Историческая память и диалог культур. Том 2

скачать книгу бесплатно


ЦЕРКОВНАЯ ТИТУЛАТУРА В ДОМОНГОЛЬСКОЙ РУСИ: ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Определение места епископата в восточнославянском обществе и особенно уточнение этого места в древнерусских элитах Киевской Руси поднимает вопрос о комплексе светских прав, какие могли усвоить высшие церковные чины того времени. На то, что епископы обладали таким ресурсом, указывает употребляемое в отношении ряда архиереев именование «владыка». Принято считать, что такое обозначение ???», несомненно имевшего епископов является калькой с греческого слова «????? не только церковные, но и светские корни и обозначавшего «обладатель, хозяин, распорядитель, властитель, верховный правитель и государь». Однако при оценке указанного именования епископа пока не совсем понятно, из какой именно среды был заимствован данный титул: из светской или (и) церковной. При этом нельзя исключать и того, что он мог возникнуть под воздействием различных канонических и юридических влияний, в результате сопоставления статусного положения епископа с положением других представителей высшей церковной и светской власти на Руси и в Европе. Более того, появление титула «владыка» может быть рассмотрено как следствие переосмысления места и роли епископа в церковной организации и в древнерусском обществе.

Сложность ситуации заключается ещё и в том, что в церковной истории практически не поднимались вопросы церемониального характера. Практически не изучены ни порядок, ни способы отношений и обращений в церковной среде Древней Руси. Важность этой стороны жизни официальных лиц, к которым в равной мере могут быть отнесены и высшие духовные чины, самоочевидна. Титул представляет собой одну из официально закреплённых форм обращения к человеку, исполняющему определённые функции, занимающему особое общественное место и несущему известную ответственность за свои поступки. Одновременно титул выступает маркером, позволяющим безошибочно определить роль и место носителя в социальной среде и государственном механизме, а также круг его прав и обязанностей.

В христианском мире Владыка – одно из божественных имён. Поэтом обладатель этого титула в известной мере может рассматриваться как лицо, наделённое некой божественной санкций, возводящей его власть к власти Владыки Небесного[110 - Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975. Вып. 2. С. 212-213; Цыпин В., прот. Владыка // Православная энциклопедия. М., 2005. Т. 9. С. 101 [далее – ПЭ].]. Одним из источников появления данного обозначения епископов могли быть литургические обращения к епископу. Например, подобное обращение присутствует в пении архиерейского «многолетия» или постоянных обращениях к епископу: «Благослови, Владыко». Впрочем, здесь не всё однозначно, потому что указанное обращение в Евхаристическом каноне предполагается и в адрес обычного священника. Но даже, если источником титула могла стать литургия, то всё равно необходимо разобраться, насколько такой перенос литургической практики в светскую жизнь мог быть оправданным и допустимым.

Прот. Владислав Цыпин высказал мнение, что в домонгольской Руси употребление имени «владыка» имело «неофициальный характер»[111 - Там же. С. 101.]. Действительно, в таком случае многие стороны морально-этического и канонического свойства, связанные с переносом сакральных элементов в область профанного были бы решены. Однако данная точка зрения видится сомнительной. Во-первых, использование указанного обозначения епископов в домонгольской Руси было не повсеместным и имело ограниченный характер. Оно зафиксировано только в отношении архиереев двух кафедр: Новгородской и Владимирской (на Клязьме). В описанных обстоятельствах заслуживает внимания тот факт, что летописание не сохранило ни одного известия, чтобы кто-либо из архиереев домонгольского периода какой-либо иной епископии кроме Новгорода и Владимира именовался подобным образом не только со стороны князя, но и со стороны церковных лиц. Лишь единожды обращение «владыко» было адресовано к митрополиту. Этот эпизод связан с деятельностью митрополита Иоанна II. Сообщение донесено в претерпевшем существенные поздние правки Печерском патерике[112 - Киево-Печерский патерик // Библиотека литературы Древней Руси: Т. 4: XII в. / под ред. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. СПб., 2004. С. 314, 315.]. Однако интерпретировать этот нюанс в отношении митрополита Иоанна, имевшего знатное происхождение, обладавшего титулом «протисинкела»[113 - Титул Иоанна прочитывается на его булле, а на знатность происхождения митрополита указывает одно из византийских произведений, упоминающих о его родне (Янин В.Л. Актовые печати в Древней Руси: Печати X – начала XIII в. М., 1970. Т. 1. № 44; Назаренко А.В. Иоанн II // ПЭ. М., 2010. Т. 23. С. 471-475).] и пользовавшегося огромным доверием Всеволода Ярославича[114 - Об авторитете Иоанна свидетельствует не только его свободное поведение в Печерском монастыре, но и посмертное слово: «Быс[ть] же Иоан мужь хытръ книгамъ. И оученью. м[и]л[о]ст[и]въ оубогымъ. и вдовицямъ. ласковъ же ко всякому б[ог]ату и оубогу. смиренъ же и кротокъ. молчаливъ. речисть же книгами с[вя]тыми. оутешая печальныя. и сякого не быс[ть] преж[е] в Руси. ни по немь не будеть сякъ» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 208).], крайне трудно[115 - Возможно, это была поздняя вставка. Но есть ещё несколько обстоятельств, нуждающихся в комментарии. Во-первых, освящение Успенского собора (1089) в Печерском монастыре пришлось на период усиления власти митрополита над обителью и в киевском округе. Поэтому возможно, такое обращение епископов к архиерею во время богослужения отражало как литургическую норму, так и реальное положение дел в области канонических отношений в Русской церкви, характеризовавшееся усилением власти митрополита, поддержанного великим князем Всеволодом. Во-вторых, Иоанн был греком, поэтому разговор, если такой действительно произошёл, был передан в переводе. Следовательно, можно предположить, что «деспотис», вероятно, было обращением к митрополиту Иоанну. Учитывая, что ни один источник не сохранил каких-либо обращений к митрополиту, не исключено, что указанное обращение к Иоанну II могло отражать его статус «протосинкела».]. Во-вторых, этот титул имел особое значение и его носитель наделялся крайне высоким положение и даже священным положением в городском сообществе. Так, например, обращаясь в 1229 г. к новгородцам, князь Михаил произнёс: «несть лепо бытии граду сему безо владыце». Но более примечательно решение новгородцев в споре между архиепископами Митрофаном и Антонием (1219) за новгородскую кафедру: «Идита к митрополиту, да кого нам послеть, то намъ владыка» [116 - ПСРЛ. Т. 3. С. 274,261.]. Конечно, вопрос в тот год стоял о выборе архиепископа, но в городе уже было два архиерея. Поэтому перед горожанами стоял важный вопрос о том, кто из архиепископов станет «владыкой», носителем власти, а кто должен будет отказаться от притязаний и удалиться.

Впрочем, не трудно заметить, что использование данного обращения имело адресный характер, и, возможно, отражало реальную власть конкретных архипастырей. Из владимирских архиереев «владыкой» в раннем летописании был назван только Феодор. Автор известий о ростовском епископе не скупился на эпитеты и нелестные характеристики в адрес ненавистного архипастыря и уничижительно называл его «Фодорцом». И всё же при этом летописец сообщал о Феодоре как о «владыке» [117 - Автор известий о ростовском епископе не скупился на эпитеты и нелестные характеристики в адрес ненавистного архипастыря, уничижительно называл его «Фодорцом», и всё же при этом писал о нём как о «владыке» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355).]. В более поздний период, во время осады Владимира татарами местный епископ Митрофан (1238) также именовался «владыкой той области»[118 - ПСРЛ. Т. 3. С. 287.]. Вероятно, это связано с обстоятельствами событий и действиями архиерея, употреблявшего всю полноту своей епископской власти.

Ситуация с Новгородом видится более сложной. Одно из первых употреблений здесь титула «владыка» связано с именем епископа, а позже архиепископа Ильи (1167/68). Сообщая о возведении епископа Ильи в сан архиепископа, Новгородская первая летопись помимо всего приводит следующее известие: «и повелено бысть владыце архиепископьство митрополитомъ»[119 - ПСРЛ. Т. 3. С. 219.]. Очевидно, носители епископского сана в Новгороде и ранее обладали «владычным» статусом. Вероятно, такое положение дел стало складываться при архиепископе Нифонте. А при Илье, по мере окончательного закрепления за новгородской кафедрой архиепископского статуса, титул в полной мере вошёл в употребление в качестве особого, отличительного права новгородских архиереев. И в этом отношении пример Ильи показателен, поскольку «владыкой» он считался уже до возведения в архиепископы. Этот новгородский архиерей, вероятно, совопрошатель Кирика[120 - Помимо преп. Кирика составителями «Вопрошания», согласно записи, значились священники Савва и Илья [РИБ. Т. 6. Ч. 1. Стб. 51, 57]. Судя по комплексу вопросов, интересовавших священников, можно заключить, что их статус в церковной среде был крайне высок (Гайденко П.И., Фомина Т.Ю. О церковном статусе Кирика Новгородца и иных составителей вопрошания // Вестник Челябинского государственного университета: История. Выпуск 51. 2012. 16 (270). С. 83-92). Вполне возможно, что именно этот священник Илья в дальнейшем и был поставлен на новгородскую епископскую кафедру (ПСРЛ. Т. 3. С. 219).], действительно обладал значительной властью не только в церковной, но и в светской среде, о чём можно судить как по совершённым в период его святительства строительным работам, так и по тому, что именно при нём новгородцы вновь добились архиепископского сана для своего архиерея, правда, заплатив за это в Киев, князю Ростиславу и митрополиту Иоанну, при которых особенно расцвела церковная симония, значительную мзду[121 - В.Н.Татищев, ошибочно назвав вместо Ильи Луку, приводит следующее сообщение: «Новгородский епископ Лука, как старший из всех русских епископов, послал к митрополиту Иоанну дары многие и просил, чтобы ему быть архиепископом. <…> Митрополит, поставив его, дал ему ризы дорогие с крестами, стихарь и мантию с источниками. Он же возвратился в Новгород и принят от народа с великою радостию, приносили ему дары многие, злато, серебро и вещи из шелка, чтобы было ему что послать по обещанию великому князю, митрополиту и боярам, которые ему в том помогали» (Татищев В.Н. История Российская. В 3 т. М., 2005. Т. 2. С. 330).].

Подобным образом «владыкой» до возведения в архиепископство был назван преемник Ильи, игумен Дионисий. В дальнейшем подобное именование архиереев Новгорода становится привычным. Следующий архиерей с именем Илья упоминается в качестве «владыки» несколько раз. Он поименован «владыкой» под 1180 г. в известии о закладке каменной церкви в монастыре Благовещения и под 1182 г. в сообщении об окончании строительства надвратной церкви Богоявления. Наконец, Илья назван «владыкой» в известии о его смерти и погребении (1186). Аналогично именовались и иные архиепископы: Гавриил, брат Ильи (1191, 1192), Мантурий [Мартирий] (1194, 1195, 1196, 1197, 1200), Митрофан (2001, 1202, 1220, 1222) и Антоний (1225, 1226, 1228)[122 - ПСРЛ. Т. 3. С. 269, 270.]. Все перечисленные случаи упоминания титула «владыка» связаны с торжественными событиями, имевшими официальный и знаковый характер.

Затрагиваемая проблема поднимает не менее интересные вопросы, которые до сих пор не получили ответов в историографии: как обращалось духовенство друг к другу? какими были формулы таких обращений? Более того, интересно определить, как обозначался архиерей в древнерусских письменных источниках. Поиск ответов на заданные вопросы нуждается в самостоятельном исследовании. Вместе с этим предварительные наблюдения в отношении митрополитов и архиереев позволяют сделать следующий во многом ещё «сырой» вывод. Если каноничность власти архиерея вызывала сомнения или была спорной, то его имя, как правило, не сопровождалось указанием сана[123 - Например, преподобный Кирик Новгородец при передаче слов митрополита Климента Смолятича, не признанного новгородским епископом Нифонтом и патриархом, так ни разу и не назвал Климента митрополитом (РИБ. Т. 6. Стб. 29, 31).]. Но при обычном упоминании архиереев их чаще всего отмечали с указанием кафедры[124 - Примером этого могут служить упоминания о соборных службах 1072 и 1115 гг., связанных с перенесением мощей Бориса и Глеба (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 181, Т. 2. Стб. 280; Успенский сборник XII-XIII вв. / сост. О. А. Князевская и др.; под. ред. С. И. Коткова. М., 1971. С. 62).]. В этом отношении примечательны агиографические тексты, в которых «добрые» архиереи именуются с прибавлением «святитель», а недостойные – лишь согласно их сану или без указания сана или имени[125 - Пример подобного отношения – текст «Сказания о житии Антония Римлянина». Епископ Никита, личность которого пользовалась явными симпатиями со стороны Антония Римлянина и его последователей не единожды именовался «святителем». В это же время покушавшийся на автономию Антониева монастыря некий епископ, скорее всего всевластный Нифонт новгородский, не был даже назван по имени (Сказание о житии преподобного и богоносного отца нашего Антония Римлянина // Святые русские римляне: Антоний Римлянин и Меркурий Смоленский. СПб., 2005. С. 255, 256, 257, 258, 259, 262, 263, 264, 269; Мильков В.В., Симонов Р.А. Кирик Новгородец: учёный и мыслитель. М., 2011. С. 58-66). Однако представленное наблюдение имеет предварительный характер и нуждается в более детальной проработке сюжетов..].

Применительно к рассматриваемому времени титул «владыка» встречается только в летописании и актовых памятниках, что свидетельствует в пользу официального значения такого обозначения епископа. Впрочем, названные источники и в том числе агиографические тексты, как уже было сказано, использовали и иные способы именования архиереев: по городам, в которых располагалась их кафедра, согласно сану, «мужем», что подчёркивало благородство происхождения[126 - Так был назван в посмертном слове митрополит Иоанн (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 208).], или же назвали «святителем», акцентировав внимание на сакральной стороне архиерейского служения.

В связи с определением значимости титула «владыка» представляет уточнение круга отличительных прав и полномочий обычного епископа от того комплекса административно-правовых ресурсов, какими обладал епископ-владыка.

Круг канонических и иных возможностей новгородских архиереев хорошо изучен. Он включал в себя не только сугубо архипастырские богослужебные и судебно-административные права, но и такие специфические полномочия, как участие в управлении городом и контроль в сфере торговли[127 - Перхавко В.Б. Церковь и внешнеэкономические связи Руси в XI-XIV вв. // Церковь, общество и государство в феодальной России /отв. ред. А. И. Клибанов. М., 1990. С. 61.]. Последнее обстоятельство особенно интересно. Устав князя Всеволода действительно наделял церковь существенными контрольными правами в области торговли. Более того, новгородский архиепископ в обозначенном уставе именовался «владыкой» [128 - Устав новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых // Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. М., 1976. С. 153-158; о дном Уставе и его значении см: Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 82-93; Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. М., 1972. С. 165-177.]. В дальнейшем данное представление об архиепископе вошло в международные торговые соглашения Новгорода. В.Б. Перхавко обратил внимание на то, что с начала XIV века в преамбулах международных договоров Новгорода использовалась не только обычная формула «от архиепископа новгородского», но и иной вариант отражения властных полномочий местного архиерея – «благословение от владыки». Поэтому можно утверждать, что указанная особенность оформления договоров подтверждает принципиальную важность титула «владыка». Учитывая, что с XII в. большинство новгородских святителей были избираемы самими горожанами, что так и не смогло закрепиться за иными епископскими кафедрами[129 - Попытки избрания епископа прослеживаются в Турове и Суздале. Прежде всего, эти случаи связаны с именем Кирилла Туровского, житие которого прямо указывает, что тот был избран князем и горожанами (Житие Кирилла Туровского // Мельнiкаy А.А. Кiрыл, епiскап Тураyскi. Жыццё, спадчына, светапогляд. 2-е выд. Мн., 2000. С. 14-16). Его преемник, затворник Лаврентий, не был из числа местных граждан. Но судя по всему, его кандидатура так же была одобрена местной знатью. Что касается Суздаля, то данный случай связан с историей конфликта, вызванного требование местной знати поставить на кафедру этого города печерского воспитанника Луку вместо присланного из Киева грека Николая. В 1183-1185 г. суздальцы и их князь Всеволод Юрьевич категорически отказались принимать у себя византийца, ибо «не избраша сего людье» и хоть и не без усилий, однако добились рукоположения желанного ими кандидата (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 629-630).], и в итоге неподсудны без согласия Новгорода Киеву, можно заключить, что власть новгородских архиереев приобрела особый ореол, а именование «владыка» величайшую ценность.

Впрочем, уже в следующие столетия рассматриваемый титул получил более широкое использование. Так, например, в XVI в. ростовский архиепископ Алексий подписывался как «смиренный архиепископ Ростовскый и Рославскый Белозерскый владыка Алексей»[130 - Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 2: В-Волога. М., 1975. С. 212.]. Но даже по прошествии трёхсот лет применённая формула архиерейского титула не позволяет видеть во «владыке» некий обычный синоним епископского сана и «неофициальную» форму обращения.

Подобный круг прав епископа-владыки хорошо прослеживается и во Владимире в период епископства Феодорца. О широте власти этого архиерея свидетельствует не только независимость от митрополита, но и иные права: во-первых, возможность наложения интердиктов[131 - Закрытие владимирских храмов можно однозначно квалифицировать как интердикт (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355).], которые никто так и не опротестовал, если не считать укоризн от епископа Кирилла Туровского[132 - В одном из своих посланий к Андрею Боголюбскому Кирилл Туровский обличил и князя, и его любимца, епископа Феодора, в воровстве во вручённом им «винограднике». Суть обличений выходит за рамки явных упрёков в усвоении Феодором епископского сана, но указывает на явные злоупотребления (Кирилла монаха притча о человеческой душе и о теле, о нарушении Божьей заповеди и о воскрешении тела человеческого, о Страшном Суде и мучении // Колесов В.В. Кирилл Ткровский. М., 2009. С. 30-35). Наиболее вероятно, что речь идёт в том числе о действиях Феодора в Ростове (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355-356).]; во-вторых, не только совершение суда, но и применение пыток и казней[133 - Лаврентьевская летопись передаёт следующие подробности епископского суда: «Много бо пострадаша ч[е]л[о]веци от него въ держаньи его. и селъ изнебывши и оружиа. и конь. друзии же и роботы добыша. и заточеньа же и грабленьа. не токмо простьцем но и мнихом. игуменом и ереемъ. безъм[и]л[о]стивъ сыи мучитель. другымъ ч[е]л[о]в[е]комъ головы порезывая и бороды. иным же очи выжигая. и языкъ оурезая. а иныя распиная по стене» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355-356).], что обычно было прерогативой княжеской власти. В-третьих, каноническая неподсудность Киеву. Здесь необходимо обратить внимание, что описанный в летописании суд над Феодорцом полон недосказанности и отчасти показал бессилие митрополичьей власти над владимирским епископом, если допустить, что возможно, жестокая расправа над Киевом и ограбление церквей могли быть спровоцированы в том числе и этой казнью.

Но здесь возникают определённые затруднения. Вероятнее всего титул «владыка» был калькой с греческого «деспотис», однако в русской традиции при применении данного именования к архиерею акцент делался не на духовном господстве епископа, «кириос», а на комплексе его светских прав и функций в городе или церковном округе. Греческая церковная иерархия, опиравшаяся на древнюю гражданско-церковную систему права и чиновничество, кажется, не знала подобных притязаний на светскую власть со стороны епархиальных архиереев. Описанные амбиции могли встречаться лишь на присоединённых территориях, например в Болгарии[134 - Примерами избыточествующей амбициозности епархиальных архиепископов и епископов изобилует не только история Руси (об автокефалистских настроениях на Руси см.: Мильков В.В. Духовная дружина русской автокефалии: Лука Жидята // Россия XXI в., 2009. № 2. С. 116-157; он же. Духовная дружина русской автокефалии: Иларион Киевский // Россия XXI в., 2009. № 4. С. 112-157; № 5. С. 98121), но и история христианства у южных славян (см. Скурат К.Е. История поместных православных церквей. М., 2011. Ч. 1. С. 101-106, 245-253).], но не на греческой земле. Конечно, константинопольские патриархи порой стремились и нередко даже достигали колоссального влияния на государственные дела и политическую жизнь в столице[135 - Дагрон Ж. Император и священник. Этюд о византийском «цезарепапизме». СПб. 2010. С. 386-395.], но представить себе подобные претенциозные действия со стороны рядовых византийских епископов или архиепископов крайне сложно. Поэтому вызывает сомнение то, что комплекс полномочий, находившихся в руках и в ведении епископавладыки, имел византийское происхождение, поскольку само возникновение русского варианта титула связано главным образом, с расширением комплекса светских прав местных архиереев.

В возникших условиях было бы продуктивным сопоставить права епископа-владыки с кругом прав «светского меча» латинского епископата, поскольку комплекс полномочий древнерусского владыки определялся теми возможностями, которые ему делегировались со стороны города или князя как представителю светской власти. В представленной работе провести такой анализ, к сожалению, не представляется возможным. Однако описанные обстоятельства делегирования епископу городом и князем широких светских прав, закрепляемых, в том числе, в форме награждения титулом, напоминают инвеституру[136 - Гайденко П.И. Очерки истории церковно-государственных отношений в Киевской Руси: Становление высшего церковного управления (1037-1093 гг.). Казань, 2006. С. 147-158; Костромин К.А. Церковные связи Древней Руси с Западной Европой (до середины XII в.): дисс. … к.и.н. СПб., 2011. 30-34.]. То есть можно заключить, что носитель титула «владыка» наделялся светскими правами, подобными тем, какие предоставляло епископам Западной Европы наделённым правами «светского меча». Учитывая, что в отношении Средневековья полного и ясного разделения между светским и религиозным в природе государства и церкви не существовало, в конкретных социально-политических и религиозных условиях, это приводило к возникновению оригинальных форм властных церковных институтов. Институт «владык» вполне может рассматриваться в качестве одного из таких примеров.

Е.Х. Гезалова, Н.Б. Мамедова

МЕСТО И РОЛЬ НАУЧНОЙ ШКОЛЫ АКАДЕМИКА Я.М. МАХМУДОВА В ИЗУЧЕНИИ ИСТОРИИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ДИПЛОМАТИИ

Средневековая дипломатия, в том числе дипломатические отношения Востока с западноевропейскими странами представляют собой одну из важных проблем исторической науки. Всестороннее исследование международных отношений Средневековья имеет большое значение для более полного уяснения многих проблем истории Востока и Запада. Без основательного изучения данного вопроса невозможно полностью охватить как отельную научную проблему, так и всеобщую проблему истории дипломатических отношений Средневековья. По этой причине изучение истории взаимоотношений азербайджанских государств Аккоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами имеет целую историографическую традицию.

Известно, что на протяжении нескольких столетий Запад внимательно изучал историю, культуру, психологию Востока. Однако результаты исследований были выдержаны в соответствии с духом колониализма. Западные историки Р.Сейвори, К.Рехборн, А.Лэмбтон, Дж.Вудс, Дж.Парри, М.Постан[137 - Hinz W. Schah Esmail II. Berlin, 1933; A.Lambton. Theory and practice in medieval Persian government. London, 1980; J.Malcolm. The history of Persia, from the most early period to the resent time, vol. I. London, 1815; J.Parry. The Establishment of European hegemony. New York, 1961; R.Savory. Iran under the Safavids. Cambridge, 1980; P.Sykes. A history of Persia, vol. I. London, 1951; J.Wilson. The Persian Gulf. Oxford, 1928; J.Woods. The Aqquyunlu. Clan, Confederation, Empire. Chicago, 1976.], в той или иной степени занимавшиеся исследованием истории государств Аггоюнлу и Сефевидов, пытались прикрыть колониальную политику Европы под предлогом расширения османских завоеваний. Они не только не отмечали государства Аггоюнлу и Сефевидов в качестве азербайджанских государств, но еще и абсолютно не исследовали истинные причины противостояния в XVXVII вв. Османского и Сефевидского государств- ведущих сил тюркского средневекового мира.

Ситуация неадекватного освещения данной проблемы была характерна и для советской историографии. Долгое время в распоряжении русскоязычного читателя по этой проблематике имелись исследования историков Т.И.Абашидзе, М.А.Абидова, М.С.Абрамяна, К.З.Ашрафяна, Н.Г.Гелашвили, В.А.Джавахия, У.Х.Наджаряна, В.А.Папазяна[138 - Абашидзе Т.И. Из истории персидской дипломатии XVI-XVIII вв.: автореф. дис. … канд.ист.наук. Тбилиси, 1975; Абидова М.А. Государство Ак-коюнлу в Иране во второй половине XV века: автореф. дис. … канд.ист.наук. Ленинград, 1953; Абрамян М.А. К истории внешней политики государства Ак-коюнлу: автореф. дис. … канд.ист.наук. Баку, 1954; Гелашвили Н.Г. Из истории ираногрузинских взаимоотношений (30-е гг. XVII века): автореф. дис. … канд.ист.наук. Тбилиси, 1978; Джавахия Б.А. Из истории ирано-грузинских взаимоотношений (XVI в. и первая треть XVII в.): автореф. дис. … канд.ист.наук. Тбилиси, 1986; Наджарян У.Х. Турецко-иранские отношения в XVI в. и Армения: автореф. дис. … д-ра ист.наук. Ереван, 1970; Папазян В.А. Торговые магистрали Тебриз-Алеппо и Тебриз-Смирна в системе торговых отношений Сефевидского государства с Западом: автореф. дис. … канд.ист.наук. Тбилиси, 1986.] и других. Эти исследования не только искажали историю Азербайджана, но и, представляя государства Аггоюнлу и Сефевидов как иранские государства, в целом не были написаны в рамках истории Азербайджана. Вне зависимости от того, были ли представлены вышеназванные династии как тюркские или нет, советские авторы в своих произведениях искажали историческую географию, этническую историю, традиции государственности, политическую и культурную систему Азербайджана XV-XVII вв., и представили эту страну в качестве периферии, окраины политической, социально-экономической, культурной, а также международной системы этого периода.

В 1960-е гг., когда существовали такие пустоты, «белые пятна» по такому значимому периоду истории Азербайджан,а как XV-XVII вв., опубликована работа Ягуба Махмудова «Взаимоотношения государства Аггоюнлу с Венецией (60-70-е годы XV века)»[139 - Махмудов Я.М. Взаимоотношения государства Аггоюнлу с Венецией (60-70-е гг. XV века): автореф. дис. … канд.ист.наук. Баку, 1966.]. Размышления молодого историка о внешней политике Османской империи, о династии Аггоюнлу как одном из древних тюркских племен Азербайджана и о роли, сыгранной ею в истории государственности, размышления о колониальной политике европейских государств были новыми, соответствующими национальному духу и научно аргументировались.

Евроцентристы, считавшие Османскую империю «естественным врагом» Запада, представляли в своих трудах антиосманские мероприятия европейских стран, в том числе Венгрии, Венеции, Габсбургов, Папского государства, как «вынужденные шаги», предпринятые перед опасностью османских завоеваний. Ягуб Махмудов сумел доказать, что наряду со стремлениями европейских государств объединиться против Османской империи, с попыткой создания антиосманских союзов с государством Аггоюнлу ведущим фактором колониальной политики названных государств являлись их захватнические планы по максимальному овладению землями и привилегиями на Востоке.