при 350 орудиях.
В целом в начале войны наши силы были почти равны, но турки имели сильный резерв, которого у русских не было.
Правительство Турции с первых дней мировой войны не только заняло нейтральную позицию, но через русского посла Тирса предлагало даже союз с Россией. Однако Петербургу Турция нужна была вовсе не в роли союзницы, хотя бы самой смирной и послушной. Там вообще нужна была не Турция, а Константинополь, а лучшим предлогом его занять была бы война с Турцией. С другой стороны, русско-турецкий союз отдавал бы в английские руки Богдадскую железную дорогу, стратегический подступ к Египту и Индии, чего Германия не могла допустить ни в коем случае.
Для Германии Турция представляла собой страну экономических и стратегических возможностей, давая, с одной стороны, надежду в будущем, после разгрома Сербии, воспользоваться ее сырьем, с другой стороны – открывая возможность организовать удары на Суэц, Египет и далее в северную Африку, что поставило бы в одинаково затруднительное положение англичан и французов. Англичане в этом случае могли быть лишены кратчайших путей на восток, а французы – африканского контингента для укомплектования своих колониальных войск, не говоря уже о том, что обоим союзникам пришлось бы отвлечь сюда значительные силы с западно-европейского театра войны. Общность сухопутной русско-турецкой границы на Кавказе давала возможность приковать сюда часть сил России за счет ее австро-венгерского фронта, в чем были весьма заинтересованы центральные державы.
При таких условиях, когда выступление Турции на стороне центральных держав оказалось желательным и для русского правительства, и для германского командования, 10 августа в турецких водах появляются германские крейсеры «Гобен» и «Бреслау».
Столь своевременное появление в Константинополе этих германских военных кораблей, прорвавшихся в Дарданеллы благодаря нерадивости французского и английского командования на Средиземном море, объявивших блокаду проливов только после прихода туда крейсеров, казалось тем удобнейшим предлогом для войны с Турцией, за который ухватился русский министр иностранных дел Сазонов и который в то же время в борьбе партий в турецком правительстве за союз с Россией или за союз с Германией чашу весов перетянул в сторону Германии.
Уверенность в выступлениях Турции на стороне Германии становилась все очевиднее. Ясно было, что Турция воспользуется прибытием двух крейсеров для усиления своего – против русского устаревшего – черноморского флота.
Между тем интересы Англии и Франции были прямо противоположны интересам России, не говоря уже о том, чтобы отдать эти проливы безоговорочно. Россия совершенно не входила в их программу.
Все эти и другие соображения диктовали Турции линию внешней политики, состоящую в выжидательном образе действий, не упуская возможности усилиться в военном отношении.
Неудачный для французов исход пограничного сражения и победоносное наступление германцев вселяло в турецкое правительство веру в окончательный успех в войне Германии, и Турция почти открыто перешла на сторону Срединных держав и назначила немецких адмиралов командующими: одного – турецким флотом, а другого – комендантом дарданельских укреплений.
Англичане были вынуждены отозвать своего адмирала Люмпуса, который до этого времени вел инструктаж в турецком флоте.
В середине октября в выступлении Турции уже не было сомнения, так как стало известно, что турецкое правительство подписало протокол, коим обязывалось к немедленному вооруженному выступлению, как только оно получит в счет обещанного пособия от Германии два миллионов фунтов золотом. В ночь на 29 октября два турецких миноносца вошли в одесскую гавань и потопили русскую подлодку. «Гебен» бомбардировал Севастополь, а крейсер «Бреслау» с еще одним крейсером обстреляли Новороссийск, Феодосию, заминировали Керченский пролив и потопили несколько судов.
Не посоветовавшись со своими союзниками, Россия объявила войну Турции. Русский посол покинул Константинополь, а англичане и французы еще надеялись сохранить нейтралитет Турции, но вынуждены были посчитаться с уже свершившимся фактом. 1 ноября английский и французский послы также покинули Константинополь.
3 ноября последовала первая, как ее называют англичане, демонстративная бомбардировка фортов Дарданельских проливов, показавшая туркам всю слабую сторону их защиты.
С этого времени они решительно приступили к укреплению проливов под руководством германских инструкторов, используя всю наличную пригодную для этой цели материальную часть.
12 ноября Турция объявила войну Англии, Франции и России. Таким образом, через 3 месяца после начала войны Турция стала также одним из театров военных действий с ее многочисленными фронтами: Кавказским, Персидским, Палестинским, Сирийским и Галлополийским.
Антанта немедленно реагировала на выступление Турции переходом русскими войсками турецкой границы на Кавказе, бомбардированием Дарданельских фортов, занятием английскими войсками в Персидском заливе Басры и других мест, а позднее, 17 декабря, объявила Турции войну.
2
