скачать книгу бесплатно
– Теперь уж не поправишь… Все пропало! – махнул рукой.
Подошла Вася к нему вплотную. Сердце от боли-нежности разрывается. Такой он ей сейчас родной стал. Положила руку на голову его, гладит.
– Полно, Владимир Иванович!.. Чего духом падаете?… А еще анархист!.. Не годится это, Владимир!.. Надо в себя верить. Не даваться людям в обиду.
Стоит Вася над Владимиром, голову его, как маленького, гладит, а он головой к сердцу ее прижался, доверчиво так, будто опоры у ней ищет… Такой большой, а чисто ребенок разобиделся!..
– Тяжело мне… Много жизнь била. Думал, революция, товарищи… Все теперь по-иному будет.
– И будет!.. Только по-хорошему надо, по-товарищески.
– Нет уж, теперь не будет по-хорошему!.. Не умею я с людьми ладить.
– Сумеете! Я верю!..
И подняла Вася голову Владимиру, смотрит в глаза его, точно всю веру свою вложить в свой взгляд хочет… А в глазах Владимира тревога и тоска… Нагнулась Вася и нежно так поцеловала волосы Владимира.
– Надо дело это уладить… Придется тебе повиниться… Сказать, что погорячился… Не так тебя поняли…
– Хорошо, – покорно согласился Владимир, а сам в глаза ей глядит, точно опоры ищет. И вдруг сгреб ее всю в свои объятия, к сердцу прижал так, что больно ей стало… Губами жаркими забрал Васины губы…
Взбежала Вася на эстраду, к президиуму. Прямо к Степану Алексеевичу. Так и так. Надо Владимира Ивановича выручить.
Уладили инцидент.
Но враждебность к Владимиру осталась. Образовалось два лагеря в Совете. Светлые, дружные дни миновали…
Не хочется Васе думать дальше. А мысли бегут. Не остановишь!
Как же сошлись они? Это было вскоре после того инцидента в Совете. Владимир провожал ее домой. Теперь уже они всегда вместе уходили. Друг друга искали. И, как одни оставались, на «ты» были.
Подруги дома не оказалось. И сразу Владимир Васю на руки подхватил, целовать стал… Горячо, горячо. И сейчас Вася помнит его поцелуи. Но она из рук его выбилась. Отстранилась и в глаза ему глядит:
– Володя!.. Ты не целуй меня… Я не хочу обмана… Он не понял ее, удивился:
– Обмана? Ты думаешь, что я тебя хочу обмануть? Разве ты не видишь, что я полюбил тебя с первой встречи?…
– Не то! Не то, Володя!.. Тебе-то я верю. А вот я… Постой! Не целуй меня! Ты хочешь отдать свое сердце «чистой девушке»?… Я не девушка, Володя, у меня были женихи…
Говорит, а сама вся дрожит… Вот-вот рассыплется все ее счастье.
– Мне дела нет до твоих женихов! – перебивает Владимир. – Ты моя!.. Чище тебя, Вася, нет в мире человека… Ты душою чиста.
И прижал к сердцу так крепко, так горячо… – Ты же любишь меня, Вася? Правда, любишь?… Ты же моя!.. Моя!.. И больше ничья. А о женихах своих – слышишь? – никогда больше не смей вспоминать. И мне не говори… Не хочу знать! Не хочу!.. Ты моя, и все тут!..
Так началась их брачная жизнь.
Темно в купе. Улеглась нэпманша, продушив вагон цветочным одеколоном. Смирно на верхней койке лежит и Василиса. Заснуть бы… Нет, не спится. Все вспоминается прошлое. Будто итог подводит. Зачем итог? Ведь еще вся жизнь впереди! И любовь жива. И счастье впереди… Но где-то в уголке сердца чуется Василисе, что уже прежнего нет. Того счастья, что было тогда, четыре года тому назад, его нет!.. И любовь не та, и сама Василиса не та.
Почему это? Кто виноват?…
Лежит Василиса, руки за голову закинула. Думает. За все эти годы некогда думать было. Жила. Работала. А теперь, кажется, что чего-то недодумала, что-то пропустила… Нелады в партии. Склоки в учреждениях…
Тогда, вначале, все было иначе. И Володя был другой. Правда, хлопот с ним было немало. То и дело с «верхами» сцеплялся. Но Вася умела его урезонить. Он ей доверял, слушался.
Началось наступление белых. Город под угрозой. Владимир на фронт собрался. Вася не удерживала. Только убедила: раньше в партию запишись. Хорохорился… Спорил… Записался.
И стал большевиком. Уехал.
Мало и писали друг другу. Наезжал налетом на день-другой. И опять недели, месяцы целые врозь. Так будто и надо. Даже не тосковалось. Некогда. И вдруг в комитете узнает Вася: против Владимира дело подняли. Что такое? В снабжении работал.
Будто «кутежами» занялся, дела запутал, будто «на руку нечист».
Вскипела Вася. Неправда! Не поверю! Интрига. Склоки. Навет.
Бросилась разузнавать. Пахнет серьезным. Еще не под судом, а с работы отстранили. Упросила Степана Алексеевича, чтобы командировку ей на фронт дали («подарки везти»), в три дня собралась.
Поехала. Трудно пробираться было. Всюду задержки, неувязка поездов. Бумаг не хватает. Вагон с подарками не перецепили. Измучилась. Душа тревогой изошла. А вдруг уж дело до суда дошло? Только тогда поняла она, Вася, как любит она
Владимира, как дорог он ей… И верит в него как в человека, верит!.. Чем больше ему другие не доверяют (думают, анархист, так уж на все подлое способен), тем упорнее стоит Вася за него. Никто ведь так душу его не знает, как она, Вася!.. А душа у Владимира нежная, как у женщины! Это только так кажется, что он суров да непреклонен!.. Вася знает, что добром да лаской его на все хорошее повернуть можно…
А что озлоблен, так это верно! Жизнь несладкая была, пролетарская.
Приехала Василиса в штаб. С трудом узнала, где Владимир квартирует. Пришлось под проливным дождем через весь город плестись. Хорошо, что товарищ проводил… Устала, продрогла… Однако рада – узнала, что еще разбор дела не закончен. Настоящих улик нет. Мнения в особом отделе разделились. Слухи, доносы… Смутило только, что переглянулись с нехорошей усмешкой, когда Вася «женой» его открыто назвалась. Будто что-то скрывают. Надо все узнать, до конца. И потом к самому тов. Топоркову пойти, что из центра приехал. Он Владимира по работе знает. Пусть «травлю» кончат!.. За что его так мучают? За что? Были же другие меньшевиками, эсерами их не травят небось… Чем анархист хуже?
Подошли к деревянному домику, где Владимир квартировал. В окнах свет. А дверь крылечка на запоре. Побарабанил товарищ, тот, что Васю провожал. Никто не отзывается. А у Васи ноги до щиколоток промокли. И вся отсырела, промерзла. Не столько о радости встречи думает, сколько о том, как бы в теплую комнату попасть, платье, чулки переменить… Пять дней в теплушке, без сна почти.
– Постучим в окно, – решил товарищ. Отломил сук у березы и давай суком в окно колотить.
Отодвинулась занавеска, и видит Вася Володину голову, будто в рубашке нижней. В темноту вглядывается. А за плечом его женская голова… Мелькнула и скрылась.
Васе показалось, что у сердца что-то засосало… Томительно, до тошноты.
– Да отпирайте же, товарищ! Жену вам привел.
Опустилась занавеска, спрятала Володю и женщину. Поднялись на крылечко Вася и провожатый. Ждут. Чего так долго? Васе кажется, что конца нет.
Распахнулась дверь наконец. Вася очутилась в объятиях Владимира. Обнимает, целует… Лицо такое радостное!.. Даже слезы на глазах…
– Приехала! Приехала ко мне! Друг мой! Товарищ мой, Вася.
– Вещи-то хоть возьмите, куда я с ними? – угрюмо напоминает провожавший товарищ.
– Да идемте все ко мне в квартиру… Поужинаем. Ты, небось, промокла? Озябла?
Вошли в Володину квартиру. Светло. Чисто. Столовая, дальше спальня. В столовой у стола сидит сестра, в белой косыночке, на рукаве красная нашивка Хорошенькая. И опять Васю в сердце кольнуло. А Володя знакомит их:
– Познакомьтесь, сестрица Варвара. Это моя жена, Василиса Дементьевна.
Подали друг другу руки, и обе пристально так друг на друга посмотрели. Будто что-то проверяли.
– Что же ты, Вася? Раздевайся!.. Ты здесь хозяйка. Видишь, как хорошо живу? Получше, чем в твоей каморке. Давай сюда пальтишко… Мокрое какое… Надо к печке повесить.
Сестра стоит, не садится.
– Ну, Владимир Иванович, о делах мы с вами уж завтра поговорим. А теперь я вашему семейному счастью мешать не хочу.
Пожала руку Васе, Владимиру и вместе с товарищем, что Васю провожал, ушла.
А Владимир Васю на руки подхватил, по комнате носит, ласкает, целует – не нарадуется. И легче на душе у Васи. Самой себя стыдно. Но среди поцелуев все-таки бросила вопрос:
– А кто была эта сестра?
И голову откинула, чтобы лучше глаза Володи видеть.
– Сестра? По снабжению госпиталя приходила… Доставку поторопить надо… Всюду задержки. Хоть я и устранен от дела, а все-таки без меня не обходятся. Чуть что – ко мне.
И заговорил о деле, о том, что обоих мучило. Спустил Васю на пол. В спальню прошли. И опять Васю кольнуло – уж очень небрежно постель заделана, будто наскоро одеяло накинули. Поглядела на Владимира. А он заложил руку за спину (привычка такая у него, знакомая и потому милая), ходит по комнате. Про свое «дело» рассказывает, как было, с чего началось. Слушает Вася, и обидно ей за Владимира. Чувствует, склока да зависть. Чист ее Володя. Так и знала она. Иначе и быть не может.
Достала из чемоданчика чулки, а сапог переменить и нет. Как быть?
Заметил Владимир.
– Ишь какая! Даже лишней пары сапог у ней нет!.. Ну да я тебе кожи, так и быть, достану. Наш сапожник тебе сделает за милую душу! А теперь давай-ка я сам тебе сапоги сниму. Мокрота-то какая!
Стянул сапоги, сбросил на пол мокрые чулки Васи и в руки свои горячие холодные ноги Васи взял.
– Ноги-то у тебя какие игрушечные! Эх, Васюк ты мой! Любимый. – Нагнулся и поцеловал обе ноги.
– Что ты! Володька! Глупый.
А сама смеется.
И опять на душе светло. Любит! Любит! Любит!
Пили чай. Говорили. Советовались. Доверчивый такой Владимир, все ей рассказал: где нагрубил не вовремя, погорячился, где постановления не исполнил, по-своему гнул, не терпит он приказов!.. Где маху дал, что дрянных людишек к работе подпустил. Но насчет «нечистоты на руку» неужто Вася могла подумать, поверить? Стоит Володя перед ней, дышит часто, вскипел весь.
– Если и ты могла подумать!.. Ты, Вася!..
– Не то, Володя, а боялась я, как-то отчетность у тебя?… Теперь ведь строго спрашивают!
– Насчет отчетности беспокоиться нечего… Те, кто дело затеял, осекутся. Отчетность у меня что стеклышко. В Америке недаром на бухгалтера учился.
Совсем отлегло от сердца у Василисы. Теперь бы только с товарищами повидаться, договориться, разъяснить им, как да что.
– Умница моя, что приехала! – говорит Владимир. Уж я тебя и ждать не смел. Знаю, как ты там занята. Не до мужа, думаю, не до Володьки!..
– Милый! Да разве ты не знаешь, что нет мне покою, когда ты далеко?… Вечно тут, у сердца, сосет: а что он? Как? Не стряслось ли чего?
– Ты все равно что ангел-хранитель мой, Вася. Сам знаю, – так серьезно сказал и поцеловал Васю.
А глаза вдруг грустные стали, задумчивые. – Не стою я тебя, Вася… Только люблю я тебя больше всего в мире! Не веришь? Одну тебя люблю! Только тебя… Все остальное ерунда…
Тогда Вася не поняла его. Только удивилась, что уж очень как-то горяч он да неровен.
В спальню пришли. Ложиться пора. Вася постель подправлять стала, одеяло откинула. Что это? В висках застучало… Ноги задрожали. Женский кровавый бинт… На простыне кровавое пятно.
– Володя!.. Что же это?
Не голосом, стоном вырвалось. Метнулся Владимир к постели. С сердцем швырнул бинт на пол.
– Негодяйка хозяйка! Опять, верно, без меня тут разлеглась… Постель испачкала… Рванул простыни на пол.
– Владимир!..
Стоит Вася, глаза широко открыты, и в них Васина душа.
Взглянул в них Владимир и затих.
– Володя!.. Зачем это? За что? Повалился Володя на кровать. Руки ломает…
– Все погибло! Все погибло! Но, клянусь тебе, Вася, я люблю только тебя, одну тебя!..
– Зачем же ты это сделал? Зачем любовь нашу не пожалел?…
Вася!.. Я молод… Месяцами один… Они, подлые, увиваются… Я их ненавижу! Всех, всех! Бабы! Липнут…
Тянет руки к ней, а у самого слезы по щекам текут, крупные такие, на руки ей падают, горячие…
– Вася! Пойми меня, пойми! Иначе я погибну! Пожалей… Жизнь трудная!..
Нагнулась Вася и, как тогда в Совете, поцеловала его голову. И опять нежность и жалость к нему, такому большому, а будто по-детски беспомощному, затопила сердце Василисы.
Если она не поймет, не пожалеет, кто же тогда? И так люди с камнями стоят, чтобы его закидать… Неужели же из-за своей обиды она его бросит? А еще хотела всегда грудью своей от ударов спасать его, что судьба наносит… Дешева же ее любовь, если от первой обиды от него отступится…
Стоит Вася над Владимиром. Гладит его голову. Молчит. Ищет выхода. Стук в дверь. С крыльца. Барабанят настойчиво, властно. Что такое?
Оба переглянулись. И оба сразу поняли. Спешно обнялись, поцеловались крепко-крепко. В сени пошли. Так и есть.
Следствие по делу закончено. Постановлено: арестовать Владимира. Кажется Васе, что пол ходуном ходит…
А Владимир спокоен. Вещи собрал. Все Васе объяснил, где какие бумаги, кого в свидетели вызвать, от кого показания получить… Увезли Владимира.
Года прошли, а этой ночи Вася не забудет вовек… Страшнее ее ничего в жизни не было!.. И быть не может.
Два горя разрывают сердце Василисы: женское горе, многовековое, неизбывное, и горе друга-товарища за обиду, нанесенную любимому, за людскую злобу, за несправедливость.
Мечется Вася по спальне, будто полоумная. Нет ей покою!..
