Психолингвистика. Учебник для вузов

скачать книгу бесплатно


Названной работе суждено было стать значительным явлением в истории науки о языке. Отношение к ней в разные эпохи было полярно противоположным – от восторженного признания до почти полного отрицания, но игнорировать этот труд оказалось невозможным.

В истории языкознания он известен под разными именами. Наиболее часто его называли «рациональной грамматикой», подчеркивая (опять-таки с различной оценкой) присущий названному сочинению логический характер. Встречаются также связанные с предыдущим термины «универсальная» и «всеобщая» грамматика (поскольку логическая основа является общей для всех языков). После работ Н. Хомского получило распространение словосочетание «картезианская лингвистика», выделяющая связь представленной в названном сочинении концепции с философской системой Рене Декарта[5 - Картезиус (Cartesius) – латинизированная форма имени Декарта.]. Называли ее и «философской грамматикой». Наконец, по тому месту, где она была создана – знаменитому женскому монастырю Пор-Рояль под Парижем, вокруг которого существовал кружок ученых, в состав которого входили и авторы грамматики, она известна как «Грамматика Пор-Рояля».

При всей оригинальности и научном новаторстве создателей «Грамматики Пор-Рояля», ее появление имело своих научных предшественников. Во Франции выделяют в этой связи деятельность Пьера де ля Раме (латинизированная форма – Рамус) (1515–1572), трагически погибшего в Варфоломеевскую ночь. Им были созданы грамматики греческого, латинского и французского языков, в которых, помимо орфографических и морфологических наблюдений, завершается создание синтаксической терминологии и принимает окончательный вид сохранившаяся до наших дней система членов предложения. Еще более важную роль сыграла написанная по-латыни книга испанского ученого Франсиско Санчеса (латинизированная форма – Санкциус) (1523–1601) «Минерва, или о причинах латинского языка», вышедшая в свет в 1587 году. Ее теоретические основания оказываются близки логическому базису «Грамматики Пор-Рояля».

Философской основой концепции авторов «Грамматики Пор-Рояля», как уже отмечалось, стала рационалистическая система Декарта, хотя сам Арно и полемизировал со своим великим современником по некоторым вопросам. Основную задачу своей работы авторы видели в создании такой системы, которая позволила бы разумно объяснить явления, либо общие для всех языков, либо присущие хотя бы некоторым из них. Вместе с тем они не отказывались и от решения нормативных задач: сама грамматика определяется как «искусство речи» и в ряде случаев указывается, какие обороты следует «рекомендовать к употреблению». В качестве фактического материала использовались, помимо французского, данные традиционных классических (древнегреческого, латинского, древнееврейского), а также в определенной степени, других языков, прежде всего романских.

Выделяются следующие моменты в основных положениях «Грамматики Пор-Рояля»:

– Существует общая логическая основа для всех языков, от которой, однако, отдельные конкретные языки отклоняются в большей или меньшей степени. Грамматика теснейшим образом связана с логикой, призвана ее выражать и базируется на ней. Отсюда следует, что грамматический разбор самым тесным и непосредственным образом связан с логическим.

– Вместе с тем между грамматикой и логикой нет однозначного соответствия. Так, логически сложные понятия могут выражаться в простых словах, а простые понятия – в сложных терминах.

– В каждом языке можно выделить «ясные» и «сложные» значения. Первые логически упорядочены и доступны логическому анализу, по существу и воплощая мысль, которая выражается в языке; вторые представляют собой языковые выражения, логически не упорядоченные, противоречивые, управляемые только обычаем, подверженные моде и капризам вкуса отдельных людей.

– Между двумя слоями языка – рациональным и обиходным – существуют достаточно сложные отношения. «Обиход» не всегда согласуется с «разумом»: например, собственные имена, обозначая вещь единичную и определенную, не нуждаются в артикле, однако последний в греческом часто ставится даже с именами людей, а в итальянском такое употребление стало обычным. Аналогичными «причудами обихода» можно объяснить и родовую принадлежность тех существительных, у которых она не мотивирована: скажем, латинское arbor («дерево») женского рода, а французское arbre – мужского.

– Предложение определялось в «Грамматике» как высказанное нами суждение об окружающих предметах и говорилось, что каждое предложение имеет обязательно два члена: субъект, о котором что-то утверждается, и атрибут – то, что утверждается. Авторы «Грамматики Пор-Рояля» обращают внимание на те случаи, когда одно предложение может заключать в себе несколько суждений. Например, в предложении «Невидимый Бог создал видимый мир» наличествуют три суждения: 1) Бог невидим; 2) Он создал мир; 3) Мир видим. Главным здесь является второе предложение, тогда как первое и третье представляют собой придаточные, входящие в главное как его собственные части.

– В отличие от философов последующего – восемнадцатого столетия Арно и Лансло не говорят прямо о происхождении языка. Однако используемые ими выражения типа «люди изобрели», «люди придумали» и т. п. позволили исследователям прийти к выводу, что они склонялись к идее, согласно которой язык можно рассматривать как продукт соглашения между людьми и тем самым в какой-то степени их можно признать предшественниками теории «общественного договора».

Дальнейшая судьба «Грамматики Пор-Рояля» оказалась сложной. В течение последующих десятилетий появился, прежде всего в самой Франции, ряд трудов, исходивших из ее основных положений, но вместе с тем модифицирующих и уточняющих их. Особую роль сыграли примечания к ней выполненные почти столетие спустя (в 1754 году) королевским историографом Шарлем Пино Дюкло (1704–1772), который рассматривал важный для нормативной грамматики вопрос о соотношении между «разумом» и «обиходом» и возможности сознательного «исправления» языка.

Воздействие «Грамматики Пор-Рояля» не ограничивалось пределами Франции. Будучи переведенной на ряд европейских языков, она послужила толчком для создания ряда аналогичных исследований, среди которых выделяют труд английского ученого Джеймса Харриса (1709–1786) «Гермес, или философское исследование о языке и универсальной грамматике», вышедший в 1751 году. Сам же принцип логического подхода к описанию языка продолжал сохраняться еще во многих лингвистических трудах XIX века, найдя свое воплощение в трудах немецкого ученого Карла Беккера (1775–1848).

Однако с возникновением сравнительно-исторического языкознания «Грамматика Пор-Рояля», попавшая в «донаучный» период изучения языка, стала объектом ожесточенной критики, прежде всего за то, что в ней отсутствовала идея исторического развития языка, а сами языковые факты «втискивались» в логические схемы. И лишь ХХ столетие, в свою очередь, пересмотревшее претензии компаративистики на исключительную «научность», вновь «реабилитировало» труд Арно и Лансло, в чем Ноам Хомский сыграл активную роль.

В заключение раздела отметим выраженность психолингвистической ориентации «Грамматики Пор-Рояля». Основной вектор анализа в книге – последовательное проведение сопоставления логических мыслительных операций, совершаемых по ходу речевой деятельности человеком, со способом выражения этих операций в лингвистических (грамматических) формах.

Проблема выражения в речи мыслительного содержания сохраняет свое значение и в науке сегодняшнего дня. Передача мысли – одна из основных функций языка. Однако передача эта не может происходить непосредственно как некоторого рода «отражение» мысли в речи говорящего. Это «отражение» составляет глубокую научную проблему, частично разрабатываемую в рамках темы «речевая семантика».

2.1.5. Значение внешних воздействий или внутренних способностей к языку. Лейбниц против Локка

Один из активно обсуждаемых вопросов современной психолингвистики обращен к теме зависимости языка от внешних или внутренних условий. Этот вопрос рассматривается сейчас преимущественно в аспекте онтогенеза: в какой мере речь младенца развивается как усвоение речи окружающих или же основное значение имеют заложенные от рождения психические способности. Эта альтернатива расколола научные позиции. В XX веке преобладала так называемая «социологическая модель», согласно которой «речевое развитие» идет как «вращивание» данного извне языкового материала в психику младенца. Прогресс психогенетики и более пристальное изучение речевого онтогенеза накопили убедительные данные о первостепенной значимости «внутренних», психологических способностей. Альтернатива продолжает сохранять актуальность.

Обращение к истории обнаруживает предшественников сегодняшней проблемы еще в XVII–XVIII веках. Здесь в первую очередь следует назвать имена англичанина Джона Локка (1632–1704), отстаивавшего идею первенства внешних воздействий в усвоении языка, и немецкого ученого Готфрида Лейбница (1646–1716), подчеркнувшего значение внутренних психологических способностей.

Локк принадлежал к плеяде философов, получивших имя сенсуалистов. Их основная позиция – постараться понять человеческую психику как имеющую естественное происхождение через посредство поступающих из органов чувств впечатлений. Знаменитая формула Локка гласит: «Нет ничего в интеллекте, чего не было бы в чувствах». В трактате «Опыт о человеческом разуме» Локк помещает главу «О словах». Здесь он выступает как конвенционалист. Слова – произвольно выбранные обозначения идей. Они вовсе не отражают естественных связей между специфическими звуками и определенными идеями. Назначение слов – быть понятными символами для выражения идей. Слова являются символами идей, а идеи – «подлинное и непосредственное наполнение» знака. В то же время с помощью слов создаются общие и абстрактные идеи. Это дает возможность человеку развиться в особое, высшее существо на земле.

Дж. Локк

Г. Лейбниц

Готфрид Лейбниц – энциклопедист с широким кругом интересов, математик, лингвист. Он поднял на щит тему внутренних способностей, определяющих возникновение и функционирование языка. К формуле Локка «Нет ничего в интеллекте, чего не было бы в чувствах» остроумно добавил: «… кроме самого интеллекта». В своей работе «Новые опыты о человеческом разуме» (1704) он непосредственно полемизировал со своим именитым оппонентом[6 - Отметим попутно высокое нравственное начало в действиях Лейбница. Оппонируя позиции своего старшего и авторитетного современника Локка, он настойчиво, но безуспешно искал с ним прямого контакта (что было в то время не так просто: Локк – житель Англии, Лейбниц – Германии). Когда же в 1704 году Локк умер, Лейбниц не стал публиковать свою уже законченную полемическую книгу «Новые опыты»; книга была издана лишь после смерти самого Лейбница, в 1765 году.]. По мысли Лейбница, душа изначально содержит в себе основания различных понятий, которые только пробуждаются внешними объектами. Врожденные идеи заключены в разуме, как прожилки камня в глыбе мрамора. Слова – не конвенциональные знаки. Они «вовсе не так произвольны и случайны, как это представляется некоторым, поскольку вообще нет ничего случайного в мире, и только наше незнание не позволяет иногда выяснить скрытую от нас причину»[7 - Цит. по: Амирова и др., 1975, с. 198.]. Естественная природа языков, по мнению Лейбница, основана на звуках. Поэтому он активно занимался этимологическим анализом, прослеживал исторические пути происхождения словесных форм, полагая, что в их основе лежит нечто примитивное, первоначальное. В этой связи он изучал этимологию языков Азии, Исландии, Африки, составлял обширные списки семейств слов, работал как современный лингвист.

Общая позиция Лейбница о значении психологических способностей для языка привела ученого к важнейшей мысли, выраженной в труде «Новые опыты о человеческом разуме». Она состояла в том, что язык рассматривался как средство постичь сущность мышления и предпосылка создания «новой логики», которая могла бы стать искусством научного открытия и «инструментом исчисления». Это станет возможным благодаря логическому анализу языка, который, в свою очередь, приведет к созданию универсальной логической символики, содержащей знаки, соотносящиеся со всеми предметами мышления, а также правила оперирования последними, что позволит отобразить всю картину мышления. В связи с этим Лейбниц приходит и к идее создания «философского языка» как инструмента универсального логического исчисления, которая была изложена им еще в 1666 г. в написанной по-латыни диссертации «Об искусстве комбинаторики».

Вообще, идея создания некоего «всемирного идеального языка» в тот период была весьма популярна в научных кругах. Еще в 1629 г. свои взгляды по этому вопросу изложил Рене Декарт, а в 1661 г. одно из сочинений такого рода написал восемнадцатилетний Исаак Ньютон, чьи отношения с Лейбницем, как известно, носили весьма непростой характер в связи с вопросом о приоритете в открытии дифференциального исчисления. Однако труд Лейбница отличается несомненной оригинальностью и является одной из наиболее замечательных работ в этой области.

Ключ к созданию такого рода «философского языка» немецкий мыслитель усматривает прежде всего в разработке проблем пазиграфии – «искусства сноситься посредством общих письменных знаков со всеми народами на земле, говорящими на разных языках, если только они знают эти общие знаки» (цит. по Амирова и др., 1975, с. 199). Считая, что язык должен быть максимально близок к логико-философским и математическим построениям и представлять тем самым «орудие разума», Лейбниц подчеркивал, что слова не только должны передавать сами идеи, но и делать наглядным их соотношение. При этом он исходил из тезиса, согласно которому все сложные идеи можно рассматривать как комбинацию простых идей, подобно тому как все делимые числа представляют собой произведения неделимых. Разложение же сложных понятий на простые и будет осуществляться на основе правил комбинаторики. Согласно последним, различается ряд групп терминов. Термины первого порядка представляют собой простые понятия. Термины второго порядка – пары простых понятий. Термины третьего порядка – это либо три термина первого порядка, либо комбинация двух терминов первого порядка с одним термином второго порядка и т. д. Таким образом, все сложные понятия в конечном итоге могут быть разложены на термины первого порядка, т. е. на своего рода «атомы смысла». Отсюда следует, что словесные рассуждения в принципе могут быть заменены вычислениями, а сам процесс мышления допускает выражение посредством алгебраических превращений.

Такого рода «азбука человеческой мысли» способна выполнять ряд задач. Во-первых, она может служить международным вспомогательным языком. Во-вторых, являясь простой системой символов, она позволит выражать все существующее или возможное знание. Наконец, в-третьих, она станет и орудием открытия новых истин из уже известных путем применения соответствующих формальных правил.

Как неоднократно отмечалось в специальной литературе, именно эти идеи немецкого философа дали толчок развитию символической логики, а впоследствии оказались полезными и при разработке проблем математической логики.

В ряде своих работ Лейбниц уделял большое внимание проблемам установления языкового родства. Он выражал надежду, что со временем, когда появятся грамматики и словари всех языков мира, будут созданы и основы для разрешения вопроса о классификации языков и родственных отношений между ними. Сам Лейбниц приложил немало усилий для организации описания и исследования ранее не изученных языков, подчеркивая важность установления границ между последними и фиксирования их на географических картах. Особое место в своей программе философ отводил России, на территории которой представлено огромное количество самых разнообразных языков. Еще в 1696 г. в письме Иоганну Габриелю Спарвенфельду, входившему в состав отправлявшегося в Россию шведского посольства и выучившему русский язык, Лейбниц писал: «Было бы хорошо исследовать славянские языки: я постоянно удивляюсь, что часто у соседних народов, каковы германцы и славяне, языки так различны. Может быть, между ними находились в прежнее время народы, которые составляли менее резкий переход от одного языка к другому, которые теперь истреблены. Я вас прошу сказать мне ваше мнение об этом славянском языке: с каким языком он представляет больше сходства, с языком ли поляков, или чехов, или же с языком славян, живущих около Адриатического моря» (Амирова и др., 1975, с. 201).

Впоследствии обширную программу описания многочисленных языков России и создания соответствующих словарей Лейбниц выдвинул в знаменитом письме от 26 октября 1713 года, адресованном Петру Первому (напомним, что император несколько раз лично встречался с немецким философом и высоко ценил его рекомендации, касающиеся распространения науки и просвещения в России).

Именно осуществляя мысли Лейбница, Петр послал взятого в плен под Полтавой шведа Филиппа-Иоганна Страленберга в Сибирь для изучения местных народов и языков. Опубликованные последним в 1730 г. после возвращения на родину материалы сыграли важную роль в дальнейшем развитии языкознания.

Можно видеть, что лингвистическое наследие Лейбница представляет собой разностороннее и многогранное явление, в своем глубинном основании опирающееся на психолингвистическую по характеру мысль о внутренней обусловленности языковых проявлений.

2.1.6. Язык и дух. Концепция Вильгельма фон Гумбольдта

На смену рационализма 19-й век принес романтическую идею: язык – проявление человеческого духа. Сущность языка в том, как дух обнаруживает себя в нем. Крупнейшим представителем этой позиции стал немецкий ученый Вильгельм Гумбольдт (1767–1835). Он явился одним из крупнейших представителей научно-философской мысли Германии конца XIX – начала XX века, отличался широтой и многообразием научных интересов. В течение ряда лет он занимал ответственные государственные посты, основал Берлинский университет, находился в дружеских отношениях с виднейшими представителями немецкой культуры своего времени (включая Шиллера и Гете), создал ряд работ в области философии, эстетики, юриспруденции, литературоведения, занимался теорией и практикой художественного перевода. Хотя проблемы, связанные с языком, также постоянно находились в сфере его внимания, однако основные труды по языкознанию были созданы им, главным образом, уже в заключительные 10–15 лет жизни. Важнейшими из них признаются: «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития» (1820 г.); «О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей» (опубликована в 1825 г.) и др. В последний период Гумбольдт работал над трехтомным сочинением «О языке кави на острове Ява», которое он не успел завершить. Оно было посмертно опубликовано братом Вильгельма, знаменитым путешественником и естествоиспытателем Александром фон Гумбольдтом. Особое значение имело теоретическое введение к этому труду «О различии строения человеческих языков и их влиянии на духовное развитие человечества», вышедшее в свет в 1836 году и представлявшее собой наиболее полное изложение его концепции. На русском языке основные произведения Гумбольдта вышли в 1984 г., по этому изданию здесь и цитируются его труды.

Создавая свою концепцию, немецкий мыслитель во многом опирался на традиции немецкой классической философии конца восемнадцатого-начала девятнадцатого столетий: Канта (преемственную связь с которым многие историки языкознания признают особенно тесной), Фихте, Шеллинга и принадлежавшего с ним к одному поколению Гегеля. Указанное обстоятельство в какой-то степени сказалось и на стиле гумбольдтовских трудов, что порой приводило к различной (а иногда и диаметрально противоположной интерпретации позднейшими авторами тех или иных его воззрений).

В. фон Гумбольдт

Тем не менее большинство исследователей, излагая взгляды Гумбольдта, выделяют в них ряд основных моментов.

– «Язык вообще» есть проявление «человеческой духовной силы». Каждый отдельный язык неразрывно связан с «духом» говорящего на нем народа. «Язык есть как бы внешнее проявление духа народа: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное». Причем, как подчеркивает Гумбольдт, именно «духовная сила народа является самым жизненным и самостоятельным началом, а язык зависит от нее».

– Язык теснейшим образом связан с мышлением, которое невозможно без языка. При этом оно «не просто зависит от языка вообще», а «до известной степени: определяется каждым конкретным языком». Отсюда следует, что, помогая человеку познавать мир, язык одновременно определяет, как именно будет происходить сам процесс такого познания. «Человек преимущественно – да даже исключительно, поскольку ощущение и действие у него зависит от его представлений – живет с предметами так, как их преподносит ему язык: И каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка». Различие языков – это не только различие звуков и знаков, но и различие самих мировоззрений. Поэтому при знакомстве с неизвестным языком необходимо его «изучать во всем его своеобразии», а не с позиций другого языка (родного или латинского), поскольку последнее неизбежно приводит к неточности в обозначении грамматических понятий. Например, то, что испанские или португальские исследователи индейских языков называли инфинитивом, отнюдь не совпадает с тем инфинитивом, который имеется в европейских языках.

– Язык представляет собой важнейший компонент человеческой культуры, причем по сравнению с другими ее проявлениями он наиболее бессознателен, «в нем никогда нельзя видеть намеренное произведение, создание народов», которые пользуются им, сами не зная, как его построили. Поскольку язык отражает каждую стадию развития культуры, существуют более и менее совершенные языки, хотя, как неоднократно оговаривает Гумбольдт, «язык и цивилизация вовсе не всегда находятся в одинаковом соотношении друг с другом». Более того, так называемые примитивные и некультурные языки могут иметь в своем устройстве выдающиеся достоинства, превосходя в этом отношении «языки более культурных народов».

– Язык следует рассматривать не как мертвый продукт, а как созидающий процесс; он представляет собой не продукт деятельности (ergon), а деятельность (energeia). В подлинном и действительном смысле под языком следует понимать всю совокупность актов речевой деятельности, представляющей собой постоянно возобновляющуюся работу духа, которая направлена на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли. Поэтому расчленение языка на слова и правила представляет собой не что иное, как мертвый продукт научного анализа (хотя необходимость последнего Гумбольдт вполне признает). С другой стороны, следует отличать язык как массу всего, произведенного речью, от самой речи в устах народа.

– Язык состоит из материи (субстанции) и формы. Материя представляет собой звук и совокупность тех впечатлений, которые предшествуют образованию понятия, совершаемого с помощью языка. При этом в языке не может быть никакой неоформленной материи: сам звук становится членораздельным благодаря приданию ему формы. Именно она и составляет суть языка, определяясь как «постоянное и единообразное в деятельности духа, возвышающее членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности». Форма каждого языка специфична и неповторима, хотя форма отдельных генетически родственных языков должна находиться в соответствии с формой всей семьи языков, к которой они принадлежат. Вместе с тем, когда речь идет о самых общих чертах, то можно говорить и об общей форме всех языков.

– Языковая форма не сводится к внешней звуковой форме (выражению, создаваемому языком для мышления). Гораздо более важна внутренняя форма, представляющая собой выражение народного духа, способ объективации мысли в языке. В этом смысле язык отражает не предметы, а понятия о них: например, в санскрите слона называют либо дважды пьющим, либо двузубым, либо снабженным рукою. Каждое название содержит особое понятие, но все они обозначают один и тот же предмет.

– Характернейшей чертой языка является то, что он как целое состоит из диалектически связанных друг с другом противоречий – антиномий. Кроме уже отмеченных выше (противопоставление языка и речи, языка и мышления и др.), можно указать и некоторые другие. Например, язык субъективен по отношению к познаваемому и объективен по отношению к человеку; он вечно изменяется и в то же время необыкновенно устойчив; он принадлежит одновременно и отдельному человеку и целому коллективу. С этим связана важнейшая особенность процесса коммуникации: говорящий и слушающий, воспринимая предмет с разных сторон, вкладывают в одно и то же слово не вполне одинаковый смысл. Поэтому взаимное понимание между говорящими есть вместе с тем непонимание, а согласие в мыслях и чувствах – в то же время и несогласие.

Представленные материалы о взглядах Гумбольдта на природу языка обнаруживают психолингвистический вектор в основании его позиции: выявление связи языковых проявлений со сторонами человеческой психики – духом народа, духом индивида. Эта тема в несколько модифицированной форме сохраняет свое значение в современной психолингвистике. Можно в положительном смысле отметить стремление ученого конкретизировать эти трудно определимые понятия. «Дух народа», «духовная сила народа» сближаются им с феноменом мышления, познанием мира, представлениями, ощущениями, действиями. Он пишет: «первое и самое существенное из того, что дух требует от языка – это не смешение, а четкое разграничение вещи и формы, предмета и отношения… такое разграничение происходит только при образовании грамматических слов». В этой связи Гумбольдт подчеркивает, что именно язык дает такую форму, в языке не может быть никакой неоформленной материи. Постоянное и единообразное в деятельности духа возвышает членораздельный звук до выражения мысли. Гумбольдт выделяет понятие внутренней формы языка как способ объективации мысли. В этой связи находятся его работы по исследованию многих типов языков – флективных, аффиксальных, аморфных и др.

Отметим, однако, что при конкретном характере психолингвистических исследований Гумбольдта, психологическую часть его работ и используемые понятия все же следует признать расплывчатыми и в известной мере абстрактными. Все же само направление его поиска сохраняет значение и в наши дни.

2.1.7. Язык и мысль. А. А. Потебня и развитие лингвистического психологизма в России

Среди последователей Гумбольдта видное место принадлежит нашему соотечественнику Александру Афанасьевичу Потебне (1835–1891). Главная тема его труда – вопрос о соотношении языка и мысли. Эта тема, по его мнению, исчерпывает все языковедение. Основная идея Потебни состояла в том, что язык формирует мысль, является порождающим мысль механизмом. Отсюда возникает возможность увидеть в языкознании материал для изучения развития мысли. Так, грамматические категории дают возможность развиться основным категориям мысли. Построение предложений можно рассматривать как взаимодействие понятийных категорий. Рост предикативности в языке связан с эволюцией сознания, когда идея процесса, динамики становится ведущей. В этих общих воззрениях Потебни на природу языка можно видеть развитие той линии, которая связана с идеей «промежуточного мира» (мира, создаваемого языком) Вайсгербера, гипотезой лингвистической относительности Сепира-Уорфа.

С концепцией А. А. Потебни связано представление о развитии лингвистического психологизма в русском языкознании второй половины девятнадцатого века. Много лет он был профессором Харьковского университета, воспитавшим целую плеяду талантливых (правда, уступавших своему учителю) исследователей и положившему начало направлению, вошедшему в историю науки под именем «потебнианства», или Харьковской лингвистической школы (хотя воздействие его идей и не ограничивалось только кругом непосредственных слушателей). Если первоначально в Потебне видели прежде всего продолжателя идей Гумбольдта и Штейнталя на российской почве, то начиная со второй половины прошлого столетия стали акцентироваться прежде всего оригинальность и своеобразие его мировоззрения. Неоднократно отмечалась и широта его интересов: помимо собственно лингвистических работ наследие харьковского языковеда включает труды, посвященные литературоведению, фольклору, мифологии, философии искусства и др.

Приходится принимать во внимание то обстоятельство, что теоретические работы харьковского языковеда (прежде всего относящаяся к 1862 году книга «Мысль и язык» и многотомное исследование «Из записок по русской грамматике», две первые части которого были защищены в качестве докторской диссертации в 1874 году) написаны достаточно своеобразным языком и отличаются специфическим стилем изложения, в какой-то степени затрудняющим выделение основных положений его концепции и последовательное и непротиворечивое изложение последних[8 - Цитаты из названных работ Потебни приводятся по изданиям 1959 и 1974 гг.]. Взгляды Потебни можно формулировать в нижеследующих основных тезисах.

А. А. Потебня

Язык и мышление находятся в сложных и противоречивых отношениях друг с другом. С одной стороны, «область языка далеко не совпадает с областью мысли (ср. творческую мысль живописца, музыканта, шахматиста)»; с другой же – «язык есть необходимое условие мысли отдельного лица даже в полном уединении: средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее…»

Язык представляет собой не сложившийся продукт, а деятельность, поток непрерывного словесного творчества (ср. соответствующие высказывания В. фон Гумбольдта). Поэтому слово приобретает смысл только в речи, функционируя в составе предложения и проявляя свои свойства по отношению к другим словам: «… Вырванное из связи слово мертво, не функционирует, не обнаруживает ни своих лексических, ни тем более формальных свойств, потому что их не имеет».

Отсюда Потебня делает вывод, что реально слово всегда имеет только одно значение, поскольку «малейшее изменение в значении делает его другим словом».

В каждом слове выделяется три элемента: членораздельный звук, представление и значение. При этом между значением и представлением существует неравенство: в значении всегда заключено больше, чем в представлении. «Поэтому значение, имеющее более широкий характер, стремится оторваться от сравнительно узкого представления (ср., например, соотношение слова „защита“ со словом „щит“). В результате между ними растет несоответствие, могущее привести к забвению представления».

В слове существует два содержания – субъективное и объективное. Первое представляет собой ближайшее этимологическое значение слова и всегда содержит в себе только один признак; второе является дальнейшим и может содержать множество признаков. Так, стол может иметь ряд признаков, но само слово «стол» означает только «постланное», что и дает возможность обозначать им всякие столы, независимо от формы, величины материала и т. п. «… Ближайшее значение слова народно, между тем как дальнейшее, у каждого различное по количеству и качеству элементов, лично».

Нельзя найти двух человек, которые вкладывали бы одинаковое содержание в слово, поэтому полное понимание в процессе общения невозможно. Вследствие этого «всякое понимание есть непонимание, всякое согласие в мыслях – вместе и несогласие». Так же невозможен и перевод с одного языка на другой без определенного изменения смысла, ибо слово первого не может быть тождественно слову второго, даже если оба относятся к одному и тому же предмету или явлению.

Если исключить субъективное значение, то в слове «останется только звук, т. е. внешняя форма, и этимологическое значение, которое тоже есть форма, но только внутренняя». Сама внутренняя форма может быть определена по-разному. Помимо квалификации ее как ближайшего этимологического значения, она понимается как а) отношение содержания мысли к сознанию, показывающее, как представляется человеку его собственная мысль; б) центр образа, т. е. один из его признаков, преобладающий над прочими признаками; в) «образ образа», т. е. представление.

Кроме конкретного (частного, или лексического) значения, слово заключает в себе «указание на один или несколько общих разрядов, называемых грамматическими категориями, под которые содержание этого слова подводится наряду с содержанием многих других». При этом грамматические категории тесно связаны с лексическим значением, поскольку «вещественное и формальное значение слова составляют один акт мысли».

Важнейшим понятием грамматики является грамматическая форма, которая представляет собой «значение, а не звук». Поэтому нельзя отождествлять ее с окончанием, поскольку многие грамматические формы в определенных случаях не имеют звукового обозначения: «Если при сохранении грамматической категории звук, бывший ее поддержкою, теряется, то это значит не то, что в языке ослабло творчество, а то, что мысль не нуждается более в этой внешней опоре, что она довольно сильна и без нее, что она пользуется для распознавания другим, более тонким средством, именно знанием места, которое занимают слова в целом, будет ли это целою речью или схемою форм». Таким образом, грамматическая форма представляет собой, прежде всего, семантико-синтаксическое понятие и может выражаться не только формальными элементами слова, но и синтаксическими связями. При этом «нет формы, присутствие и функция которой узнавались бы иначе как по смыслу, т. е. по связи с другими словами и формами в речи и языке».

Приведенные материалы показывают, что направленность работы Потебни содержала в себе ясную психолингвистическую ориентацию. Им исследовались и получили конкретизацию важнейшие психолингвистические вопросы – связи мысли и слова, внутренней формы слова. Конечно, по характеру использованного материала и способам его анализа Потебня оставался в первую очередь лингвистом. Однако интуитивно он, видимо, ощущал недостаточность использования только лингвистического материала и настойчиво обращался к психологической, субъективной стороне языковых явлений. Можно надеяться, что идеи Потебни могут быть в наши дни продуктивно развиты в психологическом плане.

Подводя итоги научной деятельности Потебни, следует подчеркнуть, что многие идеи названного ученого сохраняли свою актуальность в течение всего двадцатого века, а представители отечественной психолингвистики обоснованно признают его одним из наиболее выдающихся своих предшественников.

2.1.8. Внутренняя форма слова. Ф. Ф. Фортунатов и московская лингвистическая школа

Филипп Федорович Фортунатов (1848–1914) явился основателем Московской лингвистической школы. Хотя публиковался он относительно мало и притом в основном на малоизвестном в тогдашней Европе русском языке, знали и признали его в зарубежной науке. Активная научно-педагогическая деятельность Фортунатова продолжалась около четверти века и была связана с Московским университетом, где он с 1876 по 1902 год возглавлял кафедру индоевропейских языков. После избрания в академики ученый переехал в Петербург, где принимал участие в работе Отделения русского языка и словесности, редактировал академические издания, но активной научной работы уже не вел. К ученикам Ф. Ф. Фортунатова, внесшим заметный вклад в развитие отечественной науки, принадлежат А. А. Шахматов, Д. Н. Ушаков, В. К. Поржезинский, М. М. Покровский, М. Н. Петерсон, Н. Н. Дурново и ряд других ученых.

Говоря о методологических основах деятельности Фортунатова, часто отмечают, что в ряде существенных моментов он стремился опереться на индивидуальную психологию. Он неоднократно отмечал, что именно она дает конечное объяснение фонетических явлений. Ученый подчеркивал, что «исследование природы значений слов принадлежит той науке, которая изучает духовные явления и называется психологией, т. е. по отношению к значениям слов языковедение связывается с психологией. В психологию входит также и исследование природы той связи, какая существует между звуками речи и их значениями»[9 - Цитаты из трудов Ф. Ф. Фортунатова приводятся по публикации 1956 г.]. Наконец, в основу понятия предложения Фортунатов, как и Пауль, кладет понятие психологического суждения, указывая, что «в психологическом суждении, рассматриваемом по отношению к выражению его в речи, мы можем различать два элемента: первую часть психологического суждения и вторую в открываемом мыслью отношении ее к первой части. Вторая часть психологического суждения может быть названа психологическим сказуемым, а первая, предполагаемая такою второю частью, – психологическим подлежащим». Именно выражением психологического суждения и является грамматическое предложение, хотя психологический и грамматический анализ могут и не совпадать. В целом разделял московский языковед и младограмматическую концепцию «звуковых законов».

Ф. Ф. Фортунатов

Вместе с тем в ряде моментов отмечалось определенное своеобразие лингвистического мировоззрения Фортунатова. Прежде всего оно проявлялось в гораздо большем внимании к социальной стороне языка. Ученый неоднократно подчеркивал, что «язык имеет историю; но эту историю язык имеет в обществе, т. е. как язык членов общественного союза… Таким образом, исследование человеческого языка в его истории входит по известным сторонам как составная часть в науку о природе и жизни общественных союзов».

Наиболее оригинальным аспектом концепции Фортунатова справедливо считается разработанное им учение о форме слова. Подразделяя все слова на полные (обозначающие предметы мысли и образующие либо части предложения, либо целые предложения), частичные (служебные) и междометия и указывая, что полные слова могут иметь форму, ученый дает последней следующее определение: «Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется… способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова». Формальной будет являться та принадлежность, которая видоизменяет значение основной, т. е. аффикс. «Присутствие в слове делимости на основу и аффикс дает слову то, что мы называем формой».