скачать книгу бесплатно
Но Слава уже не мог ждать. Он начал двигаться. Повернул голову, его и Лёша-Ксенины глаза встретились. Парень по-звериному посмотрел на Лёша-Ксению, но потом отвернулся куда-то к стене. Девушка часто дышала. Лёша-Ксения неожиданно для себя сразу заснула.
58. Лёша-Ксения шла по Тверской-Ямской и остановилась перед грязно-белой дверью с несколькими звонками и табличками. Позвонила. Ей открыли. Лёша-Ксения зашла в подьезд, назвала охраннику название фирмы и попыталась пройти через турникет, но тот горел только красным. Охранник сидел в своём аквариуме, не шелохнувшись. Не открывал. Лёша-Ксения посмотрела на него, открыла рот, как рыба, будто бы что-то пытаясь сказать, но смолчала.
Охранник позвонил по телефону, пообщался, слов не было слышно за аквариумом, потом протянул через маленькое окошечко Лёша-Ксении трубку. Лёша-Ксения постояла, послушала, передала охраннику трубку обратно. Охранник протянул Лёша-Ксении конверт из белой бумаги. Лёша-Ксения, не глядя, положила его в рюкзак, и вышла.
59. Тум выехала на Ленинский, нашла свободной рукой в мобильном Ксению, позвонила, ей сообщили, что аппарат абонента отключен. Тум отложила телефон, остановилась на светофоре, закурила, потом поехала, выбросила сигарету, снова взяла телефон, нашла там Монахова и позвонила.
61. Лёша-Ксения сидела в Макдональдсе и пила чай. Народу было полно, люди с подносами шныряли туда сюда, в поисках свободного места. Лёша-Ксения перелила чай в термос и ушла. Простой кнопочный Лёшин телефон остался жжужать на столике.
62. Рано утром Лёша-Ксения с большим рюкзаком со свёрнутой пенкой сошла с поезда на вокзале небольшого города. В здании вокзала изучила расписание пригородных электричек, потом ела жареные пирожки на перроне. Мимо прошла бабка с тележкой на колёсиках. Бабка посмотрела на Лёша-Ксению и протянула ей вязаный берет с розовым цветком. Лёша-Ксения покачала головой.
БАБКА: Неужели и для любимой девочки не надо?
63. Было темно. Лёша-Ксенино лицо отражалось в окне электрички. Потом отражение исчезло и резко посветлело, потому что уже проехали туннель. Лёша-Ксения внимательно рассматривала карту в своих руках. Напротив сидела тётка с закрытой корзиной, оттуда периодически попискивало и мяукало. Больше никого в этом закутке сидений не было.
Внезапно появились парни. Крупные, в куртках с капюшонами. У одного было острое бледное лицо с чёрными волосами, второй был широкоскулый, бесцветный. Один сел рядом с Лёша-Ксенией, другой – с тёткой. Она положила руку на корзину и отвернулась в окно.
Тот, что напротив, передал этому, что был рядом с Лёшей, бутылку пива. Этот отпил, встретился с Лёша-Ксенией глазами и ей показалось, что она видит глаза быка: злобные и одновременно равнодушные.
Лёша-Ксения автоматически отвернулась к карте. Парень продолжал тяжело смотреть на Лёша-Ксении. Электричка стала притормаживать. Парень смотрел и смотрел на Лёша-Ксению, прямо в её висок, не отводя глаз. Внезапно Лёша-Ксения звонко, по-девичьи чихнула, и даже сама как-будто смутилась от такого своего чиха.
Парень, вздрогнув, очнулся, словно от дрёмы, передал бутылку второму, резко встал и пошёл в тамбур. Второй пошёл за ним.
В тамбуре первый стоял у двери, потом опустил рукав своей куртки, так, чтобы закрыть кулак, вдруг ударил им со всей своей силой, которую только успел скопить за свою 20-летнюю жизнь, в окно. Оно с жутким грохотом разбилось, посыпалось наружу и на пол тамбура. Лёша-Ксения подняла голову от карты, прислушалась, но почему-то посмотрела в другую сторону, туда, где уже вовсю темнел иссиня-чёрный лес.
Электричка остановилась, двери разъехались, парни вышли из вагона на полустанке. Двери снова закрылись, поезд поехал и в зияющую рваную дыру окна стала видна станция, яблоневые деревья, заброшенные бытовки, дачи и сами парни, идущие по перрону.
Мимо Лёша-Ксении по вагону прошагали друг за другом два мальчика лет 11. Один шёл позади другого. Тот, который оказался в тамбуре первым, увидел окно, вылез головой обратно в вагон и восторженно закричал отстающему.
МАЛЬЧИК: Иди сюда быстро, о… еть, что покажу!
И снова скрылся в тамбуре. Второй побежал к нему.
64. Лёша-Ксения шла с рюкзаком по просторному берёзовому лесу. Шла уверенным, размашистым шагом, так, как на экскурсиях по московским улицам. Уже совсем не хромала. На секунду, ей показалось, что за ней идёт курносая баба, повернулась, и увидела её. Курносая – действительно – шла за ней шаг в шаг.
Лёша-Ксения прошла ещё немного, потом остановилась. Постояла, не шелохнувшись, посмотрела на курносую. Та тоже стояла и смотрела. Лёша-Ксения вдруг приблизилась к ней, ткнула её пальцем в щёку. Женщина на этот момент прикосновения закрыла глаза и недовольно скривила рот. Было ещё светло, но пасмурно. Лёша-Ксения быстро развернулась и пошла дальше. Курносая спешила сзади, стараясь держать дистанцию.
Лёша-Ксения спустилась в небольшой овраг, потом вскарабкалась наверх и вдруг остановилась и стала разглядывать карту. Курносая выбралась из оврага, подошла, заглянула Лёша-Ксении через плечо, и тоже стала рассматривать. Лёша-Ксения перевернула карту, посмотрела ещё раз внимательно на неё, потом вокруг. И шагнула от оврага направо. Курносая баба осталась стоять на месте, только рассеянно поглядела Лёша-Ксении вслед и прямо, на ту дорогу, куда Лёша-Ксения должна была пойти.
65. Берёзы пропали, сменились на орешник. Лёша-Ксения вдруг остановилась и прислушалась. Справа раздавались рваные звуки. Лёша-Ксения пошла на них. Всё отчётливей и отчетливей становилось слышно, что кто-то пел, точнее орал – невероятно дурно, фальшиво, c сильным акцентом, а главное – обречённо.
ГОЛОС:
Лад ап ёр ганз энд бринг ёр френдс,
Итс фан ту лус и ту претенд
Шис авер борд енд сэлф ассурд
Ой ноу, ай ноу а дёрти ворд
Лёша-Ксения двигалась на голос, чем ближе тот становился, тем медленней она шла.
ГОЛОС:
Халооу, халлоу, халлоу,
Халлоу, халлоу, халооууу,
Халлоуууууууууууууууууууууууууу…
Лёша-Ксения вышла в открытое пространство, заболоченную поляну, за которой стеной стоял густой-густой разномастный лес – ему было ни конца, ни края.
Лёша-Ксения увидела подростка лет 12. Тот был одет в спортивную форму, на груди криво висел номер. Подросток лежал на мху на спине и пел.
66. Лёша-Ксения уверенным шагом ступала по высокому, хвойному лесу, держа в руках соединённые карты – свою и димину. За ней спешил Дима – так звали подростка, хромал на правую и хлюпал носом. Димино колено было перевязано рукавом Лёшиной сорочки.
ЛЁША-КСЕНИЯ: В этих лесах раньше жила мещера, финно-угорское племя. Потом они растворились в древнерусской народности и теперь их совсем не отличишь. Я уже третий раз здесь. Через полчаса мы должны выйти к ЛЭП, а по ней – к деревне.
ДИМА: Я прочёл в инете, но не поверил, что если человек один остаётся – он может свихнуться. Теперь, блин, понял, что – правда.
Над Лёша-Ксенией и Димой принялось темнеть небо.
67. Лёша-Ксения сидела на коленях, составляя на мху озябшими руками две карты. Дима держал Лёшин фонарик над картами. Было почти совсем темно.
ДИМА: Ну что?
ЛЁША-КСЕНИЯ: Удивительно, что ты такое старье поешь.
68. Лёша-Ксения с Димой двигались по темному лесу. Фонарик не помогал, они отчаянно всматривались в пустоту.
ДИМА: Я больше не могу. Круто я упал, короче.
ЛЁША-КСЕНИЯ: Линия должна быть тут.
ДИМА: Нога – вообще.
ЛЁША-КСЕНИЯ: Надо ещё пройти, потерпи.
ДИМА: Да заблудились мы!
ЛЁША-КСЕНИЯ: Скоро выйдем к деревне.
ДИМА: Нога – вообще!
ЛЁША-КСЕНИЯ: Нет! Послушай…
Дима уселся на небольшой холм.
ЛЁША-КСЕНИЯ: Вставай! Надо двигаться! Пойдём!
Дима лёг на землю, растянулся на холмике.
ДИМА: Не могу больше! Я в инете читал, что вот такие возвышения – это древние могилы.
ЛЁША-КСЕНИЯ: Про переохлаждение слышал!? У меня спичек нет. Поднимайся! Вставай!
ДИМА: А чего Вы врёте?! Вы никогда тут не были! Вы сами не знаете, куда нам идти!
Лёша-Ксения вдруг села на землю и заплакала, закрыв лицо ладонями и согнувшись закорючкой.
ДИМА: Ну блин…
Лёша-Ксения растирала слёзы по лицу. Дима сел и выпрямился, придерживая ногу.
ЛЁША-КСЕНИЯ: Я не могу….Он не сможет. Не сможет нас вывести…
ДИМА: Кто?
ЛЁША-КСЕНИЯ: …Потому что он умер. Упал… ветка проколола бедренную артерию…
69. Дима и Лёша-Ксения спали на возвышении в груде наломанных веток под Лёшиной курткой, прижавшись друг к другу спинами. Лёша-Ксения открыла глаза, повернула голову и посмотрела вверх. Над ними простиралось глухое тёмное небо без звёзд.
70. Утром Дима ковылял впереди с картами и с Лёшиным компасом. Лёша-Ксения плелась сзади и напевала про себя. Моросил дождь.
ЛЁША-КСЕНИЯ (тихо напивая): Мана-манна-ох-маннна-охи! Хихи-хи-хи-хихи-хиппиня! Пинь-пинь-пинь-зинь-тинь-перевинь! Пере-кон, пере-лон, пере-вжик-перелук-перелю! Лю-лю-лю! Люб-ла-ла-лака, люблак-а-люблак!… Ла-лас-лас-ласооня-оооо-коласоня…
Начался ливень. Дима увидев, что карта промокает, содрал с себя номер, достал его из пакета, и сложил в него карту, а номер выбросил. Тот остался валяться в траве.
71. Лёша-Ксения, промокшая с ног до головы, зашла за невысокий куст, сняла штаны и села на корточки. Справа раздался шорох. Лёша-Ксения повернула голову. На неё сверху вниз смотрел седой человек в камуфляже и кепке.
72. Дом егеря был серый, из деревянных досок. В комнате стояло старое, с многочисленными чёрными пятнами зеркало, неожиданно большого размера, почти в полный рост. Рядом – на тумбе стоял ламповый телевизор, в котором отражалось окно, а в нём, в свою очередь, торчал двор с невысоким, редким забором. Во дворе – ворота, низкая лавочка, куцая грядка, и верёвка – на которой сохла одежда Лёши и Димы.
Тут в телевизоре отразился мини-автобус, въехавший через ворота во двор. Из мини-автобуса выбрался лысеющий мужик лет 37 в беговых лосинах и куртке сверху, потом парень лет 25 с соломенными дредами и ярко-зелёном спортивном костюме, и женщина лет 40 в красной куртке. Женщина первой вбежала в дом. В соседней комнате раздались возгласы, женский плач, Димин бубнёж. Мама Димы крепко-крепко обнимала его, уткнувшись ему в плечо, гладила по голове резкими движениями. Он выглядел ёще младше, потому что был одет в егерскую куртку и брезентовые брюки не по размеру. Рядом топтались тренер и его помощник.
ТРЕНЕР: 32 километра от трассы, 10 от карты…
ПОМОЩНИК: Надо будет, блин, маршрут составить.
Дима попытался отстраниться от матери.
ДИМА: Мам, ну никто ж не умер…
Зашёл егерь в рубашке. Показал Диме его бумажный номер.
ЕГЕРЬ: Нужен?
Дима помотал головой. Егерь вышел во двор, сел на скамейку, разорвал его надвое, свернул номер трубочкой и засыпал в него табак.
В старом, с чёрными пятнами зеркале, отражалась женская фигура в длинном ситцевом, с большими жёлтыми цветами платье – с короткими рукавами – любимое платье покойной егерьской жены. Ксения смотрела на своё отражение в зеркале, трогала руками своё лицо, свои плечи, локти, груди, живот, пах…. – как будто знакомилась с собой заново.
КОНЕЦ
Июль – сентябрь 2014, Москва
В сценарии использованы:
1. Сказка Алексея Ремизова «Ночь тёмная».
2. Рассказ Андрея Платонова «Семён».
3. Письмо Андрея Платонова жене Марии Кашинцевой, Воронеж, 1921 год.
4. Песня Курта Кобейна «Feels like teen spirit».
Гостья
Аня Рубцова
1. НАТ. ОЗЕРО. ДЕНЬ.
По озеру к острову-кладбищу плывет моторка. В моторке лежит гроб. Вокруг сидят деревенские – видны только их ноги. Почти все обуты в резиновые сапоги, забрызганные грязью, только у одной женщины на ногах – чистые черные лаковые туфли. Вдали, на другом берегу, играет гармонь, поет мужской голос – дед Илья (за кадром).
ДЕД ИЛЬЯ (фальшиво, нетрезвым голосом):
Плыл по городу запах сирени,
До чего ж ты была красива,
Я твои целовал колени,
И судьбе говорил спасибо!
Гроб трясется, его придерживает рукой ВОЛОДЯ (48) – небритый, одетый в телогрейку мужик с грустными глазами, явно пьющий. По виду Володи сложно понять, сколько ему лет – то ли сорок с небольшим, то ли уже за пятьдесят.
Лодка приближается к острову – деревенскому кладбищу. На острове – разрушенная церковь с куполом без креста, очертания могильных крестов. Песня обрывается, женские голоса (за кадром) начинают ругать гармониста, но что они говорят, уже не разобрать.
2. НАТ. ОСТРОВ. КЛАДБИЩЕ. МОГИЛА НАТАЛЬИ. ДЕНЬ.
Накрапывает дождь. На влажной земле вокруг свежей могилы – следы от сапог и каблуков. Около могилы лежит деревянный крест, на нем табличка с именем «Наталья Соколова. Помним, скорбим», и датой смерти. Рядом лежит пластмассовый венок «От любящей сестры». Володя, один, заканчивает закапывать могилу. С трудом поднимает тяжелый крест, поскальзывается, вместе с крестом падает в грязь. Володя, перепачканный в грязи, встает, поднимает крест, устанавливает на могиле.
3. НАТ. ДЕРЕВНЯ. УЛИЦА. У ДОМА ТАТЬЯНЫ. ДЕНЬ.
Ливень. Из дома Татьяны доносятся голоса, в окнах горит свет. Дом Татьяны разделен на две части. Большая, ухоженная часть – Татьянина. Вторая – пристройка, в два раза меньше, с облупившейся краской и наполовину заколоченным окном – Татьяниной сестры Натальи, теперь покойной, и ее гражданского мужа Володи.
4. ИНТ. ДЕРЕВНЯ. ДОМ ТАТЬЯНЫ. ДЕНЬ.
За окном идет дождь. В комнате, где поминают Наталью, накрыт стол. На столе стоит фотография с черной траурной лентой – большой портрет Натальи (45), в крупных золотых сережках. Рядом стоит рюмка водки, накрытая куском хлеба.
Гости – КОЛЬКА (30), МАРИНКА (25), ВОРОНЦОВ (37), ЖЕНА ВОРОНЦОВА (30), ПЕТРОВНА (65), ДЕД ИЛЬЯ (68) и другие ДЕРЕВЕНСКИЕ – сидят за столом, с поднятыми рюмками. Закуска на тарелках и самогон в бутылках уже заканчиваются. ТАТЬЯНА (50) – полная женщина с короткими бордовыми волосами, сильно залаченными, голубыми тенями на веках, и бордовой, в цвет волос, помадой – сидит во главе стола, на ногах у нее чистые черные лаковые туфли. Грязная обувь остальных гостей свалена в кучу у порога.
ВОРОНЦОВ: Наталья была хорошая баба! Но смерть, как говориться, стерва хитрая. Хороших к себе первыми забирает.
КОЛЬКА (обнимает Маринку за плечи): Вот поэтому моя до ста лет проживет!
Мужики усмехаются, понимающе кивают. Маринка, жена Кольки, злится для вида, поводит плечами, отталкивая мужа. Колька смеется.
