скачать книгу бесплатно
Проблематика войны в гуманитарных науках
Коллектив авторов
В сборник вошли труды учёных, представителей различных областей гуманитарного знания, объединённых общим интересом к прояснению сущности войны. Статьи объединены в три основных блока: история, философия войны и теория международных отношений. Книга адресована широкому кругу читателей – философам, историкам, специалистам по международным отношениям и международному праву, студентам, аспирантам и всем, кто интересуется проблемами философии войны, этики, истории философии и политической теории.
Проблематика войны в гуманитарных науках. Сборник трудов второй всероссийской конференции «Проблематика войны в гуманитарных науках: история и перспективы исследования»
© Коллектив авторов, 2019
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2019
Война, история и культура
Смилянская Е.Б
Начало военного присутствия России в Средиземноморье: блистательная операция с долгими последствиями[1 - Статья подготовлена при поддержке РГНФ (грант а № 17-01-00261).]
The article ‘Commencement of the Russian Military Presence in the Mediterranean: a Brilliant Operation with Long Consequences’ studies a special meaning of the Eastern Mediterranean for Russia since 1770-s, when Catherine the Great sent her naval forces to the region. The author discusses three long-term consequences of that military action: the presence in the Eastern Mediterranean became an attribute of a great power (for Russia economic or tactical reasons were secondary ones); in their interactions with Greek and Slave co-religionists and some anti-ottoman Arab rulers Russians poorly took into consideration differences of political cultures and very often failed to strengthen a support from peoples of the Levant; instead of reasonable motivations Russian activity in the region was frequently supported by mythological discourse of a special ‘anti-barbarism’ mission.
Ключевые слова:Российская империя, Средиземноморье, Греция, Сирия, Архипелагские экспедиции российского флота, Екатерина II
Key words: Russian Empire, Mediterranean, Greece, Syria, Archipelago expeditions of Russian naval forces, Catherine the Great
Война в Сирии и российская база на сирийском побережье Средиземного моря стали жаркой темой современной политики, добавив актуальности исторической оценке российских акций в этом регионе. Если современная военная ситуация в Восточном Средиземноморье пока является темой преимущественно дебатов политологов и военных экспертов, то анализ истоков российского присутствия в Средиземноморье позволяет осмыслить причины, по которым уже 250 лет средиземноморское направление занимает особое место в российской внешней политике.
Известно, что военные корабли России стали бороздить воды Восточного Средиземноморья с 1770 г. Выход эскадр российского флота из балтийских портов Ревеля и Кронштадта, их проход вокруг Европы получили большой международный резонанс. После Чесменской победы российской императрице в 1771–1773 гг. присягнули на подданство три десятка островов в Эгейском море, и тогда грекам была предложена возможность создания первый в Новое время независимой от Османской империи конфедерации островов под покровительством империи Российской. Россия строила свою военно-морскую базу на острове Парос. Российский флот имел возможность контролировать в это время левантийскую торговлю Запада с Востоком, а командование экспедиции (прежде всего, граф А.Г.Орлов и адмирал Г.А.Спиридов) свободно вступали в переговоры и союзнические отношения не только с единоверными греками и славянами, но и с арабскими правителями на Ближнем Востоке: Али-беем и шейхом Захиром ал-Омером; российские суда и эскадра греческих капитанов, подчинявшаяся российскому командованию, дважды брали Бейрут. Однако вмешательство европейских держав и проблемы внутри страны не позволили Екатерине II надолго закрепить свои успехи. После заключения в 1774 г. Кючук-Кайнарджийского мира с турками российский флот оставил и подданных императрицы на Эгейских островах, и союзников на Ближнем Востоке[2 - См. подробнее: Смилянская И.М., Велижев М.Б., Смилянская Е.Б. Россия в Sociological Review 37:574–81. Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой. М.: Индрик, 2011 (далее: Россия в Cредиземноморье).].
Между тем, эскадры военного флота Российской империи с тех пор продолжали бороздить Средиземное море, а широкая сеть российских консульств в Средиземноморье представлять интересы империи, покровительствовать ее подданным и православным единоверцам. Опыт Первой Архипелагской экспедиции повлиял на содержание так называемого «Греческого проекта» Екатерины II (1782 г.), на деятельность Ф.Ф.Ушакова на Адриатике и в Восточном Средиземноморье в 1798–1800 гг., на задачи Второй Архипелагской экспедиции Д.Н.Сенявина 1805–1807 гг. А это, в свою очередь, уверило Николая I, внука Екатерины, в том, что «по своему могуществу… [Россия] должна иметь силу во всем Востоке» и имеет право на вмешательство в религиозные конфликты христиан на Ближнем Востоке и на политическую ситуацию во всем Восточном Средиземноморье[3 - См. подробнее: Смилянская И.М., Горбунова Н.М., Якушев М.М. Сирия накануне и в период Младотурецкой революции. По материалам консульских донесений. М., 2015. С. 66–68 и др.].
Что же позволяет говорить об особом интересе к Средиземноморью в российской истории и почему плодотворным здесь может оказаться изучение военного предприятия XVIII в.? Попробуем, обратившись к материалам Первой архипелагской экспедиции Российского флота 1769–1775 гг., ответить на три вопроса: 1) в чем причины интереса России к присутствию в данном регионе? 2) в ком находили опору и союзников в Средиземноморье? 3) как обосновывали российского вмешательства в дела региона? Также в заключении представляется важным наметить направления междисциплинарного сравнительного исследования военных акций России в Средиземноморье, на наш взгляд, не нашедших пока достаточного освещения в историографии.
Долгое время считалось, что Екатерина II решила отправить свой флот в Восточное Средиземноморье только в 1768 г./1769 гг., когда началась война с турками и возник план ударить по Османской империи силами Балтийского флота России с помощью балканских греков и славян. Было ли это лишь тактической составляющей военной операции? Безусловно, Восточное Средиземноморье в условиях русско-турецкой войны представляло особый интерес в связи с противодействием османской угрозе, но демонстрация всей Европе военно-морской силы России явно была рассчитана на большее[4 - Уже опубликовано достаточно документальных подтверждений тому, что Екатерина готовила свое вторжение в регион с начала своего царствования, что, императрица по сути возродила идею Петра, который планировал вступление на Балканы, отправляясь в свой неудачный Прутский поход: Виноградов В.Н. Трагедия на реке Прут // История Балкан. Век восемнадцатый. М., 2004. С. 55–63; Лещиловская И.И. Петр I и Балканы // Вопросы истории. 2001. № 2; Арш Г.Л. Россия и борьба Греции за освобождение: от Екатерины II до Николая I. Очерки. М., 2013.].
Тактический успех был важен, но Екатерина понимала военное присутствие в Средиземноморье как составляющую большой политики великой державы, каковой она мыслила свою империю; в ее время этот регион был центром мира, а, не имея своего присутствия на пересечении важнейших торговых и политических интересов, Россия продолжала бы оставаться империей периферийной. Правда, претензии Екатерины были весьма скромны ? получение небольшого порта для пристанища военных судов. Зимой 1771 г. императрица собственноручно составляла послание Фридриху Прусскому относительно возможных условий мира с турками, отметив в нем, что не считает чрезмерным в числе плодов «войны победоносной, но весьма дорогостоящей» получение одного острова в Архипелаге, чтобы разместить флот и торговать, притом это не будут «ни Кандия, ни Родос, ни Кипр, но какой-нибудь маленькой остров с хорошим портом, что не вызовет никакого неудовольствия [вероятно, держав Европы. – Е.С.], тем более что можно будет надеяться на гарнизон и что я обязуюсь иметь всего лишь ограниченное число офицерских кораблей»[5 - Собственноручные примечания Екатерины II на декларацию Порты 1770 г. (РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 79. Л. 5 об.–6. 4 января 1771 г.). См. также: Сб. РИО. Т. 20. СПб., 1877. С. 301–302.]. Таким образом, нарушив сформировавшийся баланс сил в Средиземноморье, Россия в 1770–1774 гг. заявила претензии на получение своей части «средиземноморского пирога», а также дополнительных рычагов давления на Османскую империю. Но прежде всего: приведя военный флот в Восточное Средиземноморье, Российская империя стремилась надолго там закрепиться и заявить о новом статусе державы.
На какую опору в данном регионе тогда можно было рассчитывать? Такой вопрос был решен задолго до начала войны: в Петербурге надеялись на православное население Балкан и, в особенности, на греков, неоднократно заверявших единоверных «россов» в том, что готовы при поддержке российского оружия восстать против османского владычества. Но реального военного взаимодействия с греческими отрядами на Пелопоннесе, куда прибыли первые две эскадры российского флота, не получилось. Совместные сухопутные операции потерпели крах, а греческое восстание 1770 г., вошедшее в историю как Орлофика (‘Orlov revolt’), было жестоко подавлено. Греки винили русских за то, что те не смогли предоставить значительной помощи людьми и оружием, а русские считали, что именно греки не оправдали возлагавшихся на них надежд. Показательны в этой связи слова сожаления адмирала Г.А.Спиридова относительно «робости грецких народов», обращенные к греческим депутатам зимой 1771 г.: «Государыня императрица Екатерина Алексеевна, будучи известна о греках, стенящих под ыгом агарянским, соболезнуя о толь бывшем храбром народе, пришедшем в таковои великой упадок и рабство, что турков стали боятся, как бы малыя дети каких страшилищь…» (выделено мною. – Е.С.)[6 - РГА ВМФ. Ф. 190. Оп. 1. Д. 16. Л. 73.]. Между тем, взяв под контроль после разгрома турецкого флота при Чесме острова Архипелага, уверившись в собственные силы и без поддержки греков, именно Спиридов не только попробовал привести греков к присяге на подданство Екатерине II, но и начал выстраивать систему новой государственности в так называемом «Архипелагском княжестве».
Авторство проекта «Архипелагского княжества», равно как и воплощение его в жизнь принадлежало не петербургским политикам и не самой императрице, рассуждавшей о «маленьком острове» и верившей в то, что греки сами в состоянии создать свое независимое государство, а командующему флотом в Архипелаге Г.А.Спиридову. Он вынужден был действовать на свой страх и риск: обратиться к греческим старшинам островов, предложив российское покровительство в обмен за уплату «посильных податей» и отказ от турецкого подданства. И когда старшины объявили себя подданными Екатерины II, Спиридов отправил реляцию в Петербург, при этом очень удивив и порадовав императрицу. Примечательно, что условия войны заставили адмирала продумывать вопросы государственного строительства на завоеванных греческих островах, тогда как в Петербурге так и не сложилось определенного представления о том, что делать с возможными завоеваниями в Средиземноморье и какой тип правления для них избирать[7 - Смилянская Е.Б. Греческие острова Екатерины II. Опыты имперской политики России в Средиземноморье. М.: Индрик, 2015. С. 127–178.].
За тридцать лет до того, как адмирал Ф.Ф.Ушаков трудился над созданием Ионической республики Семи островов (1800–1807 гг.)[8 - См.: Станиславская А.М. Политическая деятельность Ф.Ф.Ушакова в Греции, 1798–1806. М., 1983.] Г.А.Спиридов уже создал пространный конституционный проект идеального, с его точки зрения, государственного образования в форме «республики» или «архидукства» объединенных островов, имеющих свой выборный Сенат, свои органы местного самоуправления и судопроизводства, силы самообороны, определявший отношения церкви и светских институтов. Этот проект, долго незаслуженно не замечавшийся исследователями, может считаться одним из первых проектов возрождения греческой государственности с созданием институтов народного представительства. Но значение этого опыта можно оценить лишь в контексте аналогичных проектов государственного строительства эпохи Просвещения, исходя из понимания политической культуры, как российского военного командования, так и греческого населения. И если первое лучшим образцом государственного устройства почитало знакомые российские порядки (да и не должно было им предпочитать иного!), то второе не готово было ломать сложившиеся при османах патриархальные основы самоуправления, а лишь предполагало поменять «злого» иноверного сюзерена на «доброго» православного. В итоге как и в совместных военных акциях русских и греков, так и при первом опыте строительства нового политического образования на эгейских островах итогом было взаимное разочарование союзников и сомнение в надежности опоры на единоверцев.
Еще отчетливее различие политических культур и ожиданий от союзнических отношений проявилось в 1770-е гг. при контактах русских с иноверными арабскими правителями. Интерес к Египту и Сирии, а точнее к возможности использовать сепаратистски настроенных правителей этой части Османской империи, появился, когда военный флот России уже был в Восточном Средиземноморье[9 - Это подробно рассматривает И.М.Смилянская, чьими выводами я пользуюсь. См.: Смилянская И.М., Велижев М.Б., Смилянская Е.Б. Россия в Средиземноморье. С. 333–411.]. Этот интерес возник и в Петербурге, и в штабе Орлова с первыми известиями об успехах египетского правителя Али-бея, в 1770 г. объявившего о независимости Египта от Османской империи. В 1770 г. Али-бея оживленно обсуждали в переписке Екатерина и Вольтер, с осени 1771 г осторожные контакты с Али-беем стал налаживать глава Архипелагской экспедиции А.Г.Орлов., а весной 1772 г. к египетским берегам прибыли российские переговорщики ? близкий к Орлову граф Иван Войнович в сопровождении небольшой «греческой эскадры»; в помощь Али-бею и его союзнику палестинскому шейху Захиру ал-Омеру эта маленькая эскадра без особого труда изгнала турецкий десант, взяв Бейрут. В сентябре 1772 г. на помощь осадившим Яффу Али-бею и Захиру были присланы и российские военные советники С.И.Плещеев и Клингенау, правда, ожидаемого арабскими правителями военного подкрепления тогда не последовало. Только в 1773 г. к сирийским берегам, правда, уже после поражения и гибели Али-бея прибыли две небольшие российские эскадры, снова взяли Бейрут, и даже получили письменные уверения правителя друзов эмира Шихаба и шейха Акки Захира Омера быть в «подданстве» Екатерины II. Но, как и с греками Архипелага, в этом случае покровительство императрицы России, присяга и даже переход в российское подданство стали по большому счету лишь выражением разных форм сотрудничества с российским командованием. В политической системе региона господствовали личностные связи ? вассальные или патрон-клиентские, и понятия «присяга», «покровительство», «подданство», зафиксировавшие это сотрудничество, все еще имели для левантийцев смысл не столько политико-юридический, как их определяет современное международное право, сколько репрезентативно-протекционистский, подобный выбору вассалом своего сеньора.
Таким образом, взаимодействие российских военных и с арабами в 1772–1774 гг., как и с греками, весьма красноречиво свидетельствовало о различии политических культур, военных стратегий и о преувеличенных ожиданиях партнеров. Разочарование в греках, которые оказались к удивлению российской императрицы и ее просвещенного окружения мало похожими на древних спартанцев, привели к тому, что дальнейшие планы освобождения Балкан и Архипелага от турок больше обсуждались с европейскими монархами, нежели с греческими депутациями. Опыт контактов с мятежными арабскими правителями также, кажется, имел весьма ограниченное применение, а между тем, недоучет этого опыта потом недешево стоил при планировании и проведении новых операций по утверждению российского влияния в регионе[10 - См.: Там же. С. 729–744; Кобищанов Т.Ю. Политика России на Ближнем Востоке в годы экспедиции Наполеона Бонапарта в Египет и Сирию (1798–1801) // Вестник Моск. Ун-та. Сер. 13: Востоковедение. 2013. № 1.].
Отдаленность Восточного Средиземноморья от российских границ, недостаточная очевидность (как по экономическим, так и по политическим соображениям) необходимости российского присутствия в этом регионе всегда порождали одновременно с открытием военных действий активизацию действий иного рода – войны словесной и символических демонстраций освободительной миссии России против «варваров».
Первая Архипелагская экспедиция была отправлена Екатериной под лозунгом спасения греков, стонущих под «игом нечестивых», как защита наследников античной цивилизации от османского варварства[11 - Примечательно, что своего союзника мусульманина Али-бея императрица таким варваром не называла, напротив, ища в нем веротерпимость!], даже как противостояние христианского и мусульманского мира (последний тезис Екатерина использовала в надежде на поддержку католиков). Для оповещения о своей праведной миссии по освобождению единоверцев российской императрицей были использованы, казалось бы, все имевшиеся в ее время каналы информации: российская и зарубежная периодическая печать, церковные проповеди, празднования побед.
Уже в 1769 г., когда флот отправлялся в Архипелаг в прессе была опубликована проповедь, включавшая обязательную похвалу Екатерине, которой Бог дарует: «ревность к освобождению церкви святой и всего Христоименитого достояния от горького порабощения Сарацинского»[12 - Санкт-Петербургские ведомости. 1769. № 83. Прибавление.]. Вскоре о миссии россов стали произносить стихи лучшие поэты екатерининского царствования В.Майков, М. Херасков, В. Петров. В 1775 г. В.Майков и В. Баженов стали организаторами больших многомесячных торжеств в Москве, посвященных победе в Русско-турецкой войне. На этих торжествах обыграны были и преимущества от приобретения земель в Новороссии, и восторженно отмечен успех флота в Восточном Средиземноморье. В частности, тогда будущий московский митрополит Платон (Левшин) произнес: «Внезапу в отдаленнейших странах блеснул меч Россиан, и те места, которыя прежде во училищах малым отрокам только перстом на бумаге показывали, та самыя места начал воин наш попирать победоносными стопами своими. Внезапу храбрым российским воинством покрылись не токмо поля Влашския, Молдавския, Бессарабския, Болгарския, Херсонския, Кубанския, Черкеския, но и Колхидския и Морейския, и Негромонтския [в смысле Черногорские. ? Е.С.], и берега Архипелажские, но при том могу сказать и Сирийские, и Египетские. Везде приносили с собою страх и любовь; страх противящимся, человеколюбие побежденным»[13 - Платон (Левшин). Слово на торжество славного мира, празднованнаго 1775 года иулия 10 дня (Успенский собор в Кремле) // Платон (Левшин). Слова… М., 1780. Т. 3. C.76.].
В ходе войны пропагандистское оружие праздничных торжеств было нацелено на весьма обширную аудиторию и за пределами Российской империи: особенно значительны были праздники, устраиваемые А.Г.Орловым в Пизе (где подолгу пребывал Орлов и его штаб) и в Ливорно (где российские военные корабли находили пристанище), в Порт-Маоне на Менорке (где также принимали эскадры российского флота), в самом Архипелаге[14 - Смилянская Е.Б. Символическое значение "русских праздников" в Средиземноморье в 1770-е годы // Е.Р.Дашкова и XVIII век: Традиции и новые подходы. М., 2012. С. 164–172.].
Так, несколько европейских изданий описали российские праздники в Порт-Маоне с особенной иллюминацией: на фасаде собора появилась «перспектива, представлявшая армию и имя российской императрицы», а «на резиденции консула укрепили прекрасное искусственное пламя, которое с одной стороны пожирало турецкие мечети (вариант: зажженные огни представляли с одной стороны крест, торжествующий над турецкими мечетями), посреди чего читалась надпись «Caterina Alexiovvona II. Imperatrice di tutte le Russie. Vivat. Vivat». Екатерина II послала в дар местной греческой церкви Евангелие высотой два фута и шириной 15 дюймов в золотом окладе, чашу размером в полтора фута, два небольших блюда и большой золотой крест[15 - Notizie del Mondo. 1770. № 95. P. 777; Gazette d’Amsterdam. 1770. № 101.].
Передача даров российской империи православным единоверцам являлась особым аспектом символического вторжения на новые территории[16 - О многообразии символического значения даров см., например: На языке даров. Прав символической коммуникации в Европе 1000–1700 гг. / отв. ред. Г.Альтхоф и М.Бойцов. М.: РОССПЭН, 2016.]. Эти дары должны были подкрепить идею: российское присутствие в Средиземноморье является по сути противовесом военному насилию и призвано защитить православных от «ига неверных агарян». Уже при экипировке экспедиции, как известно, императрица дала распоряжения Синоду отправить на военных судах иконы, облачения, церковную утварь для раздачи в православные храмы и монастыри[17 - Судьба этих даров – дело непростых изысканий, которые мы проводили с искусствоведами и реставраторами во время экспедиций в Грецию в последние несколько лет. Игошев В.В., Смилянская Е.Б. Российские памятники в Греции и историческая память о российско-греческом взаимодействии в XVIII–XIX веках // Вестник РГНФ. 2013. № 2. С. 73–84.]. Исследование русских церковных памятников в Греции показало, что со второй половины XVIII в. поток таких даров, как от правителей, так от русских паломников и от греков, переселившихся в Россию, не прекращался. Золотые медали Екатерины, драгоценный кинжал А. Орлова на Патмосе, митры русской работы на Санторине и Паросе, оклады икон и книг на Тиносе и Наксосе оказываются важными свидетельствами многообразия путей, которыми Россия утверждала свое присутствие в Леванте. Щедрыми подарками Россия продолжала одаривать православное духовенство на Балканах, в Архипелаге, в Святой Земле и в дальнейшем, подкрепляя этими дарами шаги по созданию собственных дипломатических и церковных миссий[18 - Лисовой Н.Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX – начале XX в. М.: Индрик, 2006; Якушев М.И. Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века. М.: Индрик, 2013; Смилянская И.М., Горбунова Н.М., Якушев М.М. Сирия накануне и в период Младотурецкой революции.].
Обращаясь к изучению причин и специфики акций России в Восточном Средиземноморье в XVIII и XIX–XXI вв. нетрудно заметить некоторые параллели, найти повторяющиеся сетования относительно несбывшихся надежд, обвинения в сторону нестойких религиозных и идейных союзников. И хотя я далека от прямого, не учитывающего исторического контекста, сравнения российских операций разных эпох, мне представляется, что анализ истоков средиземноморской политики России позволяет выявить ряд недооцененных перспектив изучения и позднейших конфликтов в этом регионе. Важно в сравнительной ретроспективе:
• определить влияние культурных и религиозных стереотипов на восприятие реалий и на поведение участников военных походов в «чужую» цивилизацию в разные исторические эпохи;
• проанализировав политическую культуру сторон конфликта, оценить соответствие форм и методов действий российского командования на занятых территориях сложившимся реалиям политических институций Запада и Востока и др.;
• наконец, оценить успешность работы власти с общественным мнением в своей стране и за ее пределами, а также резонанса, который, каждая военная операция получала в европейском и российском общественом мнении, формируя историческую память современников и потомков.
Постановка таких задач потребует, без сомнения, более широкого обращения к методологии исторической и политической психологии, компаративной культурологии, лингвистики, культурной антропологии, но, вероятно, в итоге позволит найти скрытые черты исторической преемственности и точнее оценить «человеческое измерение» войн и значение достигнутых в них успехов и допущенных ошибок.
Список литературы
Источники:
1. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 10. Оп. 1. Д. 79. Л. 5 об.–6.
2. Сб. РИО. Т. 20. СПб., 1877. С. 301–302.
3. Российский государственный архив военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 190. Оп. 1. Д. 16. Л. 73.
4. Санкт-Петербургские ведомости. 1769. № 83. Прибавление.
5. Платон (Левшин). Слово на торжество славного мира, празднованнаго 1775 года иулия 10 дня (Успенский собор в Кремле) // Платон (Левшин). Слова… М., 1780. Т. 3. C.76.
6. Gazette d’Amsterdam. 1770. № 101.
7. Notizie del Mondo. 1770. № 95.
Литература:
8. Арш Г.Л. Россия и борьба Греции за освобождение: от Екатерины II до Николая I. Очерки. М., 2013.
9. Виноградов В.Н. Трагедия на реке Прут // История Балкан. Век восемнадцатый. М., 2004. С. 55–63.
10. Игошев В.В., Смилянская Е.Б. Российские памятники в Греции и историческая память о российско-греческом взаимодействии в XVIII–XIX веках // Вестник РГНФ. 2013. № 2. С. 73–84.
11. Кобищанов Т.Ю. Политика России на Ближнем Востоке в годы экспедиции Наполеона Бонапарта в Египет и Сирию (1798–1801) // Вестник Моск. Ун-та. Сер. 13: Востоковедение. 2013. № 1.
12. Лещиловская И.И. Петр I и Балканы // Вопросы истории. 2001. № 2.
13. Лисовой Н.Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX – начале XX в. М.: Индрик, 2006.
14. На языке даров. Правила символической коммуникации в Европе 1000–1700 гг. / отв. ред. Г.Альтхоф и М.Бойцов. М.: РОССПЭН, 2016.
15. Смилянская Е.Б. Греческие острова Екатерины II. Опыты имперской политики России в Средиземноморье. М.: Индрик, 2015.
16. Смилянская Е.Б. Символическое значение "русских праздников" в Средиземноморье в 1770-е годы // Е.Р.Дашкова и XVIII век: Традиции и новые подходы. М., 2012. С. 164–172.
17. Смилянская И.М., Велижев М.Б., Смилянская Е.Б. Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой. М.: Индрик, 2011.
18. Смилянская И.М., Горбунова Н.М., Якушев М.М. Сирия накануне и в период Младотурецкой революции. По материалам консульских донесений. М.: Индрик, 2015.
19. Станиславская А.М. Политическая деятельность Ф.Ф.Ушакова в Греции, 1798–1806. М., 1983.
20. Якушев М.И. Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века. М.: Индрик, 2013.
Аннотация: В статье рассматривается вопрос о значении первого военного вторжения России в Восточное Средиземноморье в 1770-е гг. В центре внимания оказывается вопрос о причинах интереса России к присутствию в данном регионе и доказывается, что главным было закрепление статуса великой державы. Опорой России в регионе всегда считались православные единоверцы, но взаимодействие с ними, как и с временными арабскими союзниками, не давало желаемого успеха из-за различия политических культур и нежелания осознать эти различия. Свою стратегию имела и война словесная, направленная на обоснование военных акций России в Средиземноморье.
Смилянская Елена Борисовна, доктор исторических наук, профессор Школы исторических наук Факультета гуманитарных наук, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики».
Кауркин Р.В., Павлова О.А
Некоторые наблюдения о потерях российской армии в войне 1914–1918 гг
The criteria for statistical analysis were the titles of the lower ranks, religious status, marital status. The study authors came to a conclusion: the lower ranks of the considered provinces he served in almost all military units of the Russian Imperial army and Navy; the greatest number of lowest ranks – privates; the bulk of the losses involved in hostilities is classified as «missing in action»; the majority of the lower ranks were of the Orthodox religion, but there are also Muslims, the believers, old believers, Jews, Catholics, Protestants.
Ключевые слова: Первая мировая война, Великая война, «Книга памяти нижегородцев – нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны», «Воронежская Книга памяти Великой войны 1914–1918 гг.», потери, нижние чины российской императорской армии и флота.
Key words: the first world war, the Great war, «the Book of memory of Nizhegorodtsev – the lower ranks of the Russian army and Navy, the killed, deceased, missing in the First world war», «the Voronezh Book of remembrance of the great war 1914–1918».
Первая мировая война коренным образом повлияла на судьбу многих европейских государства, в том числе и нашего. Впервые, в мировой практике в этой войне главенствовал принцип тотального уничтожения живой силы противника. И надо особо отметить, что, как и в любой войне, в первую очередь на ней гибли представители наиболее здоровой, в физическом и моральном планах, части общества. Россия единственная из стран ее участников, которая до 2013 г. не имела государственного Дня памяти жертв этой войны.
Как отмечает Е.С. Сенявская: «Только за период с начала войны до 1 марта 1917 г. число мобилизованных в русскую армию достигло 15,1 млн. чел., а общие потери личного состава к 31 декабря 1917 г. составили 7,4 млн. чел., из них безвозвратные ? около 1,7 млн. чел., не считая свыше 3,4 млн. пленных»[19 - Сенявская Е.С. Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России. – М.: «Российская политическая инциклопедия» (РОССПЕН), 1999. С. 37.].
Безвозвратные потери России в этой войне, по разным оценкам, составили от 1,5 до 3,5 млн. человек. Б. Ц. Урланис приводит следующий свод данных о погибших во время Первой мировой войны по различным источникам (Таб. 1.)[20 - Урланис Б.Ц. История военных потерь. СПб.: Полигон, 1994. С. 558.].
Таблица 1. Данные о погибших в Первой мировой войне (в тыс.)
В работе «Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации», вышедшей в издательстве Московского университета указывается, что Россия потеряла в этой войне «погибшими в бою» 1 700 000 человек, раненые составили 3 850 000, «пропавшие без вести, пленные» исчислялись цифрой в 2 417 000, «военные потери на 1 млн. населения» равнялись 10 494 человека[21 - Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации / Под ред. Л.С Белоусова, А.С Маныкина. М.: Издательство Московского ун-та, 2014. С. 716.].
В 2010 г. вышел первый том «Рязанской Книги памяти Великой войны 1914–1918 гг.»[22 - Рязанская Книга памяти Великой войны 1914–1018 гг. Т. I. Составитель Григоров А.И. М., РосАрхив. 2010. Однако в «Предисловии составителя» первого тома Воронежской Книги памяти Великой войны 1914–1918 гг. А.И. Григоров пишет: «В 2006–2012 гг. нами выпущены 1-й и 2-й тома Рязанской Книга памяти Великой войны 1914–1018 гг.».// Воронежская Книги памяти Великой войны 1914–1918 гг. Составитель Григоров А.И. М., Московский Издательский Дом. 2014. С.2.] и «Указатели»[23 - Рязанская Книга памяти Великой войны 1914–1018 гг. Указатели к I тому. Составитель Григоров А.И. М.: РосАрхив. 2010.] к нему. Это было первое подобное издание в нашей стране. Через два года были опубликованы второй том[24 - Рязанская Книга памяти Великой войны 1914–1018 гг. Т. 2. Составители Григоров А.И., Григоров А.А. М., РосАрхив. 2012.], а также «Дополнения к I тому»[25 - Рязанская Книга памяти Великой войны 1914–1018 гг. Дополнение к I тому. Составитель Григоров А.И., М.,РосАрхив. 2012.] и «Указатели»[26 - Рязанская Книга памяти Великой войны 1914–1018 гг. Указатели ко 2 тому. Составители Григоров А.И., Григоров А.А. М.: РосАрхив. 2012.]. Составители проделали гигантскую работу по выявлению и систематизации выявленного разнохарактерного материала. Общий объем этих публикаций составляет 3850 страниц (!) и включает в себя сведения по десяткам тысячам участникам Первой мировой войны.
В 2014 г. рабочая группа под руководством А. И. Григорова осуществляет еще несколько подобных изданий. В свет выходит первый том «Воронежской Книги памяти Великой войны 1914–1918 гг.»[27 - Воронежская Книга памяти Великой войны 1914–1918 гг. Т. I. Составитель Григоров А.И. М.: Московский Издательский Дом. 2014.], «Приложения» к нему[28 - Воронежская Книга памяти Великой войны 1914–1918 гг. Приложение к I тому. Составитель Григоров А.И. М.: Московский Издательский Дом. 2014.] и «Указатели»[29 - Воронежская Книга памяти Великой войны 1914–1918 гг. Указатели к I тому. Составитель Рогге В.О. М.: Московский Издательский Дом. 2014.], общим объемом 2728 (!) страниц; «Крымская книга памяти Великой войны 1914–1918 годов» том первый и «Приложения»[30 - Крымская книга памяти Великой войны 1914–1918 годов. Дополнение к I тому. Составитель Составитель Григоров А.И. М., ООО МИД. 2014.]; «Книга памяти «Черноморский флот в Великой войне 1914–1918 годов»»[31 - Книга памяти «Черноморский флот в Великой войне 1914–1918 годов». Составитель Григоров А.И. М.: Московский Издательский Дом. 2014.]; «Костромское ополчение в Великой войне 1914–1918 годов»[32 - Костромское ополчение в Великой войне 1914–1918 годов. М.: Московский Издательский Дом. 2014.]. К сожалению, все издания вышли сверхминимальными тиражами и, в силу этого, малодоступны исследователям. К 100-летию начала Первой мировой войны была опубликована «Книга памяти нижегородцев – нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны»[33 - Книга памяти нижегородцев – нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны. Ред. Кауркин Р.В. Н.Новгород. Деком. 2014.].
Данные по безвозвратным потерям нижних чинов российской императорской армии и флота, представленные в перечисленных выше работах несколько отличаются. Это ни в коей мере не говорит о каком-либо упущении составителей, а характеризует состояние архивного материала, как в провинциальных, так и центральных архивах нашей страны. Они включают в себя как архивный, так и опубликованный материал и составлены по территориальному принципу. В частях Воронежской книгах памяти, посвященных отдельным воинским соединениям, приведены сведения не только по указанным губерниям, а по всем выявленным служащим этих соединений. Таким образом, территориальный принцип в ней расширен до всей Российской империи. Данные раздела «Потери нижних чинов – уроженцев Воронежской губернии по «Именным спискам убитым, раненым и без вести пропавшим солдатам» опубликованным в центральной прессе Российской империи в 1914–1918 гг.» дублируются в «Разделы частные» и составлены по архивным материалом из фондов ГАВО, в которых материал разбит поуездно. Об этой особенности структурной компановки материала пишет С.В. Волков во «Вступительном слове» к первому тому Воронежской книги памяти[34 - Воронежская Книга памяти Великой войны 1914–1918 гг. Приложение к I тому. Сост. Григоров А.И. М.: Московский Издательский Дом. 2014. С. 1.]. В отличии от Воронежской Нижегородская книга памяти составлена строго по территориальному и алфавитному принципам. Именные списки приводятся по административно-территориальному делению Нижегородской губернии на 1914 г., которая включала в себя одиннадцать уезд. Помимо уездов составители отдельно выделили раздел «Нижегородская губерния», в который вошли имена тех, в записях которых отсутствуют сведения об уездах и населенных пунктах, но они представлены в документах как уроженцы Нижегородской губернии или проживавшие в ней на момент их призыва в действующую армию. Исключение составляет лишь, помещенный в конце издания «Именных списков кавалеров Георгиевских крестов и медалей»[35 - Книга памяти нижегородцев ? нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны. Ред. Кауркин Р.В. Н. Новгород. Деком. 2014. С. 363–371.]. Приведенные сведения, как указывают составители, далеко неполные и, возможно, не всегда точные, но так они представлены в сохранившихся документах и публикациях.
Отличительной особенностью этой работы является то, что она посвящена исключительно нижним чинам. В то время, как предыдущие включают в себя и офицерский корпус, и военных чиновников, и медицинских работников и др. Обоснование данного подхода помещено в «Предисловии»: «Составители Книги памяти умышленно отошли от определенного стандарта подобных изданий, когда вначале представлены имена командного, офицерского состава и уже затем все остальные. Однако основную тяжесть войны преодолевали в первую очередь нижние чины. Именно они массово гибли, именно они составляли коренную народную силу, именно с них и необходимо начинать отсчет»[36 - Там же.]. Источниковой базой «Книги памяти нижегородцев…» послужили данные фондов Центрального архива Нижегородской области, Государственного архива Нижегородской области г. Арзамас[37 - ЦАНО. Ф. 2. Канцелярия нижегородского губернатора; ф. 5. Нижегородское губернское управление; ф. 332. Ардатовское уездное управление Нижегородской губернии; ф. 727. Нижегородский губернский комитет Всерос-23 сийского земского союза больным и раненым воинам и семьям призванных на войну; ф. 1963. Управление Балахнинского уездного воинского начальника Нижегородской губернии; ф. 1968. Управление Нижегородского уездного воинского начальника Нижегородской губернии; ГАНО г. Арзамас. Ф. Ф-51. Ардатовское уездное по воинской повинности Присутствие, и др. «Нижегородский земский листок», «Нижегородская земская газета», «Нижегородский листок», «Волгарь» за 1914–1916 гг.] и нижегородской периодической печати.
Количественный состав персоналий определился следующим образом ? в «Книге памяти нижегородцев…» были обработаны все данные ? 9659 имен, из «Воронежской Книги памяти…» сделана выборка в 9600 человек. Рассматриваемые численные данные вполне репрезентативны.
Разнохарактерность источников наложила отпечаток на полноту информации о том или ином участнике войны, представленной в этих изданиях. Однако не смотря на это, в целом эти сведения представляют достаточно объективную картину, которую можно представить через несколько разнохарактерных срезов.
Нижние чины рассматриваемых губерний проходили службу практически во всех воинских соединениях русской императорской армии и флота. Исходные данные позволяют детально представить общую, хотя, видимо, далеко не полную картину кем они служили.
Таблица 2. Звания нижних чинов в списках «Книги памяти нижегородцев ? нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны»[38 - Приведенные чины, звания, специальности и т. д. представлены в полном соответствии с источниками.]
В данную графу включены так же: взводный унтер-офицер, старший фейерверкер, взводный фейерверкер, 1 человек с формулировкой «ст. лит.» ? вероятнее всего это старший литаврщик ? звание соответствовавшее ст. унтер-офицеру.
В данную графу включены так же: младший фейерверкер.
Таблица 3. Звания нижних чинов в списках «Воронежской книги памяти»
Основная масса потерь принимавших участие в боевых действиях относится к категории «пропал без вести». Даже суммарная цифра «убитых, умерших от ран и болезней, отравленных газом» и т. д. далеко стоит от этого показателя.
Приводимые ниже таблицы ярко иллюстрируют это.
Таблица 4. Категории потерь в списках «Книги памяти нижегородцев ? нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны»
Таблица 5. Категории потерь нижних чинов в списках «Воронежской книги памяти»
Пропал без вести в 1914 г., ? 1917 г., «год неизвестен», считался пропавшим на 1918–1921 гг., «остался на поле сражения». Сюда так же включены: Вавин Сем. Ив. из Макарьевского уезда, который пропал без вести в период с 9 по 10 декабря 1914 г. (эти данные не пропечатались) и Корсаков Федор Иванов. из Семеновского уезда, судьба которого не установлена.
Попал в плен в 1914 г. – 1917 г., «год не известен», «считался находившемся в плену» в 1918 г., 1921 г..
Умер от ран в 1914 г., ? 1918 г., «год неизвестен», «от несчастного случая».
Умер от болезни: чахотки, оспы, столбняка, воспаления легких, дизентерии, бронхита, от паралича сердца, от брюшного тифа, от холеры, перитонита; в госпитале, в госпитале от гангрены, исключен из списков батареи как отправленный на лечение и не вернувшийся.
Умер в плену в 1915 г. ? 1917 г., «год неизвестен», «от туберкулеза», «от воспаления мозговой оболочки», «в резервном госпитале», «в креп. Госпитале», «в лазарете», «в лагере», «от воспаления слеп. кишки», «от холеры».
Особо следует отметить, что из многотысячного списка, приведенного в Книгах памяти лишь у двоих из Нижегородской указано «отстал» ? это Соболев И. И. уроженец Горбатовского уезда и Горичев Н. В. из Нижегородского уезда[39 - Книга памяти нижегородцев – нижних чинов российской армии и флота, убитых, умерших, пропавших без вести в годы Первой мировой войны. Ред. Кауркин Р.В. Н. Новгород. Деком. 2014. С. 236.]. Даже если предположить, что они умышленно покинули войска ? то их поступок носит явно исключительный характер.
Еще более уникальным представляется случай самоубийства «молодого солдата» 114-го запасного батальона Балова Константина «из крестьян Покровской волости Нижегородского уезда»[40 - Там же.]. В последующие войны данные случаи будут носить уже, в той или иной мере, массовый характер.
Помимо звания, семейного положения и др., в Книгах памяти отмечалось и вероисповедание. Основная масса нижних чинов были православными, однако встречаются и мусульмане, единоверцы, старообрядцы, иудеи, католики, протестанты. Однако в архивных и особенно в печатных материалах конфессиональная принадлежность отражалась далеко не всегда.
Таблица 6. Вероисповедание персоналий в списках «Книги памяти нижегородцев…»
Таблица 7. Вероисповедание нижних чинов в списках «Воронежской книги памяти»
Как правило, в сохранившихся архивных документах указано семейное положение погибших, пропавших без вести и т. д. В то же время, в провинциальных газетных публикациях это не повсеместно нашло свое должное отражение. Поэтому цифры, приведенные ниже нужно воспринимать с определенной долей условности.
Таблица 8. Семейное положение персоналий в списках «Книги памяти нижегородцев…»
Сюда так же включено 10 человек с формулировкой «женат (по др. сведениям холост)».
Из таблицы видно, что вдовцы являлись исключением из общей массы. Соотношение «женат» ? «холост» предстает в цифрах как 6417 к 1346. В процентном отношении это выглядит как 66,44 % к 13,9 %.
Таким образом, получается, что женатых было почти в пять раз больше чем холостых. Если мы применим соотношение «женат» ? «холост» к графе «данные не известны» ? то количество женатых возрастет до 7915 человек. Можно лишь догадываться, сколько вдовьих слез было пролито по всей России, сколько детей остались сиротами и пошли по миру.
Таблица 9. Семейное положение персоналий в списках «Воронежской книги памяти»
Эта война, впрочем как и другие, которые вела Россия до и после нее, наносила в первую очередь урон людским ресурсам, общему генофонду страны. По данным Г. И. Шигалина в Первой мировой войне участвовало 22,6 % всего мужского населения Российской империи, а в армию было призвано 19 млн. человек[41 - Шигалин Г.И. Военная экономика в Первую мировую войну. М.: Воениздат, 1956. С.55.].
