скачать книгу бесплатно
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли…
Н. Рубцов
Корёжат русские поля
снаряды в мясо.
Лицом к лицу на них стоят
Судьба и Раса.
Своё чело венчает Смерть
короной взрыва.
Поднялся тот, кто будет петь,
любой, на выбор.
Стекло поймает острый блик,
висок – осколок.
Печальной скорби полон лик,
ведь Бог – ребёнок.
Но отразит небес батут
рёв канонады.
Поля сражений разольют
чабрец и ладан.
Вот оттого ещё светлей,
очами Спаса,
сияет нам звезда полей,
звезда Донбасса.
«Когда букмекеры решат…»
Когда букмекеры решат,
кому обол, кому сестерций,
весь смрад агонии смешав
со смесью иудейских специй.
Песок, впитав всю кровь, весь пот,
всю смерть, всю доблесть, кто здесь бился,
набил оскоминою рот,
и, утомлённый, утолился.
Привычно тушу облепив,
боднув во вздох загнутой сталью,
потащат по песку рабы
луну со сколотой эмалью.
Стирая повседневный грим,
уходит Рим путём солдата,
день марширует вместе с ним
в багровое лицо Заката.
«А вода именуема серафим…»
А вода именуема серафим.
Расплетая звёзды на провода,
говори с собой, разговаривай, словно с Ним,
забывая прилежно и навсегда,
кем, лукавым, выверен этот брод,
что впотьмах выводит в глухую Мглу;
чем ты жив сейчас, то и кислород,
если ты сомневаешься, я не лгу.
Холод остудит выдох, протянет нить.
Пепел к пеплу по небу, зола к золе.
Говори во тьме, с Тьмою заговори,
чтобы волны света лились из Пропилей.
«Век справедливостью недужен…»
Век справедливостью недужен
и обречён платить сполна.
Опять вытягивает души
в стальные струны тишина.
И вновь над миром распростёрта
Войны великая печаль,
в её полях одним аккордом
стальные души зазвучат.
В железной вьюжной круговерти,
что вдрызг разносит этажи,
Солдат встречается со Смертью,
чтоб дети оставались жить.
«Звук на размах, волной о борт…»
Звук на размах, волной о борт,
с неистовым разбегом клавиш,
и кто сегодня не умрёт,
ты завтра вряд ли угадаешь.
Но возвращайся навсегда
сюда, где вечные пенаты
в просторах мрамора и льда
хранят ключи Пассионаты.
«Мы в мир приходим целыми, живыми…»
Мы в мир приходим целыми, живыми
и умираем по частям, когда взрослеем.
Ржавеет золото листвы в таком режиме,
понятней сна измена Галилея.
Зима становится темней, сильней – дремота.
Снегов гармония чужда для пониманья.
Бессмертный мир лишь дети и пехота
хранят, наследуют и музыке внимают.
«Только взгляд до упора…»
Только взгляд до упора,
до конца глубины,
где в клыках Мантикоры
бьётся сердце Войны,
где на спицы стальные
шьют листы Темноты
и молчаньем простыли
опалённые рты.
Из царапин и трещин
прах, сгорая, искрит,
Мгла пропащая хлещет,
разрывая гранит.
Пусть не ладан, но порох.
Пусть не Май, а Июнь…
Но сияет Аврора,
надевая броню.
«Ни мотива, ни слов…»
Ни мотива, ни слов,
просто стой и молчи.
Месит прибой раствор
меотийской ночи:
раковины, песок,
пену, медуз хрящи,
с запада на восток,
от Чонгара к Керчи.
Видевший больше всех
битв, сирен и сцилл,
помолчи, Одиссей,
эти вещи просты:
дом не пребудет пуст,
ежели в нём звучит
лучшее из Искусств,
поднятое на щит.
Время – ракушек хруст,
но хранят до сих пор
лучшее из Искусств:
буки, веди, глагол.
«Вагнер…»
Вагнер.
Прыжки безумного Пьеро
На донышке глазного яблока.
Телеги стынущих дворов,
забудьте радугу, не надо.
Здесь прорастут деревья боли,
где жизнь продлиться не успела.
Спи, ночь, глаза тебе закрою,
ведь ты же этого хотела.
Когда рассвет китовой тушей
разорван весь железом ржавым,
скрипач из преисподней нужен,
в ломтях кевларовой пижамы.
Ведь боль растущая беззвучна,
спи, ночь, на донышке глазницы.
Никто нас уходить не учит.
Спи, ночь, а мы тебе приснимся.
«Как медовар в мучных селеньях…»
Как медовар в мучных селеньях,
на слог – непрост, на встречу – редок.
Следящий таволги цветенье.
Пасущий пчёл на склонах лета.
Коптит слюду китовым салом.
Плетёт корзинами валежник.
Солистом в затрапезных залах
свистит на зимних побережьях.
Знакомец рыбов и харонов,
наследник травмы и обиды,
покуда держат оборону
стальные девы Атлантиды.
«Лишь обозначить, не задеть…»
Лишь обозначить, не задеть,
не тронуть корни стужи,
выходят засветло к воде
родные неуклюжи.
Покойно зеркало воды,
на отраженья слепо,
и опускается на льды
безжизненное небо,
где Ковш печали зачерпнул
через края с лихвою,
срезает звёзды Бонивур
и делится с водою.
«И тени слов, и мыслей бархат…»
И тени слов, и мыслей бархат
скользят у воска на лице.
В агатовых зрачках Плутарха
сгорает Троей голоцен.
Стучат копытцами косули
по хрупкой скорлупе весны,
и новый Франкенштейн рисует
