скачать книгу бесплатно
Польша и Россия в первой трети XIX века
Коллектив авторов
В монографии впервые в российской и польской историографии комплексно исследуется история конституционного Королевства Польского 1815-1830 гг. в составе Российской империи. Рассмотрены основные тенденции экономического, общественного и политического развития польского государства, фундаментальные процессы трансформации польского общества первой трети XIX в. и его социальных и политических институтов во взаимодействии с соответствующими институтами Российской империи. Особое внимание уделено конституционному устройству Королевства, общественному движению и конспирации. Широко представлено развитие польской национальной культуры в эпоху, предшествовавшую восстанию 1830-1831 гг. Рассмотрены также проблемы взаимного восприятия и формирования национальных стереотипов поляков и россиян во взаимоотношениях общества России и Польши.
Польша и Россия в первой трети XIX века. Из истории автономного Королевства Польского. 1815-1830
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект 09-01-16154д)
Ответственный редактор
доктор исторических наук С.М. Фалькович
Poland and Russia in the First Third of the Nineteenth Century. From the History of the Autonomous Polish Kingdom. 1815-1830 is the result of a scholarly research carried out by a group of experts in the history of Russia as well as Poland and dealing with such critical issues for our times as those of constitutionalism, autonomy, differentiation of authorities between the centre and local structures, particularly when the latter have specific national features. The analysis of the historical experience of Russia and Poland in 1815-1830, when the autonomous Polish Kingdom was a part of the Russian empire, makes it possible to introduce some additions into a theoretical survey of these problems, which is important for political practice as well. The authors of this collective work have conducted a comparative study of the state and socio-political systems of the Polish Kingdom and Russia, juxtaposing two different models – constitutional and autocratic, and arrived at the conclusion of their incongruity. The book offers the history of the formation of that singular symbiosis; it shows inner and outer factors that caused it. The authors analyse various aspects of political, economic and social life in Poland and Russia, revealing common or specific features. The book demonstrates the mechanism of functioning of the Polish constitution under the conditions of the tsarist autocracy; the policy of tsarism in the Polish Kingdom is also presented. Great attention is paid to the problem of the development of Polish patriotic movement; the genesis and activity of clandestine societies in the Polish Kingdom, preparations for the armed uprising are thoroughly explored. The writers give a positive answer to the question whether the revolt of 1830 was inevitable. The book poses the question of the Russian society’s views toward the Polish autonomy and constitution, tracing Polish political institutions’ impact on the growth of liberal thought in Russia and the Russian liberation movement. The book emphasises the significance of the years of 1815-1830 as a milestone in the development of the relations between Russians and Poles, that left its mark on forming national consciousness and national stereotypes by both peoples.
Введение
История польского народа в Новое время была драматической – 123 года он не имел своей государственности, находился под чужеземной властью, был разделен на части, как и его территория. Это случилось в конце XVIII в., после того как Польша, являвшаяся в Средние века крупным и сильным региональным государством с развитой национальной культурой, в результате социально-экономического отставания ослабела и сделалась добычей разделивших ее соседей – России, Пруссии и Австрии. В эпоху наполеоновских войн «польский вопрос» стал объектом международной политики, а польская территория, по которой прокатились военные бури, превратилась в предмет торга европейских держав. В соответствии с их интересами возникали планы формирования на части польских земель сателлитных государственных образований. Таковым, в частности, было созданное французским императором в 1807 г. Княжество Варшавское, закончившее свое существование вместе с падением Наполеона. Его победители собрались в 1815 г. на конгресс в Вене. Это стало моментом рождения нового исторического явления – впервые концерт европейских держав выступил вершителем судеб народов Европы, занялся совместным перекраиванием ее карты. Была, таким образом, заложена традиция, развивавшаяся затем в течение XIX-XX вв., а в наши дни достигшая наивысшего выражения. Венский конгресс определил новую форму существования польского народа на части его территории: было провозглашено создание Королевства Польского, которое вошло в состав Российской империи как автономное конституционное образование во главе с российским самодержцем Александром I в качестве польского короля.
В XX и XXI вв. стали весьма актуальными вопросы, связанные со сложными многонациональными образованиями. Проблемы конституционализма, централизма, автономии, взаимоотношений центра и местных структур, разграничения их полномочий и функций, особенно при наличии национальной специфики на местах, стали не просто объектом исследования теоретиков: необходимость их решения остро ощущается в сегодняшней политической практике. Поэтому попытки разрешения этих проблем в прошлом, исторический опыт ряда стран привлекают внимание как ученых, так и политиков. В этом плане результат изучения истории взаимоотношений России и Польши на довольно коротком временном отрезке 1815-1830 гг., когда возникла перспектива сосуществования двух моделей государственного устройства – конституционного и абсолютистского, самодержавного, может быть весьма поучительным и полезным. Насколько такая перспектива была реальной, могли ли быть обеспечены автономия и конституция в рамках абсолютизма, как столь экзотический симбиоз должен был отразиться на развитии всех сторон общественной жизни, на экономике и культуре русского и польского народов, на их взаимоотношениях, – все эти вопросы требуют для ответа комплексного изучения, всестороннего сопоставительного исследования.
Как в российской и польской, так и в западной историографии исторический опыт взаимоотношений России и Польши 1815-1830 гг., представляющий собой уникальное явление, не рассматривался до сих пор с точки зрения совместимости разных форм правления и общественных структур, а исследовался преимущественно в плоскости развития польского освободительного движения и его связей с революционным движением в России. Польские историки немало писали об этом периоде, но интересовались им прежде всего как этапом подготовки восстания 1830-1831 гг., которое положило конец «сожительству» конституционной и самодержавной модели. В российской исторической литературе период существования Королевства Польского был слабо освещен и рассматривался главным образом под углом развития русско-польских революционных контактов. Поэтому при его комплексном изучении решение теоретических вопросов непременно должно сочетаться с конкретно-историческим исследованием, причем довольно подробным, так как история Королевства Польского недостаточно известна российскому читателю.
Такое исследование предпринял коллектив ученых – специалистов по истории России, Польши, польской культуры, российско-польских отношений. В соответствии с комплексным характером исследования была разработана структура коллективного труда: изучению различных сторон жизни русского и польского народов были посвящены отдельные главы.
Так, большой интерес представляло сопоставление и сравнение государственного и социального строя Королевства Польского и России, а также исследование соотношения между социальным строем и государственной системой самого Королевства, являвшейся плодом совместных русско-польских политических комбинаций по решению «польского вопроса».
Важной задачей являлось определение уровня экономического развития России и польских земель к моменту создания Королевства Польского. Нужно было проследить особенности экономической политики России в первое 30-летие XIX в., проанализировать значение предоставленных конституцией Королевства возможностей экономического роста с учетом, с одной стороны, широких просторов российского рынка, а с другой – рамок системы государственного регулирования имперского центра. Большое значение также имело изучение роли экономических рычагов в развитии политического процесса в Королевстве Польском.
В задачи исследователей входило определение степени влияния материальных и политических интересов на позиции основных классов польского общества по отношению к центральной власти, а также выявление их отношения к институтам автономии, к конституционному строю в целом. Авторы коллективного труда стремились выяснить возможность функционирования политических институтов и степень реализации конституционных свобод и прав под «крылом» самодержавия. В центре их внимания находились вопросы динамики политического и идеологического развития польского общества. В связи с этим необходимо было рассмотреть патриотические проявления различных общественных групп, выявить наличие в обществе оппозиционных элементов и формирование политической оппозиции, проанализировать ее идеологические обоснования, учитывая при этом роль исторических и культурных традиций, национального менталитета.
Для решения исследовательских задач требовалось представить политику царизма в Польше, проследить ее эволюцию на разных этапах, обращая внимание на административную практику. С другой стороны, стояла задача изучить реакцию польского общества как на ужесточение политики царизма во второй половине 20-х гг. XIX в., так и на политические события, происходившие в это время в России, Королевстве Польском и за границей.
Оценка значения периода 1815-1830 гг. предполагала необходимость анализа позиции русского общества в вопросе польской конституции и автономии. Важно было выявить, как опыты конституционализма и парламентаризма в Королевстве Польском отражались в российских либеральных изданиях, воздействовали на формирование политических взглядов деятелей русского общественного движения, в частности, как они стимулировали позицию декабристов. Авторам предстояло также выяснить, как отношение русского общества к польской автономии повлияло на развитие национального самосознания русских и на формирование их представлений о Польше и поляках.
В решении этих исследовательских задач авторы коллективного труда опирались на историческую литературу, преимущественно русскую и польскую, а также на материалы источников, как опубликованных, так и хранящихся в архивных фондах Москвы, Санкт-Петербурга, Варшавы. Были использованы материалы разнообразного характера – официальные документы, мемуары, переписка, агентурные донесения и пр. Привлекались также материалы публицистики и периодики.
В частности, изучался текст конституции Королевства Польского, законодательные акты Российской империи, документы Польского сейма, официальная и неофициальная корреспонденция как между Варшавой и Петербургом, так и между самими польскими политическими деятелями. В книге рассмотрены концепции национального развития Польши, содержащиеся в сочинениях польских идеологов этого времени, представлены программы польских конспиративных организаций и обществ, о которых, в частности, дает представление агентурная переписка царских властей и прилагавшиеся к ней документальные «улики». Использование этих материалов позволило выявить эволюцию общественного мнения в Королевстве, изменения в настроениях и взглядах польского общества, в том числе на соотношение конституционных норм и неограниченной власти. Такой анализ лег в основу формирования выводов о значении конституционного периода в истории Польши как в плане экономического, социального и культурного развития, так и в плане национального самосознания и идейного созревания польского народа, подъема национального движения, формулирования национально-освободительных программ. Он должен был дать ответ на вопрос, возможно ли существование автономной конституционной части в недрах абсолютистского целого, насколько оно зависит от национальной специфики, исторических традиций, является ли крах польской автономии, обозначенный восстанием 1830 г., частным случаем, фатальным сочетанием ряда факторов или же проявлением общей закономерности.
Выяснение этого вопроса имеет не только конкретно-историческое, но и теоретическое значение. В то же время весьма важным в практическом плане является вывод о том, какое влияние оказала эпоха польской автономии на взаимоотношения русского и польского народов, что принесла она в плане революционного сотрудничества, идейной переклички, культурного сближения, с одной стороны, и какую роль сыграла в усилении русско-польского антагонизма и конфронтации, с другой. Это дает возможность оценить значение периода первой трети XIX в. в процессе формирования у русских и поляков национального самосознания, выработки ими национальных стереотипов и в результате лучше понять современные тенденции в развитии отношений обоих народов.
Глава 1.
Россия и создание конституционного Королевства Польского
1. Польский вопрос во внешней политике России накануне Отечественной войны 1812 года
В результате разделов в конце XVIII в. Польское государство перестало существовать. Земли Речи Посполитой оказались включенными в состав трех соседних держав: Австрии, Пруссии и России. Однако поляки, прежде всего политически активные силы польского общества, не утратили надежды на восстановление Польши. Специфическая социальная структура, в частности наличие многочисленного слоя польского дворянства (магнатерии и шляхты), исторические традиции, выражавшиеся как в длительном существовании собственного независимого, могущественного и имевшего по европейским меркам огромную территорию («от моря до моря» – от Балтики до Черного моря) государства, так и в своеобразном политическом устройстве – республиканской монархии, – все это вело к возникновению определенного типа идеологии, складыванию своеобразной модели национального самосознания и особой национальной психологии. В центре общественного внимания и интереса образованных слоев польского общества находились проблемы восстановления независимого польского государства, воссоздания его целостности, национальной самоидентификации. Предпринимавшиеся в конце XVIII в. усилия по проведению реформ: созыв и работа Четырехлетнего сейма (1788-1792 гг.), принятие Конституции 3 мая 1791 г., так же как и попытки вооруженной борьбы (восстание Тадеуша Костюшко 1794 г.), оказались безрезультатными и не смогли предотвратить окончательного падения Речи Посполитой. К России отошли литовские, белорусские, украинские земли, значительную долю населения которого составляли поляки, прежде всего польская шляхта. В результате состоявшегося в 1795 г. последнего раздела польского государства – Речи Посполитой – с политической карты Европы исчезло слово «польский», название «Польское королевство» упразднялось «раз и навсегда». Оно появилось вновь спустя два десятилетия, когда было воссоздано польское государство под исторически традиционным названием «Королевство Польское». Определяющая роль в его восстановлении принадлежала России, лично российскому императору Александру I. Екатерина II, во время царствования которой произошли разделы Польши, с особым вниманием относилась к воспитанию и образованию будущего наследника престола. Готовя его к занятию императорского трона, видя в нем своего политического преемника, императрица стремилась дать ему, а также его брату великому князю Константину, на которого также возлагались большие надежды, широкое европейское образование. Для занятий с ними в Петербург был приглашен швейцарский генерал, республиканец по убеждениям Ф.Ц.Лагарп. Он оказал большое влияние на формирование политических взглядов и вообще на становление личности будущего российского императора. Вторым лицом, чье влияние на Александра I было не менее сильным, стал поляк Адам Ежи Чарторыский.
После разделов Речи Посполитой в пределах Российской империи оказались значительные земельные владения польских аристократов. В их числе были и земли Чарторыских, богатой и влиятельной «фамилии», имевшей родственные связи с последним польским королем Станиславом Августом (Понятовским). Крупный польский магнат и активный политический деятель Адам Казимеж Чарторыский, претендовавший даже на занятие трона, но отказавшийся в пользу своего двоюродного брата Станислава, стал австрийским подданным, поскольку имел земельные владения и в той части Речи Посполитой, которая вошла в состав империи Габсбургов. Имения Чарторыских, находившиеся в пределах Российской империи на Волыни и в Подолии, после третьего раздела Польши были конфискованы российскими властями
, и австрийский император Франц II
обратился к Екатерине II с просьбой об их возвращении. Обеспокоенные судьбой своих земель в России, Чарторыские пытались найти выход из сложной ситуации, чтобы сохранить свои владения. По совету хорошо знакомого им Н. В. Репнина, ранее, в 60-е годы XVIII в., бывшего полномочным послом в Польше, а к тому времени занимавшего пост литовского и виленского генерал-губернатора, А. К. Чарторыский решил направить своих сыновей Адама Ежи и Константыя Адама в Петербург
, с целью подчеркнуть свою лояльность императрице. Екатерина II сочла это возможным при условии, что они поступят на русскую службу. Пребывание братьев в Петербурге способствовало изменению их представлений о русских, которые вначале были крайне негативными. В своих мемуарах А. Чарторыский писал: «Мало-помалу мы пришли к убеждению, что эти русские, которых мы научились инстинктивно ненавидеть, которых мы причисляли, всех без исключения, к числу существ зловредных и кровожадных, с которыми мы готовились избегать всякого общения, с которыми не могли также встречаться без отвращения, – что эти русские более или менее такие же люди, как и все прочие, что между ними есть умные молодые люди, люди вежливые, приветливые, на словах, по крайней мере […], что в общем можно жить в их обществе, не испытывая чувства отвращения, что даже можно иногда считать себя обязанным питать к ним дружбу и чувство благодарности»
. Постепенно между великим князем Александром и А. Чарторыским, который был на 7 лет старше, начали складываться доверительные дружеские отношения. Чарторыский был хорошо образован, имел уже определенный опыт в политических делах. Он путешествовал по европейским странам, некоторое время жил в Англии, где изучал, в частности, ее конституцию.
Последовательная позиция Чарторыского по польскому вопросу, его твердая убежденность в необходимости возрождения польского государства оказала влияние на становление взглядов будущего императора, прежде всего по вопросу о Польше. Неоднократно описанная в исторических трудах знаменательная прогулка Александра с польским приятелем явилась одним из кульминационных эмоциональных моментов в их отношениях. Однажды, весной 1796 г., когда Екатерине II жить оставалось всего лишь полгода, Александр, гуляя с Чарторыским по саду Таврического дворца, сказал, что он «совершенно не разделяет воззрений и принципов правительства и двора, что он далеко не оправдывает политики и поведения своей бабки и порицает ее принципы». Великий князь заметил, что его «симпатии были на стороне Польши и ее славной борьбы». По свидетельству Чарторыского, Александр «признался, что ненавидит деспотизм везде, в какой бы форме он ни проявлялся». Таким образом, внушенные Лагарпом принципы проявились в мировоззрении будущего наследника российского престола. Это заявление Александра произвело огромное впечатление на Чарторыского. Много лет спустя он написал в своих мемуарах, что этот день «имел решительное влияние на большую часть его жизни и на судьбы его отечества». «С этого дня и после этого разговора, – откровенно заявлял он, – началась моя преданность великому князю, я могу сказать, наша дружба»
.
Однако с восшествием на престол Павла I в судьбе Чарторыского произошел резкий поворот. Его дружбу с великим князем новый император посчитал вредной, и польского аристократа отправили послом на Сардинию. Несколько лет спустя, как только Александр стал императором, он сразу же возвратил Чарторыского в Петербург. Император предложил ему пост товарища (заместителя) министра иностранных дел. По свидетельству самого Чарторыского, он долго отказывался, объясняя отказ тем, что его назначение «возбудит удивление и недовольство русских», что его чувства к Польше не могут измениться и потому могут войти в противоречие с обязанностями возлагаемой на него службы. Убеждая его принять предложение, Александр I приводил следующие аргументы: во-первых, в настоящий момент такого рода затруднений он не видит, а во-вторых, Чарторыский всегда может подать в отставку. В мемуарах Чарторыский постоянно подчеркивал неизменность своей позиции относительно Польши. Этот акцент нельзя, по-видимому, рассматривать как более поздний «отпечаток», как результат его изменившегося впоследствии отношения к России: письма Чарторыского того времени, источник более объективный, подтверждают слова о тех трудностях, которые тревожили его при раздумьях о предложении Александра I. «Принимая место, – писал он в одном из писем, – я решил не делать ничего, что могло бы неблагоприятно повлиять на будущее моего отечества»
. Предвидение Чарторыского оправдалось: назначение его товарищем министра иностранных дел было отрицательно воспринято русским обществом и стало, по его собственному выражению, «предметом непрерывных нареканий и постоянной критики» в адрес Александра I. Чарторыский следующим образом охарактеризовал отношение к себе окружающих: «Поляк, пользующийся полным доверием императора и посвященный во все дела, представлял явление оскорбительное для закоренелых понятий и чувств русского общества»
. Польский князь остро ощущал и на своем личном опыте осознавал, какую важную роль приобретало общественное мнение.
Международные отношения в Европе начала XIX в. отличались чрезвычайной сложностью и подвижностью, политические союзы и ориентации изменялись непрерывно. Активная агрессивная внешняя политика Наполеона, хотя и проводившаяся под освободительными лозунгами, вела как к территориальным изменениям, так и к нестабильности позиций великих и малых европейских государств. Все страны опасались угрозы со стороны Франции, в то же время они не желали и усиления России. При этом они полагали, что в случае их неверных политических шагов могут начаться военные действия, прежде всего со стороны Франции или России, а вследствие этого они могут потерять часть своих территорий или даже утратить свою независимость.
В определении внешнеполитической линии России А. Чарторыский занимал заметное место. Назначенный Александром I в 1802 г. товарищем министра иностранных дел, фактически он оказался главой ведомства. Значительная часть русского общества с неодобрением относилась к пропольским настроениям молодого императора, так же как и к выдвижению Чарторыского. Заняв высокий пост в российской внешней политике, Чарторыский «льстил себя надеждой создать политическую систему, которая, основываясь на принципах справедливости, могла бы со временем оказать счастливое влияние на судьбы Польши». «Я уже предвидел разрыв с Францией, – вспоминал он об этом времени. – Русские всегда подозревали меня в желании склонить русскую политику к тесной связи с Наполеоном, но я был далек от этой мысли, ибо для меня было очевидным, что всякое соглашение между двумя этими государствами было бы гибельным для интересов Польши»
.
С самого начала внешнеполитической деятельности Чарторыского его планы были направлены на то, чтобы польское государство «восстанавливалось бы под скипетром России»
. В частности, Чарторыский направил русскому представителю в Вене А. К. Разумовскому указание поставить в известность об этих планах австрийский двор. Австрия не возражала против них, но при условии сохранения прежних границ Галиции
. В это время и Англия обещала дать свое согласие на восстановление Польши.
Основная линия позиции А. Чарторыского относительно Польши – делать все возможное для восстановления польской государственности – на протяжении всей его жизни оставалась неизменной, но в зависимости от конкретных условий и обстоятельств его взгляды претерпевали некоторую трансформацию, а отношение к форме их реализации менялось коренным образом.
Еще в 1804 г. в его «Записке об устройстве европейских дел, в случае удачного окончания войны» излагался следующий план: «Русский император, приняв титул царя польского, получает все земли, принадлежавшие Польше до ее первого раздела, включая и так называемое Прусское королевство», потери же Пруссии будут компенсированы ей другими территориями
. С началом наполеоновских войн Чарторыский попытался активнее влиять на внешнеполитический курс Александра I. В одной из записок 1806 г., представленной императору, он отрицательно оценивал его политику, характеризуя ее как «пассивную», и предупреждал, что если так будет продолжаться, то Наполеону удастся «похитить» и «превратить в свою собственность» те народы, которые «считают русских своими братьями». Он высказывал также опасение, что Наполеон может отдать польскую корону кому-либо из представителей королевского дома Пруссии
.
В 1806 г. Чарторыский представил Александру I еще один документ – «Записку о мерах, которые необходимо принять по отношению к бывшим польским провинциям»
. Речь шла о польских землях, вошедших в состав России. В «Записке» явно просматривалась «обида» князя на императора. Документ является любопытным доказательством достаточной простоты и неофициальности их отношений, которые сложились к этому времени. «В настоящей записке я не имею в виду давать советы и не собираюсь предлагать никаких способов действий», – писал Чарторыский. Эта записка, замечал он, – «простой набросок первых попавшихся мыслей», и с этими первыми пришедшими на ум мыслями он мог позволить себе обратиться к императору. По его мнению, для того чтобы удержать польские провинции, надо «вызвать энтузиазм и любовь к нам [России. – Г. М.] жителей», следует также удержать и польские провинции Пруссии, всячески оберегать «наши» польские провинции от смуты и избегать там проявлений излишней подозрительности и «неуместной строгости». Чарторыский объективно стоит на позициях России и защищает ее интересы, причисляя к ней и самого себя: «мы» – это российские власти, т. е. Чарторыский мыслит как представитель российской администрации. Таким образом, перед угрозой со стороны возможных соперников-неприятелей российские и польские интересы переплетались, а во многом и совпадали. В записке Чарторыский вновь обращал внимание императора на необходимость считаться с польским общественным мнением и оказывать на него воздействие в нужном направлении. Для этого Александр I должен обратиться с воззванием к населению западных провинций, стараясь пробудить в поляках «чувство того древнего родства, которое должно объединять между собою все славянские нации». Чарторыский предлагал также использовать и другие способы: «поместить в газетах и в периодических изданиях разные статьи или издать их отдельными брошюрами и памфлетами, чтобы направлять общественное мнение и разрушать действие тех обращений, которые появятся от имени врага».
Князь подчеркнул, что в случае если Александр I решит объявить себя польским королем (в тексте записки эта мысль сформулирована весьма изысканно: «если обстоятельства приведут Ваше величество к решению […]»), то нужно будет разработать план, в соответствии с которым при прочной централизованной власти потребуется дать новому королевству конституцию, «способную примирить права неограниченной монархии с учреждениями и формами», которые Польша получит «под отеческою властью Вашего величества». Необходимо опередить Бонапарта, пробудить в поляках надежду на «новое существование»
. Из «Записки» следовало, что с самого начала разговоров и размышлений относительно восстановления Польши выявлялось то противоречие, которое с неизбежностью возникнет при соединении либерально устроенного автономного (в большей или меньшей степени) государственного образования и центральной власти – неограниченной монархии, а также обнаруживалось и понимание того, что каким-то образом это противоречие необходимо снять.
В конце 1806 г. Чарторыский подал Александру I специальную записку о Польше
. «Польша, – отмечалось в ней, – в силу сложившихся обстоятельств, сделалась главным центром интересов двух столкнувшихся держав [России и Франции. – Г.М. ] […]. Именно Польша служит Бонапарту основной базой для борьбы с Россией и средством проникнуть вплоть до ее старых границ». В Польше, писал князь, Наполеон «встретит население, легко возбуждающееся и способное быстро осваиваться с военным делом, найдет храбрых и опытных офицеров, деньги и съестные припасы и страстное желание защитить существование и свободу своего отечества». Он характеризовал такими словами отношение русских к полякам: для России поляки являются «постоянной причиной беспокойства и подозрений», «тщетно Польша предлагает все силы для доставления средств к войне и для защиты русского трона». «Правительство, – писал он, – боится воспользоваться этими средствами, чтобы не вызвать неудовольствия русского населения, оно боится вовлекать в войну поляков, чтобы они не обратили своего оружия против России же». Чарторыский продолжал настаивать: чтобы привлечь поляков на сторону России, по его мнению, существует единственное средство – следует объявить Польшу королевством, а ее наследственными королями провозгласить русского императора и его наследников. Тогда Польша станет барьером, преграждающим путь Наполеону: «Россия, присоединив к себе Польшу, создаст себе в ее лице аванпост», «создаст оплот, недоступный никакому прямому захвату, и этим положит начало той счастливой связи, которая должна будет когда-нибудь объединить вокруг нее все разрозненные ветви древней славянской семьи». В этих словах, несомненно, слышны отзвуки славянофильства, идеи славянской общности, даже панславизма, несмотря на то, что ни в начале XIX в., ни позднее в Польше не пользовалась популярностью мысль об объединении славянских народов под главенством России. Вероятно, на «пророссийской» ориентации Чарторыского сказалось влияние его русского окружения. Настаивая на реализации своих планов в отношении Польши, он пытался представить различные аспекты тех выгод, которые получит Россия. Но, предвидя возможную реакцию со стороны русского общества, он предлагал Александру I готовые ответы на вероятные вопросы и возражения, которые могли бы возникнуть у представителей просвещенной элиты. Чарторыский предлагал парировать опасения, что «восстановление Польши равносильно отделению от государства одной из его составных частей», следующим образом: «Ведь отделение это лишь внешнее. Польская корона осталась бы неразрывно связана с русским троном». Чарторыский постоянно балансировал на грани: с одной стороны, он выступал за восстановление Польши как отдельного государства, а с другой – считал, что «новая Польша» будет «неразрывно связана с Россией», тем самым признавая, что самостоятельность ее будет весьма ограничена
.
В «Записке» шла речь не только о возрождении польского государства, но и о том, каким должно быть его политическое устройство. Чарторыский высказывал императору свои соображения, как следует действовать: «[…] чтобы зажечь энтузиазм поляков, нужно дать им управление, сообразно с их желаниями и их старыми законами […]. Нужно, чтобы милости императора превосходили предложения и соблазны Бонапарта. Благодаря этим же милостям связь между империей и польской нацией станет только крепче». Стремясь убедить императора, Чарторыский в качестве примера ссылался на венгерско-австрийские отношения, установившиеся внутри империи Габсбургов: «[…] с каких это пор автономная конституция стала менее надежной гарантией постоянной и полной покорности? Венгерское королевство, несмотря на предоставленные ему свободы и прерогативы, уже целые века служит примером верности и самой надежной поддержкой Австрии». «Записка» содержала также обширные рассуждения Чарторыского относительно того, каким образом можно было бы нейтрализовать недовольство Пруссии и Австрии, компенсировать их территориальные потери, неизбежно возникшие бы при объединении польских земель, и какие следовало бы предпринять в связи с этим дипломатические шаги. В заключительной части документа Чарторыский еще раз делал акцент на вопросе о внутреннем устройстве Польши: надо, «наконец, немедленно разработать в необходимых деталях план будущей внутренней организации нового королевства, в котором должны быть согласованы неотъемлемые права государя с учреждениями и порядками, которыми дорожит польский народ и большая часть которых была им сохранена под отеческим владычеством Вашего императорского величества»
.
Таким образом, еще задолго до восстановления Польского королевства, до введения конституции, было уже очевидно, что соединение государства с монархическим, абсолютистским типом правления и автономного государственного образования, имеющего конституцию и парламент, – дело чрезвычайно сложное, требующее серьезной предварительной разработки государственно-правовых основ.
Подписанный в Тильзите 25 июня (7 июля) 1807 г. * мирный договор между Россией и Францией определял и судьбу части польских земель.
В данной главе даты приводятся с учетом обозначения в историческом источнике. Европейские события, как правило, датируются по новому стилю; в российских источниках для датировки обычно используется старый стиль. В тех случаях, когда речь идет о международных событиях с участием России, дается двойная дата.
Условиями мира предусматривалось образование из польских владений Пруссии Княжества (Герцогства) Варшавского. Оно включалось в наполеоновскую политическую систему, и на него распространялось действие Кодекса Наполеона. Французский император отдал вновь образованное Княжество саксонскому королю Фридриху-Августу I, который к недавно полученному королевскому титулу присоединил и титул герцога Варшавского. Таким образом, «барьер» между государственно-политическими пространствами двух империй – России и Франции – перестал существовать: Княжество Варшавское становилось аванпостом военных сил французского императора. Однако России необходимо было обезопасить свою западную границу, для чего следовало попытаться согласовать с Францией позиции относительно польского вопроса. Россия опасалась восстановления польского государства, которое находилось бы полностью в орбите французского влияния. Начались переговоры и длительная дипломатическая переписка по подготовке конвенции, которая должна была определить будущую судьбу поляков.
Ни сам Наполеон, ни министр иностранных дел Франции Ж. Б. Шампаньи не выражали прямого согласия на подписание конвенции о Польше. Эта неопределенность вызывала раздражение у российских властей, поскольку «польский вопрос» продолжал оставаться одним из центральных в российской внешней политике. Точка зрения Александра I по этой проблеме была изложена французским послом в Петербурге А. О. Коленкуром в его донесении Наполеону. В апреле 1809 г., когда шли военные действия между Францией и Австрией, он сообщал о позиции российского императора: «Если Австрия должна быть разгромлена, она [Россия, выступавшая на стороне Франции. – Г.М.] не потерпит, чтобы Галиция вся или часть ее попала в другие руки, а не в ее, потому что, если бы что-нибудь отошло от Галиции к Герцогству Варшавскому, то это было бы шагом вперед к реставрации Польши и поэтому совершенно против главных интересов России»
. По мнению великого князя Николая Михайловича, профессионально как историк занимавшегося изучением взаимоотношений между Россией и Францией этого периода, поляки при разгроме Австрии могли бы потребовать восстановления Польского королевства. Тогда бы на западных границах России возникла Польша, явно ей враждебная, «покорная послушница Наполеона, на которого и без того возлагались все надежды поляков»
. В случае разрыва России с Францией поляки, уже служившие в рядах наполеоновской армии, примкнули бы к Наполеону, «агенты которого и без того наполняли все Варшавское Герцогство и Саксонию»
.
Российские политики уделяли пристальное внимание тем настроениям, которые существовали среди поляков по отношению к России. Об этих настроениях, и в частности о позиции князя Ю. Понятовского, писал в донесении от 24 мая (5 июня) 1809 г. барон А. Ф. Розен. Возвращаясь в Россию из Австрии через Польшу, он сообщал главнокомандующему Молдавской армией А. А. Прозоровскому: «Во время моего пребывания у князя Понятовского его дежурный генерал фон Фишер неоднократно внушал мне, что Польша очень хотела бы, чтобы император всероссийский принял предложение, сделанное поляками в 1805 году
, что они повторяют теперь свое предложение и хотели бы на деле это доказать, как только сам государь прокламацией или другим удобным для него способом провозгласит себя королем Польши; что этот акт не только будет принят и признан с величайшим энтузиазмом, но и что все состоящие до сих пор в иностранных армиях и соединениях присоединятся к русской партии. Для осуществления всего этого достаточно будет даже небольшой помощи со стороны русских войск. По его словам, тогда все поляки стали бы единодушны. Если бы Польша с помощью России возродилась бы в качестве королевства, пропала бы всякая привязанность к Франции». Далее приводились слова Понятовского, сказанные Розену при отъезде его из Варшавы: «Князь Понятовский сам сказал, что он и все поляки хотят убедить нашего монарха в том, как страстно хотят они вернуть с его помощью своей нации независимое существование и быть объединенными с Россией в качестве государства польского, что это не только возможно, но и необходимо для блага России». Такое объединение, заключал он, стало бы преградой на пути агрессивной Франции, дало бы возможность заключить выгодный мир с Англией, и в итоге «Россия превратилась бы в сильнейшую державу на континенте»
.
Немного позже Александр I через канцлера Н. П. Румянцева получил записку главнокомандующего армией в Галиции С. Ф. Голицына, специально посвященную настроениям поляков. Она являлась приложением к его письму из Люблина от 4 (16) июня 1809 г. «Нет ни единого поляка, – писал Голицын, – который не бредил бы восстановлением отечества своего, что и весьма естественно, ибо кто не пожелает, чтобы земля та, на коей родился, принадлежала одной власти, и предками признаваемой. Польское королевство, разделенное между тремя державами, оставило в недре своем многих из довольно знатных жителей, потерпевших от сего раздела и в рассуждении имений, и также по личным почестям. Многие даже оставили свое отечество и в надежде восстановления оного жертвовали и жертвуют не только последним имуществом, но и жизнью чужой державе, подающей им к тому надежду. Все таковые употребляют разные способы уверять народ в событии пламенного их желания, а от того возникают при малейшем случае мятежи. Чтобы все умы привести в равновесие, чтобы водворить повсюду спокойствие, необходимо нужен им король, но король не из их среды себе избираемый, могущий быть вассалом сильной какой-либо державы, а владетель, по достоянию своему и по влиянию на всю Европу имеющий все способы сделать королевство сие почтенным». Общий вывод автора записки был следующим: «Истинно все благомыслящие поляки жаждут о той минуте, в которую провозглашен будет их королем Александр, император всероссийский». Голицын полагал, что королевство останется, «только под иным видом, не иным чем, как российскою провинциею». По его мнению, российский император, приняв на себя «достоинство короля польского», должен установить на «вечные времена, что российские государи суть рожденные короли польские, имеющие право назначать вместо себя для управления сим королевством наместников, управляющих именем и властью государей всероссийских». Относительно размера территории королевства Голицын писал, что оно «составилось бы из всей прежде бывшей Польши, исключая Белоруссию и отошедшее к составлению Киевской и Подольской губерний»
.
15 (27) июня 1809 г. Н.П. Румянцев сообщил С. Ф. Голицыну, что «государь император с благоволением изволил принять изложение мыслей вашего сиятельства по предмету восстановления бывшего Королевства Польского и присоединения оного на вечные времена к Российской империи». Далее он передавал соображения императора по «польскому вопросу», сделанные «в полной откровенности». В отношении территории будущего польского государства явное сомнение вызывала целесообразность воссоздания его в границах, существовавших до разделов: «С восстановлением королевства Польского в первобытном его состоянии не должны ли отойти от России разные области, прежде сего Польше принадлежавшие?» Объединение с поляками, считал император, было бы чревато конфликтами в будущем. Излагая собственную позицию, Румянцев писал: «Можно ли положиться на постоянство польской нации, и под самым видом пылкого их желания соединиться ныне под скипетром его величества не кроется ли больше умысла, чтобы тем удобнее возвратить ту часть Польши, которая России досталася, и потом вовсе отмежиться от нас?» В качестве примеров, «сколь слаба и ненадежна связь между соединенными под одною властию, но под разными именами и на особых правах государствами», он приводил Венгрию и Ирландию. Он полагал, что вряд ли России стоит идти по такому пути. Румянцев не видел «причины не надеяться», что со временем польские провинции, присоединенные к России, могли бы сделаться «совершенно русскими», «особливо же когда минет то поколение, в глазах коего совершилися последние происшествия и еще мечтается блеск престола самодержавного»
.
Вопрос о Польше рассматривался российской правящей элитой в широком международном масштабе. Присоединение Польского королевства к Российской империи, подчеркивал Румянцев, будет иметь негативные последствия для всей сложившейся расстановки сил в Европе, поскольку в этом случае «связь между державами, по разделу Польши естественно [за] интересованными друг друга поддерживать, тогда совершенно рушится». В итоге вывод был таков: император желает видеть Польшу «в настоящем ее положении и присоединения Польши в прежнем составе ее не изволит признавать полезным для империи», тем более что восстановление Польского королевства могло бы грозить отторжением от Российской империи «края Белорусского и участков, отошедших к составлению Киевской и Подольской губернии». Это были политические соображения стратегического характера. В то же время в письме содержались и конкретные инструктивные указания тактического плана. Изложены они были достаточно витиевато, в целом же смысл их заключался в том, что действия, предпринимаемые российской стороной, ни в коем случае не должны были оттолкнуть ориентировавшиеся на Россию польские круги. «Его императорское величество, – отмечалось в нем, – приемля в уважение, с одной стороны, представление Вашего сиятельства, что, льстя надеждам поляков о восстановлении их отечества к общему их желанию быть под скипетром его величества, можно удержать их в спокойствии и восстановить между ими тишину и повиновение, а с другой, чтоб в противном случае и преуспев, может быть, в продолжение нынешней войны оказать важную услугу Франции, они обратятся к императору Наполеону с домогательством о составлении особого царства из Герцогства Варшавского и Княжеств Галицейских, что нам весьма невыгодно, государь император соизволяет, чтобы Ваше сиятельство, удостоверяясь в полной мере, что магнаты варшавские и галицейские прямое и твердое имеют желание поступить под скипетр его императорского величества, употребили между ними под рукою и в виде собственного побуждения Вашего внушения, что ежели они действительно намерены, составя из Герцогства Варшавского и Княжеств Галиции особое царство под именем королевства Польского, вверить скипетр оного на вечные времена государю императору и его преемникам, то Вы почти уверены, что таковой подвиг их и предложение о том не останутся безуспешны и что Вы, с Вашей стороны, приемлете на себя быть в сем деле ревностным ходатаем, обещая донести о таковом их желании государю императору со испрошением всемилостивейшего соизволения, чтоб им было позволено отправить к высочайшему двору на тот конец депутацию»
.
В письме от 5 (17) сентября 1809 г. С. Ф. Голицын еще раз возвращался к польским делам. На этот раз он писал непосредственно императору: «[…] мыслил я, что доколь бывшая Польша останется в настоящем положении, все будет камнем преткновения и яблоком раздора. Враги наши употреблять будут воспаленное воображение поляков в свою пользу, и Россия вечно с сей стороны не будет обеспечена». Он вновь предлагал решение «польского вопроса», отличавшееся от мнения императора: «Одно только представляется уму моему, то есть, чтобы остатки Польши присоединить на вечные времена к Российской державе». «[Ваше величество] соизволили, – обращался Голицын к Александру I, – изъявить некоторым образом согласие на восстановление Польского королевства под скипетром Вашего императорского величества, из обеих Галиций и Герцогства Варшавского состоять имеющего, лишь бы изъявили они на то собственное согласие». В результате усилий, предпринятых им для выяснения общественного мнения поляков по этому вопросу, Голицын пришел к выводу, что «ныне не токмо все благомыслящие обыватели того желают, но и войско готово дать в верности Вашему величеству присягу, коль скоро соизволите принять на себя достоинство польского короля. Сие мне известно от многих высших чиновников варшавской армии». Голицын настоятельно советовал императору не упустить подходящий, по его мнению, момент: «Если в план вашего императорского величества входит корона польская, то настоящая эпоха самая к тому способнейшая. Надобно пользоваться временем и общественным мнением». Он считал, что Наполеон должен на это согласиться, «ежели союз с Россией расторгнуть не пожелает». Должна была согласиться на такие действия России и Австрия, так как «императору австрийскому [чем] лишиться обеих Галиций, гораздо приятнее видеть их во владении Вашего величества, нежели отдать в удел кому-либо из дома императора Наполеона»
.
Во время переговоров между Францией и Австрией об условиях заключения мира в конце августа 1809 г. в Вену прибыл флигель-адъютант полковник А. И. Чернышев. Через него Александр I передал послание Наполеону. В нем, в частности, российский император напоминал «об интересах России относительно вопроса о „бывшей Польше
, о которых он заявлял еще в Тильзите и Эрфурте»
. Чернышев сообщал Александру I свое мнение, которое сложилось у него относительно позиции Наполеона, а также о тех внешнеполитических шагах, которые безотлагательно должны быть предприняты Россией: «Хотя Наполеон им [европейским правительствам. – Г. М.] и показывает себя миролюбивым, но это притворство: его честолюбию и захватам нет пределов. Во Франции всеобщее неудовольствие вследствие несчастной войны испанской, прекращения торговли, банкрутств, деспотизма. Нужно поскорее заключить мир с Турциею, снестись с Австриею и Швециею, первой обещать часть Валахии и Сербию, второй – Норвегию, войти внезапно в Герцогство Варшавское и императору Александру провозгласить себя королем польским. Участь поляков печальна: налоги, лишения всякого рода; они все это сносят в надежде сделаться нацией, и если император Александр осуществит эту надежду, то поляки примут сторону русского императора против французского»
.
Примерно в это же время французский посол А. О.Коленкур писал в Париж о настроениях русского общества в Петербурге: «Беспокойство и брожение умов достигло здесь высшей степени […], всякий говорит со мною и даже атакует меня по польскому вопросу». Общее мнение таково, передавал он, «что надо всем пожертвовать, только не допускать присоединения Галиции к Великому Герцогству, это даже повторяется постоянно императором и графом Румянцевым»
.
14 октября 1809 г. в Шёнбруннском дворце в Вене был подписан мирный договор между Францией и Австрией, по которому Австрия утрачивала значительные территории с населением 3,5 млн. человек. Королю Саксонскому как герцогу Варшавскому отходила часть Галиции с населением 1,5 млн. человек, а к России – территория с 400 тыс. жителей. В итоге территориально Польша была воссоздана почти в своих этнических границах: в состав Княжества Варшавского входили Варшава, Познань, Краков
. Таким образом, настойчивые пожелания России, чтобы результаты войны не привели к усилению Княжества Варшавского, оказались проигнорированными. Правда, Наполеон поспешил заверить российское правительство в сохранении дружественных отношений и поручил министру иностранных дел Ж. Б. Шампаньи написать Румянцеву, что позиция, занимаемая Францией по польскому вопросу, не противоречит интересам России. 20 октября 1809 г. Шампаньи писал из Вены российскому канцлеру: «Император не только не желает вызвать мысль о восстановлении Польши, которая так далека от его видов, но он готов содействовать императору Александру во всех тех мерах, которые могли бы истребить навсегда воспоминания о ней и ее прежнем населении. Его величество соглашается на то, чтобы слова „Польша“ и „поляк“ не только бы исчезли из всех политических договоров, но даже из истории». Далее заявлялось: «Император Наполеон готов всеми средствами содействовать всякой мере, которая бы обеспечивала спокойствие и покорность старых поляков, и он полагает, что им же может принести пользу, избавив их от новых несчастий, подчиняя их более мудрому и отеческому правительству императора Александра, своего союзника и друга»
.
Российские власти сочли, что соображения Наполеона по польским делам не должны оставаться тайной для поляков, и с письмом Шампаньи был ознакомлен, в частности, А. Чарторыский. В разговоре с Александром I он признавался, что читал его с грустью. При этом польский князь упрекал российского императора в уклонении от прежних намерений в отношении Польши: «Торжество, с которым здесь было объявлено об отнятии у поляков всякой надежды, кажется мне способным скорее послужить на пользу Наполеону, чем во вред, так как благодаря этому все, что есть в подобном образе действий позорного, падет всецело на русского императора». Александр I объяснял свои дипломатические шаги невозможностью действовать в прежнем русле
. Пытаясь смягчить ситуацию, император еще раз повторил, что в настоящее время он не видит возможности осуществить свой план в отношении Польши и что пока единственно возможным считает «создание особого управления в польских провинциях, принадлежащих России». Однако, добавил он, по его мнению, и этот план «встретит противодействия со стороны русских»
. В ответ Чарторыский заявил, что он не может не принимать самого живейшего участия в делах своей родины. «В этой новой стране, – сказал он, – живут мой брат, мои сестры, вся моя семья, и это причина не брать здесь [в России. – Г. М.] на себя какое-либо дело»
. Еще в 1806 г. А.Чарторыский уволился из министерства иностранных дел и оставил за собой только должность куратора Виленского учебного округа, который он возглавлял с 1804 г.
Российский посол в Париже А. Б. Куракин был чрезвычайно обеспокоен тем, как развивались события. В донесении Александру I от 21 октября (2 ноября) 1809 г. он акцентировал внимание императора на опасном для России усилении на ее границах Княжества Варшавского: «Герцогство Варшавское, после присоединения Новой Галиции и территории вокруг Кракова, а также округа Замостья, входящего в Старую Галицию, и вследствие совместного с Австрией использования соляных копей Велички, становится крупной державой второго ранга с населением около 5 млн.» Оно намерено «держать постоянно под ружьем 80 тыс. отборных войск, уже имеющих боевой опыт, обученных французскими генералами и унтер-офицерами» и благодаря Франции снабженных необходимым вооружением. «Герцогство Варшавское, чья мощь и военные силы столь значительно возросли в результате присоединения части обеих Галиций, – считал Куракин, – представляет для нас другую, несравненно большую [чем иллирийские провинции. – Г. М.], опасность, являясь еще одной точкой соприкосновения […], ибо оно ставит нас лицом к лицу с Францией». По мнению посла, Княжество Варшавское – «это ядро, вокруг которого готовится объединение всех частей бывшей Польши», оно «сеет семена недовольства и мятежа во владениях Вашей империи, бывших некогда польскими и ожидающих лишь сигнала Франции, чтобы взбунтоваться». Куракин подчеркивал негативные результаты Венского договора для России: теперь Франция будет оказывать «полное и неоспоримое влияние» на весь континент. Посол полагал, что одной из внешнеполитических целей Наполеона станет задача направить против России Швецию, для чего ей будет обещано возвращение Финляндии, а другой – приобретение прибалтийских провинций. Куракин считал необходимым для России немедленно отреагировать на сложившуюся ситуацию: следует «уже сейчас расположить вдоль наших границ от Балтийского до Черного моря армию по меньшей мере в 200 тыс. человек, способную сдержать, подавить смуту, которую стараются посеять в наших провинциях, бывших ранее польскими». Однако при этом не должно быть нанесено «ни малейшего ущерба» союзу России с Францией
.
Весьма чувствительным для русского правительства был вопрос о так называемых смешанных подданных, то есть о поляках, имевших земельную собственность в разных государствах, поскольку они «безнаказанно могли вредить России, имея постоянный доступ в ее владения и разнося повсюду волнения или вступая в службу Герцогства Варшавского»
. А. Б. Куракин в своем донесении графу Румянцеву от 21 октября (2 ноября) 1809 г. писал, что считает необходимым обратить его внимание «на ревность, с которою поляки – владельцы имуществ, находящихся в областях, принадлежащих нашему правительству, и потому его подданные, стремятся вступать на службу Герцогства Варшавского». Среди них он называл, в частности, князя Д. Радзивилла, почти все имения которого находились в пределах России и который прибыл в Варшаву с целью «составить целый полк конницы», князя А. Сапегу, графа В. Потоцкого. Он убеждал канцлера обратиться к Александру I и «испросить повеление», которое «могло бы положить конец этому злу»
. Мнение Куракина не было единичным в русском обществе, например, Румянцев также разделял его. Когда Куракин писал канцлеру, он еще не знал об указе императора, данном 24 августа 1809 г. Сенату относительно жителей пограничных губерний. Александр I заявлял, что, как ему стало известно, «некоторые из поселян и обывателей пограничных губерний […] отлучаются без ведома начальства их и за границу, предаваясь в своей простоте ложным и неосновательным слухам». Нарушителей порядка приказывалось «ловить» и пойманных из них «годных» отдавать в солдаты, а «негодных» – в крепостные работы. Основная цель указа была заключена в статье о дворянах: «Если бы паче чаяния и из дворян и помещиков кто-либо был обличен в таковом преступлении, или же в попущении, подговоре, а паче в доставлении каких-либо способов к вооружению, каковых имения немедленно конфисковать, а самих их предавать суду по всей строгости законов»
. Некоторое время спустя это положение, вызывавшее недовольство поляков, было отменено
.
В одной из бесед, состоявшихся в конце 1809 г. между Александром I и А. Чарторыским, князь упрекнул императора в нарушении прав польского дворянства, сказав, что «все русские дворяне имеют право вступать в иностранную службу и не подвергаются конфискации имущества». Позиция Чарторыского определялась и собственными интересами, поскольку значительная часть земельных владений «фамилии», как отмечалось выше, находилась на российской территории, и вопрос о земельном имуществе был для него чрезвычайно важным. Александр I, почти оправдываясь, объяснял, что таково было мнение его министров, что земли были секвестрированы у тех поляков, которые, находясь в Париже, «позволяли себе устраивать всякие демонстрации против русского правительства», что «бывают обстоятельства, когда безопасность государства вынуждает к исключению из правил». В заключение разговора, после долгого молчания, император произнес наконец слова, которые так хотелось услышать Чарторыскому: надо вернуться к старому плану – «дать конституцию и самостоятельное существование» Королевству Польскому и принять титул короля польского. Однако Александр I сразу же сделал оговорку: необходимо подождать, пока Австрия вновь не окажется в разрыве с Францией
.
Решение вопроса о судьбе Польши Чарторыский рассматривал главным образом в контексте взаимоотношений между Россией и Францией. Территориальные интересы Австрии и Пруссии, на его взгляд, можно было достаточно легко удовлетворить. Александр I смотрел на польский вопрос в ином масштабе: он должен был держать в поле зрения весь комплекс внешнеполитических проблем, стоявших перед Россией, и наряду со сложной европейской ситуацией учитывать также задачи «восточной» и «азиатской» политики. Нельзя было настраивать против России Австрию и Пруссию, следовало поддерживать нейтральные отношения с Англией, закончить войны со Швецией и Турцией, не слишком провоцировать на антирусские выступления Наполеона, оттянуть начало назревавшего вооруженного столкновения.
Отношения России с Францией продолжали осложняться: 26 октября 1809 г. в Вене Франция и Австрия подписали военную конвенцию, в которой войска саксонского короля назывались «польскими войсками» и говорилось о «польской армии». В польских газетах появились статьи, поддерживавшие надежды поляков на восстановление Польши, разнеслась весть, что дочь саксонского короля выходит замуж за Понятовского, которому, вероятно, предназначается польская корона
.
После неоднократных обращений российского правительства к Франции относительно заключения конвенции о Польше и продолжительной переписки по этому вопросу между дворами Шампаньи сообщил русскому послу в Париже Куракину, что Коленкур, французский представитель в России, получил, наконец, полномочия заключить конвенцию. Она должна была базироваться на следующих условиях: в конвенции следовало выразить мысль, что Польша не будет восстановлена и что Княжество Варшавское не увеличится территориально; раздел Польши должен быть признан «оконченным делом», в тех границах, какие утверждены Венским миром в октябре 1809 г. Должно быть оговорено, что будет уничтожено само имя Польши и поляков, что Княжество Варшавское никогда не получит независимого существования, а составит одну из областей Саксонии. Польские ордена будут отменены, и поляки – русские подданные – не смогут поступать на службу в Княжестве Варшавском.
Как только посол Коленкур получил из Парижа полномочия, он немедленно подписал проект конвенции, с российской стороны она была подписана Н. П. Румянцевым. Это произошло 4 (16) января 1810 г.
Однако подпись Коленкура не решала вопроса окончательно – необходимо было утверждение документа Наполеоном. Преамбула конвенции, в частности, гласила: «[…] их императорские величества сочли необходимым дружески договориться о том, чтобы впредь устранить единственный предмет беспокойств, который может повредить их союзу, положив конец опасным заблуждениям и химерическим надеждам поляков на восстановление бывшего Польского королевства, в полной уверенности, что тем самым они принесут пользу самому этому народу, обеспечив его спокойствие и подданство тем державам, которым они принадлежат». Первая статья конвенции была краткой и в высшей степени определенной: «Королевство Польское никогда не будет восстановлено». Затем говорилось об исключении из употребления наименований «Польша» и «поляки», об уничтожении польских орденов, о том, что в будущем территория Княжества Варшавского не будет увеличена. Отдельная статья посвящалась отмене смешанного подданства для жителей России и Княжества Варшавского. Французский император обязывался привлечь к заключаемой конвенции саксонского короля и обеспечить ее исполнение на деле. Конвенция подлежала ратификации, обмен грамотами должен был состояться в течение 50 дней.
